Вопреки всем недостаткам государственного жилищного строительства 1950-х годов к концу десятилетия муниципальные советы построили столько же домов, сколько было уничтожено в «Блице». Это само по себе было настоящим достижением. Хуже было с дорогами. Одна из причин состояла в том, что у Совета графства Лондон и близко не было такого количества денег, чтобы приобрести землю под дорожное строительство, будь то расширение или перестройка. Это, в свою очередь, привело к окончательному завершению эпопеи с планом Аберкромби; на этот раз имела место не конфронтация общественных институтов и капиталистов-застройщиков, а сговор одних с другими.

Совет графства Лондон хотел облегчить движение транспорта в Лондоне. Застройщики предложили способ – и назвали свою цену. Они выразили готовность тайно скупать участки земли, преимущественно на перекрестках дорог, и передавать их в пользование Совету в обмен на отмену ограничений по высоте и плотности застройки на прилегающей территории. Если континентальные города формулировали и соблюдали правила относительно максимальной плотности застройки и сохранения архитектурного облика, Лондон выставил все это на продажу. Как и при Елизавете и Стюартах, власти были неявно заинтересованы в подрыве собственных правил. Осознание того, что разрешения на планирование могут быть предметом переговоров, стало началом новой главы в истории бума недвижимости и безвозвратно коррумпировало лондонское градостроительство.

Первая такая сделка была заключена в 1963 году: Гарри Хайамсу было разрешено возвести небоскреб «Центр-Пойнт» (Centre Point) на Сент-Джайлс-серкус и сделать коэффициент использования площади застройки втрое выше разрешенного. Офисное пространство в «Центр-Пойнте» так быстро росло в цене, что Хайамс не спешил пускать сюда арендаторов, и небоскреб стоял пустым, пока его цена в бухгалтерском балансе Хайамса возрастала, – уловка, которую другие позже повторяли с квартирами класса люкс. В обмен Совет графства Лондон получил землю под строительство круговой развязки на перекрестке Нью-Оксфорд-стрит и Чаринг-Кросс-роуд, хотя именно в этом случае земельный участок впоследствии оказался ненужным Совету. Никакого расследования, публичного обсуждения или даже официального оглашения решения не было. Вложив 3,5 миллиона фунтов, Хайамс получил 11 миллионов прибыли – прибыли, которую в соответствии с предложением комитета Утватта должен был бы получить Лондон. Зарождавшийся музыкальный квартал в Сохо был стерт с лица земли, а на его месте построено очередное пустующее офисное здание.

Башни и коробки взорвали ландшафт; центральное правительство, Совет графства Лондон и администрации боро пускались в сговоры, стремясь получше нарушить собственные правила. Протоколы, регулировавшие строительство высотных зданий вокруг парков, вдоль Темзы и в центре Вест-Энда, рассыпались в прах. Панельный дом на месте прежнего пивоваренного завода «Стэг» (Stag) близ вокзала Виктория стал выходить на сложную систему односторонних улиц, образующих круговое движение размером с добрую пригородную объездную дорогу. Предполагалось, что развязка избавит транспортный поток от светофоров; сегодня светофоров вдоль нее целые гирлянды.

На Юстон-роуд Джо Леви получил разрешение построить башню, нависающую над Риджентс-парком, в обмен на строительство туннеля, где теперь неизменно скапливаются автомобильные пробки. Вложив 2 миллиона фунтов в строительство туннеля, Леви получил чистую прибыль 22 миллиона. В Найтсбридже офисное здание, построенное Гарольдом Сэмюэлом для компании Bowaters, высосало жизнь из оживленного перекрестка неподалеку (и это еще был отменен план Совета построить 400-футовую башню (ок. 122 м), имеющую вход с эстакады). Здание подавляло всю округу и позднее было заменено еще более неприглядным многоквартирным домом по проекту архитектора лорда Роджерса (квартиры там в основном стоят пустые). Найтсбридж так и не обрел заново своего особого характера; вся жизнь переместилась ниже по Бромптон-роуд. Лондонские градостроители могли извлекать прибыль, но не привлекать людей.

Наблюдать плоды этого вовсе не священного союза частного капитала и государственной власти можно не только в Вест-Энде. Джек Коттон смог построить мрачные башню и коробку по сторонам Ноттинг-хилла в обмен на небольшое расширение улицы. Другие места, где прежде концентрировалась лондонская жизнь, уничтожались под строительство новых перекрестков: так было в Уайтчепеле, Воксхолле, Хаммерсмите и ислингтонском микрорайоне Эйнджел. Поучительно сравнить их с уголками, избежавшими такой судьбы; среди них «Боро-маркет» в Саутуорке, «Бродвей» в Фулэме и Кэмден-таун.

Самый известный случай, когда исторической застройке едва удалось избежать гибели, относится к Пикадилли-серкус. В 1959 году Совет согласился поддержать строительство Джеком Коттоном офисного здания «Монико» (Monico), после которого с Пикадилли произошло бы то же самое, что с Сент-Джайлс-серкус после строительства «Центр-Пойнта». Сделку остановило центральное правительство, и только после того, как Коттон опубликовал ее подробности, вызвав, к своему удивлению, бурю негодования в прессе. Другому концу улицы Хеймаркет повезло меньше. Даже Совет графства Лондон упирался, не желая разрешать строительство 18-этажной башни для новозеландского представительства в явное нарушение ограничения по высоте в районе Сент-Джеймс, но кабинет министров отменил запрет на том основании, что государство – член Содружества и не может ударить в грязь лицом. И теперь перекресток улицы Хеймаркет с Пэлл-Мэлл представляет собой, вероятно, самый безрадостный уголок Вест-Энда.

