Три женщины сидели в кухне Уэстхилла и завтракали. Было раннее утро; горизонт на востоке светился нежным розовым сиянием, обещая солнечный день. Над покрытыми ледяной коркой, заснеженными полями еще лежали тени, но вскоре просторы будут сверкать и искриться, отражая солнечный свет в тысячах мельчайших кристаллов.

Лора предложила пригласить бедную, испуганную Лилиан Ли на Новый год в Уэстхилл, и Барбара согласилась, хотя сначала немного колебалась, потому что чувствовала себя неловко по отношению к этой женщине. Потом она все-таки убедила себя, что Лилиан все равно не поймет, общаясь с ней, что у нее было что-то с Фернаном. А кроме того, сейчас неподходящее время для пустых размышлений. Слишком много всего случилось. Жизнь каждого из них вышла из колеи, а важность и ничтожность событий перераспределились.

В полночь они чокнулись шампанским, и Лилиан заплакала, а Лора впала в эйфорию, потому что позвонила Марджори и пожелала сестре счастливого Нового года.

— Она никогда раньше этого не делала! Она вообще никогда раньше в новогоднюю ночь не дожидалась полуночи, и уж тем более не тратила деньги на междугородний звонок!

…Лора провела два дня в больнице на обследовании; врачи диагностировали переохлаждение, полное переутомление и тяжелые нарушения сердечного ритма. Они хотели оставить ее в больнице минимум на неделю, но Лора непременно хотела вернуться на Новый год домой — и так долго за это боролась, что главный врач наконец уступил.

— Какие аргументы я могу еще привести, чтобы переубедить вас? — спросил он. — Семидесятилетнюю женщину, которая проделала такой путь через сильнейшие заносы, уже ничто не сможет остановить.

Лора после этого удивительного признания на время потеряла дар речи.

Ральфа все же не удалось забрать домой. Он должен был еще несколько недель оставаться в больнице; о возвращении в Германию пока тоже нечего было и думать. Кроме тяжелого сотрясения мозга, у него был двойной перелом основания черепа. Врачи сказали, что Ральфу чрезвычайно повезло. Падение было серьезным, и оно могло бы легко убить его.

Барбара собиралась на Новый год остаться с мужем в больнице, но 31 декабря из Германии неожиданно приехала его мать, которой Барбара была вынуждена сообщить о произошедших событиях. Та не отходила от постели сына и постоянно ссорилась с Барбарой, потому что именно ее винила в этом несчастье. Ральф довольно плохо себя чувствовал и слишком мучился болями, чтобы вмешиваться в конфликт матери и жены. Наконец Барбара отступила. У них с Ральфом будет еще достаточно времени, чтобы поговорить и подумать. Пока же можно уступить место этой ведьме.

Фернан сидел в следственном изоляторе. У него не оказалось никаких повреждений, кроме шишки на затылке. Барбара была рада этому. Она хотела всего лишь вывести его из строя, а не проломить ему череп. И ей это удалось. Барбара не испытывала к нему никаких мстительных чувств, хотя он едва не убил Ральфа. Из всего, что произошло, в ней проросла странная готовность понять и простить. Возможно, потому, что она слишком хорошо знала истории всех участвовавших в этих событиях лиц. Барбара считала, что тяжело осуждать человека, если каким-то, пусть даже абстрактным, образом можно понять причины его поступков.

…В это утро они являли собой странную картину — три женщины, которых на первый взгляд ничто не объединяло и которые волею судеб собрались за этим столом.

Барбара, конечно, выглядела привлекательно и безупречно. Она тщательно нанесла макияж, волосы ее блестели; окружающим должно было быть видно, что эта женщина держит себя и ситуацию под контролем, и недавние события не задели ее внутренний мир. Это был ее образ, и то, что он не соответствовал действительности, оставалось ее тайной. Барбара считала, что вполне имеет право на тайну.

Лилиан казалась женщиной, мир которой рухнул, — и в ее случае то был не образ, а реальность. Она все еще до конца не понимала, как все между собой взаимосвязано, хотя Лора пыталась ей все объяснить. За последние годы она стала выглядеть заметно старше своих лет, но теперь, казалось, постарела еще больше. Она не знала, что делать. Если Фернана лишат свободы, то что будет с ней? Лилиан не имела представления, как управлять Дейлвью, и не разбиралась в имущественных отношениях. Так как в течение всего своего брака она занималась лишь тем, что робко крутилась вокруг Фернана, пытаясь угадать его настроение, чтобы при определенных обстоятельствах вовремя спрятаться в безопасном месте, Лилиан забыла, как надо жить. Ее мир ограничивался только мужем, его пьянством и внезапными приступами ярости. Все остальное поблекло до неузнаваемости. Внезапно она столкнулась с потребностями и неотложными делами, о существовании которых давно и думать забыла. Она уклонялась от этого, как лошадь от неожиданно появившегося высокого препятствия. Пока же просто погрузилась в слезы и панику. Может быть, если Лилиан достаточно поплачет, подумала Барбара, то поймет, что судьба дает ей прекрасную возможность начать новую жизнь…

