Глава 10
Допрос

В помещении, куда привели старшего лейтенанта, было сильно накурено. Настолько сильно, что у сроду не дымившего Алексеева даже в пересохшем до состояния наждачной бумаги горле запершило. Поскольку пить хотелось просто до одури – морпех даже не мог вспомнить, когда в последний раз утолял жажду. Наверное, еще там, на стоянке, откуда они двинулись к аэродрому. Да уж, нынешние европейцы, по ходу, про ЗОЖ пока что не слышали, вот и травятся почем зря. Впрочем, и пусть себе травятся, флаг в руки, ветер в спину, как говорится. Не всем же от русских пуль подыхать…

Подхватив морпеха под локоть, офицер грубо пихнул его к стоящему по центру комнаты одинокому табурету, заставив сесть. Румын-конвоир остался за дверью – свою задачу он выполнил. Старлей, понятно, не сопротивлялся: с чего бы вдруг? Все лучше, чем на ногах стоять. Огляделся. Достаточно большое помещение на три окна, квадратов двадцать, как навскидку. Большой письменный стол, за которым сидит фриц в расстегнутом на груди мундире. Под противоположной стеной – потертый кожаный диван с какой-то высокой конструкцией из нескольких полок в изголовье: кажется, подобные в этом времени называют «этажерками». С полдесятка массивных стульев с прямыми спинками под окнами. Вешалка с шинелями и фуражками у входной двери. На диване, закинув ногу на ногу, вольготно расселся еще один фашист.

Вероятно, бывший сельсовет, на школу или жилой дом точно не похоже. А сама комната – кабинет председателя, уж больно все тут какое-то… канцелярско-казенное, что ли?

А на столе, между прочим, целый графин с водой стоит! Манит, можно сказать, зараза!

Натужно сглотнув, Степан отвел взгляд. Незачем показывать противнику свою слабость, уж перетерпит как-нибудь, не в пустыне. Человек без воды до недели может прожить… ну, вроде бы.

– Herr Major, Gefangener befreit! – вытянувшись в струнку, доложил сопровождающий хозяину письменного стола.

– Danke, Leutnant. Bleib, hilf, dich um den Russen zu kümmern. Steh dort, – лениво махнул рукой тот, с искренним интересом разглядывая Алексеева.

«Ну, хоть что-то полезное узнал, – мысленно хмыкнул морской пехотинец, поудобнее устраиваясь на табуретке. – Значит, тот, что с витыми погонами – майор, а этот хлыщ – лейтенант. Кстати, тот, который диван оккупировал, несмотря на китель с обязательным орлом над правым карманом и даже крестом на яркой ленточке слева, как-то не шибко на истинного арийца смахивает, уж больно усы характерные. Эдакий бравый офицер-белогвардеец со старой фотокарточки. Да и выражение морды лица тоже какое-то… не ихнее, одним словом, выражение. Из наших он, сто пудов. Ну, бывших наших, понятное дело. Из местных казаков, короче. И чин у него неслабый, уж больно вольготно себя в присутствии хера майора чувствует. Видать, он допрос и поведет, не на немецком же с ним разговаривать собираются? Не, ну попробовать-то, конечно, можно, с десяток слов он уж точно знает…»

Сидящий за столом гитлеровец быстро переглянулся с усатым, коротко кивнув. Неторопливо поднявшись, тот подошел к Степану. Начищенные до зеркального блеска хромовые сапоги негромко поскрипывали в такт шагам. Рассохшиеся половицы отвечали тем же.

Наклонившись над старлеем, вперился в его лицо тяжелым взглядом небольших, глубоко посаженных глаз:

– Встать!

«Если сейчас еще добавит нечто вроде «морда большевистская», точно не сдержусь и заржу, – отстраненно подумал морпех, без особого труда выдерживая взгляд. – А затем сверну ему шею, на чем все и закончится. Поскольку лейтенант на стреме вон как напрягся и даже пистолет из кобуры вытащил. Пристрелит мигом, даже и пикнуть не успею. А погоны у казачка, кстати, такие же, как и у майора, только с каким-то ромбиком по центру. Это что ж получается, он его старше по званию? Кто там у фрицев следом за майором идет, оберст-лейтенант вроде бы? Подполковник по-нашему? Вполне возможно – потому и ведет себя подобным образом. Вот только званием-то он, конечно, старше, но реальные приказы отдает исключительно фриц – пока не кивнул, этот даже не почесался. Против настоящего-то ХОЗЯИНА не попрешь, как щеки ни надувай и усы ни топорщи».

