В феврале 1965 года в Монтевидео нашли труп в ящике – им оказался Герберт Цукурс. Заслуживший прозвища Рижский палач и Латышский Эйхман, он сгонял евреев в синагоги, запирал их там и сжигал заживо. Его убила группировка мстителей из «Моссад», «те, кто никогда не забудет». Вершители казни прикололи булавкой прямо к его коже вердикт, напечатанный на машинке: «Ввиду тяжести преступлений, в которых обвиняется Герберт Цукурс, особенно его персональной вины в убийстве тридцати тысяч мужчин, женщин и детей, и ввиду чудовищной жестокости, проявленной Гербертом Цукурсом во время совершения его преступлений, мы приговариваем вышеупомянутого Цукурса к смерти».

Узнав о гибели своего второстепенного подобия, Менгеле удваивает бдительность. Он окружает себя еще большей сворой собак, приобретает сильнейший бинокль, следит за местностью дольше, когда сам несет караул. Однажды вечером, взобравшись на вышку, он различает вдали светящееся пятно. Фары гаснут, зажигаются снова и приближаются, сердце Менгеле стремительно колотится, автомобиль быстро взбирается по дороге, псы глухо ворчат, он сам, дрожа во мраке, заряжает пистолет и целится, хочет слезть вниз – но теперь, когда машина уже остановилась у входа, ноги отказываются служить ему. Он слышит, как хлопают дверцы, молодые голоса переговариваются о чем-то, замечает скользящие тени, псы лают, вот-вот накинутся, как вдруг раздается крик: «Это я, это я!» – вопит Роберто, приехавший с дружеской вечеринки.

Еще Менгеле укрепляет безопасность своей переписки с Германией, теперь он использует только заглавные буквы, как в детской игре: «П» означает его самого, «Р» – это Рольф, а «Ситу Один» – Серра-Негра… Запечатанные письма отправляются на абонентский ящик в Швейцарии, или, реже, другу семьи, живущему в Аугсбурге, потом их все забирает и распределяет Зедльмайер; обратная почта приходит на абонентский ящик в Бразилии на имя Герхарда. Менгеле, чьи меленькие каракульки легко распознать, отныне будет печатать письма на машинке.

В середине 1964-го, за несколько месяцев до казни Цукурса, он едва избежал больших неприятностей: до раскрытия всей системы его связи с Гюнцбургом оставался один шаг. Во Франкфурте прокурор Бауэр выдал ордер на обыск у Зедльмайера, уверенный, что он и есть посредник между Менгеле и всем их выводком. Но полиция не находит в доме Зедльмайера ни единого письма, никаких следов или компрометирующих улик – его опять предупредил о неизбежном рейде по телефону его полицейский осведомитель.

Западногерманские судебные инстанции, выдав ордера на арест, не проявляют особого старания в преследовании Менгеле. Больше года им потребовалось, только чтобы переслать в их южноамериканские посольства его отпечатки пальцев. Менгеле, еще работая в Парагвае разъездным торговым агентом, познакомился в одной немецкой колонии с машинисткой из посольства – та вывихнула лодыжку, и он ее вправил. Она знает его имя, но не его прошлое. Вернувшись в Асунсьон, молодая женщина удивилась, что врач не отмечался в консульстве, и сообщила об этом дипломатам. Следствие провели торопливо, вяло, и оно привело поверенного в делах к семье Круга, вранье которого приняли за чистую монету.

Бонн не выделяет на преследование Менгеле особых ресурсов и не отправляет для работы на месте ни агентов, ни засекреченных головорезов. Его спецслужбы, нашпигованные бывшими нацистами, не видят ничего зазорного в сближении с Руделем, Сассеном, Кругом или фон Экштейном, хотя те и не делают никакого секрета из своей приверженности Третьему рейху. ФРГ поднаторела в крючкотворстве и довольствуется лишь назначением цены за голову преступника против человечества; получив документы, подтверждающие, что Менгеле дали гражданство Парагвая, она переносит все поиски туда. Немцы в Западной Германии убеждены, что Менгеле живет в Асунсьоне или в департаменте Альто-Парана. В 1962 году они требуют его экстрадиции. Генерал Стресснер, уже предупрежденный Руделем о бегстве Менгеле в Бразилию, отказывает. Заметать следы для него – хитроумное удовольствие: Менгеле уже нет в стране, но, если бы его и арестовали на ее территории, Стресснер не выдал бы его – Парагвай защищает своих граждан. В следующем году канцлер Аденауэр обещает помощь для экономического развития в размере десяти миллионов долларов, если Парагвай отдаст доктора. Диктатор и слышать об этом не хочет. Бонн заключает, что беглец пользуется покровительством в парагвайских высших инстанциях. В 1964-м, когда весь мир, затаив дыхание, следит за процессом об Освенциме, западные немцы усиливают давление. Министерство иностранных дел публично заявляет, что Менгеле – гражданин Парагвая, живет в области трех границ и часто наезжает в Бразилию. Посол ФРГ в Асунсьоне требует от Стресснера лишить его гражданства под тем предлогом, что Менгеле лгал ради его получения. Президент повторяет, что Менгеле давно уехал и вмешательство западных немцев неприемлемо: если его превосходительство продолжит такие демарши, то будет объявлен persona non grata, – иностранные власти не смеют посягать на суверенитет Парагвая. Еще через несколько месяцев после обыска у Зедльмайера Фриц Бауэр заявляет через прессу: вознаграждение в пятьдесят тысяч марок ждет того, кто выдаст Менгеле; тот-де беззаботно живет под настоящим именем в Парагвае, у него там много денег, богатые друзья и высокопоставленные покровители. Парагвайский министр внутренних дел опровергает слова прокурора: нет, Менгеле уж скорее скрывается в Бразилии или Перу. Обличениям правительства Стресснера уже никто не верит, как вдруг еще год спустя в Парагвае арестовывают бывшего офицера СС, и тот клянется, что несколько раз видел там доктора Менгеле.

Немцы из Западной Германии натолкнулись на глухую стену. В 1965 году они назначают нового посла в Асунсьон, ему поручено оздоровить отношения двух стран: в Парагвае много немцев и их потомков, и эта страна – важная пешка в западной диспозиции, призванной воздвигать барьеры на пути разрастающихся партизанских марксистских отрядов, которыми в Южной Америке исподтишка руководят Москва и Гавана. Давление со стороны ФРГ насчет Менгеле прекращено.

На него больше не охотятся и израильтяне: возрастает сирийско-египетская угроза, на карту поставлено их выживание. «Моссад» не передал свои тайные бразильские сведения немецким спецслужбам, что вполне объяснимо, – но почему же он не связался напрямую с Бауэром, уже однажды выдавшим ему Эйхмана?

Загадка.