Воскресенье, 29 декабря 1996 года
Лора всю ночь не сомкнула глаз и каждые полчаса включала свет, чтобы посмотреть, который час. Казалось, что время остановилось. Она дрожала от нетерпения. Ей хотелось наконец добраться до места. Тем временем она уже доехала до Лейберна, а это было дальше, чем предполагала Марджори: «Ты в лучшем случае доедешь до Норталлертона! И не надейся, что сейчас оттуда ходит автобус!»
Тем не менее автобус курсировал. Улицы были тщательно убраны, хотя водитель рассказывал, что совсем недавно опять шел снег. Но Лора с самого начала знала, что главная улица не будет проблемой. Самым трудным был участок между Дейл-Ли и фермой Уэстхилл.
Когда она приехала в Лейберн, был уже поздний вечер, и автобусы больше не ходили. Лора с удовольствием отправилась бы пешком, но нужно было руководствоваться голосом разума. Она выяснила, когда пойдет первый утренний автобус, — к сожалению, не раньше десяти, так как было воскресенье. Пришлось подумать о ночлеге. Лора нашла гостиничку с завтраком, открытую в период между Рождеством и Новым годом. Комнаты здесь были довольно убогими и неопрятными, и единственное ее преимущество заключалось в том, что ночлег здесь стоил всего десять фунтов. Лора легла в постель и предалась размышлениям и ожиданиям.
В половине седьмого она встала. За окном еще стояла кромешная тьма. Лора открыла окно и высунула голову наружу, опасаясь, что опять может пойти снег. Но воздух был холодным и сухим. В свете уличных фонарей она увидела огромные снежные горы, громоздившиеся справа и слева от дорог, и поняла, что ждало ее, если б она доехала на автобусе до Аскригга и если б не было возможности добираться дальше на транспорте: она пробивалась бы сначала в Дейл-Ли, а потом — на ферму. Пока лучше об этом вообще не думать — и так проблем хватало…
Лора оделась и задумалась, может ли она уже спуститься вниз и позавтракать. Она пока не слышала в гостинице ни единого звука. Наверняка хозяйка еще спит и будет очень недовольна, если Лора ее разбудит.
Но автобус все равно уходит только в десять, подумала Лора и глубоко вздохнула, представив себе, как долго еще ей придется ждать. Затем села в единственное кресло в комнате — древнее страшилище, которое даже под ее комариным весом со скрипом продавилось до пола — и задумалась.
Эта дама из Германии, эта Барбара, как-то странно говорила по телефону. Лора была в этом совершенно уверена, хотя не могла точно сказать, что именно ей показалось странным. Постоялица была растерянной и напряженной, как будто ее мысли занимало что-то иное.
Конечно, мало ли о чем она могла думать. Возможно, у нее семейные или профессиональные проблемы… Но инстинкт подсказывал Лоре, что именно она была предметом замешательства Барбары. Она догадывалась о том, что Марджори сказала бы ей сейчас, — мол, то, что она считает инстинктом, является не чем иным, как ее одержимостью, с которой Лора всегда относилась к себе и к своей проблеме. Мол, она даже представить не в состоянии, что людей может занимать что-то другое, кроме ее персоны. И, тем не менее…
Лора достигла той точки в своей жизни, когда отчаяние постоянно грозило взять над ней верх. После смерти Фрэнсис она бешено боролась за Уэстхилл, и эта борьба истощила и изнурила ее. Иногда она чувствовала себя обескровленным куском мяса.
Со смертью Фрэнсис иссяк источник силы и уверенности, от которого Лора питалась еще с тех пор, когда была маленькой девочкой. Фрэнсис умерла — и Лоре показалось, что она во второй раз потеряла мать. И почувствовала себя беспомощной и одинокой. У нее не было ничего, кроме дома. Она ужасно мучилась оттого, что была вынуждена продавать Фернану Ли все больше и больше земли; но всякий раз утешала себя тем, что и без того не использовала эти участки в качестве выпасных, и поэтому не имело никакого значения, будет у нее на пару пастбищ больше или меньше.