– Плохо слышишь, скотина? Встать, сказал!

– Для начала было бы неплохо представиться. – Алексеев, неожиданно даже для самого себя, выбрал линию поведения. Спонтанно выбрал, если начистоту. Вот замкнуло что-то в башке – и все тут. Уж больно много уверенности в собственной власти плескалось во взгляде противника. Нужно осадить слегонца, а уж там – как пойдет. Главное, с первых секунд сбить с толку, разрушить стереотип. Порвать шаблон, одним словом.

Да и вообще – уж слишком навязчиво звучит в голове легендарный монолог бывшего белогвардейского подпоручика с бывшим же таможенником Верещагиным из старого советского фильма. Ну, тот, когда верный холуй Абдуллы пришел за гранатами, которые в конечном итоге оказались «не той системы»: «и встать, когда с тобой разговаривает подпор-р-рутчик!». А ведь этот, гм, персонаж во времена оны явно не полковником или атаманом был, даже и не штабс-капитаном, скорее всего – тупо возрастом не вышел. Или штабс-капитан – не казачье звание? В подобных вопросах Степан откровенно силен не был. Да и какая разница? Короче, максимум какой-нибудь есаул или сотник. Зато сейчас, с приходом новой власти, аж цельным оберст-лейтенантом заделался…

– Мы с вами на брудершафт не пили, чтобы мне тыкать. И не орите так, и без вас голова болит. Лучше потрудитесь дать мне воды, горло пересохло.

От неожиданности тот аж отшатнулся, рефлекторно отступив на шаг: не ожидал. Похоже, сработало. Если сейчас не даст с ходу в рыло (а Степан, понятно, ответит), еще поговорим.

– Что-о-о?!

– Я всего лишь попросил воды. Заметьте, крайне вежливо попросил. – Алексеев дернул подбородком в направлении стоящего на столе графина. – Соблаговолите поднести стакан. – Откуда в голове зарождались эти «старорежимные» фразы, старлей и сам не знал. Видимо, обостренное опасностью подсознание выдавало на-гора все, некогда прочитанное или просмотренное о временах массового хруста французских булок с прочими балами-красавицами-юнкерами. Благо было откуда черпать информацию: чего другого, а подобных псевдоисторических фильмов во времена Степана наснимали немало.

Незаметно бросив на майора короткий взгляд, старший лейтенант с удовлетворением заметил, как на его лице появилась удивленная гримаса. Не разобрав ни слова, он тем не менее прекрасно понял, что что-то пошло не так. Уже неплохо. Когнитивный диссонанс, как в интернетиках говорят, в действии.

– Да как ты смеешь разговаривать со мной в подобном тоне?! Пристрелю, сволочь! – Собеседник, лицо которого неожиданно пошло красными пятнами, и на самом деле заскреб пальцами по клапану кобуры.

– Ваше право, хоть это и недостойно настоящего офицера. Которым вы, насколько могу судить, и не являетесь. Отглаженный мундир и начищенные сапоги еще ничего не значат. Вы до прихода этих, – старлей постарался максимально четко интонировать последнее произнесенное слово, – кем были? Есаулом небось? Вряд ли выше поднялись, оттого и соответствующая манера поведения. Сами из низов вышли, вот и привыкли исключительно с себе подобными общаться.

Зашипев проколотой автомобильной шиной, оберст-лейтенант выхватил-таки пистолет, самый обычный «люгер», в точности такой же, какой еще недавно был у самого морпеха. Прохладный срез ствола уперся в лоб. Вполне ожидаемая реакция, чего-то подобного старлей и ожидал. Нужно дожимать. Лишь бы только не пальнул сдуру.

– Genug! – Ладонь майора с силой ударила по столешнице. Настолько сильно, что даже подпрыгнули, звякнув друг о дружку, стоящие вокруг вожделенного графина стаканы.

