Глава десятая

Из Псковской области до Татарии Михаилу пришлось добираться тремя поездами, подолгу ожидая их на вокзалах и станциях среди пассажирской суеты.

Последняя пересадка на вокзале города Арзамаса заняла почти трое суток. Обосновавшись с вещмешком на краю деревянной лавки, он задремал. Просыпаясь, наблюдал за соседями по залу ожидания – такими же горемычными пассажирами, как и он сам. Или вспоминал свой последний, наполненный риском и опасностью полет.

Живя в колонии-поселении на Псковщине, он узнал о судьбе выживших товарищей. Федор Адамов воевал в штрафной роте, был ранен, после чего с него сняли все обвинения. Вылечившись в госпитале, он вернулся в поселок Белая Калитва Ростовской области, где стал работать шофером.

Михаил Емец проживал в Сумской области и руководил бригадой в колхозе имени Ворошилова. Иван Кривоногов обосновался в Горьком, работал товароведом в речном порту на Волге.

Воспоминания о товарищах вызвали теплую улыбку на лице Михаила. «Слава богу, что хоть эти трое остались живы», – подумал он и вздохнул.

Прошел всего год, как сломали хребет фашизму. Страна пока не оправилась от войны. Города на западе ее европейской части еще стояли в руинах, повсюду виднелись зарастающие травой воронки, валялись остовы сгоревшей техники.

Люди тоже не успели прийти в себя и перевести дух. Кому-то приходилось возвращаться домой после принудительных работ в Германии или из эвакуации, кто-то разыскивал пропавших родственников, кто-то продолжал ударно трудиться, как и в дни войны. Работы по восстановлению народного хозяйства шли без выходных и праздников, ценой невероятных усилий.

– Ваши документы, – заставил его вернуться в реальность поставленный мужской голос.

Девятаев приоткрыл глаза. Напротив стоял военный патруль: капитан из транспортной комендатуры и два солдата с петлицами танкистов.

На Михаиле была шинель без погон – по сути, гражданский человек. Но спорить и задавать вопросов он не стал. Порывшись в кармане, протянул документы.

Ознакомившись с ними, начальник патруля вернул удостоверение, сухо кивнул и направился дальше. А Девятаева легонько пихнул в локоть сидевший рядом седобородый старик:

– Отвоевался, служивый?

– Отвоевался.

– Домой, стало быть, едешь?

– Домой, отец.

– Ну и славно. Главное – жив да не калека. А то вон, сколько их, сирых, – кивнул старик на ковылявшего на костылях мимо лавок одноногого солдатика. – Куда ж им теперь, бедным? Только в богадельню.

Оба проводили взглядами вернувшегося с войны героя, сочувственно вздохнули.

– Ну а вы, отец, откуда и куда?

– Я, милок, с супружницей был эвакуирован из Смоленской области в Башкирию. Работал в Стерлитамаке на содовом заводе сторожем. Годков-то мне уж много и другой работы не осилю. Там же в Башкирии схоронил свою Клавдию Федоровну. Теперь вот возвращаюсь, значит, на место давешнего проживания.

Михаил хотел поинтересоваться насчет детей, внуков и других родственников, да побоялся расстроить старика. Непохоже было, что кто-то у него остался.

– Ты бы сходил на перрон, милок, разжился кипяточком. – Сосед протянул ему облезлый котелок. – А я вещички твои постерегу. Вернешься – чайком побалуемся. У меня и сахарок кусковой имеется…

Через четверть часа дед соорудил хорошего чаю и угостил Михаила. Прихлебывая из кружки, Девятаев неторопливо отвечал на вопросы старика: кто таков, куда держит путь, почему один без семьи…

Рассказывая о себе, он предпочитал не вдаваться в подробности и сознательно умалчивал о плене и дерзком побеге из лагеря. Был уверен: в такое чудо никто не поверит.

Эшелон, следующий в Казань, подали на второй путь только к вечеру. Михаил тепло попрощался со стариком, пожелал ему поскорее добраться до родной Смоленщины, закинул на спину тощий вещмешок и зашагал к выходу из шумного вокзала…

Из десяти сыновей Акулины Дмитриевны Девятаевой семеро не вернулись с войны. Принесли ей похоронку и на восьмого, Михаила.

