17. Эдвардианский апофеоз. 1900–1914

В январе 1901 года, после смерти королевы Виктории, страну охватил спор – каким памятником почтить ее многолетнее правление. Теперь, конечно, Лондон мог строить с имперским размахом. В городе жило, работало и кормилось 6 миллионов человек; всего за сорок лет его население удвоилось. После пертурбаций 1880-х годов столица уже не страдала неуверенностью в себе и чувствовала, что может пустить пыль в глаза – хотя бы чуть-чуть. Как писал Певзнер: «По мере того как викторианский дух крохоборства слабел, стали открыто раздаваться голоса о том, что Вестминстер должен стать столицей, достойной Британской империи и сравнимой по великолепию с Парижем, Веной или Берлином». Было решено, что перестраивать следует королевский квартал Сент-Джеймс, который все еще представлял неопрятное скопище таунхаусов и площадь с видом на Сент-Джеймс-парк, созданный Нэшем в попытке устроить карманный вариант Риджентс-парка.

Победил предложенный архитектором сэром Астоном Уэббом проект аллеи (англ. mall), которая шла бы через Сент-Джеймс-парк от Трафальгарской площади до Букингемского дворца. Улица Мэлл должна была проходить под триумфальной аркой, названной в честь Адмиралтейства, далее переходить в проспект и завершаться статуей королевы Виктории, окруженной эмблемами империи. Букингемский дворец должен был сменить стиль на более подобающий империи. Последнее удалось сделать всего за три летних месяца 1913 года, когда король отсутствовал, и дворец приобрел солидный классицистический вид, который смотрится значительно выигрышнее в ночной подсветке.

Теперь у Лондона имелось пространство хотя бы для скромного государственного церемониала, хотя для этого и потребовалось прокладывать обходной маршрут вместо кратчайшего пути от дворца до Парламент-сквер по Бердкейдж-уок. Кроме того, улица Мэлл оказалась чужеродной вставкой в продуманно-непринужденный ландшафт Нэша. Кроме всего прочего, при прокладке улицы никто не посмел нарушить целостность частных и королевских садов от Мальборо-хауса до Ланкастер-хауса, включая Сент-Джеймсский дворец. До сих пор эти особняки и дворцы выходят на парадную улицу задами, как будто у их обитателей есть дела и поважнее.

Еще один лондонский памятник превратился почти что в фарс. Суть идеи состояла в том, чтобы привести в действие план, долго пребывавший в неопределенном состоянии, – план сноса трущоб Клер-маркет вокруг Олдвича и замены их бульваром в парижском стиле, идущим к северу, в направлении Холборна. Из единственной сохранившейся округи допожарного Лондона (которая могла и должна была быть сохранена и отреставрирована) было выселено 3000 человек. Сохранилось всего одно здание – лавка древностей на краю рынка, возле Линкольнс-Инн-филдс. Именно эта лавка послужила источником вдохновения для одноименного романа Диккенса и, по его словам, «представляла собой одно из тех хранилищ всяческого любопытного и редкостного добра, какие еще во множестве таятся по темным закоулкам Лондона, ревниво и недоверчиво скрывая свои пыльные сокровища от посторонних глаз». Сегодня она принадлежит Лондонской школе экономики, которая, судя по всему, пребывает в растерянности, не зная, что с этим активом делать.

Новая дорога, получившая название «Кингсвей» – «королевский путь», – потерпела коммерческое фиаско. Ее нельзя было провести насквозь через Сомерсет-хаус, чтобы достичь набережной, и только трамвайный (ныне автомобильный) туннель связывал ее с рекой. Когда в 1905 году новый король Эдуард VII пришел на открытие улицы, он обнаружил, что проезжая часть завалена щебенкой и строительными ограждениями. На фотографиях он едет верхом, словно посещая театр военных действий. Новый Олдвич, призрак древнего Лунденвика, закончили застраивать только в 1930-х, а застройщики Кингсвея в поисках арендаторов обратились к организациям, которые служат спасательным кругом для всех незадачливых лондонских застройщиков, – государственным конторам. Это, конечно, были отнюдь не парижские Елисейские Поля, и Кингсвей стал последней абсолютно новой улицей в центре Лондона вплоть до туннеля под Гайд-парком, проложенного в 1962 году. Холборн всегда был «ни рыба ни мясо», оставаясь районом, затерянным между двумя «городами» в составе Лондона.