Глава 12
«Кавалерия из-за холмов»

Старлей скептически осмотрел боевых товарищей:

– Ну, в первом приближении… допустим. Только уныния на лица добавьте, пленные все ж таки. И ведут вас, скорее всего, на расстрел. Кто что конкретно делает, помним? Другого шанса не будет, тут вообще без вариантов. Или сейчас захватываем грузовик и валим в темпе вальса, или набегут фрицы и расшиссают всех прямо во дворе, даже и к стеночке прислонять не станут.

– Помним, тарщ лейтенант, не сомневайтесь даже, – кивнул Дмитрук. – Вы, главное, за этой сволочью приглядывайте, не ровен час подлянку какую устроит. Не доверяю я ему!

Услышав слова парашютиста, есаул нервно дернул щекой, но, понятное дело, смолчал, трезво оценивая ситуацию.

– Добро, тогда начинаем. – Степан легонько подтолкнул казака к двери. – Давай, ваше благородие, искупай, так сказать, вину. Зови румына. Как подойдет – сразу в сторонку отходи, да не дури. Сам понимаешь, мне сейчас не до шуток. И не только мне.

– Будто б мне шибко весело, – раздраженно отрезал тот. – Назад малехо осади, с коридора заметно. Не жалко, кстати, солдатика-то жизни лишать?

– Не поверишь, жалко. – Судя по выражению лица предателя, подобного ответа он не ожидал. – Поскольку ежели с тобой или хером майором сравнивать, он и на самом деле меньше всех виноватый. Только видишь ли, в чем дело – я его сюда ни разу не приглашал. А это – моя земля, так уж выходит. И потому мне и решать, кому тут можно находиться, а кому – нельзя. Ему – нельзя.

– Да и я вроде как не пришлый, – буркнул «оберст-лейтенант», берясь за дверную ручку. – Спокон веков тут жили. Почитай, три поколения.

– Извиняй, но у предателей Родины не имеется. Ты от нее сам отказался, когда в услужение к фрицам пошел. Вот только не нужно мне сейчас про Гражданскую войну втирать – это было наше внутреннее дело! Внутреннее, понимаешь? И выбор у тебя тогда имелся – или погибнуть с честью, или за границу уехать, как многие делали. Но ты выбрал третий вариант, так что и не ной теперь, слушать противно. Все, кончена дискуссия! Делай что велено, коль и вправду пожить еще чуток планируешь…

– Делаю. – Закаменев от услышанного лицом, есаул приоткрыл дверь, жестом подзывая пехотинца. – Soldat, komm her! Komm ins Zimmer!

Грюкнув прикладом винтовки, в проеме нарисовался давешний пехотинец:

– Ja, Herr Oberstleutnant!

И это оказались его последние слова.

Плавным движением выскользнув из-за спины казака, Алексеев рывком втащил румына в комнату. Подскочивший младший сержант содрал с его плеча винтовку, передернул затвор и отступил в сторону, контролируя есаула. Стоявший дальше всех Михаил присматривал за майором, держа его под прицелом пистолета. Подбив подсечкой ногу противника, морпех повалил его, нанеся короткий оглушающий удар. И еще один, финальный, локтем. Работать голыми руками было непривычно и… неприятно, но ничего колюще-режущего в комнате просто не нашлось. Все, готов.

Подхватив труп под мышки, Степан оттащил его к стене, торопливо освобождая от ремня с патронными подсумками и шинели. Возясь с тугими пуговицами, мельком подумал, что в принципе не столь уж и плохо, что управился без ножа. Натягивать на себя окровавленную одежду как-то не хотелось: играть роль конвоирующего пленных пехотинца предстояло ему самому, поскольку больше и некому. Есаул старательно буравил взглядом стену перед собой, хер майор же, наоборот, глядел исключительно на старлея. Достаточно странноватая реакция, кстати, любой нормальный человек как минимум бы отвернулся или хотя бы прикрыл глаза. А этот наоборот, вон как пялится, определенно с интересом. Нравится наблюдать за чужой смертью? Вполне вероятно, процент всяких извращенцев среди продвинутых европейцев достаточно велик, и доблестный германский вермахт в этом смысле ни разу не исключение, скорее наоборот. И фотографирование с трупами врагов – еще не самое большое из зол…

Встретившись с гитлеровцем взглядом, Степан изобразил на лице самую кровожадную гримасу, на какую только был способен, после чего коротко чиркнул ладонью по шее. Нехитрый жест подействовал: испуганно заморгав, фриц от неожиданности даже отшатнулся. Приглядывающий за ним Тапер, оценив происходящее, дернул пистолетным стволом, отрывисто бросив несколько коротких фраз на неплохом (ну, по крайней мере, с точки зрения морпеха) немецком. В отличие от Алексеева фашист сказанное понял, торопливо отвернувшись.