Правда, с этих пор ей стало стыдно смотреть на фотографию Фрэнсис. Лора знала, что та только покачала бы головой. Она не понимала, что такое слабость, и никогда ее не ощущала. Лора почти буквально слышала, как она бормочет: «Зачем только я оставила всё этой пустоголовой маленькой пугливой зайчихе? Неужели не было никакой другой возможности? Теперь она растранжирит все, что когда-то мне принадлежало…»
— Обещаю тебе, что дом я не отдам никогда, — прошептала Лора.
Но Ли хотел получить и дом, она знала это. Он хотел этого с самого начала. Лора знала, что Фернан может быть бесцеремонным, если однажды что-то вобьет себе в голову.
Она снова почувствовала начинающийся приступ паники. У нее зачесалось все тело. «Спокойно, спокойно…»
С некоторым усилием Лора выбралась из провисшего кресла. Этот предмет смертельно опасен для ее ревматических суставов! Она слишком долго сидела в этом кресле. Между тем на улице стало светло. Серое зимнее утро… Облака, обещавшие новый снег… Мрачный, холодный свет…
Сначала нужно выяснить, что знает эта Барбара. Потом можно заняться проблемой Фернана Ли. Сначала одно, потом другое. Прежде всего — завтрак. Чашка горячего чая… Но Лора чувствовала, что сегодня он ей не поможет.
Барбара долго и крепко спала и, проснувшись, почувствовала себя растерянной и неспособной ясно мыслить. За окном уже было светло — если этот день вообще можно было назвать светлым, — и поскольку шторы не были задернуты, она могла хорошо разглядеть комнату. Шкаф и комод, зеркало, тканый ковер на стене — это была не ее комната! Она лежала, уютно устроившись под толстым перьевым одеялом, и вдруг поняла, что и одеяло, и подушка, и матрац без постельного белья.
И в тот самый момент, когда Барбара озадаченно водила пальцами по выцветшему узору на матраце, у нее вдруг ожила память, принеся с собой четкие картины случившегося. На несколько секунд она замерла в постели, онемев и потеряв дар речи, отчаянно надеясь, что это был всего лишь сон, который не имеет ничего общего с реальностью.
Но в ее памяти всплывало все больше и больше картин прошедшей ночи, и она почувствовала легкое головокружение. Совершенно чужой мужчина. Она спала с совершенно чужим мужчиной, о котором почти ничего не знала, а то, что знала, должно было при всех обстоятельствах оттолкнуть ее от него. Но ее ничто не оттолкнуло; напротив, она отдалась ему пять или шесть раз, до полного изнеможения, и не хотела, чтобы это заканчивалось. Эта постель, в которой она лежала, должно быть, пропиталась по́том и спермой; одержимая страстью, она пренебрегла естественными нормами приличия и не воспользовалась собственной кроватью; слово «страсть» она употребила в своих мыслях сознательно и с определенным брутальным удовлетворением. Кроме того, доверила ему еще массу интимных тайн и при этом прекрасно себя чувствовала. Она вообще все время чувствовала себя замечательно, вспоминала Барбара. Свободной. От своего чувства стыда, своего нежелания, своей клинически-стерильной чистоты…
А сейчас?
«Очень хорошо, Барбара, — сказала она себе. — Все мачо этого мира падают к твоим ногам». Наконец появился жизненный пример, подкрепляющий ее примитивную убежденность в том, что все, что требуется равнодушной женщине, это хороший секс — и мир уже выглядит совсем по-другому!
Но как раз это было не так. Она все еще оставалась собой. Она увидела ту сторону себя, которая не была ей знакома, — но не рассталась с собой. Земля вращалась, как и вечером накануне; наступил новый день, а Барбара по-прежнему оставалась Барбарой. Она не знала, что на нее нашло. Она обманула своего мужа, в то время как тот отправился в деревню, чтобы в тяжелейших условиях раздобыть для нее еды, и Фернан Ли тоже изменил жене, которой и без того было нелегко с ним. Многое не нравилось ей в мужчине, с которым она спала. И теперь Барбара ощутила острую потребность в продолжительном горячем душе.