После окончательного освобождения в 1946 году Михаил Девятаев приехал в ставшую родной Казань и, наконец, встретился с любимой женой Фаей. Она знала о похоронке на мужа, но не верила в его смерть и продолжала ждать.

Дождалась. Счастью воссоединившихся супругов не было предела. Они взялись налаживать быт, думать о пополнении семейства, потому что оба справедливо полагали: все страхи и испытания остались далеко позади.

Но, увы, скоро пришло разочарование, ибо сбежав из фашистского плена, Девятаев внезапно оказался в другом плену – в плену всеобщей подозрительности.

Для того чтобы прокормить семью, Михаил должен был устроиться на работу. А для побывавшего у фашистов человека работа не находилась – его попросту никуда не брали. О возвращении в авиацию он даже не мечтал. Небо для него было навсегда закрыто – об этом ему намекнули еще в колонии-поселении на Псковщине.

Походив по предприятиям, поговорив с кадровиками, Девятаев согласен был наняться кем угодно – хоть грузчиком, хоть дворником, хоть ночным сторожем! Но везде следовали отказы.

Товарищи, с которыми он бок о бок воевал с фашизмом, назывались победителями, героями, а он – изгоем и врагом народа. Странно это было и обидно до слез. Ведь он прошел все проверки! Все про него выяснили, освободили, вернули офицерское звание! А для своего же народа он оставался чужим. Многие из тех, кто знал его раньше, отвернулись. Несколько раз Михаил встречал на улице однокашников по речному техникуму, но, завидев его, те поспешно переходили на другую сторону улицы…

Такое отношение к пленным целенаправленно воспитывала власть. В 1941 году были изданы и действовали после войны два приказа Сталина: № 270 «О борьбе со случаями трусости и сдачи в плен» и № 229, согласно которому член летного экипажа, оказавшийся на вражеской территории, должен был покончить жизнь самоубийством. Для чего ему и выдавалось личное оружие. Нарушители данных приказов признавались дезертирами и могли быть расстреляны либо осуждены на двадцать пять лет заключения. Их семьи подлежали аресту, а также лишались любой государственной поддержки.

После освобождения Девятаев, конечно же, побывал и на своей родине – в Торбеево. Встретился с матерью, с другими родственниками. Заодно навестил местное начальство и тоже расспросил о возможности трудоустройства. Но и там отказали, хотя и объяснили отказ вполне уважительной причиной: рабочих мест в небольшом поселке не было.

Время шло, а устроиться на работу не получалось. Еще немного, и на вернувшегося из плена летчика могли завести уголовное дело за тунеядство. А там – снова пересылка, лагеря, колючая проволока. Михаил пребывал в отчаянии…

Послевоенный период стал для него очередным тяжелым испытанием. Находясь в фашистских застенках, он мечтал вернуться на Родину и никак не предполагал, что она встретит его так, словно он был предателем и служил врагу.

После очередного неудачного похода по предприятиям Казани Девятаев вернулся домой совершенно разбитым и расстроенным. Не хотелось никого видеть, не хотелось ни с кем говорить.

Фая понимала его состояние.

– Пойдем ужинать.

За столом она сумела разговорить супруга, кое-как успокоить. А, разливая по чашкам чай, мягко посоветовала:

– Почему бы тебе не обратиться в речной порт? Ведь это самое крупное предприятие нашего города – там наверняка найдется какая-нибудь работа.

Казанский порт действительно был ключевым транспортным центром Татарии. В многочисленных корпусах речного вокзала, грузовых терминалах, ремонтных мастерских, а также на различных судах работали тысячи людей.

Подумав, Михаил согласился. И ранним утром отправился в порт…

Вечером следующего дня Фая вернулась с работы домой и сразу поняла: произошло что-то серьезное.

– Что случилось, Миша? – взволнованно спросила она.

Повернувшись, он обнял жену и… заплакал.