– Сержант, ты чего такого немцу сказал, что он аж с лица сбледнул?

Закончив с шинелью, Степан стянул бушлат. Бросать ставшую привычной удобную одежду не хотелось категорически, вот только натянуть поверх еще и трофейную шинель никакой возможности не имелось – с убитым пехотинцем они были примерно одной комплекции. Нет, можно, конечно, и с собой забрать, накинув на плечи одному из парашютистов – вряд ли часовой на крыльце обратит внимание на изменившийся внешний вид пленного. Вот только если все-таки заметит, проблем не оберешься. И весь его и без того скроенный на скорую руку план, сложившийся в голове, едва только Степан услышал про отправившихся на обед фрицев, мигом отправится коту под хвост. Так что ну его на фиг, такой риск! Шинель, понятно, для диверсанта вещь крайне неудобная, движения стесняет, шо пипец, но придется пока потерпеть. А уж дальше придумает что-нибудь – сейчас главное из поселка вырваться…

– Да просто припугнул, что он – следующий на очереди, ежели дурить станет. Вы разве не то ж самое в виду имели? Нет, коль не стоило, тогда виноват, тарщ командир, не подумал.

– Неважно. – Закончив переобмундироваться, Алексеев надел на голову каску. – Да и сказал в целом правильно. Ну чего, сержант, сойду за румына?

Скептически оглядев старшего лейтенанта, Михаил кивнул:

– Ежели особо приглядываться не станут, вполне сойдете. Еще бы фингал под глазом убрать да побриться… так вы это, шлем пониже опустите, чтобы не так заметно было, и нормально. Штанцы у вас, конечно, непривычные, но их навряд ли разглядят. Да и грязные они, так что квадратики эти маскировочные почти и не видны. А ботинки и румыны носят.

– Вот и хорошо. – Степан забрал у Дмитрука карабин, закинув на плечо, и протянул взамен обрывок веревки. – Вяжи командира, только не перестарайся да с фальшивыми узлами не мудри. Затем – он тебя, а я за пленными пригляжу. Просто намотайте веревки на запястья, а концы в ладонях спрячьте. И смотрите, чтобы без накладок, мне без вас никак не справиться, счет на секунды пойдет.

Держа есаула с майором под прицелом пистолета, Алексеев присел, свободной рукой поднимая с пола бушлат. Не бросать же просто так. Первая его одежка в этом времени – и под Южной Озерейкой согрела, спасая от холода, и после исправно служила.

В следующую секунду все изменилось.

Позже, по въевшейся в кровь и плоть привычке в деталях разбирать произошедшее, морпех так и сумел понять, на что рассчитывал немецкий майор, внезапно вскидывая небольшой, практически полностью скрывающийся в ладони пистолетик. Где уж он его прятал до сего момента, так и осталось неизвестным – то ли в столе, то ли в заднем кармане офицерских бриджей. Положить всех взбунтовавшихся пленных прицельными выстрелами? Ну, если ты какой-нибудь нехилый спец, проходивший контртеррористическую подготовку, то да, шансы имелись. Наверное. Поскольку мишени на момент открытия огня располагались крайне невыгодно, взаимно перекрывая ему директрису стрельбы. По крайней мере, сразу завалить обоих парашютистов фриц бы точно не сумел, особенно учитывая несерьезный калибр оружия. Да и Степан, заметивший периферическим зрением излишне резкое движение, тоже отнюдь не собирался стоять столбом. Понадеялся на помощь со стороны казака? Не менее глупо – безоружный есаул ничем бы не смог ему помочь. Да и как, собственно? Наброситься с кулаками на одного из пленных, рискуя попасть под свою же пулю? Даже не смешно. Скорее всего, у майора просто сдали нервы, вот и сделал первое, что пришло на ум. Вряд ли он являлся боевым офицером, тот бы поступил совсем не так – куда более логично атаковать в коридоре, грамотно использовав скученность в узком пространстве. Да и выстрелить в этом случае удалось бы практически в упор, с расстояния буквально в пару метров, что всерьез увеличивало шансы. А вот типичный кабинетный вояка вполне мог выкинуть нечто подобное, по факту – откровенно суицидальное…

Но как бы там ни было, гитлеровец вскинул пистолет и нажал на спуск.

В замкнутом помещении выстрел прозвучал совсем негромко, скорее, резкий хлопок, нежели именно выстрел. А второй раз спустить курок он уже просто не успел. Действуя на полном автомате, Степан набросил на «люгер» скомканный бушлат и выстрелил в ответ, целясь в корпус. Стрелять навскидку оказалось непривычно, так что девятимиллиметровая пуля угодила гораздо выше, войдя куда-то под нижнюю челюсть. Сорвавшаяся с плеча трофейная винтовка резко дернула руку вниз, однако делать еще один выстрел морпех и не собирался.