Она встала с постели и собрала свои разбросанные повсюду вещи. Выйдя из комнаты, сразу почувствовала ароматы жареного бекона и кофе, доносившиеся снизу. Вспомнила, что во время чтения мемуаров Фрэнсис Грей в деталях представляла себе эту атмосферу: холодное зимнее утро, аромат кофе и жареного бекона, радостная семья, собравшаяся за завтраком…
Барбара была бы рада, если б там, внизу, ее ждала семья; братья и сестры, с которыми она постоянно ссорится, мама, которой можно рассказать страшные ночные сны… Но вместо этого там ждал мужчина, которого она все больше хотела никогда не встречать.
Барбара долго стояла под душем, потом пошла в свою комнату и взяла чистую одежду. Сделала тщательный макияж, руководствуясь при этом не желанием произвести впечатление на Фернана, а потребностью обрести определенную, напоминающую маску отстраненность. Вид в зеркале ее красивого лица, казавшегося несколько искусственным, помог ей восстановить баланс. Она обнаружила на шее и на груди несколько предательских красных пятен и была рада, что надетый синий свитер скрыл все следы. Она опять превратилась в дисциплинированного, успешного адвоката. Теперь ей нужно только позаботиться о том, чтобы Фернан ушел из дома, прежде чем вернется Ральф.
Когда Барбара спустилась вниз, кухня была пуста. На столе, кроме тарелок и чашек, стояла свеча в окружении еловых веток, а на трех подставках для подогрева — накрытые кастрюли. Барбара заглянула внутрь. Яичница с беконом, горячие колбаски, жаренные на гриле шампиньоны с помидорами. Тостер был включен, рядом лежали ломтики белого хлеба. В термосе — горячий кофе.
— Потрясающе, — пробормотала Барбара, впечатленная увиденным.
Она огляделась в надежде найти записку, в которой сообщалось бы, что Фернан уже ушел, но ничего подобного не было. Кроме того, его прибор стоял нетронутым, как и ее. Он явно собирался завтракать вместе с ней, и она вряд ли могла ему это запретить.
Барбара нашла его в столовой. Фернан полусидел на подоконнике, вытянув свои длинные ноги. В тусклом утреннем свете он уже не выглядел таким неотразимым, как накануне вечером в свете свечи. У него были мешки под глазами — признак чрезмерного употребления алкоголя. Выражение лица было напряженным.
— Доброе утро, Барбара, — сказал он.
Она остановилась в дверях, но потом неуверенно сделала шаг вперед.
— Доброе утро, Фернан. Извини, что я так долго спала.
— Почему ты должна извиняться?
— Потому что тебе одному пришлось готовить завтрак.
— Ах, — откликнулся он небрежно, — это не составило никакого труда!
«Какими чужими можно быть после такой ночи», — подумала Барбара.
Она открыла рот, чтобы предложить ему пойти вместе на кухню, — и впервые за это утро посмотрела на его руки. Фернан свернул в трубочку несколько листов бумаги и медленно помахивал ими, то вверх, то вниз. Барбара перевела взгляд на рукопись, все еще лежавшую у камина. Накануне вечером она хотела унести ее, но потом неожиданно появился Фернан, и она об этом совершенно забыла…
Барбара пристально посмотрела на него. В ее глазах сверкнуло раздражение.
— Ты роешься в моих вещах?
Он поднялся с подоконника, подошел к столу и положил на него листы, которые держал в руках. И улыбнулся.
— Насколько я понимаю, именно ты роешься в вещах Лоры…
Она попыталась понять по его лицу, что он прочитал. Конечно, явно не всё. Фернан ничуть не казался шокированным или потрясенным. Он ничего не мог знать об убийстве Виктории — первой жене его отца.
— То, что я делаю, — холодно сказала она, — тебя не касается.
Он задумчиво смотрел на нее.