Фая была поражена до глубины души. Михаил редко давал волю эмоциям, а уж его слезы жена и вовсе увидела впервые.

По-детски вытирая руками глаза, он сказал:

– Фаечка, меня приняли. Завтра я выхожу на работу…

Его зачислили в штат речного порта, но с условием, что сначала он некоторое время будет трудиться грузчиком. Девятаев и этому предложению несказанно обрадовался. Как когда-то в юности, он разгружал баржи, пришедшие в Казань с Нижней Волги, таскал на себе мешки с рожью, ящики, тюки…

Наконец его перевели на должность ночного дежурного по вокзалу. Это была самая простая работа с мизерным окладом, но Михаилу пообещали, что после испытательного срока на этой должности его, возможно, отправят учиться на капитана речного судна.

До войны по всей Волге «бегали» так называемые «речные трамвайчики» – простенькие пассажирские суда небольшого водоизмещения, работающие в экскурсионном режиме или режиме общественного транспорта на ближних пригородных маршрутах. Казанцы их очень любили, и сразу после войны судоремонтные мастерские приступили к восстановлению этих замечательных судов. Капитанами на них, как правило, назначали бывших фронтовиков.

Конечно же, Девятаеву хотелось по окончании годового испытательного срока стать капитаном такого «трамвайчика». Но, увы, в назначенный день у грузового причала его ждал списанный буксир «Огонек».

Невзирая на невзгоды, Михаил Петрович продолжал исправно и без нареканий работать. В период навигации его буксир сновал по акватории речного порта, помогая большим судам швартоваться к причалам, или же выполнял другую необходимую работу. В зимнее время капитан буксира занимался ремонтом вверенного ему судна.

Жизнь продолжалась. В семье Девятаевых подрастали сыновья. Сначала семья ютилась в маленькой квартирке на улице Лесгафта, позже поселилась близ Октябрьского городка.

В 1955 году практически всем работникам Казанского речного порта повысили заработную плату. Заметно увеличили ее и капитанам судов различного класса. Вот только у Девятаева она осталась прежней. Он не роптал: не повысили, значит, не положено.

Однако эта несправедливость сильно задела Фаю. Ведь она была уверена: ее муж ни в чем не повинен ни перед страной, ни перед народом.

– Почему бы тебе не сходить к начальнику порта? – заметила как-то она. – Может быть, нет никакого дурного умысла, а просто забыли?

На следующий день Михаил встретил начальника порта и задал ему вопрос, касавшийся зарплаты.

А в ответ услышал:

– Скажи спасибо, что тебя, побывавшего в плену, вообще взяли на работу…

Фраза больно резанула по самому сердцу. Промолчав, Михаил ушел.

А вечером дома сказал:

– Хватит! Больше никуда не пойду и ни у кого ничего просить не стану!..

Двенадцать тяжелых послевоенных лет Михаил Девятаев ловил на себе подозрительные взгляды. В стране продолжались репрессии, каждый стук в дверь заставлял волноваться, исподволь ждать ареста.

Как известно, даже самые темные тучи в небе со временем рассеиваются, освобождая путь солнечным лучам. В стране заканчивались тяжелые времена, постепенно наступала оттепель.

Однажды весенним вечером 1957 года в дверь квартиры Девятаевых позвонили. На пороге стоял видный мужчина с открытым, приятным лицом; добротный костюм, начищенные туфли, в руке – кожаный портфель.

– Здравствуйте. Меня зовут Ян. Ян Борисович Винецкий. Я работаю в отделе литературы и искусства газеты «Советская Татария», а также сотрудничаю с некоторыми московскими изданиями, – представился он.

– Здравствуйте, – настороженно взглянул на незваного гостя Михаил.

– Я хотел бы повидать Михаила Петровича Девятаева.

– Я Девятаев. Проходите…

Часть своей молодости Винецкий также посвятил авиации – был, так сказать, родственной для Михаила Девятаева душой. Окончив Ленинградскую военно-техническую школу, он стал воентехником 2-го ранга, служил в Белорусском военном округе в эскадрилье «Ультиматум» на должности инженера. В составе технического персонала республиканской авиации участвовал в гражданской войне в Испании. Затем работал военпредом на заводах Ленинграда и Казани.