Захрипев, немец выронил оружие, инстинктивно зажимая ладонью рану. Между пальцами, пятная мундир, короткими толчками выбивалась яркая артериальная кровь. Майора повело в сторону, он наткнулся плечом на стену, по которой и сполз, свесив голову на окровавленную грудь. Бросив на пол курящийся пороховым дымом бушлат, Алексеев подскочил к противнику, проверяя результат. Не жилец, однозначно, вон как кровища хлещет, похоже, сонную артерию перебило. Да и сознание уже потерял, что понимающему человеку о многом говорит.

Прикинув, что ни первый, ни второй выстрел, скорее всего, никто услышать не мог – окна по зимнему времени законопачены ватой, дверь тоже плотно прикрыта, а в звукоизолирующих свойствах отделяющей комнату от коридора стены он и раньше не сомневался, – старлей навел пистолет на казака. Навел – и опустил, поскольку тот так и стоял на прежнем месте, разве что испуганно втянул голову в плечи.

– Вот так и стой, – буркнул Степан, обращаясь не столько к предателю, сколько просто, чтобы не молчать. Поскольку мгновенно выброшенный в кровь адреналин требовал хоть какой-то реакции. Заорать там, в морду кому-нибудь заехать – да хоть тупо от пола с полста раз отжаться…

Автоматически поставив на предохранитель и запихнув в карман брюк выпавший из руки майора пистолет, старлей взглянул на ощетинившихся вскинутыми стволами боевых товарищей:

– Ранило кого?

– Нормально все, командир, царапина просто. – Младший сержант Дмитрук чуть подвернул руку, показывая распоротый пулей рукав стеганой куртки. – Еще чуток в сторонку, и плечо б продырявил, гад. Пистолетик-то у него слабенький, значит, пуля бы наверняка внутри застряла. А уж там и до заражения недалеко, нам санинструктор про это подробно рассказывал. Так что свезло. Не переживайте, тарщ старший лейтенант, не подведу.

– Хорошо, позже перевяжем, сейчас все равно и некогда, и нечем. Заканчивайте с веревками, уходить нужно. Нашумели малехо.

Взглянув на оказавший поистине неоценимую услугу бушлат, морпех поднял его с пола, аккуратно пристроив в углу дивана. Вот и снова он его спас – иди знай, как бы все вышло, не приглуши плотная ткань пистолетный выстрел! Кстати: отсоединив от винтовки штык, Степан вернул его в поясные ножны. Длинноват, конечно, и заточен откровенно «на отвяжись», но все лучше, чем ничего. Глядишь, и сгодится. «Люгер» морпех просто опустил в карман шинели кверху рукояткой, надеясь, что при необходимости сумеет быстро его выхватить – кобура простому пехотинцу не положена.

– Готовы, мужики? Тогда вперед.

Смерив есаула тяжелым взглядом, Алексеев кивнул на вешалку:

– Шинелку натягивай, а то вдруг простудишься. Да и странно будет, ежели в одном кителе наружу попрешься. И фуражку не забудь. Вот и молодец.

Убедившись, что пленный выполнил приказ, старлей подтолкнул его к выходу, на сей раз назвав по имени:

– Андрюха, сам видишь, какие у нас тут страсти кипят, куда там старине Шекспиру! Так что просто сделай что велено, душевно прошу! И не дури, я тебе аккурат в поясницу целюсь. Позвоночник перебьет – всю оставшуюся жизнь под себя ходить станешь, что по-большому, что по-маленькому. Специально не добью, чтобы мучился подольше. Веришь?

– А чего ж, – тусклым голосом ответил тот. – Оченно даже верю. Тебе ж живого человека на тот свет спровадить – что перепоясаться.

– Ой, ли? – хмыкнул морпех, быстро выглядывая в коридор и готовясь, обнаружься там что-то подозрительное, тут же нырнуть обратно. Пусто. Пока им везет – в соседних помещениях выстрелов не расслышали. – А сам-то? Вон, товарищи мои отчего-то ох как смертушки твоей жаждут! С чего бы вдруг, даже и не догадываюсь? Может, обидел их чем?

Морпех вытолкал предателя из комнаты, пристроившись в паре метров позади. Винтовку он, как и обещал, держал в руках направленной казаку в спину. Оба парашютиста двинулись следом: сейчас, когда за ними никто не наблюдал, никакого смысла изображать конвоируемых пленных не было. Во дворе – другое дело, но для этого нужно сначала нейтрализовать часового.

– Короче, шагай, ваше благородие. Кстати, начальничек твой первым пулять начал, оттого скоропостижно и окочурился.

– Будто я его шибко надолго переживу, – все так же равнодушно буркнул тот. – Да иду я, иду, не пихайся.

