Линкольн

Одурев после всего четырех часов сна, Линкольн споласкивал стаканы в мойке, когда из ванной выбрался Мики — только после душа, в спортивных трусах и вылинявшей футболке с Бобом Сигером.

— А Боб Сигер — это кто? — спросил Линкольн.

Мики лишь покачал головой:

— Вроде мне казалось, что я научился различать, когда ты прикалываешься.

— Я знаю Боба Сигера, — заверил его Линкольн, хотя парадокс утверждения не обошел его стороной. Если своих лучших друзей до конца не знаешь, как можно утверждать, будто знаешь Боба Сигера?

Мики взял только что сполоснутый Линкольном стакан, наполнил его из-под крана и, не отходя от мойки, выпил половину. Оттуда, где стояли они, в окно было видно, как вдоль каменной стенки, отделяющей собственность Линкольна от участка Троера, прогуливаются Тедди с Дилией. За последние полчаса они совершили несколько таких кругов по периметру двора.

— Остается лишь догадываться, о чем они там, — заметил Мики.

— Вероятно, он ей рассказывает истории о ее маме.

— Похоже, говорит и в самом деле преимущественно он.

— Меня это не касается, — сказал Линкольн, — но проявились ли у Дилии какие-то симптомы?

— Не-а, — ответил Мики, — а если должны были, то уже бы возникли. Никаких четких правил там, похоже, нет. У Андреса симптомы появились рано, но развивались медленно. Джейси же стала калекой всего за несколько месяцев. Вероятно, подстегнуло все это курение дури — ну или так сейчас говорят.

— Ага, а в то время знать этого никто не мог.

Мики пожал плечами — его явно не очень интересовала эта слабая попытка оправдания.

— Ничего, если я спрошу, как вы нашли друг друга? Когда Джейси сказала, что разобралась с ребенком, ты же, должно быть, пришел к выводу, что она сделала аборт, так?

Мики поставил пустой стакан на сушилку.

— Это Дилия меня нашла. Вообще-то не так давно. Может, пару лет назад? У группы было выступление в Труро. Мы звук проверяем, а ко мне сзади подходит женщина и говорит: «Как дела, папаня?» — Мики потер виски.

— Как же она тебя отыскала?

— А как в наши дни ищут? Гуглом. Когда Джейси отдала ее на удочерение, отцом она записала меня. В графе «национальность» написала «американец», род занятия обозначила «музыкант». Дилия сопоставила одно с другим и допустила, что после амнистии я вернулся в Штаты. Мое имя вывело ее на вебсайт «Большого Мика на кастрюлях». Наверно, я смахивал на того, кто может быть ее отцом, ну и возраст у меня, конечно, подходящий…

Линкольн попробовал это представить — каково быть отцом и сорок лет ничего об этом не знать.

— И ты признал в ней свою дочь?

— Нет, но уж всяко признал в ней дочь Джейси. На самом деле я чуть коньки не отбросил.

— Что ты ей сказал?

Мики фыркнул.

— Говорю, надеюсь, ты не за деньгами явилась, потому что их у меня немного.

— А она?

Тот ухмыльнулся:

— Тебе понравится. Она сказала: «Да не нужны мне твои чертовы деньги. Я хочу прослушаться в твою банду». Я говорю: «Тину Тёрнер можешь?» — а она мне: «А какая от меня иначе, нахер, польза?» Сдается мне, твои дочери так с тобой не разговаривают?

— В выражениях они, конечно, не стесняются, — признал Линкольн, — но нет.

И они замолчали — просто стояли у окна и смотрели, как Тедди и Дилия обходят кру́гом лужайку на склоне, под которым, как еще вчера боялся Линкольн, может быть похоронена ее мать.

— Мне стыдно, Мик, — наконец сказал Линкольн, ощущая, как от этих трех слов у него перехватывает в горле.

Мики отмахнулся, как от паутинки:

— Выброси из головы.

— Вряд ли получится, — ответил Линкольн.

— Ты что, в самом деле считал, будто я мог ее обидеть?

Линкольн кивнул.