– Was er sagt? Übersetzen! Und steck die Waffe weg!

Услышав окрик, стоящий у стены лейтенант дернулся, вскидывая оружие. Поколебавшись мгновение, направил пистолет на Алексеева. Степан мысленно хмыкнул – а ведь замешкался фриц неспроста, ой неспроста: решал, в кого именно целиться, в спокойно сидящего безоружного пленного или в союзника, который, вполне вероятно, может угрожать непосредственному командиру. Любопытно, будем иметь в виду, вдруг да пригодится.

– Jawohl! – буркнул казак, торопливо убирая оружие в кобуру. Рука его при этом слегка подрагивала. – Entschuldigung, Herr Major!

– Was er sagt? – скривившись, раздраженно повторил вопрос гитлеровец. – Übersetzen Sie einfach, was dieser Russe sagt!

Смерив пленного взглядом, горящим более нескрываемой ненавистью, казак отвернулся, бодро затараторив по-немецки.

Степан же откровенно расслабился. Пока все шло относительно неплохо. По крайней мере, сбить с толку этого ряженого – ну, не считать же его и на самом деле настоящим офицером вермахта? – морпеху точно удалось. Да и хер майор недоволен, вон как казачок бойко тарахтит, пересказывая происходящее. Так что первый тур остался за ним. Один-ноль.

Самое смешное, попади морпех на допрос к настоящим гитлеровцам (угу, можно подумать, майор с лейтенантом поддельные), он наверняка повел себя совсем иначе. И даже настоящее имя и звание назвал: к чему скрывать-то? Не существует в этом времени никакого старлея Алексеева. Нет, понятно, что среди миллионов бойцов и офицеров РККА старшего лейтенанта Степана Алексеева можно найти, да и не одного. Вот только конкретно здесь и сейчас такого человека просто нет. А заодно попытался бы на голубом глазу втюхать фрицам какую-нибудь дезинформационную дичь, представившись командиром группы особого назначения несуществующей спецслужбы. И пусть себе немцы дальше копают, пытаясь выяснить, что еще за супер-пупер-секретное подразделение у русских вдруг образовалось. Главное, подходящее название придумать, а то сболтнет про СМЕРШ – а через месяц-другой он и на самом деле появится, – то-то фашисты удивятся…

Но неожиданная встреча с предателем мгновенно перевернула все с ног на голову. Вот он и не сдержался. Окажись на его месте кто-то из героических предков, тот отреагировал бы абсолютно иначе. Скорее всего, просто отказался отвечать на вопросы. А вот старлея откровенно понесло. И судя по происходящему, внезапный экспромт вышел достаточно удачным. Так что верную он все-таки аналогию с тем киношным подпоручиком подобрал, сработал, так сказать, стереотип: никакая этот тип не фигура. Просто дождавшийся своего времени холуй, которому господа нацепили на плечи красивые погоны и отмерили толику власти над прочими. Вот только не понимает, дурак, что немцы подобных союзников всерьез своими никогда не считали. Да и союзники они исключительно до того момента, покуда нужны. А как нужда иссякнет, так и пойдет отработанный биоматериал пешим эротическим маршрутом на советские пулеметы или под гусеницы русских танков. Ничего, уже совсем скоро поймут, чего они на самом деле стоят с точки зрения европейских хозяев…

Выслушав перевод, майор удивленно задрал бровь… и молча набулькал из графина полный стакан, призывно кивнув есаулу, как для простоты решил называть его Степан. Скрипнув зубами – не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом, – тот протянул емкость Алексееву. Старлей выпил, изо всех сил стараясь не спешить. Ух, хорошо! Жаль усов в наличии не имеется, а то бы он еще и отер их, словно товарищ Сухов все из того же легендарного фильма. Тот, правда, самогон хлестал, ну да какая разница? Главное, полегчало.

– Благодарствую. И вам, герр майор, от меня персональный данке шен. – Старлей, с трудом сдерживая усмешку, четко кивнул, почти коснувшись подбородком груди. – Вот теперь и поговорить можно.

