Менгеле воспринял приезд сына как свою победу, а его благодушие последних дней – как свое оправдание после грозового начала. Рольфу удалось вдохнуть в него немножко жизнерадостности, но через четыре, пять, шесть дней после его отъезда он все еще не получил весточки, что тот благополучно вернулся. Что, если его арестовали в Рио? По прилете в Германию? Менгеле так старался отговорить его предъявлять настоящий паспорт, когда тот вернется в Европу. Он забрасывает его паническими письмами, проглатывает газеты, встревоженно слушает и смотрит выпуски новостей: быть может, сын Ангела смерти был задержан по возвращении из Бразилии. Менгеле измучил сам себя, изгрыз все ногти, пока лишь месяц спустя Зедльмайер не успокоил его. Визит Рольфа ничего не изменил. Маленький негодяй. Менгеле оскорблен; им снова овладевают опустошенность и меланхолия. Боссерт советует ему перебраться в квартал поприветливей, но он не хочет уезжать из Эльдорадо – ведь здесь никому в голову не придет разыскивать самого страшного военного преступника человечества. Да и, кстати, нет ни желания, ни сил осваиваться в новом окружении.

И еще Эльза – она ведь тоже здесь, в Эльдорадо. Эльза – она ведь пылинки с него сдувает и опекает, как мать родная, изо дня в день. Эльза, которую он приучает к классической музыке, латыни и греческому, Эльза, которой он преподносит шали, золотой браслет и другие щедрые подарки, купленные на деньги от Карла-Хайнца или выручку от продажи студии в Сан-Паулу. Ему больно, когда после рабочей недели его горничная подкрашивает губы красной помадой, встав на цыпочки перед зеркалом в ванной, готовясь пойти на свидание с другими. Когда по утрам Эльза варит кофе, ему часто кажется, что он видит Ирену: обе женщины со спины похожи, худые бедра, волосы рыжеватого оттенка, волнистые, собранные в шиньон. Эльза привязалась к дону Педро, он напоминает ей отца, умершего, когда ей было всего пятнадцать. С ней он добр, благовоспитан, так не похож на вечно пьяных грубиянов, какими кишит квартал.

Дон Педро идет с ней на свадьбу ее сестры. Он отказывается позировать для фотографий, но охотно танцует с молодой женщиной, так тесно прижавшейся к его хрупкому тельцу, что он чувствует в ее дыхании запах лайма и кашасы. Старик желает ее: незадолго до полуночи Менгеле, сославшись на недомогание, внезапную боль в спине и резкий прострел в ноге, просит ее отвезти его домой.

Она массирует иссохшую плоть дона Педро. У него боли в правой ляжке. Когда простушка смущенно кладет туда руку, Менгеле перекладывает ее себе на член. Она возмущается – «для виду», думает он, сжав ей запястье, – потом подчиняется, все еще тревожась, как получше угодить дону Педро, и чуть-чуть трогает его стебелек, поглаживая его сперва нежно, потом посильнее, но тот не разбухает – наоборот, скрючивается как улитка. Менгеле настаивает: «мягонько», «побыстрей», – но не возбуждается. Катастрофа. Горничная гладит его по волосам и качает, как сына, которого у нее нет: да, этой ночью она готова спать в постели дона Педро.

Следующим утром он предлагает Эльзе переехать жить к нему. Она отказывается: «Так не делается, дон Педро, что скажут соседи, а моя матушка? Мы семья бедная, но уважаемая». Или уж только при условии, что он на ней женится.