Приходится перечитать письмо несколько раз, чтобы убедиться: глаза меня не обманывают. Однако поверить до конца в то, что там написано, я все равно не могу, несмотря на официальный бланк и печать. Придвигаю к себе телефон, поднимаю трубку и набираю первый из двух указанных номеров. Отвечает женский голос; не говоря ни слова, нажимаю отбой. По второму номеру включается сообщение на автоответчике. Оба абонента существуют. Это не розыгрыш.

Падаю на диван и пытаюсь осмыслить происходящее. Нина хочет усыновить ребенка! Сумасшедшая, выбивающая из колеи новость. Я даже предположить не могла подобного поворота.

Это не может быть спонтанным решением! Она наверняка долго его обдумывала и вынашивала, прежде чем подать заявку. И ни слова мне не сказала! Не посоветовалась. Возможно, боялась, что я попытаюсь ее отговорить. В письме меня просят дать ей характеристику и высказаться по поводу усыновления, потому что ребенок будет жить в нашем общем доме. Мне надо предоставить справку об отсутствии судимостей и быть готовой к тому, что они станут копаться в моем прошлом… Закрываю глаза и качаю головой. Это мне совсем не нравится.

Разговор предстоит тяжелый. Время словно замедляется. Три долгих часа терпеливо жду, пока Нина не вернется с работы, и еще два часа, пока мы не сядем за стол. Наконец выкладываю письмо перед собой.

— Не стану врать, для меня это полная неожиданность…

— Я обдумывала свой шаг много недель, — заявляет Нина.

— И ни словом не обмолвилась?

— В конце концов я бы тебе все рассказала.

— Судя по тому, что сказано в письме, социальный работник уже осмотрел дом и провел с тобой беседу. Так когда же ты собиралась сказать мне?..

— Я хотела убедиться, что прошла отбор.

— Нина! — вскрикиваю я и тут же ругаю себя за излишний напор. — Это не чертово прослушивание в шоу талантов «Икс-фактор». Ты приняла крайне важное решение, а меня даже не посчитала нужным поставить в известность. Тебе не кажется, что этот шаг затрагивает и мои интересы?

— Я думала, ты мечтаешь о внуках…

— Конечно, мечтаю, но так?.. Ты единолично приняла решение, которое повлияет на жизнь нас обеих.

— Если все сложится, я не задержусь здесь надолго.

Ого, еще один сюрприз…

— Что ты имеешь в виду?

— Не хочу провести с тобой остаток жизни, мама. Мне тридцать шесть, время уходит. Если не буду действовать, то в конце концов, уж извини, кончу как ты.

— Как я? А что со мной не так?

— Ты одинока.

— Неправда!

— Сколько у тебя было отношений после папы?

При упоминании Алистера — даже спустя столько времени — меня внутренне передергивает, словно гвоздем скребут по стеклу.

— Сама знаешь.

— Вот именно. Нисколько! Порой мне кажется, что мы мешаем друг другу жить.

— И ты полагаешь, что усыновление поможет тебе построить отношения?

— Да.

Мне окончательно расхотелось есть. Медленно киваю, чтобы скрыть растущий страх. Она заблуждается в самом главном, но я не могу разъяснить ей, что к чему. Нина принимается рассказывать мне, как вынуждена прятаться от коллег, которые приходят на работу с детьми, из-за нестерпимой зависти. Признается, что так и не смогла смириться со смертью дочери и заполнить зияющую дыру в душе, оставшуюся после ее смерти, и что создала воображаемый мир, в котором Дилан жива: представляет, как ведет ее в школу, читает сказки и укладывает спать…

Ее признания выбивают почву у меня из-под ног; мне хочется обнять Нину и никогда не отпускать. Ни разу за все эти годы ни одна из нас не упоминала имя Дилан, поэтому я понятия не имела, насколько она ею одержима. Я считала, что единственный шанс для Нины выжить — это отделиться от своего ребенка, оставить его в прошлом. Однако недооценила силу ее материнского инстинкта. И после смерти ребенка она не перестала ощущать себя матерью.

Я многое хотела бы ей рассказать, но вынуждена — ради нее самой — хранить тайну. Например, рассказать, что я тоже не раз представляла себе жизнь ее ребенка и задавалась вопросом, в кого он пошел: в Нину или в своего отца. Мы обе так много потеряли в тот день…

Вижу, как Нина глотает слезы, и мне хочется плакать вместе с ней. Тем не менее, загоняю боль глубже.

Впрочем, сомнений быть не может: она твердо намерена довести дело с усыновлением до конца.

И это вселяет в меня решимость. Я обязана ей помешать! И когда она говорит, что впереди еще несколько бесед и психологическое освидетельствование, я вздрагиваю. Надо торопиться: если они залезут в ее голову, на свет может вырваться то, что я пытаюсь сдержать последние двадцать лет.