— Где ты это нашла? Старая добрая Лора безуспешно искала это в течение шестнадцати лет. Хотя, правда, она не особо сообразительна… Ей далеко до твоего ума.
Фернан многое знал. Это сбивало Барбару с толку. Он, очевидно, уже несколько лет был в курсе существования этих записей и знал, что Лора отчаянно (как догадалась Барбара из его слов) их искала. Но знал ли, почему?..
— Я обнаружила это случайно, — объяснила она кратко. — В сарае, под одной из половиц. Доска проломилась, когда я на нее наступила. Тогда и упала. — Она потрогала синеватый подбородок.
Фернан кивнул.
— Понимаю. Но ты должна была бы заметить, что это предназначено не для тебя.
Барбара задавалась вопросом: что он, собственно говоря, о себе возомнил? Стоит здесь как дознаватель и задает вопросы о вещах, которые его не касаются…
— Я не должна перед тобой оправдываться, — сказала она.
— До какого места ты дочитала?
— До конца.
— Я прочитал только конец. Хотел знать, действительно ли она это сделала.
— Кто и что сделал?
— Фрэнсис. Я хотел, собственно говоря, узнать, сделала ли она эти две вещи: застрелила свою сестру и потом зафиксировала это в письменном виде. Ведь Лора так ужасно боялась этого…
— Ты знал об этом?
— Почему тебя это так удивляет?
— Я бы не подумала, что Лора кому-то об этом рассказывала. Совершенно очевидно, что даже ее сестра Марджори не знает об этом. Мне непонятно, почему ты являешься ее доверителем.
Фернан рассмеялся.
— Ее доверителем!.. Здо́рово… Я точно не являюсь ее доверителем.
Барбара наморщила лоб.
— Но ведь она тебе все рассказала…
Засунув руки в карманы, Фернан подошел к окну и посмотрел на улицу. Свитер обтягивал его широкие плечи.
— Она мне ничего не рассказывала, — сказал он, — ей это никогда не пришло бы в голову. Она мне почти как мать! И всегда видела во мне лишь маленького мальчика, живущего по соседству.
— Значит, это Фрэнсис рассказала?
— О нет! Фрэнсис не была болтушкой. То, что должна была рассказать, она написала. Ее ошибкой было лишь то, что она это не уничтожила — хотя для Лоры это мало что изменило бы.
— Ты можешь перестать говорить загадками?
Фернан повернулся к ней. Его глаза холодно смотрели на нее. В них больше не было ни капли нежности.
— Что ты собираешься делать? — спросил он. — Как поступишь с информацией, которую получила?
Барбара пожала плечами:
— А что я должна делать? Эта история потеряла силу за давностью лет. Виновницы уже нет в живых.
— Но жива ее пособница.
— Лора? Я совсем не уверена, что она была бы привлечена к ответственности за пособничество. Хотя и не разбираюсь в английском уголовном праве…
— Зато разбираешься в немецком. После того как ты рассказала мне этой ночью о том, что являешься успешным адвокатом, я испытываю к тебе еще больше уважения. Ты очень умна, Барбара. А я считаю умных женщин очень эротичными.
Тему эротики Барбара в данный момент хотела избежать во что бы то ни стало.
— Перейдем к делу, — сказала она нетерпеливо. — Я считаю, что…
— Была ли Лора пособницей или нет, не является таким уж решающим фактором, — перебил ее Фернан. — Главное, что она с того самого дня считает, что несет такую же вину, что и Фрэнсис.
— Кто ей это внушил?
— Мне кажется, она сама. И я думаю, что Фрэнсис Грей по меньшей мере сделала не слишком много, чтобы убедить ее в обратном. В любом случае, Лора непременно должна была держать язык за зубами. Страх — неплохое средство для достижения цели.
— Но в конце концов, — сказала Барбара, — она все же проговорилась, не так ли?