И Алексеев неожиданно понял, что «оберст-лейтенант» вовсе не пытается запудрить ему мозги: есаул и на самом деле перегорел. Сломался, иначе говоря. Что, как ни странно, в их положении не особенно-то и хорошо – если часовой его более-менее знает, может что-то и заподозрить. Заходил в штабную хату эдакий орел, с низшими чинами через губу разговаривавший, а вышел… ну, понятно, собственно…

– Насчет караульного на крыльце все помнишь? И соберись, смотреть противно! Глядишь, и поживешь еще, все от твоего поведения зависит!

Уловив за спиной возмущенный ропот товарищей, Степан, не оглядываясь, показал им кулак. Десантники понятливо замолчали, хоть наверняка и остались при своем мнении. Ну, тут уж как выйдет. Парашютисты – в отличие от самого морпеха – предателю ничего не обещали. Потому и имеют полное право в любой момент его пристукнуть.

Возле выхода остановились. Наступал наиболее критический и малопредсказуемый момент. Если сейчас есаул все-таки взбрыкнет и решит помереть героем, рванув наружу, придется стрелять. А уж там и часовой среагирует, с боевой выучкой у фрицев все в полном порядке. И останется… нет, даже не прорываться с боем – скорее, просто героически погибнуть в перестрелке.

– Не боись, командир, – шепнул за спиной Тапер. – Я пойму, что он сказал. Коль что не так, закашляюсь, а ты уж тогда стреляй не раздумывая.

– Давай, – приказал старший лейтенант, легонько подтолкнув казака стволом. И сместился чуть в сторону. Позиция хреновая, но, по крайней мере, заглянувший в дверной проем караульный окажется у него на прицеле. А уж с пары метров Алексеев в любом случае не промахнется. Десантники прижались к противоположной стене.

Решительно распахнув дверь, «оберст-лейтенант» шагнул на крыльцо. Смерив вытянувшегося по стойке смирно гитлеровца начальственным взглядом, мотнул головой:

– Feldwebel, Herr Major befahl, die russischen Gefangenen zum Lastwagen zu begleiten. Ich werde mit ihnen gehen.

Внимательно прислушивающийся старший сержант промолчал, подавая знак, что пока все идет нормально.

А вот в следующую секунду все пошло не по плану. Поскольку предполагалось, что фриц останется на своем месте, просто позволив вывести пленных из хаты. Грузовик стоял метрах в двадцати, так что видеть происходящее возле него гитлеровец со своего места никак не мог. Да и что бы он там, собственно говоря, интересного рассмотрел? Как румын-конвойный, помогая себе прикладом, заталкивает русских диверсантов в кузов, после чего вместе с оберст-лейтенантом идет к кабине, видимо, выполняя его распоряжение? Зачем? Так мало ли зачем? Может, господин офицер собирается дать ему какие-то особые указания, касающиеся сопровождения пленных. А затем «Опель-Блиц» заводит мотор и тихо-мирно уезжает, оставив после себя слегка подпорченную сизым выхлопом синтетического бензина местную атмосферу.

Однако караульный истолковал приказ несколько по-своему. Рявкнув «Natürlich, Herr Oberstleutnant! Ich werde helfen!», он внезапно сорвался с места, заходя в сени. Сказанного Степан ожидаемо не понял, но, судя по мгновенно вытянувшемуся лицу есаула и сдавленному мату старшего сержанта, ничего хорошего произнесенная фраза не предвещала.

В сенях же караульный вполне ожидаемо столкнулся с пока еще ничего толком не успевшим понять псевдорумыном в исполнении Алексеева. Но то ли актер из Степана оказался никудышный, то ли фриц хорошо знал убитого пехотинца в лицо, но неожиданная встреча его отчего-то сильно удивила. Замерев на месте, немец удивленно захлопал глазами и, произнеся понятное без перевода «Kamerad… was?!», дернул с плеча карабин.

«Глупо, – мельком оценил ситуацию Степан, разжимая удерживающие цевье винтовки пальцы. – Чем он тебе поможет, если между нами от силы метр? Попытаешься вскинуть – я отобью в сторону, отшагнешь назад – подаришь мне лишние полсекунды. И еще раза в два больше тебе понадобится, чтобы затвор передернуть, у тебя ведь патрона в казеннике сто пудов нет, поскольку орднунг. А мне, чтобы штык выдернуть, столько времени и не нужно, ножны-то вот они, под рукой. Как чувствовал, что понадобятся, потому практически на самое пузо и передвинул».

Выпушенная из рук трофейная винтовка гулко грюкнула об пол. Ладонь правой руки обхватила ребристую рукоятку штыка, левая – дернула вражеское оружие за ствол. Рефлекторно сделав шаг назад, фашист запнулся за невысокий порог, теряя равновесие, однако оружие из рук так и не выпустил. И это стало роковой ошибкой. Разожми он руки, мог бы спиной вперед по инерции вывалиться из узких сеней обратно на крыльцо, где и поднять тревогу, попросту заорав что есть мочи. И если бы поблизости оказался кто-то из камрадов, судьба беглецов оказалась бы – смотри выше – весьма печальной. Но намертво вбитый рефлекс не позволил фельдфебелю бросить в миг опасности штатное оружие.