Ну, а дальше начался собственно допрос. Судя по всему, хер майор приказал просто переводить – без импровизаций, так сказать. Чем «есаул» и занялся – нехотя, понятное дело, поскольку Алексеев буквально физически ощущал, что внутренне он кипит, словно хрестоматийный самовар. Ну, или скороварка, клапан которой с трудом справляется с готовым сорвать крышку давлением.

– Назови…те свое имя, звание и подразделение, – процедил оберст-лейтенант, старательно глядя сквозь морпеха. Слова он даже не произносил – сплевывал сквозь зубы.

– Старший лейтенант Степан Алексеев. Фронтовая разведка. Документов, по понятным причинам, предъявить не могу, оставил в расположении. Погоны тоже пришлось снять.

– Врешь! – оживился тот, от возбуждения мигом позабыв про вежливое обращение. – Что ты несешь?! Какие еще у краснопузых могут быть погоны?

– На брудершафт не пили, – лениво напомнил Степан. – Так что попрошу обращаться ко мне на «вы». Равно как и избегать подобных оскорбительных выражений. А насчет погон – плохо ваша разведка работает, совсем мышей не ловит. Их уж с месяц как вернули. И не такие, как у вас, а нормальные, как раньше было. И полевые маскировочные, и парадные, золотом шитые. Неужто не слыхали?

Сказать, что бывший есаул оторопел, – значит ничего не сказать. Откровенно захлопав глазами, он взглянул на майора, на чистом автомате переведя ему услышанное. Тот лишь нетерпеливо дернул головой, бросив в ответ короткую фразу, насколько понимал Алексеев, утвердительную. Наверняка нечто вроде «да, я в курсе, но это не важно, давай дальше».

– Откуда прибыла ваша группа? Ее численность? Задание? – совладав с эмоциями, продолжил допрашивающий.

– Высадились морем в районе Южной Озерейки четыре дня назад. В штурме поселка не участвовали, сразу же ушли своим маршрутом. Занимались разведкой, изучали местность. Обнаружив аэродром, приняли решение его уничтожить, что благополучно и осуществили. Собственно, вы в курсе. Численность группы составляет военную тайну и разглашению не подлежит. Эвакуироваться должны были завтра на рассвете из того же квадрата, но радист погиб, радиостанция уничтожена, так что катер не придет. – Вралось легко, поскольку выдумывать практически ничего не приходилось. Достаточно просто слегка сместить акценты, разбавляя сущую в общем-то правду откровенной ложью – и все. Остальное фрицы сами додумают, сопоставив кое-какие факты.

Выслушав ответ, «есаул» перевел, заставив майора нахмуриться.

– Господин майор хочет знать, вчерашняя диверсия в Глебовке – тоже дело ваших рук?

– Понятия не имею, о чем вы, – равнодушно пожал плечами Степан – этого вопроса он в любом случае ожидал. – В районе действует группа воздушных десантников, с которыми мы должны были установить боевое взаимодействие. К сожалению, мы их так и не нашли. Наверное, они и отработали – задания-то у нас схожие. Бить вас в хвост и гриву. Вы переводите, переводите, вам же именно это приказали? А приказы командира нужно исполнять, иначе могут и наказать.

– Смерти ищешь? – едва слышно шепнул «есаул», прежде чем перевести все сильнее и сильнее мрачнеющему гитлеровцу его слова. – Честью клянусь, легко не уйдешь! Наизнанку вывернусь, но лично тебя кончать стану, мразь большевистская!

– Честью? – хмыкнул Степан. – Честь ваша в прошлом осталась, вместе с золотыми погонами и присягой преданной. А смерти я не ищу, все под ней ходим. Срок придет, сама явится. Сперва к тебе, предателю, а затем и к хозяину твоему заграничному.

В следующую секунду морпех даже слегка зауважал противника, поскольку осознал, что определенно перегнул палку. И даже мышцы незаметно напряг, готовясь к самому наихудшему развитию событий. Но «есаул», лицо которого внезапно приобрело пунцовый оттенок, как ни странно, ухитрился сдержаться. С присвистом выдохнув сквозь зубы, отвернулся, снова забухтев по-немецки.