— Я сделал ошибку — сходил повидаться с этим бывшим легавым на пенсии, решил, будто у него могут быть какие-то данные об исчезновении Джейси, так и не попавшие в газеты. Ну, вроде допрашивали они кого-то или подозревали. Поверишь ли, нет, — я вбил себе в голову, что в этом может быть как-то замешан Троер. Вот только выяснилось, что они с этим легавым старые друзья и подозревать он начал не его, а тебя. Стал копать — и обнаружил эту историю про тебя и отца Джейси.

— Я всегда боялся того дня, когда ты или Тед про это узнаете, — сказал Мики. — Этого никак не объяснить, если все не рассказать.

— По мне это довольно сильно шарахнуло, — признался Линкольн. — И я задумался… — Тут ему пришлось умолкнуть и сглотнуть, и только после этого он продолжил: — А знаю ли я тебя?

— Ну, я не в обиде, если тебя это тревожит.

— Нет, это-то я знаю. Я просто в себе разочарован, наверное. — На самом деле это была недомолвка. Даже сейчас Линкольн не вполне сознавал, почему позволил сюжету Гроббина — взгляду на мир, подобному помойной воронке, — себя соблазнить. Не взглянул на историю, опираясь на собственный опыт, а преклонил колена перед опытом Гроббина. Жестокие, уродливые истории Гроббина о всяких мерзавцах и их неудавшихся браках лишили состоятельности его собственный, удачный брак. Мысль о том, что Джейси похоронена под дерном на склоне у дома в Чилмарке, он не рассматривал как чересчур ужасную и потому невозможную, а принял ее как чересчур ужасную и потому возможную. Но почему? Что в такой возможности ему приглянулось? Быть может, пробудились давно спавшие обрывки неумолимой гнетущей веры, в которой его воспитали? Или в душе у него какая-то иная тьма, о которой он и не подозревает, нечто гораздо первобытнее религиозного вероучения? Не заметил ли он это впервые в вечер призывной лотереи, когда Мики выпал номер перед ним? Не шепнуло ли что-то ему тогда: один за всех и все за одного — просто ложь, в которую они заставили себя верить? Не так ли начинаются войны — на годную почву падают семена разладов крупных и мелких, не вот так ли расширяется пропасть между тем, во что люди хотят верить, и тем, что, по их опасениям, окажется правдой?

— Что ж, — произнес Мики, — если ты разочарован в себе, я могу тебе показать, где проводится черта. Вчера вечером я сказал вам, что хранил случившееся с Джейси в секрете, потому что дал ей слово. И до известной степени так оно и есть. Но хранить это обещание было к тому же легко, потому что глубоко внутри я не хотел ни с кем делиться Джейси. Ни той девушкой, в которую в колледже все мы были влюблены. Ни даже той, что вы видели на снимке. Особенно ею. — Говоря, он потирал грудину, будто ему запоздало мстила вся та пища, которую он употребил вчера в «Рокерах». — Все изменила Дилия. Давая Джейси обещание, я не знал, что у меня есть дочь. И как ни скособочена у нее жизнь, мне хотелось, чтоб вы с Тедди о ней знали. Беда с наркотиками была у нее еще до того, как мы встретились, но за то, в какой она форме сейчас, я виню себя. Ей нужно лечение получше, чем могу дать ей я.

— Поговорю с Анитой…

Мики в упор посмотрел на Линкольна.

— Не поговоришь. Я серьезно.

Миг спустя Линкольн произнес:

— Мне придется ей обо всем этом рассказать, знаешь ли.

— Как? — Притворное возмущение Мики выглядело на редкость убедительно. — Только потому, что ты женат на ком-то четыре десятка лет, ты обязан обо всем рассказывать?

— Знаю-знаю. Подкаблучник до упора.

— Ага, но ты бы стал подкаблучником, на ком бы ни женился. Анита хотя бы марку держит.

— Я ей передам. — Линкольн улыбнулся.