Старлей ошибкой противника воспользовался на все сто: резко дернув карабин на себя, Степан сместился чуть в сторону, буквально насаживая гитлеровца на вскинутый штык. Основательно так насаживая, практически по самый ограничитель – как бы скептически ни относился Алексеев к заточке клинка, со своей ролью тот справился. Захлебнувшись так и не родившимся криком, караульный обмяк, повисая на руках морпеха. Выдернув штык, Степан крутнулся в сторону есаула… который, как ни странно, оказался на прежнем месте.

– Нормально все, командир, – усмехнулся Михаил, целясь в предателя из «люгера». На запястье парашютиста болтались остатки фальшивых пут. – Я его с первой секунды контролировал, чтобы не сбег ненароком. Он дернулся было, да меня вовремя увидал, так что не пришлось шуметь. А Ванька тебя прикрывал. – Старлей заметил прижавшегося к стене Дмитрука, тоже с пистолетом в руке.

– Спасибо, – буркнул Степан, отирая потемневшее лезвие о шинель. Не свою, понятно – вражескую. Крови почти не было: стерлась, когда вытаскивал, ткань у немцев плотная. Торопливо распихал по карманам запасные обоймы из подсумков. Возиться с поясным ремнем не стал, просто вытащил из ножен еще один штык, копию того, которым только что отработал. Рукояткой вперед протянул Таперу:

– Держи, сгодится, с вооружением у нас пока не шибко. С винтовкой чего делаем? Мне сразу с двумя подозрительно топать будет.

– Ванек, прибери. Под стеганку спрячь, а ствол в штанину просунь, – мигом отреагировал старший сержант. И пояснил в ответ на удивленный взгляд морпеха:

– До грузовика уж как-нибудь дотопает, может, он в ногу раненый, оттого и хромает? А уж там обратно вытащит. Все лучше, чем пистолет.

Относительно последнего Алексеев имел свое мнение, поскольку просто не воспринимал всерьез несамозарядное оружие, но спорить не стал: в подобных вопросах предки всяко лучше разбираются.

До грузовика добрались без проблем: на дворе, к счастью, никого не оказалось. Первым шел есаул, за ним оба «пленных», один из которых сильно прихрамывал, будучи неспособным согнуть левую ногу, и следом румынский пехотинец в низко надвинутой на лицо каске и с винтовкой в руках. Главный сюрприз поджидал беглецов возле автомашины: кабина «Опеля» оказалась пуста. Нигде поблизости шофера тоже не обнаруживалось.

На заданный вопрос казак лишь пожал плечами:

– Так говорили ж тебе, что обед у них сейчас. Германец – человек цивилизованный да пунктуальный, никакого отклонения от установленного порядку не допускает. Коль сказано, что прием пищи – значит, так тому и быть.

– Война – войной, а обед по расписанию, значит? Понятно… – хмыкнул Степан, задумчиво глядя на грузовик. Сумеет он его завести? С бэтэром же справился, хоть и повозиться пришлось? Вот только времени на это самое «повозиться» у них и нет. Может, ребят помочь попросить, их-то наверняка учили с местной автотехникой управляться?

– Слышь, ваше благородие, а ты машину хорошо водишь?

– А вот тута я тебе никак не помощник, звиняй! Ну, и чего волком зыркаешь? Правду говорю. Не умею я с авто управляться, не коняшка, чай. И не учился никогда.

– Ладно, верю. Лезь в кабину и без глупостей! Бойцы, давайте в кузов, живо. Один к заднему борту, второй к кабине. Винтарь мой держите и боеприпасы. Если не заведусь, поможете.

– Отпустить обещал… – буркнул есаул, тем не менее со скрипом распахивая правую дверцу.

– Так рано пока отпускать-то, не выбрались мы еще. Вот из поселка вырвемся, тогда и поглядим.

– Значит, сбрехал… – сделал свой вывод из сказанного «оберст-лейтенант», забираясь в тесную кабину.

– Поглядим, сказано же, – туманно ответил старлей, следом за ним усаживаясь на водительское место. Захлопнул дверцу. Если сейчас это чудо германского автопрома не заведется с первого раза, придется туго – старший лейтенант буквально всем своим существом ощущал, как тают щедро отпущенные им судьбой минуты. Заводить с «кривого» стартера? Можно, конечно, вон он, под ногами валяется, уж эту-то хреновину ни с чем другим не перепутаешь, но тогда кому-то придется выбраться наружу. На что, опять же, потребуется время. Не столь уж и долгое, но кто его знает, сколько им еще отмерено?