На этот раз гитлеровец говорил куда дольше, аж минуты две. Алексеев даже несколько знакомых слов уловил, вроде «дойче зольдатен», «шиссен» и «тод». После чего вытащил из портсигара сигарету, с явным наслаждением закурил и откинулся на спинку стула, с нескрываемым любопытством вглядываясь в лицо пленного. Похоже, задумал какую-то гадость, вот и интересуется первой реакцией, глаз не отводит.

– Господин майор спрашивает, отчего вы так странно себя ведете? Другие пленные, с которыми он имел дело, вели себя по-другому. При вас обнаружили пистолет, наручные часы, электрический фонарь, маскировочную плащ-палатку и подшлемник, все немецкого образца. Нетрудно догадаться, что хозяева этих вещей убиты вами или вашими товарищами. Неужели не понимаете, что за уничтожение самолетов и гибель германских солдат вас в любом случае расстреляют? Или вы совсем не боитесь смерти? Но вы – храбрый и опытный солдат, – на этой фразе «есаул» аж поперхнулся, но все же озвучил без каких-либо комментариев, – и поэтому германское командование в лице господина майора предлагает вам сотрудничество. Вы переходите на нашу сторону, помогаете схватить остальных диверсантов и сообщаете частоты и радиопозывные вашей группы. Это единственный шанс спасти свою жизнь, первый и последний. Отвечайте немедленно, у вас нет времени на раздумья!

– А что тут думать? – пожал плечами Степан, закидывая ногу на ногу. «Есаул» поморщился, но стерпел и это. – Поскольку человек я военный, отвечу по пунктам. В том, что меня расстреляют, не сомневаюсь. Смерти, конечно, побаиваюсь, но и не так, чтобы уж прямо до потери пульса. Обидно только, что маловато повоевал. Хотя, откровенно говоря, сгоревшие самолеты уж точно моей жизни стоили. Так что вполне нормальный размен вышел, я не в обиде. Ну, а от щедрого предложения герра майора, понятно, отказываюсь. Поскольку присягу давал и изменять ей не собираюсь. А парней моих вам никак не догнать, они уж, поди, с местными партизанами в лесах соединились. Да и где их искать, понятия не имею – у нас изначально договор такой был: тот, кто в прикрытии остается, про маршрут отхода остальной группы не знает. Насчет радиопозывных – тут вообще мимо кассы, я ведь сказал, что рация уничтожена. Соответственно, и позывные с паролями все обнулились – толку-то от них теперь?

– Это все? – закаменев лицом, осведомился «есаул». – Все сказал, большевичок? Ну, смертушку лютую мы тебе в любом разе обеспечим. На коленях ползать станешь, сапоги целовать, моля, чтобы просто так пристрелили.

– Абсолютно. Кстати, я вовсе не коммунист, коль уж вас это настолько сильно волнует. В партию не вступал и не собирался, поскольку не счел нужным, а насильно туда никого не тянут. Я, между прочим, дворянин – Алексеевы, если не в курсе, достаточно известная в истории фамилия. А Родине служить да защищать ее мне и без партбилета никто не запрещал. И на коленях ползать не стану, не надейтесь даже. Воспитание-с, знаете ли. Не то что у некоторых.

Уже озвучив последние фразы, Степан внезапно подумал, что это могло оказаться и ошибкой. Иди знай, существовал ли такой дворянский род на самом деле? Как-то само собой вырвалось, честное слово – но уж больно захотелось ввернуть напоследок нечто вовсе уж неожиданное. Такое, чтобы шаблон не только порвало, а в клочья разнесло. Он и без того с три короба наврал – так какая уж теперь разница? Расстрела он в любом случае ждать не собирался – не удастся сбежать, так хоть погибнет, как русскому солдату и полагается, в бою. К слову, кобура у казачка так и расстегнута, да и лейтенант у входа откровенно расслабился, успокоенный тем, что пленный не проявляет ни малейшей агрессии, активно отвечая на задаваемые вопросы. Рискнуть – или пока рано? Нет, пожалуй, рановато. Или все-таки рискнуть? Ждать, пока его изобьют и потащат обратно в сарай, никакого смысла нет – в этом случае шансов на побег уже не останется. Оттуда никак не выберешься – стены добротные, пол земляной, утоптанный и морозцем схваченный. Это только в кино пленные за ночь ухитрялись подкоп организовать. Да и чем копать, не голыми же руками да по мерзлой землице? Крышу тоже хрен разберешь, успел оглядеться, когда его на допрос уводили. А если еще и руку или пару ребер сломают – тут и вовсе без комментариев. Останется и на самом деле героически умереть у расстрельной стенки – ну, или что там казачок с ним сделать собирается? Нет, ребяты-демократы, как великий бард пел, нельзя ему обратно возвращаться, категорически невозможно…