Сколь бы мучителен ни был разговор, хмарь в воздухе он все же разогнал, и за это он был глубоко благодарен. Может, уже и не один за всех и все за одного. Может, никогда так и не было. А вот друзьями — да, притом хорошими, они были, и очевидно, остались до сих пор.

— Кофе выпьешь? — спросил он.

— Не, соберу манатки, и мы рванем. Нелегко будет уговорить Дилию вернуться в программу. Чем дольше она в самоволке, тем круче придется.

Дилия и Тедди двигались теперь к середине лужайки — о чем бы ни разговаривали они все это время, беседа явно закончилась.

— Уж лучше бы Тедловский не рассказывал ей о том, как Джейси запрыгивала на столы, когда пела, потому что вот это уж ей точно понравится. — Мики огляделся: — Ты правда, что ли, собираешься этот дом продать?

— Думаешь, не стоит?

Мики пожал плечами.

— А мне почем знать?

— У большинства людей бывают мнения.

— У меня — нет, — сказал Мики.

Вот что в нем всегда к нему располагало, подумал Линкольн, — эта способность произносить полнейшую нелепицу так, что при этом та звучала совершеннейшей правдой.

— Похоже, вы с Дилией утром неплохо так поговорили, — забросил удочку Линкольн.

Он вез Тедди в больницу, чтобы ему там проверили глаз и сделали перевязку. Поврежденная часть лица казалась распухшей еще больше, чем утром, последствия ушиба проступали явнее, но после отъезда Мики с дочерью Тедди вздремнул, и это, судя по всему, пошло ему на пользу, и теперь Линкольн удивлялся его способности к самоисцелению.

— Что скажешь про нее?

— Даже не знаю, — ответил Тедди, как будто в точности над этим вопросом в этот миг и размышлял. — Как будто вот Джейси в ней есть, выглядывает из этих глаз, а через минуту совершенно пропала и перед тобой совсем чужой человек.

Линкольн кивнул. Сам он с этой женщиной едва словом перекинулся, но впечатление от нее у него осталось такое же.

— Она определенно огрубленная версия матери, — продолжал Тедди, — но этого, наверное, можно было ожидать. Вычти Гринвич, Коннектикут, и хорошие частные школы, замени их на дерьмовые государственные — и получишь Дилию. Но я себя поймал на том, что мне она нравится. Очень, вообще-то, нравится. Она упрямая и может за себя постоять — таким сделается всякий, поскакавший по приемным домам. В Мики она еще толком не разобралась, но, похоже, он ей вроде бы нравится.

— Нравится?

Тедди пожал плечами.

— Я где-то читал, что дети в русских сиротских приютах перестают плакать, когда понимают, что это без толку. Что, разумеется, эмоционально калечит их на всю оставшуюся жизнь. Мне кажется, что-то подобное могло произойти и с Дилией. Если она разрешит себе полюбить своего отца — станет уязвима. Лучше бы ей остаться крутой, пусть даже это значит, что придется смириться со скверными исходами. Вместе с тем, если бы она не надеялась хоть на что-то — не отправилась бы его искать. Но вот найдя, похоже, не понимает, что дальше. Возможно, ей просто нужен друг, а не отец.

— Вот как?

Должно быть, Тедди уловил в голосе Линкольна скепсис, потому что неодобрительно поглядел на него одним глазом.

— Ты не ощущаешь в себе обязанности? Она дочь Джейси.

По правде говоря, Линкольн не был уверен. Он предложил заплатить за клинику получше той, что была по карману Мики, но обязанность он чувствовал перед ним, а не перед ней. Да и Аниту тоже приходилось учитывать. Что она подумает, если он позволит себе привязаться к дочери девушки, в которую, как оба они знали, был некогда влюблен? Разве не заслужила она избавиться наконец от соперницы? Он надеялся, что, выяснив, как сложилась судьба Джейси, Анита успокоится, а теперь из-за Дилии этого может не произойти никогда. Хоть жена и находилась в паре тысяч миль от него и по-прежнему ничего не знала о существовании Дилии — ему показалось, что она ощутила ее присутствие, когда он ей позвонил.

— Что стряслось? — спросила Анита, едва услышав его голос.