Но пока судьба все еще благоволила беглецам: «Опель-Блиц» завелся буквально со второго раза, глухо зафырчав семидесятисильным мотором. Разобравшись с педалями, Степан со скрежетом перекинул передачу, насколько возможно плавно трогаясь с места. Легонько покачиваясь на неровностях дороги, автомобиль покатил вперед. И продлилась сия идиллия аж целых секунд пять – взглянув в боковое окошко, морпех коротко выругался. К не успевшему набрать скорость грузовику бежали немцы. Трое. Насколько понимал Алексеев, первый был водилой этого трехтонного пепелаца, уж больно активно он размахивал руками и что-то орал. Нет, оно в принципе понятно: когда твою «ласточку» угоняют, еще не так раскричишься. Остальные двое, видимо, являлись шоферами легковых автомашин, из чувства цеховой солидарности всеми силами поддерживающими обиженного неведомыми злодеями камрада. Самым неприятным было то, что все трое оказались вооружены – впрочем, чему удивляться? Шофер такой же солдат, как и все. Не в машине ж ему штатный карабин оставлять, отправляясь на обед? Прифронтовой район, опять же, противник в считаных километрах.

Как выяснилось в следующую секунду, столь не вовремя появившихся автовладельцев заметил не только старлей. Из кузова гулко бухнул винтовочный выстрел, следом еще один, и в вермахте стало двумя водятлами меньше. Третий автолюбитель намек угонщиков истолковал правильно, нырнув за угол штабной избы, потому предназначенная ему пуля лишь выбила из бревен фонтанчик щепы.

«А нехило местных десантов стрелять учат, – автоматически отметил Степан, решительно вбивая в полик педаль газа. – Из движущейся машины, навскидку сразу двоих завалить! Повезло мне с товарищами. Хотя поспешили пацаны слегонца, рановато шум подняли».

Грузовик достаточно резво рванул вперед, набирая скорость. За кормой хлопнул выстрел, следом еще один, но это уже не имело особого значения: минутой раньше, минутой позже… какая разница? Теперь их единственный козырь – скорость и еще раз скорость. Сейчас главное из Абрау-Дюрсо вырваться, добравшись до леса. А уж дальше – как кривая вывезет.

– Дорогу показывай, да не дури! – рявкнул Алексеев, вцепившись в руль. В левой руке он сжимал пистолет.

– Сейчас направо вертай, а на перекрестке – налево. Дальше уж прямо правь, другой дороги тут не имеется. Токмо солдаты на посту выстрелы, поди, слыхали, значит, настороже будут. Начнут стрелять – и амба. Токмо стеклушки под пулями брызнут.

– Не каркай, – зло скрипнул зубами Степан, сворачивая, куда было сказано. План поселка он помнил весьма приблизительно, но есаул – по-крайней мере, пока – похоже, не врал и не пытался его запутать. Да и сориентироваться удалось практически сразу: озеро осталось за спиной, а впереди поднимали пологие спины холмы, поросшие темным, с редкими пятнами снега, лесом. Только бы в какой-нибудь тупик не заехать – хотя какие в не шибко большом винсовхозе тупики? Тут всех улиц-то – раз-два и обчелся…

Пару минут в кабине царило молчание, прерываемое лишь надрывным завыванием двигателя, затем казак все-таки не выдержал:

– Слушай, лейтенант, ну отпусти ты меня, а? Я ж почитай все, чего с меня требовалось, сполнил! Даже и сбежать не пыталси!

– Врешь.

– Вру, – со вздохом согласился тот. – Дык всего только разок и попробовал, там, в сенцах. Токмо товарищ твой меня сразу на мушку взял – куды уж тут рыпаться? Отпустишь? Али как?

Не отрываясь от дороги, Алексеев задумался. В принципе лично он смерти предателя особо не жаждал, поскольку прекрасно понимал, что его ждет в недалеком будущем. Или смерть и безымянная могила в самом ближайшем времени, или выдача союзниками советскому командованию после окончания войны – с тем же в принципе результатом. Церемониться с предателями и коллаборационистами никто не собирался, приговоры выносились быстрые и справедливые. Так что какое уж тут будущее? Вот, кстати… на первый взгляд мысль показалась откровенно глупой. А вот на второй? Отчего бы и не попробовать? Вряд ли выгорит, но и хуже уж точно не станет:

– Если поможешь через пост на выезде тихо-мирно проехать – так уж и быть, беги. Прыгай из кабины, вроде я не уследил – и ноги в руки. Стрелять в спину не стану, обещаю. За остальных не ответчик, извини.

При этом Степан подумал, что вряд ли факт «побега» останется незамеченным парашютистами. А стреляют парни хорошо, отлично даже, в чем он недавно убедился. Так что шансов у есаула, скажем прямо, немного.

– Это ты чего, серьезно?! – несмотря на им же самим озвученную просьбу, ошарашенно пробормотал предатель. – Неужто взаправду отпустишь?

