25. Лондон идет ва-банк. 1997–2008

Если какой-то город и мог выдержать сравнение с Лондоном на старте XXI века, то это Нью-Йорк. Если не считать внешнего вида, они были как две стороны одной монеты и в культурном, и в экономическом отношении. У них были не только общие банки, магазины, бренды, мода и еда, но и пьесы, мюзиклы, телешоу, бестселлеры, журналистика – и прежде всего английский язык. От американских акцентов некуда было деться ни на лондонском радио, ни на лондонских улицах. Два крупнейших англоговорящих города мира были братьями, хотя и не близнецами.

В 1996 году, на закате правительства Мейджора, американский журнал Newsweek отправил группу репортеров в столицу, которую его соперник, Time, исследовал тридцатью годами ранее. Во что теперь превратился «свингующий» Лондон? Newsweek торжественно сообщал, что Лондон больше не «свингует»: он стал взрослее, величественнее, глубже, но остался таким же модным. Теперь это был «самый крутой город на планете… хипстерский компромисс между постоянной новизной Лос-Анджелеса и консервированной красотой Парижа». Вердикт выглядел разумным.

Этой похвалой воспользовался Тони Блэр, который с решительностью «новой метлы» стремился вымести страдания и разногласия тэтчеровского прошлого. Блэр, избранный в 1997 году, провозгласил рождение «крутой Британии», а в устах его публицистов Даунинг-стрит стала не чем иным, как новым Камелотом – в этом был намек не на легенды о короле Артуре, а на «эпоху Камелота», как называли американские журналисты время президентства Джона Кеннеди. Один из скептиков в парламенте Тэм Дэлиелл вместо этого сравнил резиденцию премьер-министра с двором Людовика XVI. Звания пэров раздавались «дорогушам», как называли друг друга лондонские актеры, и эти «дорогуши» толпились на пороге дома по Даунинг-стрит, 10, чтобы сфотографироваться с Дж. Ф. К. новой эпохи.

Проекты один другого тщеславнее валились из Уайтхолла на обрадованную столицу: заявка на Олимпийские игры 2012 года, сильно технически переусложненная линия метро Кроссрейл, здание Современной галереи Тейт в помещении бывшей электростанции в Бэнксайде и даже сомнительной необходимости гигантский туннель для стоков под руслом Темзы, прозванный «суперканализацией».

Лондон обрел «богатого папочку». Инвестиции в столичную инфраструктуру вскоре в два с половиной раза превысили соответствующие инвестиции на севере Англии – так, во всяком случае, с горечью подсчитал северный филиал аналитического Института исследований в области публичной политики.

Столица стала театральной сценой для постановки «проекта» Блэра, где первичен был стиль, а не содержание, – проекта, который даже помощник Блэра Джонатан Пауэлл назвал «наполеоновским». Так называемые новые лейбористы не обратили вспять структурные реформы тэтчеровской эпохи, но спародировали их. Они увеличили долю частного финансирования больниц, школ и коммунальных услуг, а в 1997 году продали всю сеть лондонского метро, сформировав две компании по управлению подземными дорогами. Одна из них сошла с рельсов уже через пять лет, и в итоге обе были вновь переданы в руки государства и объединены под эгидой Transport for London.

Настрой на примирение после полной конфликтов эпохи правительства Тэтчер, несомненно, всеми приветствовался. Его невольной кульминацией стало общенациональное потрясение от гибели принцессы Дианы в 1997 году, вскоре после победы лейбористов на выборах. Это событие вызвало такой же резонанс, как и ее свадьба шестнадцатью годами ранее; Блэр оказался в центре внимания, почтив память Дианы как «народной принцессы», а Лондон стал центром изъявления всемирного, как тогда казалось, горя. К Кенсингтонскому дворцу приносили горы завернутых в пластик цветов; были предложения (от которых, впрочем, быстро отказались) переименовать в честь Дианы аэропорт Хитроу и шоссе M25.