Лора все еще выглядела очень слабой, к тому же постоянно кашляла; глаза у нее были воспаленные, сухие. Путь из Дейл-Ли в Уэстхилл, вверх по заснеженной дороге, занял шесть часов и выжал из нее все силы. Ей потребовалось немало времени, чтобы прийти в себя. Полиция и спасательная служба, которые в это последнее воскресенье с помощью уборочных машин наконец добрались до Уэстхилла, не могли поверить, когда услышали, что старая женщина пешком дошла до фермерского дома.

— Вам очень повезло, что вы не упали где-нибудь по дороге и не замерзли, — сурово сказал один из врачей. — То, что вы предприняли, было просто безумием! Как вам только могла прийти в голову такая сумасшедшая идея?

У Лоры все еще была проблема с речью, хотя ей уже дали горячего чаю.

— Я поняла, что здесь что-то случилось, — еле проговорила она, — а это мой дом. Я должна была увидеть, что произошло.

Врач молча покачал головой.

События в «Доме сестер», конечно, были главной темой всех разговоров в Дейл-Ли, даже если многие деревенские жители не знали всех подробностей. А то, что не знали, они просто выдумывали, и повсюду витали самые невероятные слухи.

Утром 31 декабря Барбара поехала в деревню за продуктами; дорога была убрана. Полицейские помогли ей откопать автомобиль, завести его и натянуть на колеса цепи противоскольжения. Когда Барбара вошла в магазин Синтии, тот оказался полон людей, которые без умолку говорили, перебивая друг друга. Лишь увидев ее, все разом умолкли и отошли в сторону, образовав проход, так что Барбаре не пришлось вставать в очередь и она смогла сразу пройти вперед.

Синтия встретила ее очень приветливо, чтобы продемонстрировать всем, что она хорошо знает Барбару и поэтому сама связана со всеми этими событиями. Когда Барбара вышла из магазина, она еще слышала, как Синтия шептала своим затаившим дыхание клиенткам: «…да, и тогда получается, что Виктория Ли никуда не уехала, а Фрэнсис Грей заточила ее в подвале своего дома, а потом…»

Барбара могла себе представить, как громко смеялась бы над этим Фрэнсис.

…Но это новогоднее утро было мирным и тихим, свободным от сплетен и жутких слухов. Тихо позвякивали чашки и столовые приборы.

— Вы поедете сегодня в больницу к мужу, Барбара? — спросила Лора.

Барбара состроила гримасу.

— Я бы хотела. Но, скорее всего, там опять будет торчать свекровь… Она считает, что это я виновата во всем, поскольку затеяла всю эту поездку. Она сразу сказала, что нам надо остаться дома.

— Йоркшир, должно быть, предстал перед вами ужасным, — сказала Лилиан; ее большие темные глаза выделялись на узком лице. — Вряд ли вы приедете еще…

Барбара подумала, что для Лилиан такая реакция типична.

— Обязательно приеду, — ответила она, — мне очень хотелось бы посмотреть эти места летом. Я увидела, почему Фрэнсис Грей так любила их, и хочу побольше о них узнать.

— Я этого не понимаю, — произнесла Лилиан писклявым голосом.

Лора вздохнула.

— С удовольствием снова предложила бы вам Уэстхилл, Барбара. Но не получится.

— Почему? Вы ведь наверняка опять поедете к своей сестре?

— Я… — На щеках Лоры появились красные пятна. — Я уеду отсюда. Буду продавать Уэстхилл.

Барбара и Лилиан в равной степени с непониманием посмотрели на нее.

— Что? — спросила Барбара.

— Но я думаю… — начала Лилиан.

— Лора, почему же? — спросила Барбара ошеломленно. — После всего, что… Вас столько лет шантажировали. Вы столько лет жили в страхе. Вы отдали Фернану Ли все, что только у вас было, чтобы он не лишил вас этого дома! И сейчас, когда все хорошо, когда можно жить в мире и счастье, вы захотели все отдать?

— Это действительно сложно понять, — сказала Лора, и на лице у нее опять появилось испуганное выражение. — Не знаю, как объяснить. Когда я пробиралась сюда через снег и думала, что сейчас упаду и умру, когда мне постоянно казалось, что просто не смогу идти дальше, но я знала, что должна идти, поскольку начинало темнеть и становилось все холоднее, и мне было ясно, что это будет верная смерть, если я сяду и усну… я выдержала только потому, что с каждым шагом впадала во все большую ярость. В конце концов меня охватил такой гнев, что… что я подумала: не умру, ибо никто не может умереть, если он так разгневан.

