Там, где много пространства, нужен транспорт, и как раз в этой области Лондон не отставал, хотя благодарить за это нужно было вовсе не городскую администрацию – ни прежнюю, ни новую. Территория внутри построенной открытым способом Кольцевой линии оставалась «ничьей», и здесь лондонцам по-прежнему приходилось передвигаться пешком или ехать (очень медленно) в конном экипаже. Толчком к изменению состояния дел стало изобретение, сделанное в Берлине в 1879 году, – электрический транспорт с подводом энергии по проводам или рельсовому пути. Железнодорожные предприятия Лондона ухватились за новую возможность. После ряда фальстартов компания Железной дороги Сити и Южного Лондона начала прокладывать туннели глубокого заложения от станции «Кинг-Уильям-стрит» (возле Монумента в память о Великом лондонском пожаре) под Темзой и далее в Кеннингтон и Стокуэлл. Дорога открылась для коммерческих перевозок в 1890 году и стала первой подземной электрической железной дорогой в мире. Ее успех был феноменальным. За первый полный год эксплуатации по дороге, позднее ставшей восточным отрезком Северной линии метрополитена, проехал миллион пассажиров.

Мощный слой глины под Лондоном считался идеальным для туннелей глубокого заложения, которые строили с применением проходческого щита, изобретенного Брюнелем. Именно эти линии впервые получили прозвище «труба» (так лондонцы называют свое метро и сегодня); линии Метрополитен, Окружную и Кольцевую называли только «подземкой». Далее пришел черед наземной Лондонской и Юго-Западной железной дороги, долгое время завершавшейся на вокзале Ватерлоо и, таким образом, не обеспечивавшей доступа в Сити. Теперь же был прорыт туннель, прозванный Сточной Трубой, от вокзала Ватерлоо до станции «Банк»; он был открыт в 1898 году. В то же время американский консорциум взялся за куда более грандиозное предприятие – длинный туннель от Шефердс-Буш под Ноттинг-хиллом и Бейсуотером, а далее под Оксфорд-стрит до собора Святого Павла. На платформы этой линии, названной Центральной, пассажиры спускались в лифтах, а сиденья в поездах были обиты тканью, что считалось верхом комфорта и почти сенсационной роскошью. Линия стала аристократом в лондонском метро, а за фиксированный тариф ее прозвали Двухпенсовой Трубой.

Будущее столичного транспорта было под землей, но без печальной эпитафии эпохе наземных железных дорог дело не обошлось. Таким проявлением капиталистической удали стало появление в городе в 1899 году Великой Центральной железной дороги. Это было детище магната сэра Эдварда Уоткина, чья мечта (или мания) состояла в том, чтобы связать железнодорожными перевозками класса люкс север Англии и лондонскую линию Метрополитен, председателем правления которой он был. По его плану поезда должны были приезжать из Манчестера прямо на станцию «Бейкер-стрит», затем, пересекая центр Лондона, выезжать в Кент, продолжать движение к туннелю через Ла-Манш и далее следовать до Парижа. Рабочие Уоткина даже начали работы по прокладке туннеля под проливом. На деле же его железная дорога закончилась на Мэрилебон-роуд, а для постройки туннеля ему пришлось на одну зиму раскопать крикетный стадион Лорда. Мечта Уоткина имела под собой основание, но остается нереализованной по сей день.

В мае 1900 года Англо-бурская война в Южной Африке достигла своего апогея. Буры уже семь месяцев осаждали Мафекинг. За ходом осады во всех подробностях следили в Англии – в первую очередь благодаря тому, что четыре британских журналиста, застрявшие в осажденном городе, нашли способ передавать свои депеши во внешний мир. Когда в один прекрасный вечер в девять часов тридцать минут пришли новости о снятии осады, Лондон впал в исступление. Через пять минут после того, как Мэншн-хаус опубликовал новость, 20 000 человек собрались на улицах. В театре «Ковент-Гарден» крик с галерки прервал представление «Лоэнгрина» Вагнера, после чего актеры и зрители стояли и пели патриотические песни (отнюдь не Вагнера). Принц Уэльский в ложе отбивал ритм. Позднее для подобной истерии даже придумали каламбурную идиому – to go mafficking (отглагольное существительное mafficking звучит так же, как и название осажденного города). Хотя сама война была скверной и в остальном шла ни шатко ни валко, Лондон воспринимал ее так, как и следовало ожидать от столицы империи, находившейся на пике могущества и уверенной в своей несокрушимости.