– Нет, блин, пошутить решил. Самое время. Ты лучше вот чего послушай: Новороссийск мы скоро возьмем, тут без вариантов. И дальше попрем. Сломали мы фрица, и под Москвой, и под Сталинградом сломали, и обратной дороги уже не будет. Так что врут вам немецкие хозяева, как пушечное мясо втемную используют. Не сдюжит немец, да и уже, собственно, не сдюжил. И земель этих вам уж точно не видать. Потому мой тебе совет – если сегодня выживешь, говори со своими казачками, бейте немцев да к нашим… ну, к моим в смысле, в полном составе и двигайте! Коль сдадитесь добровольно, пойдете в штрафники, кровью искупать. Так хоть какой-то шанс уцелеть останется.

Мрачно набычившись, есаул, с трудом сдерживаясь, прошипел сквозь зубы:

– За предложение спасибо, обязательно воспользуюсь. Как пост проедем, так из авто и сигану. Вот только сказочки свои комиссарские оставь, душевно прошу, и не такое слыхивали! Сначала реки молочные да берега кисельные наобещаете, а после – пулю в затылок. Сдаваться, скажешь тоже! Может, заодно могилку себе заранее вырыть да домовину выстругать?

– Мое дело предложить, – пожал плечами старший лейтенант, осознавая, что и на самом деле сморозил откровенную глупость. Кого он собрался вразумлять? Оголтелого фанатика, смысл существования которого все прошедшие после окончания Гражданской войны годы наполняла лютая ненависть к советской власти и влажные мечты о реванше?! Действительно глупо: примерно то же самое, как доказывать махровому либерасту-русофобу из его времени что-то, касающееся советских времен в целом и товарища Сталина в частности…

Ну, он хотя бы попытался – наивно, понятно, но попытался.

– Теперь прямо, – нейтральным голосом подвел итог короткому разговору «оберст-лейтенант». – Тама тот самый пост и расположен. Как шлагбаум увидишь, притормози, я с румынами побалакаю, глядишь, и пропустят. Ежели все путем будет, ты саженей через сотню-другую скорость сбрось, дай соскочить – ну, как сам говорил, навроде не уследил, да и сбег я. Только имей в виду, в версте отсюда еще один пост стоит, германский, посерьезней, при пулемете. Ну, уговор?

– Хрен с тобой. – Степан уже заметил в конце узкой улочки выкрашенный красно-белыми полосами шлагбаум, возле которого топтались трое караульных, видимо, привлеченных стрельбой в поселке. – Попробуем. Сиди смирно, чего ерзаешь? Я могу и передумать.

«Плохо, что ребят никак не предупредишь, – подумал старлей, плавно притормаживая перед препятствием. – Ладно, люди опытные, сориентируются, никакого другого варианта в любом случае не просматривается. Брезент они наверняка прорезать догадались, значит, наблюдают и общее представление об обстановке имеют. Лишь бы сразу стрелять не начали, когда я тормозить стану».

Как ни странно, их все-таки пропустили.

И боевые товарищи тоже не сплоховали, тихо отсидевшись в тентованном кузове. Высунувшийся из кабины есаул о чем-то коротко переговорил с подошедшим пехотинцем, после чего тот нехотя поднял шлагбаум, позволяя грузовику проехать. На его лице явственно читалось сомнение, однако спорить аж с целым подполковником, да еще и с немецкими знаками различия на шинели, он все-таки не посмел. Но Степана разглядывал с нескрываемым интересом – пришлось сделать вид, будто копается под приборной панелью – не хватало только, чтобы тот рассмотрел под низко надвинутой каской роскошный фингал на давненько уж небритом лице!

– И как прошло? – осведомился Степан, притапливая педаль газа и набирая скорость.

– Распорядился, чтобы немедля пропустили, мол, срочный груз везем. Насчет выстрелов отбрехался, что сбежал один из пленных, вот по нему и пуляют. – Помолчав пару секунд, казак обреченно помотал головой. – Подвел ты меня под монастырь, лейтенант, ох и подвел! Они ж меня в лицо прекрасно знают! Теперича сразу понятно станет, что я с вами в сговоре!

– Придумаешь что-нибудь, – пожал плечами Алексеев. – Скажешь, заставили, ироды, пистолетом в бочину тыкали, штыком ребра щекотали, смертью лютой угрожали. А потом ты героически убег, обманув коварного супостата. Ну, или смотри – можешь с нами уходить.

– Да пошел ты, – тусклым голосом буркнул есаул, глядя перед собой.

– Было бы предложено. – Старлей прибавил скорость. – Ты, кстати, где героически драпать-то собираешься?