Он не стал ей предоставлять полный отчет, а рассказал только о Тедди: как он потерял сознание, упал на разбитый винный бокал и в результате чуть не лишился глаза.

— Но вообще-то это еще не все, — признался Линкольн, — хотя сейчас я не очень могу разговаривать. Расскажу, когда парни уедут, честно. — Когда на это она ничего не ответила, он воспользовался случаем и сменил тему: — Как у тебя там?

— Твой отец привет передает.

— Да? Ну и как поживает старый распутник?

— Нормально, только эту свою новую женщину все время зовет Труди. А когда она ему напоминает, что она не твоя мать, отвечает… — Тут Анита изобразила его высокий писклявый голос: — «Это я вижу с первого взгляда на тебя».

Линкольн расхохотался в голос, как с ним это бывало, когда жена позволяла себе передразнивать его отца. В Ваве она разобралась минут через десять после знакомства, но обычно бывала слишком добра, для того чтобы его высмеивать.

— А вот это тебе очень понравится, — продолжала Анита. — Она католичка.

— Римская католичка?

— В прошлое воскресенье водила его к мессе.

Линкольн ощутил, как земля уходит у него из-под ног.

— Вольфганг Амадей Мозер был на мессе?

— Ну.

— Последние дни настают.

— Не знаю, Линкольн, — произнесла Анита утомленно, будто давно отчаялась выиграть этот нескончаемый спор. — Люди меняются.

Почему, спросил себя Линкольн, он так сопротивляется этой возможности? Всего лишь прошлой ночью Мики пытался их убедить, что он уже не тот, каким они его знали в семидесятых, но только лишь о разочаровании ли он говорил? Ладно, пусть в ту ночь, когда они с Джейси стали любовниками, он в себе обнаружил нечто такое, что удивило и напугало его. Сам Мик всегда считал, что он в отца — вечно знает, что правильно, и поступает сообразно. Уж точно не станет он прятаться в багажнике, чтобы избежать службы в армии. А последовав за Джейси в этот номер мотеля, несомненно, ощутил в себе перемену, и впредь все, что бы ни делал Мик — от покупки инструментов и звукового оборудования на деньги, украденные Джейси у отца, до чрезмерного потребления выпивки и травы, — лишь укрепляло его убеждение, что он уже не тот. Но не в том ли и был смысл? Если и было ему стыдно, то стыдился он себя, а не ту новую личность, родившуюся из нравственной слабости. Съев яблоко, Адам не стал другим человеком. Он остался тем же, кем был всегда, только вдобавок несчастным.

И все же. В. А. Мозер — и на мессе? Это действительно ощущалось как полная перемена. Возможно ли, что старик на самом деле допускает, пусть и непрямо, что в чем-то раньше был не прав? Не переход в католичество, конечно. Такого с ним бы и за сотню жизней не произошло. Но посещение мессы с этой новой женщиной не равносильно ли признанию, что он был не прав, настаивая на обращении своей жены в другую веру? И, значит, не прав, когда противился женитьбе сына на католичке? Не прав в том, что изводил его почти четыре десятка лет за измену, существовавшую лишь в его воображении?

— Передай ему, что навещу, как только вернусь, — сказал Линкольн.

— Разумно ли это? — ответила Аннита.

Он уже не раз давал подобные обещания — и не выполнял их столько же раз, сколько держал слово, да и держал его скорее из чувства долга, нежели из любви. Зачем давать обещания, в какие сам не веришь? — резонно замечала жена. Затем, подмывало ответить его, что, возможно, пришла пора перестать притворяться даже перед самим собой, что он не любит старого засранца. В конце концов, сыновняя любовь позволительна, даже если отца твоего можно описать единственным словом, и слово это — «невыносимый». Даже если он — Вольфганг Амадей Мозер.

В больничной приемной было не протолкнуться. Линкольн предложил подождать, но Тедди ответил, что не видит для этого причины, если другу есть чем заняться. Он кинет эсэмэску, когда всё закончат. Десять минут спустя Линкольн постучался в квартиру Гроббина, открыла ему Беверли. На ней были те же свободные шорты и фуфайка (последняя — вероятно, самого Гроббина, поскольку женщина в ней утопала), что и накануне ночью в «Рокерах».