— На кого же вы были так разгневаны? — спросила Барбара.

— На себя. Только на себя.

— Но… ведь во всем виноват Фернан! — сказала растерянно Лилиан, снова борясь со слезами, вызванными тем, что ее муж оказался таким негодяем.

Лора пренебрежительно посмотрела на нее.

— Лилиан, это неправильно — постоянно искать вину в других, потому что тогда ничего не изменится. Что бы плохого ни делал мне Фернан, в этом все равно участвовали двое. Один — тот, кто делает, а другой — кто позволяет. Вот что вызвало во мне такой гнев. То, что я постоянно это допускала. Всю мою жизнь. Все семьдесят лет.

Барбара с пониманием кивнула.

— Сначала Фрэнсис, потом Фернан… Марджори была совершенно права — Фрэнсис не особенно хорошо со мной обращалась. Но я ей это позволяла, как потом позволяла Фернану меня шантажировать. Я была в их власти, потому что держалась за то, от чего давно должна была бы освободиться. Давно! А именно — от Уэстхилла. Если б я только это сделала, то была бы свободна, и все они не смогли бы мне больше ничем навредить.

— Но сейчас уже слишком поздно, — сказала Лилиан.

Глаза Лоры блестели.

— Слишком поздно? Потому что мне семьдесят? Но я не собираюсь умирать в ближайшие два года!

— Нет… потому что Фернан теперь уже ничего не сможет сделать. И Фрэнсис давно нет на свете. Сейчас уже ничего не даст расставание с Уэстхиллом!

— Наверное, ты не сможешь понять, Лилиан… — Лора вздохнула. — Я должна сделать это для себя. Это важно. Хочу избавиться от него.

— Думаю, вы поступите правильно, Лора, — сказала Барбара. — Уже есть идея, куда поедете?

— Куда-нибудь на юг… возможно, в Сомерсет… Однажды ребенком я была в Сомерсете, и мне там очень понравилось. Климат очень приятный. Для моего ревматизма наверняка будет лучше, чем долгие, холодные зимы здесь, наверху, и многочисленные туманные дни осенью, и штормы весной… — Лора закусила губу.

«Она любит Уэстхилл, — подумала Барбара, — она все еще любит его. Но иногда не остается ничего другого, кроме как расстаться с тем, что любишь. Возможно, нам с Ральфом тоже не останется ничего другого. Время покажет…»

Она встала.

— Пойдемте, уберем со стола. Хочу немного прогуляться. Снаружи так красиво… По крайней мере, до деревни и назад дорога совершенно проходима.

— Я, пожалуй, останусь здесь, — сразу ответила Лилиан. После всего, что случилось, она панически боялась встретиться с деревенскими жителями.

— Лора?..

— Я тоже останусь дома. У меня много дел. Идите одна, Барбара. Вам наверняка надо о многом подумать.

Они дружно убрали со стола, помыли посуду и убрали ее в шкафы и ящики. Потом Лилиан пошла наверх в комнату, которую Лора предоставила в ее распоряжение. Барбара надела пальто и сапоги. Когда она хотела взять перчатки, сзади, тихо и незаметно, подошла Лора.

— Барбара, еще одну минуту… — Она взяла ее под руку и потянула в гостиную.

— Что такое?

Лора, казалось, была смущена.

— Я… я только хотела кое-что у вас спросить, — сказала она, понизив голос, словно боялась, что свидетелем их разговора может быть кто-то третий. — Вы подумаете, что это глупо с моей стороны, но…

— О чем вы, Лора?

— Ну… эти воспоминания Фрэнсис Грей… их ведь больше нет. Никто их больше не сможет прочесть. Вы — единственный человек, кто знает, что там было написано.

— Да, и что?

— И мне хотелось бы знать… — Лора теребила свой кухонный фартук, — мне хотелось бы знать… Мне должно быть все равно. Я хочу начать новую жизнь, и это предполагает, что я перестану так превозносить Фрэнсис и быть так привязанной к ней. Я хочу очень постараться это сделать. Марджори действительно права: я не просто так это сказала, вы знаете… Фрэнсис действительно меня иногда… презирала…

Барбара взяла старую женщину за руку и крепко сжала ее.

— Что бы вы хотели узнать, Лора?

— Может быть, — прошептала та, — вы могли бы сказать мне, что она написала про меня? Было ли это только презрение, или… она все-таки написала и что-то хорошее?

По взгляду ее глаз Барбара поняла, что от ответа на этот вопрос зависит душевный покой этой женщины. И она решила подарить ей этот покой.

Но еще не начав говорить, Барбара поняла, что лгать не придется. То, что она собиралась сказать из сострадания, было правдой.

— Фрэнсис любила вас, Лора, — сказала она, — любила свойственной только ей, особой любовью.

Лора улыбнулась — и Барбара поняла, что та, без сомнения, счастлива.