Великая Отечественная война, испытание боевых образцов новейших самолетов. После войны учеба в Казанской юридической школе и работа прокурором. Все это время Винецкий пробовал себя на литературном поприще, написав книги: «Верность», «Соловей» и «Мадридская повесть». С 1956 года перешел на постоянную работу в газету «Советская Татария».

– Присаживайтесь, – предложил гостю стул Девятаев. Еще не зная, зачем тот пожаловал, все же предложил: – Чаю хотите?

– Не откажусь. Разговор у нас с вами будет долгим. Если не прогоните, конечно, – засмеялся Винецкий.

Два авиатора и фронтовика быстро нашли общий язык. Всю ночь напролет летчик Девятаев и писатель Винецкий проговорили за кухонным столом. Яна Борисовича интересовало все, что было связано с пребыванием советского летчика в плену, с подготовкой к побегу, с захватом самолета и с самим перелетом с острова на родную землю.

И снова Михаилу Петровичу пришлось час за часом, день за днем восстанавливать свою жизнь до и после рокового воздушного боя в небе над Львовом, рассказывать о товарищах, отвечать на многочисленные вопросы писателя и журналиста. Винецкий внимательно вслушивался в каждую фразу и подробно записывал воспоминания в свой блокнот.

Прощались на рассвете. А потом потекли долгие недели томительного ожидания…

Наконец в июне 1957 года вышел свежий номер «Литературной газеты» с большим очерком Яна Винецкого под названием «Мужество», главными героями которого были Михаил Девятаев и его товарищи. Очерк произвел на советских читателей неизгладимое впечатление. В редакцию «Литературной газеты» и в Центральный Комитет партии посыпались многочисленные письма от граждан с требованием восстановить справедливость.

Как же бывают сложны и непредсказуемы повороты человеческой судьбы. Еще вчера некоторые сослуживцы и однокашники не подавали Девятаеву руки. А после выхода в центральной прессе большого материала о его подвиге тотчас «прозрели», начали улыбаться и заискивать. Да и портовое начальство моментально сменило гнев на милость, предложив Михаилу Петровичу пересесть со старого судна на новенькую «Ракету» на подводных крыльях.

В августе того же года Михаила Девятаева неожиданно вызвали в Москву, в Кремль, где сообщили о высокой правительственной награде. Указ о присвоении ему звания Героя Советского Союза был подписан Ворошиловым 15 августа 1957 года.

Получая Золотую Звезду и орден Ленина, Михаил Петрович, конечно же, испытывал неимоверную радость и столь же огромное облегчение – ведь отныне его ни в чем не будут подозревать. Но вместе с радостью в сознании сам собой всплывал вопрос: «Неужели вы, товарищи начальники, не понимаете, что все нужно делать вовремя?»

Одновременно с Девятаевым награды получили и те из команды беглецов, кто выжил. Михаил Емец был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. А Иван Кривоногов и Федор Адамов – орденами Красного Знамени.

Всего через несколько дней после награждения в центральных газетах появилось сообщение об успешном испытании советской сверхдальней многоступенчатой ракеты. Этой ракете в октябре того же года предстояло вывести на орбиту первый в мире искусственный спутник Земли.

В те дни Михаил Петрович не догадывался о том, что имеет к этим испытаниям самое прямое отношение. Ведь ракета «Р-1» была создана в конструкторском бюро Сергея Павловича Королева на основе захваченных в секретном центре Пенемюнде образцов ракеты «Фау-2».

Впрочем, пока Девятаев ничего не знал о создателе советской ракеты, хотя провел с ним трое суток, разговаривая у молодой рощи рядом с Заксенхаузеном, разгуливая по развалинам Пенемюнде и обращаясь к нему не иначе как «товарищ Сергеев». Не знал он и о том, что инициатором присвоения ему высокого звания «Герой Советского Союза» стал все тот же Сергей Павлович «Сергеев».