— Она не смогла справиться с этой историей. Это типично для Лоры. Она никогда ни с чем не справится. Эта женщина невероятно слаба. Я ведь знаю ее с рождения. Ей было лет шестнадцать или семнадцать, когда я родился. Но каким-то странным образом я совершенно не помню ее молодой девушкой. Она всегда выглядела очень озабоченной, почти не смеялась, постоянно суетилась, словно несла на своих плечах тяжесть всего мира. Моя мать рассказывала мне, что у нее была психологическая травма после военных бомбардировок. Н-да… Бедная старая душа.
— Кому же она открылась?
— Тебе в голову никто не приходит?
Барбара покачала головой:
— Нет.
— Моей матери, — сказал Фернан, — она все рассказала моей матери.
— Маргарите!
— Я ведь был еще младенцем и поэтому не помню то время. Но позже мать рассказала мне об этом. Лора тогда постоянно приходила к ней на частные уроки. Она страдала булимией — сегодня очень популярной болезнью и благодаря принцессе Уэльской даже принятой в высшем обществе, — но в сороковые годы об этом знали мало, и уж тем более в сельской местности. Я не думаю, что Фрэнсис хорошо понимала Лору, хоть и старалась. Она была не способна найти верное объяснение тому, что девочка много ест, а потом у нее вдруг начинается рвота. Ее, вероятно, прежде всего злило такое поведение…
В душе́ Барбара была с ним согласна. В материальном отношении Фрэнсис, без сомнения, заботилась о Лоре с полным сознанием своего долга, но никогда не понимала больного, испуганного ребенка. Маргарита же — напротив…
Ей вспомнился фрагмент из воспоминаний Фрэнсис: «Единственным человеком, к которому она проявляла определенную сердечность, была Лора, за которую молодая женщина явно чувствовала себя ответственной и которой хотела помочь». Маргарита работала в Париже учительницей и преподавала молоденьким девочкам. Она была дипломированным педагогом, поэтому на профессиональном уровне знала, как надо обходиться с Лорой.
— Моя мать считала своей задачей помогать Лоре, — сказал Фернан. — Она много говорила с ней и все больше завоевывала ее доверие. После загадочного исчезновения Виктории у Лоры явно стало хуже с психикой, что, разумеется, бросилось матери в глаза. Она связывала это с Викторией и считала, что Лора не может справиться с потерей кого-то из членов ее новой семьи. В конце концов в ней поселился постоянный страх возможных потерь. Она все время переводила разговор на Викторию. Наконец сломалась и все рассказала.
— О боже! — пробормотала Барбара.
Фернан рассмеялся.
— Моя мать отреагировала так же. Она пришла в ужас и страшно возмущалась — прежде всего из-за того, что Фрэнсис предоставила убежище немцу. Первый муж матери умер в немецком концентрационном лагере, как ты наверняка знаешь, и она расценила поступок Фрэнсис как предательство. Иногда я думаю, что историю с немцем она считала более ужасной, чем убийство Виктории.
— Но в полицию она не пошла…
— Во-первых, из-за Лоры. Она опять разрушила бы девочкин домашний очаг, так ею любимый. И потом, мать испытывала в отношении Фрэнсис определенную лояльность. Та помогла ей, когда она приехала в Дейл-Ли и влачила жалкое эмигрантское существование. Мать не могла этого забыть.
— Но она сказала Фрэнсис, что все знает?
Фернан покачал головой:
— Нет, просто она постепенно все больше отстранялась от нее. Не знаю, заметила ли это Фрэнсис. Она жила своей собственной жизнью. После того как умерла старая горничная, они с Лорой остались здесь совершенно одни.
— Лора была молодой женщиной. Я едва могу себе представить, что единственной перспективой ее жизни было проживание здесь, на ферме, совместно с Фрэнсис.
— Она не хотела ничего другого. Я помню, как однажды Фрэнсис решила, что Лора должна получить какое-то профессиональное образование и стать более самостоятельной. Она отправила ее в школу секретарей в Дарлингтон и сняла ей там комнату. Но эта затея потерпела фиаско. Лора буквально заболела от тоски по дому, и ее пришлось вернуть назад в Уэстхилл.