— Ой! — произнесли они одновременно, и тут же следом: — Неожиданно…

Когда к ней вернулось достаточно присутствия духа, чтобы пригласить его в квартиру, Линкольн поблагодарил и отказался — возможно, чуть более подчеркнуто, чем необходимо. Вчера в «Виньярд газетт» он позволил себе поддаться привлекательности этой женщины, и ему очень понравилось, что и ей он, похоже, пришелся по душе. Тогда это казалось достаточно невинным. А вот сегодня никакой невинности в этом уже не ощущалось.

— Я просто зашел узнать, как дела у мистера Гроббина, — сказал он. Не вся правда, но все же.

— Любезно с вашей стороны, — ответила она, — но пару часов назад он вышел и не сказал куда. У меня сложилось впечатление — куда угодно, лишь бы там не было меня.

— Мне жаль это…

— Похоже, он считает меня мегерой. — Она скроила гримаску — смесь усталости и смирения. Несомненно, все утро они спорили об операции, которой вчера в «Рокерах» Гроббин поклялся избежать. — Что бы я ни сказала, он отмахивается.

— Может, он слышит больше, чем вам кажется, — сказал Линкольн, хоть и понятия не имел, правда это или нет. — Я знаю, что вы ему не безразличны.

— Он сам так вам сказал?

— Ну, не прямо вот так, — слабо признал Линкольн, — но, похоже, он и двух фраз не может произнести, без того чтобы как-то не сослаться на вас. Меня, конечно, это не касается, но его сын еще в кадре присутствует?

— Он рассказал вам об Эрике?

Линкольн кивнул.

— Нет, он сам отвез его к парому в ту ночь, когда тот… меня обидел. Велел не возвращаться на остров, иначе… — Договаривать нужды не было. — Мы понятия не имеем, куда он отправился. У меня по-прежнему все его вещи. Думаю, Джо жалеет, что выгнал его, но никогда в этом не признается. Об Эрике мы не говорим.

— Извините, — произнес Линкольн, и ему по правде было жаль, что он об этом заикнулся. Никогда еще не видел он человека, так люто воюющего с собой, как Джо Гроббин.

— К людям он жёсток, — продолжала Беверли, словно читала его мысли. — А особенно к себе. Вы знали, что он учился в Дартмуте?

— Нет, — ответил Линкольн, хотя его это и не удивило — с учетом того, как оскорбился Гроббин, когда Линкольн уточнил, где находится Минерва.

— Один семестр. Но потом у него мать заболела, и он вернулся домой помогать. И больше уже не уезжал. Все деньги, что были, ушли на врачей.

— Круто ему пришлось, что и говорить, — произнес Линкольн, стараясь вообразить, как бы ему самому было, если бы пришлось возвращаться в Данбар после семестра в Минерве. — Но вы дадите ему знать, что я заглядывал? У меня есть новости, которые могут его заинтересовать.

— Мне так стыдно, — произнесла она, когда он уже повернулся уходить. — Но я забыла ваше имя.

— Линкольн, — напомнил он, ощущая, как сдуваются у него паруса. Несомненно, так ему и надо.

По наитию он поехал в Катаму, и там в паре сотен ярдов от берега, на полоске травы между проезжей частью и велодорожкой, стоял старый пикап. В зеркальце заднего вида Гроббин заметил, как он подъезжает.

— Если бы я даже верил в совпадения, на такое не повелся бы, — произнес он, опустив стекло в окне, когда Линкольн приблизился.

Тот кивнул.

— Мне пришло в голову, что вам еще разок захочется посмотреть на своего ястреба.

— Как выясняется, не все, что хочешь видеть, желает видеть тебя.

Линкольну показалось, что он говорит отнюдь не о птице.

— Долго я вам мешать не стану.

— Извиняюсь за прошлую ночь, — произнес Гроббин. — Я вас напугал?

