В начале XX века Лондону все еще удавалось, на удивление, обходиться без этнических и межклассовых столкновений, часто вспыхивавших в не столь процветавших частях Англии, а также в городах Франции и Германии. Столица привыкла к иммигрантам – и не в последнюю очередь потому, что зависела от них экономически. Но за это приходилось платить изменением характера рынка жилья. У новых лондонцев не было вообще никакого угла, и они не собирались терпеливо ждать, пока подойдет их очередь на муниципальную квартиру; не могли они по большей части и позволить себе приобрести жилье в частную собственность по растущим ценам. Им было нужно всего-навсего место в Лондоне, где можно приклонить голову, а продолжающийся спад численности населения на лондонском рынке жилья, похоже, никак не сказывался.

Местные боро были обязаны по закону где-то размещать бездомные семьи, обращающиеся за помощью, как британские, так и иностранные (хотя на одиноких индивидов это не распространялось). Но традиционные муниципальные землевладения так и не оправились от репутационного кризиса высотных 1960-х и 1970-х. Государственное финансирование строительства муниципального жилья при Тэтчер практически прекратилось. Те небольшие средства, которые все же имелись, выделялись некоммерческим жилищно-строительным кооперативам, занимавшимся, как правило, застройкой мелких участков и территорий, подлежащих градостроительной реабилитации. Для беднейших лондонцев помощь с расселением приобрела форму пособия на съем жилья, выплачиваемого (нередко напрямую частным арендодателям) после установления бедственного финансового положения заявителей. В результате при Тэтчер общий объем государственной поддержки людей без собственного жилья в реальном исчислении фактически вырос, но переключился со строительства домов на субсидирование арендной платы. Деньги поступали напрямую по назначению и именно в пользу тех, кто всерьез нуждался.

Право выкупа жилья, данное премьер-министром Тэтчер муниципальным квартиросъемщикам, имело ряд последствий. Приватизация очевидным образом уменьшала размер муниципальных владений, а тем самым и долгосрочный фонд государственного жилья. Однако в некоторых частях Лондона до трети жилищ, проданных по такой схеме, перешло на рынок аренды; зачастую их просто сдавали на условиях краткосрочной аренды тем же самым структурам, в собственности которых они прежде находились. После этого в них вселялись получатели государственного пособия. Кое-где доля такого жилья доходила до 80 %.

Рынок выкупа для аренды пользовался налоговыми льготами, которые вряд ли были оправданы, но нельзя отрицать, что он позволил увеличить предложение в дешевом сегменте рынка жилья. Когда я изучал жилье в Ньюэме, испытывавшем большой наплыв населения, мне говорили, что совет боро иногда удовлетворял заявки до 5000 иммигрантов в год – и не мог бы этого сделать, если бы не увеличение количества квартир, выкупаемых для сдачи в аренду. Мне показали улицу примерно из пятидесяти бывших муниципальных домов, каждый из которых ранее занимали один или два престарелых съемщика на условиях пожизненной аренды. Теперь эти бывшие съемщики переехали жить к морю, а в каждом из домов жило до двадцати человек. Юридическое регулирование таких случаев проходило неадекватно, а состояние домов было зачастую плачевным, но во всяком случае там было где спать. Предложение доступного социального жилья увеличилось.

В Лондоне при Тэтчер и ее преемнике Джоне Мейджоре начался период несомненного возрождения. Но в этой революции, как и в большинстве революций, были две противоборствующие стороны: частный сектор против государственного, открытые рынки против закрытых, новоприбывшие чужаки против местных старожилов. Пропасть между богатыми и бедными районами расширялась, в последних по-прежнему царила крайняя обездоленность. В 1990-х годах семь из десяти беднейших муниципальных районов Англии находились в столице, в их числе Тауэр-Хамлетс, Ньюэм и Саутуорк. Лондон 1990-х был более жестким, чем Лондон 1960-х, более жадным до денег, более бесклассовым, пестрым и оторванным от корней. Старые барьеры рушились. За свадьбой принца Уэльского и Дианы Спенсер в июле 1981 года следил весь мир; это событие восприняли как преддверие чего-то нового и невообразимого – бесклассовой монархии. Набирали вес чернокожие политики; в 1987 году были избраны первые чернокожие члены парламента от Лондона – Берни Грант, Пол Боатенг и Диана Эббот. Гей-фестивали отражали свободу проявления гомосексуальности.

