22. «Свингующий город». 1960–1970

1960-е годы стали своего рода золотым веком лондонской истории – десятилетием, когда столица, как считается, вышла из эры послевоенного застоя на просторы «свингующей» современности. В 1960 году в ходе разбирательства, получившего широкую огласку, суд в Лондоне признал незаконным государственный запрет на продажу романа Дэвида Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей» как непристойного, хотя из-под прилавка его давно продавали. Тривиальное само по себе постановление стало сигналом к всплеску либерализации, охватившей как социальную, так и культурную сферу, и дало начало «обществу вседозволенности», как называли его и сторонники, и противники. Менялся образ Лондона в целом.

Годом позже были введены контрацептивы в виде таблеток, поначалу продававшиеся «только по рецептам и только замужним». В 1964 году, когда после 13 лет господства тори было избрано лейбористское правительство, Британия получила самого радикального министра внутренних дел за все послевоенные годы – Роя Дженкинса. Не прошло и года, как были отменены смертная казнь и телесные наказания. В 1967 году Великобритания присоединилась к небольшой тогда группе стран, в основном скандинавских, выведших из уголовной сферы гомосексуальные половые акты. Стали разрешены аборты вплоть до 28-й недели беременности. В 1969 году был дозволен развод при условии, что супруги два года не живут вместе. Пришел конец театральной цензуре, за которую отвечал лорд-камергер.

Хотя в большинстве случаев реформа была пока частичной, ее влияние на открытое, гибкое общество столицы было мгновенным. Гей-пабы и уличные театры процветали. Почти не было выходных, в которые не проходили бы те или иные демонстрации или марши. В 1967 году обнаженные актеры в мюзикле «Волосы» стали сенсацией. В Лондон из Ливерпуля приехали участники группы Beatles; их первый хит, Love Me Do, появился в 1962 году. Битломания охватила весь мир. Представители субкультуры «модов» в кашемировых костюмах вели стилевые войны (а иногда и реальные драки) с рокерами в коже. Американцы, которым я в то время показывал Лондон, удивлялись коротким юбкам девушек и однополым парам, державшимся за руки на улице.

В 1966 году ресторан Фрэнка Кричлоу «Мангроув» близ Портобелло-роуд организовал первый Ноттингхилльский карнавал – громогласное проявление культуры лондонских выходцев из Вест-Индии, ставшее ежегодным. Демография Лондона начинала меняться, а с ней менялись и устоявшиеся анклавы. Торговля одеждой отступила с Бонд-стрит и Риджент-стрит, захватив вместо этого Кингс-роуд (где открыла свой бутик Мэри Куант) и Карнаби-стрит (Джон Стивен). Театры из Вест-Энда вышли в пабы, например в ислингтонский «Кингс-хед». Клубная сцена, прежде в целом ограниченная традиционным джазом, взорвалась дискотеками, от «Сэдл-Рум» на Парк-лейн до Танцевального дворца в Хаммерсмите, куда ежевечерне набивалось до 2000 твистующих. Жители Западного Лондона открыли для себя бенгальские кафе на Брик-лейн и китайские рестораны в Лаймхаусе. Бистро и кафе-бары отнимали клиентов у традиционных пабов с их не слишком тонкой спецификой общественных пивных, салунов и закрытых баров.

Реформы Дженкинса представляли собой своего рода пакт между послевоенным государством и новым поколением лондонцев. Город, который, казалось, со времен войны тяготился культурным отставанием от Нью-Йорка и Парижа, ожил. Его рынки ответили на снос культурных и социальных барьеров и высвобождение творческой энергии. Журналы мод и цветные приложения к газетам процветали. Лондон был прославлен в культовых фильмах: «Фотоувеличение», «Элфи» и «Дорогая», где уже не было места целомудренным намекам на секс, классовую рознь или войну, как в комедиях Ealing Studios. Появилась шумная группа романистов и драматургов, получивших известность как «рассерженные молодые люди»: Арнольд Уэскер, Кингсли Эмис, Дэвид Стори, Гарольд Пинтер, Джон Осборн. Женское лицо литературы и театра представляли драматург Шила Делейни и режиссер Джоан Литлвуд. Посещения театра «Стратфорд Ист» (Stratford East), где ставила пьесы Литлвуд, были восхитительными вылазками в чужую страну; особенно это чувствовалось в 1970 году на спектакле «Проектировщик» – возрожденной пьесе XVIII века, мишенью которой были лондонские застройщики. Концепция лондонского сезона обрела новый смысл; в 1959 году был впервые проведен ставший ежегодным марш Кампании за ядерное разоружение от Олдермастона до Трафальгарской площади.

В 1966 году американский журнал Time в репортаже из Лондона напыщенно окрестил его «свингующим городом». Лондонская молодежь теперь сама по себе представляла отдельный класс, сбрасывавший шкуру столичного «самодовольства и значительную долю высокомерия, которое часто сопутствует клейму привилегированных слоев». Вместо этого столица демонстрировала «уютность и смешение социальных слоев, которое абсолютно невозможно в Нью-Йорке». Лондон принял эти похвалы так восторженно, как будто завоевал урбанистический «Оскар».

Лондонские землевладельцы приступили к труду, который в тот момент казался геркулесовым. В рамках выполнения актов о чистом воздухе 1950-х годов они начали мытье и реставрацию окраски зданий, все еще в подавляющем большинстве черных. Начал открываться абсолютно новый город, весь в оттенках темно-красного, розового, серого, бежевого, белого. В результате было заново осознано, с каким качеством и вниманием к деталям создавалась викторианская и эдвардианская архитектура, много лет считавшаяся непоправимо мрачной. В 1965 году портик собора Святого Павла стал из черно-белого чисто-белым, и критик Иэн Нэрн оплакивал «утрату светотени».

Между тем послевоенный взрыв жилищной спекуляции в 1962 году достиг своего пика. В Центральном Лондоне было построено уже 50 миллионов квадратных футов (4,7 миллиона кв. м) офисов – в пять раз больше, чем было уничтожено при бомбежках. Как правительство, так и Совет графства Лондон хотели, наоборот, выселить офисы из столицы. Своим поражением на выборах 1964 года тори были отчасти обязаны общественному возмущению анархией и уродливыми формами, которые слишком часто принимало восстановление Лондона. Новое лейбористское правительство немедленно наложило полный запрет на строительство частных офисов в столице и начало политику вывода офисов из центра.

В то же время оно совершило, по общему мнению, серьезную ошибку. Министр по делам экономики Джордж Браун решил, что Лондону нужно больше гостиничных мест, и в связи с этим предложил субсидию из Казначейства в размере 1000 фунтов за каждый новый гостиничный номер. Результатом стала вакханалия: застройщики офисов, напуганные рецессией, во главе со своим любимым архитектором Сейфертом бросились к кормушке, боясь, что халява закончится.

Так как субсидия полагалась за каждый номер вне зависимости от размеров, тут же выросли как грибы около дюжины так называемых «крольчатников», в основном построенных по проектам Сейферта: в Найтсбридже, на Ланкастер-гейт, Кромвель-роуд, Эджвер-роуд, а одна гостиница даже выходила окнами на Кенсингтонский дворец. Предыдущий раз, когда государство непосредственно спонсировало общественные здания в подобном масштабе, был при строительстве «церквей королевы Анны» и «церквей Ватерлоо», которые проектировали выдающиеся архитекторы своей эпохи. «Гостиницы Сейферта» были и остаются жутковатыми зданиями. Расположенные близ парков или георгианских площадей, они неизбежно стали прецедентом для будущих вторжений.