– А вона как пост германский покажется, так и прыгну, – слегка воспрянул духом предатель, нетерпеливо ерзая на сиденье. – Нехай видят, как все произошло, все какие-никакие свидетели будут. Ты, как поближе подъедешь, скорость сбрось, навроде как для проверки документов останавливаешься, я и сбегу. А ты сразу по газам да прорывайся, с ними никакого договору не выйдет. Только про пулемет помни, я предупреждал. Потому нету у вас шансов, германец – не румын, сразу стрелять начнет…

– Ну, это мы еще поглядим, – засопел морпех, сквозь пыльное лобовое стекло разглядывая приближающийся пост.

Да, тут казачок не соврал, эти обустроились куда серьезнее. Шлагбаум поперек дороги, на обочинах – сколоченные из толстых бревен рогатки, оплетенные колючей проволокой. Так, стоп, а пулемет-то где? Ага, вижу, вон он, слева. И направлен, сука эдакая, прямехонько на грузовик! Хреново. Впрочем, другого выхода все равно нет, так что вперед. Катим себе спокойно, еще метров двадцать, и сбросим скорость, чтобы немчуру раньше времени не всполошить – пусть думают, что законопослушно останавливаемся. А уж дальше – по газам, тут «оберст-лейтенант» всяко прав. Машина достаточно тяжелая, шлагбаум должна снести играючи. Пока опомнятся и стрелять начнут, глядишь, и оторвемся. Ну, а есаул? Да и хрен с ним, с тем есаулом! Свою роль он отыграл, даже если парашютисты его рывок и прохлопают, ничего страшного не произойдет. Фрицы ему случившегося все одно не простят, если и не расстреляют, то уж погоны сорвут наверняка…

И в этот миг Степан внезапно осознал, что именно ему показалось странным.

К ним навстречу так никто и не вышел. Собственно, возле шлагбаума вовсе никого не было. Только каски пулеметного расчета торчали над невысоким бруствером, выложенным из набитых землей мешков. Никто и не планировал проверять машину или требовать у ее водителя документы! Их просто тупо ждали, изначально не собираясь никуда пропускать – наверняка пост оборудован полевым телефоном. И потому огонь откроют без предупреждения. Вот прямо сейчас и откроют!

Понял это и есаул. Сдавленно выругавшись, он распахнул дверцу, но прыгать не стал – выпрямившись на подножке, замахал фуражкой, крича, чтобы караульные не стреляли. На немецком, понятное дело, крича.

Однако пулеметный пламегаситель уже украсился пульсирующим огненным венчиком, и по решетке радиатора, а следом и по кабине, стеганула смертоносная свинцовая плеть. А с флангов захлопали винтовки загодя залегших немецких пехотинцев. Намертво вцепившийся в руль Степан пригнулся, надеясь, что двигатель прикроет его от пуль. Над головой лопнуло, как и предрекал казак, лобовое стекло, осыпав осколками сгорбленную в три погибели спину. Звонко щелкая, пули продырявили тонкий металл кабины, вынесли боковое окно, срезали зеркальце, вспороли крышку капота, с искрами отрикошетировали от переднего бампера. Есаул, фамилии которого старлей так и не узнал, погиб мгновенно – его изрешеченное тело отшвырнуло куда-то вниз, лишь скрипнула распахнутая, со множеством рваных пробоин дверь. До шлагбаума грузовик не доехал метров десяти, просев на изодранных пулями скатах. Да и окутанный клубами пара из пробитого радиатора мотор заглох практически сразу.

«Не соврал казачок, и взаправду без шансов. Не вырвались мы, – отстраненно подумал Алексеев, подбирая оброненный пистолет. – Обидно, почти получилось. Пацанов только жаль, брезент от пуль не защитит. Ладно, как в том старом фильме говорилось, цыганочка с выходом. Жаль, гранат нет, все ж веселее помирать бы стало. А есаул красиво ушел, можно сказать, кровью вину искупил. Как говорится, за что боролся, на то и напоролся. Служил фрицам – вот от их пули и помер».

Нащупав над собой рукоятку открывания двери, Алексеев боком вывалился из кабины, перекатом уйдя в сторону. Дорога тут же вздыбилась строчкой фонтанчиков; несколько пуль противно взвизгнуло над головой. Уткнувшись щекой в укатанную глину, старлей заморгал, прочищая запорошенные пылью глаза. Блин, ну как же глупо все-таки вышло!

В следующую секунду все в очередной раз изменилось.

На месте пулеметной точки вырос фонтан мощного взрыва, разметавшего мешки обвальцовки и тела расчета. Следом бухнули ручные гранаты, знакомо зачастили пистолеты-пулеметы, раздалось несколько винтовочных выстрелов, снова застрекотали автоматы.

И внезапно, будто бы словно со всех сторон разом, раздалось то, чего Алексеев меньше всего ожидал услышать именно здесь и именно сейчас – до боли родное и немыслимо жизнеутверждающее «Ур-ра!» и «Полундр-ра!»…