Даже речь лондонцев, долгое время служившая незримой границей классов, исподволь менялась. Стандартом стало размывание в обиходной речи «нормативного произношения» по мере того, как в него проникали элементы так называемого «эстуарного английского». Интонации дикторов Би-би-си значительно отличались от тех, что были в ходу четвертью века ранее. Слово yes – «да» – стало звучать как yeh. Опускались некоторые согласные звуки, а сленг и даже ругательства вошли в повседневную речь. Героями сатирической пьесы Кэрил Черчилл «Серьезные деньги» (Serious Money), посвященной этому периоду, были уже не «богатеи», а вертикально мобильные «яппи». Новым символом вульгарности стало розовое шампанское и «порше»; модные места для досуга стали появляться к востоку, а не к западу от Сити, в особенности в активно развивавшихся кварталах Хокстона и Шордича.

Одним из последствий этого был сдвиг политических предпочтений. Рабочий класс Лондона поправел, а средний класс – чиновники, ученые, журналисты и люди творческих профессий – полевел. Лейбористы спокойнее за «свои» голоса в джентрифицированном Ислингтоне, нежели в динамичных Тауэр-Хамлетс и Саутуорке, где «белых бедняков» все больше привлекала правая риторика. Я сам видел, как группа одетых в кожу курьеров на мотоциклах одобрительно зашумела, увидев Тэтчер на экране телевизора в дешевой закусочной. В 1993 году на Собачьем острове был впервые в Лондоне избран в муниципальный совет представитель крайне правой Британской национальной партии – а ведь в Ист-Энде некогда побеждали коммунисты.

Социолог назвал бы этот процесс социальной атомизацией. По мере того как главные улицы боро приходили в упадок, библиотеки закрывались, а церкви пустели, районные сообщества утрачивали свою связность. Независимые газеты лондонских боро почти исчезли. Люди замечали, что их соседи меняются все чаще, а новые соседи родом из все более дальних стран. Рой Портер в своей социальной истории столицы, написанной во время рецессии начала 1990-х, делился мрачными прогнозами. Лондону, по его словам, повезло избежать «ужасов религиозных преследований, этнических погромов, политического насилия и тотальной войны». Но он видел город, приходящий в упадок. Численность населения все еще падала, и не было никаких причин считать, что это сокращение остановится. Компьютеризированные цифровые рабочие места будущего, предсказывал Портер, будут в расширяющихся «дальних пригородах» на юго-востоке – в таких городках, как Мэйденхед, Рединг, Рейгейт, Севеноукс, Базилдон, Челмсфорд, Уотфорд и Сент-Олбанс. С его точки зрения, «только тот, кто слепо верит в благотворность свободного рынка», может считать, что экономике Лондона в долгосрочном периоде не грозят опасности. Он проявлял «новый пессимизм, новое беспокойство о будущем».

Это настроение отражено в книгах тех, кто помнил старые времена, когда все было ясно и просто. Лондонские писатели этого времени в основном разделяли пессимизм Портера. Импрессионистическая биография столицы, написанная Питером Акройдом, пронизана меланхолией, хотя и завершается на оптимистической ноте: последняя глава книги называется Resurgam. С точки зрения Акройда, Лондон всегда находился «в состоянии становления». Воспоминания Патрика Райта о старом Далстоне в книге «Путешествие по руинам» (A Journey through Ruins; 1991) были вздохом скорби по изменившемуся облику Хакни; автор с горькой иронией посвятил книгу Тэтчер. Сквозь скрупулезные исследования пригородной жизни Иэйна Синклера красной нитью проходит ностальгия по уходящей атмосфере добрососедства. Целое поколение лондонских романистов отдало дань еще более мрачной тематике городских джунглей – от «Высотки» Дж. Г. Балларда (1975) до «Лондонских полей» Мартина Эмиса (1989) и «Белых зубов» Зэди Смит (2000). У всех этих писателей Лондон, перепаханный при Тэтчер сломом всего привычного, чувствует себя не в своей тарелке и со страхом ждет нового века.