— Есть немного, — признался Линкольн.

— Вовсе не входило в мои намерения. Я надеялся напугать Кевина. Он толкает стероиды местным пацанам, а те такие тупые, что думают, будто станут профессиональными атлетами, если только немного подкачаются. Как на ваш взгляд, он испугался?

— Да не очень.

— Ага, он точно к угрозам моим отнесся спокойно. В общем, вы опоздали. Я уже поговорил со своим другом из полиции. Рассчитываю, он скоро нанесет вам визит.

— Зря потратит время, — ответил Линкольн. — Вчера ночью я выяснил, что Джейси умерла еще в семидесятых.

— Вы это знаете?

Линкольн не сумел сдержать улыбку.

— Нет, но я в это верю. Выяснилось, что она действительно уехала с острова на том пароме. Они с Мики тайно встретились в Вудз-Хоуле. Она убедила его бежать вместе с нею в Канаду, а не являться в призывную комиссию.

Он ожидал, что Гроббин найдет к чему придраться в этом рассказе, но тот лишь задумчиво кивнул.

— Настолько смазливая была девчонка? Повезло ему тогда, что она не убедила его банки грабить. Хотя не объясняет, почему она ничего не сообщила родителям.

— Тут долгая история.

— Говорите, сама умерла?

— От той же неврологической болезни, что прикончила ее биологического отца.

Линкольн видел, как у старика заработал ум.

— Иными словами, не того мужика, кого отделал ваш друг Мики?

— Не-а.

— Наверное, я смогу заполнить здесь пробел.

— Понимаете, мистер Гроббин, я для этого все вам и рассказываю. Потому что вы с вашим другом Троером только и делали, что заполняли пробелы, вот только заполняли вы их неправильно.

И тут он снова ожидал отповеди, но ее не последовало. Гроббин лишь пожал плечами, как будто ему показали арифметическую ошибку в чековой книжке.

— Бывает, Линкольн.

— Ага, но когда такое случается, разве не полагается передумать? Помедлить и прикинуть, в чем еще вы могли ошибаться?

— Например?

— Ну, на вашем месте я бы еще разок подумал насчет этой вашей операции. Примете верное решение — глядишь, выиграете себе еще немного времени, чтоб поразмыслить и обо всем остальном.

— Больше времени на раздумья обо всем, что я сделал неправильно, и обо всех, кого неверно оценил? Вы говорите так, что меня это не очень-то привлекает, Линкольн, особенно при том, что альтернатива — мирно помереть во сне, веря, что я сделал все от меня зависящее.

— А спите вы мирно?

Тот могуче выдохнул.

— Что ж, Линкольн, тут вы меня подловили. Нет, мирно я не сплю.

— Мистер Гроббин?

— Ну?

— Беверли вы по-настоящему небезразличны.

Лицо у старика помрачнело.

— Я в курсе. Вы к чему-то клоните?

— Ну, вы же сами всегда говорите, что нам нужно лучше относиться к девушкам, нет? Почему тогда лучше не отнестись к ней? Ради вашего же собственного блага дайте ей в этом одержать верх.

Гроббин долго рассматривал его, после чего сказал:

— Черт, Линкольн. Я только что проиграл в споре, да?

— Полагаю, да.

— И вы теперь довольны собой.

Линкольн пожал плечами.

— Может, самую малость.

— Не знаю, друг мой. Кривая это дорожка — давать женщинам то, чего они хотят. Как только приду в себя после наркоза, эта первым делом примется меня донимать, чтоб писал ей уютный детективчик. Чтоб стал посмешищем для всего острова. А виноваты во всем этом будете вы, да только вы отсюда уедете, и мне придется отыскать какого-нибудь невинного и отыграться на нем.

— Будущее вы видите очень ясно.

Тот кивнул и начал поднимать стекло.

— Дар такой.

Одна последняя обязанность, — подумал Линкольн, — она осталась напоследок, потому что самая противная.