Своей цели он, похоже, добился: на оберст-лейтенанта было жалко смотреть – торкнуло его основательно. Бедняга пару секунд только рот, словно выброшенная на берег рыба, разевал, просто не зная, что и сказать.

– Andrey, übersetze seine Worte für mich! Sofort! – не выдержал хер майор, поднимаясь на ноги и размахивая сигаретой. – Ich warte!

– А, так тебя, выходит, Андрюхой кличут? – подмигнул «есаулу» морпех, незаметно напрягая мышцы и мысленно просчитывая партитуру будущего боя. – Вот и познакомились. Теперь буду знать, кого на тот свет отправил. Фамилию, кстати, можешь не называть, предателям памятников не ставят, поскольку весь род опозорил. Прикопают тихонько под яблонькой, чтобы земельку удобрял, хоть какая-то польза.

– Удавлю, с-сука! – не выдержав, сорвался «есаул», широко замахиваясь.

«Все, вот ты и попался, – мелькнула самым краешком сознания мысль. – Привык, болван, всяким там вахмистрам с прочими урядниками кулаком в ухо безнаказанно тыкать. Весь корпус раскрыл, бей – не хочу. Главное, без стрельбы обойтись, за дверью румын с винтовкой торчит. А на прочие звуки он вряд ли внимание обратит – наверняка решит, что несговорчивого пленного уму-разуму учат».

Степан и ударил, распрямившейся пружиной взмывая с табурета.

Пробил в печень, скользнул за спину, выдергивая из кобуры оружие. Добавил скрючившемуся от боли в боку противнику локтем по затылку. И, не теряя ни секунды, метнулся к лейтенанту, еще только начавшему поднимать руку с зажатым в ней «люгером». С ходу, вкладывая в сокрушительный удар всю массу и инерцию тела, врезал коленом в пах, впечатывая гитлеровца в добротную, отнюдь не гипсокартонную, как в его родном времени, стену. Сильно так впечатывая, от души, и спиной, и неприятно хрупнувшим в ответ затылком. Перехватил кисть, выкрутил из безвольной уже руки пистолет. Выпустив обмякшее тело, крутнулся в сторону хера майора, судорожно дергающего из кобуры собственное оружие.

Оскалился, надеясь, что улыбка выйдет достаточно жуткой:

– Не нужно… э-э… найн! Нихт шиссен, битте! Блин, как там это по-вашему? Ваффен нихт, короче! Пристрелю нахрен! Ну, ферштейн? Если ферштейн, тогда хенде хох!

И аккуратно прицелился ему в переносицу, продолжая контролировать боковым зрением дверной проем. Но за дверью было тихо. Румын-караульный то ли просто ничего не расслышал, то ли вовсе отлучился – в нарушение устава, понятно, – перекурить на крылечке. Ну, или пописать там под ближайшим кустиком.

Поколебавшись, гитлеровец осторожно кивнул, демонстративным жестом убирая ладонь от кобуры. Руки, правда, задирать не стал, пытаясь хоть как-то сохранить лицо – просто приподнял их перед собой ладонями к Степану. Зажатая в заметно подрагивающих губах недокуренная сигарета дымила ему в лицо, заставляя болезненно морщиться. Однако вытащить ее он не решался, боясь спровоцировать пленного, внезапно ставшего хозяином положения.

Криво ухмыльнувшись, Алексеев подошел к столу, выдернул окурок, раздавив его в пепельнице. Особой ненависти к фрицу он, как ни странно, не ощущал. В конце концов, он даже воды ему налил, хоть мог бы и проигнорировать.