Премьер-министр Макмиллан позволил Конраду Хилтону построить отель с видом на Гайд-парк в нарушение запрета на строительство высотных зданий вокруг парков или с видом сверху на королевские дворцы. Хилтон, вероятно, привел Макмиллана в ужас, заявив, что если ему не разрешат построить башню, то Лондон «так и останется без отеля “Хилтон” [Hilton]». Это решение развязало руки Министерству обороны, вскоре построившему в Найтсбридже высотное жилое здание для офицеров кавалерии, возвышающееся над прежними армейскими конюшнями. Угроза со стороны компании Shell перевести штаб-квартиру в Нидерланды вновь заставила правительство пойти наперекор Совету графства Лондон и разрешить строительство здания прямо-таки в московском стиле на южном берегу.

Председателями комитета по градостроительству Совета графства Лондон в этот период были два члена Совета: Билл Фиск и Ричард Эдмондс. Они были не столько коррумпированы, сколько малокомпетентны для этой должности, а их подчиненные ходили к застройщикам как к себе домой. Официальная история Совета графства Лондон, написанная Эриком Джексоном, гласит, что любое отступление от коэффициента использования площади застройки «самым тщательным образом расследовалось… и сравнивалось с застройкой по соседству». Это полная чушь. Согласно оценке в одном из докладов, комитет по градостроительству тратил в среднем по четыре минуты на каждую заявку.

Первые застройщики в подавляющем большинстве случаев обращались для переговоров с комитетом по градостроительству к одному и тому же архитектору – милейшему Ричарду Сейферту. Сейферт родился в Швейцарии, во время войны служил в Королевских инженерных войсках, стал известен как «полковник Сейферт» и заработал репутацию человека, способного обвести вокруг пальца любого чиновника. Но что важнее, он не раскрывал методы своей работы и сдавал проекты, укладываясь в сроки и в сметы: талант в его профессии редкий. Именно Сейферт спроектировал «Центр-Пойнт» и еще десяток выдающихся коробок и башен; он стал самым плодовитым архитектором Лондона со времен Кристофера Рена; годовой оборот его архитектурного бюро к середине 1960-х достиг 20 миллионов фунтов. Его визитной карточкой были ромбовидные обвязки над оконными фрамугами и вертикальные стойки, делившие оконные проемы. По оценке журнала Building, в одном Лондоне его фирма спроектировала около 600 зданий. Всегда приятный в общении даже со своими противниками, боровшимися за сохранение архитектурного наследия, он разрушал лондонский уличный ландшафт, даже не пытаясь проявить какое-либо чувство контекста или сохранить линию горизонта. В последний раз я встретил его в 1989 году, во время борьбы за сохранение развалин старинного театра «Роза», которым угрожало быть погребенными под одной из его башен в Саутуорке. Помню, его заботило лишь одно: не уронить свою репутацию, сдав проект в срок.

Этим людям не может служить оправданием то, что они в кратчайшие сроки дали Лондону самое необходимое – офисные помещения для работы. Они занимались в основном собственным обогащением. Если не считать тех, кто унаследовал состояние от предков, Сэмюэл, Хайамс, Леви, Коттон и Клор стали богатейшими людьми в Британии. Они достойны сравнения с пиратами времен Елизаветы I – дельцы, вырвавшиеся на морские просторы, чтобы в условиях воцарившейся анархии заграбастать себе все, что только можно. Фрэнсис Дрейк, по крайней мере, обязан был делиться добычей с короной. Застройщики в основном вкладывали свою добычу в увеличение капитала и лишь небольшую часть отдавали государству в виде налогов.

Неудачная попытка распланировать послевоенное восстановление города от бомбежек повлекла за собой слабость дальнейших попыток контролировать рост Лондона. Застройщики стали наглее, не заботились о том, какой ущерб они причиняют городской среде, а градостроители пожали плечами и еще некоторое время притворялись, что воплощают план Аберкромби. С каждым новым Барбиканом, «Хилтоном» и «Центр-Пойнтом» можно было предъявить все меньше аргументов против следующего подобного комплекса. Каждый снос группы прочных старых зданий оправдывал следующие. Первые лондонские площади – Ганновер-сквер, Гровнер-сквер, Беркли-сквер, Портман-сквер – как ансамбли отдельных таунхаусов больше не существовали. Они превратились просто в строительные площадки, такие же, как любые другие.

В одном случае согласованные действия удалось предпринять, хотя опять-таки заслуги ни лондонской администрации, ни центрального правительства в этом не было. Столица со дней Диккенса оставалась «туманным Лондоном». Город и туман стали неразрывной парой до такой степени, что смог вошел в плоть и кровь Лондона. Туристы, можно сказать, ждали его. В 1952 году жутковатым образом повторилось «Великое зловоние» 1858 года. Из-за неблагоприятных погодных условий город погрузился в самый плотный «гороховый суп» (как лондонцы называли смог) на памяти старожилов. Туман был такой плотный, что проникал в здания. Пришлось даже отменить спектакли в театрах Вест-Энда: зрители не видели сцены. Было объявлено, что от смога безвременно скончались 8000 человек.

Рядовой член парламента Джеральд Набарро подал частный законопроект о чистом воздухе, направленный на контроль угольных выбросов в столице. Невероятно, но правительство под давлением угольного лобби воспротивилось принятию закона, как когда-то противилось очистке Темзы. Результатом стала упорная общественная кампания, и в 1956 году наконец билль с поправками был принят. Начался медленный переход Лондона на бездымное топливо; в 1968 году на уголь был наложен полный запрет, и «гороховый суп» ушел в прошлое. Впрочем, его место в воздухе столицы вскоре заняли другие, не столь хорошо видимые загрязнения.