Троер открыл ему в одних плавках — к счастью вообще-то, хотя Линкольн не впервые задавался вопросом, почему мужчины с выпирающим пивным пузом так часто гордятся своим телосложением. Троер же, увидев, кто стоит у него на пороге, громко заржал и крикнул через плечо:

— Рокси! Накинь на себя, к черту, что-нибудь. У нас гости.

Пусть даже Троер и стоял в дверях, Линкольну открывался вид на террасу, где из шезлонга встала женщина, подошла к сетчатой двери и заглянула в дом, сложив ладони лодочкой.

— Что?

— Ничего! — рявкнул в ответ Троер. И пробормотал — скорее Линкольну, чем ей: — Да хоть целому свету мохнатку свою свети. Мне-то что.

Когда он сделал шаг вбок, чтобы гость мог пройти в дом, Линкольн покачал головой.

— Я на минутку.

— Ладно, тогда я выйду. — И Троер дал сетчатой двери захлопнуться за собой со звуком выстрела.

Линкольн подавил улыбку. Когда он объявил, что намерен нанести Троеру визит, Тедди вызвался сходить с ним, но Линкольн ответил, что это необязательно, пусть только вызовет полицию, если услышит стрельбу. Мысленным взором он уже видел, как Тедди набирает 911.

— Ну и что за дела? Ваш друг вам ничего не передал?

— Нет, все передал. Просто хотел вам сообщить, что я в конечном итоге решил, что не буду выставлять свой дом на продажу.

— Вы не желаете его продавать. Я не желаю его покупать. И зачем вы мне об этом сообщаете?

— Затем, что мой риелтор кое-что заметил, когда смотрел документы.

Собеседник его зримо окаменел.

— Очевидно, что у вас нет права прохода через мой участок. Вы это знали?

— О, вот теперь я понял, — произнес Троер, сощурившись. — Вы не хотите продавать мне дом — вы хотите продать мне право прохода по цене дома.

— Нет, я думал, доллара будет достаточно. Конечно, если возникнут юридические расходы, покрывать их вам.

Троер склонил голову набок:

— Хотите сказать, что продадите мне право прохода по своей территории за доллар?

— Верно.

— Почему?

Ответ на это мог быть длинным и включал бы в себя извинение, к которому Линкольн был не склонен, а потому выбрал версию покороче.

— А почему нет? — сказал он. — Мы же соседи, верно?

— Да не особо. Вас тут не бывает никогда.

— На самом деле мы с женой думаем провести здесь пару недель следующим летом, — сказал Линкольн, хотя с Анитой этого пока не обсуждал. — Может, и отца моего привезем, если он будет хорошо себя чувствовать. — Как тут предскажешь? Если Вава ходит сейчас к мессе, может, и на такое согласится.

— Лучше не в августе, — посоветовал Троер, чуть расслабившись, но все еще с подозрением. — Тогда сюда Обама приезжает. Со всей остальной своей либерасней.

Линкольн показал на плакатик Трампа на лужайке:

— Вы ж не будете на самом деле за него голосовать. Правда?

Троер фыркнул:

— Вот еще. Это чтоб весь остальной Чилмарк позлить. — Но затем пожал плечами: — Хотя, если его двинут, чего бы и нет.

Линкольн вздрогнул, но стерпел.

— Цена вашего права прохода только что удвоилась, — сказал он.

Он уже преодолел половину склона вверх к себе, когда услышал, как его окликают. Повернувшись, увидел, как к нему рысит Троер, и пузо у него колышется поверх плавок. Добежал он, запыхавшись, в руке — пачка каких-то листков. Линкольн не понял, что это страницы из рукописи Тедди, пока Троер их ему не отдал.

— Рокси во дворе собрала.

Если Линкольн не ошибся, сперва их измяли и выбросили в мусорку, а буквально только что вытащили и торопливо разгладили.

— Спасибо. Тедди будет рад.

— Так что… со всем этим правом прохода? Значит, договорились? Сраться не будем больше?

Линкольн кивнул:

— Именно так.

— Ну тогда ладно, — проговорил Троер, протягивая руку. — Тогда по рукам.

Линкольн сглотнул и пожал.