Обойдя майора, забрал пистолет, мысленно хмыкнув: снова Р08, уже третий по счету! Ну, чистый сюрреализм, честное слово! Свой потерял – зато три новых нашел. Как раз для него и двоих пленных парашютистов. Кстати, насчет ребят…

Накрепко стянув ремнем руки новоиспеченного пленного, заставил того сесть, на всякий случай отодвинув стул подальше от стола. Глянуть, что в ящиках? Времени нет, да и не важно это. Убедившись, что хер майор никаких глупостей не сделает, пробежался по комнате. Лейтенант? Ну, тут без вариантов. Не выдержал арийский череп плотного контакта с русскими бревнами. Готов. Казачок? Жив, понятно, как и планировалось. Поскольку без него весь сложившийся в голове старшего лейтенанта буквально за несколько секунд план вообще терял всякий смысл. А так оставалась пусть и мизерная, но хоть какая-то возможность и самому вырваться, и пацанов вытащить. Но без переводчика никак, от слова совсем…

Подтащив начинающего приходить в себя «есаула» поближе к столу, морпех прислонил его к стене и аккуратно похлопал по щекам. Оберст-лейтенант бессвязно замычал, взглянув на старлея мутным взглядом:

– А, живой, краснопузый, я так погляжу? Ну и чего, думаешь, победил? Так на-кась, выкуси, ненадолго это, все одно конец тебя ждет. Ох, и лютый конец у тебя будет, верно говорю!

– Да и хрен с ним, – отмахнулся Степан. – Некогда мне с тобой концы обсуждать, извращенец. Тут другое дело: начальничек твой мне сделку, помнится, предлагал? А теперь я тебе, значит, сделку предлагаю. Жить хочешь? Хер майор, насколько понял, по-нашенски ни бельмеса не понимает, так что отвечать можешь смело. Вот прямо сейчас и отвечай, поскольку времени на раздумья не даю – алаверды, так сказать. Ну и?

– Дык а кто ж не хочет? Жить-то все хотят, даже букашка какая малая, – поколебавшись секунду, осторожно пожал плечами пленный. – Жисть-то она, как говорится, одна, другой не предвидится. Вот только как я тебе верить-то могу? Сейчас, поди, златые горы наобещаешь, а после – так и пристукнешь по-тихому. Это у тебя неплохо получается, – кивнул казак в сторону зашибленного лейтенанта. – Руками махать ты большой мастак, я уж понял.

– Это да или нет? – нетерпеливо осведомился Алексеев. – А насчет гарантий? Так не будет никаких гарантий, уж не серчай. Не слово офицера ж тебе давать? Много чести. Но если поможешь – постараюсь не убивать, а просто оглушить, как уходить стану. Решай, а то вон как начальничек твой на стуле елозит – любопытно ему, о чем мы с тобой балакаем.

– Даже если попросту сознания лишишь, господин майор-то поймет, что сговор какой меж нами имелся, – буркнул тот, опуская голову. – Так что извиняй, красно… кхм, извиняйте, не выйдет у нас договору.

– Ну и дурак. Неужто не врубаешься, что герру майору при любом раскладе никак не выжить? Или с собой утащу, или здесь кончу. Но тебе в случае отказа уж точно в живых не быть. Без вариантов. Короче, тридцать секунд у тебя, Андрюха, осталось, – ледяным голосом сообщил Степан.

Подойдя к дивану, подбросил в руке небольшую подушку – видимо, хозяину кабинета порой приходилось ночевать на рабочем месте, вот и озаботился. Встретившись с удивленным взглядом «есаула», пояснил:

– У «парабеллума» звук и без того не шибко громкий, а если еще и через подушку или шинель сложенную стрелять – так и вовсе. В коридоре точно не услышат. Первым ты на тот свет отправишься, следом – начальничек твой. Он мне без переводчика в любом случае без надобности. Все, время вышло. Да – нет?

– Давай, что ль, попробуем, – сдавленно сообщил тот, глядя в пол.

– Вот и ладненько, – скрывая облегчение, выдохнул Степан. – Ну, а коль мы договорились, слушай, что от тебя требуется…