— Она кажется мне человеком, — задумчиво сказала Барбара, — который никогда по-настоящему не жил.
— В известной степени ты права. Ее мучили различные страхи, она не могла раскрыться. Но обо всем этом я, будучи подростком, совсем не задумывался. Лора была просто частью инвентаря фермы Уэстхилл — существо без возраста, вечно ходившее с круглыми глазами, словно увидела привидение. Она всегда была очень любезной. Впоследствии Лора получила в Лейберне образование по специальности «Домашнее хозяйство» и даже научилась очень прилично готовить. Она часто меня чем-нибудь угощала: то куском пирога, то каким-то лакомством, оставшимся от десерта. Она очень старалась во всем угождать Фрэнсис, так как постоянно жила в ужасном страхе, опасаясь, что та может ее выгнать. Я думаю, что Фрэнсис чувствовала ответственность за нее и сочувствовала ей, но подобострастность Лоры ее ужасно раздражала. Часто, теряя терпение, она срывалась на Лору, и та по нескольку дней чувствовала себя подавленной.
— Ты часто здесь бывал ребенком?
Фернан кивнул, и на его лице, которое было таким холодным в это утро, опять появилось выражение тепла.
— Очень часто. Я любил Фрэнсис Грей. В ней было столько гордости… Настоящий бойцовский характер. Она написала в своих воспоминаниях, что, будучи молодой девушкой, сидела в тюрьме с суфражетками? У нее были мужество и сила. Она выращивала лошадей и учила меня верховой езде. Иногда я здесь ночевал. Я любил этот дом. Дейлвью всегда казался мне холодным и мрачным. Там мне всегда было холодно. Да и сейчас тоже…
Именно это говорила Фрэнсис о том доме, подумала Барбара, и Виктория ощущала то же самое. Возможно, в этом что-то есть: дом, в котором просто никто не может быть счастлив…
— Когда Маргарита рассказала тебе о том… случае во время войны? — спросила она.
— Очень поздно. Когда отец уже давно умер, а я был женат. Мать умерла в семьдесят четвертом году, за шесть лет до смерти Фрэнсис Грей, хотя была значительно моложе ее. Она никогда не чувствовала себя здесь дома. И я думаю, что она так до конца и не пережила страшную смерть своего первого мужа. Брак с моим отцом был разумным решением, лучшим, что могла предпринять бедная эмигрантка. Они прекрасно ладили друг с другом, но ее сердце принадлежало погибшему мужу, а сердце отца… Он с детства любил Фрэнсис Грей — об этом даже написано в книге, — и так оставалось до самой его смерти.
Барбара кивнула.
— У матери был рак, и она знала, что ей осталось недолго. Мне был тогда тридцать один год. Я до сих пор не знаю, почему за три дня до смерти она поведала мне эту старую историю. Мать была католичкой; возможно, ей не хотелось уходить в вечность, будучи посвященной в тайну безнаказанного убийства. Может быть, ее признание было для нее своего рода исповедью… Но, несомненно, было бы лучше, если б она пригласила настоящего священника. — Он немного помолчал. — Я сказал Лоре, что мне все известно, только восемь лет спустя, — и она была в шоке от ужаса. Бедная старая перечница!.. Она наверняка никогда не подумала бы, что Маргарита откроет тайну своему никчемному сыну.
— А ты никчемный сын? — спросила Барбара.
Фернан подошел ближе.
— А как бы ты меня назвала?
— Я не так много знаю о тебе. — Она отступила на шаг. — Синтия рассказывала, что ты слишком много пьешь и жестоко обращаешься со своей женой. Та выглядела ужасно тогда, в магазине перед Рождеством. И я не знаю, соответствует ли понятие «никчемный» тому, что ты из себя представляешь.
— Подбери понятие, которое считаешь нужным.
— Несдержанный, — сказала Барбара, — вспыльчивый, брутальный…
Фернан сделал едва заметный ироничный поклон, но в его глазах появился настораживающий блеск.
— Большое спасибо за блестящую характеристику!
— Ты сам спросил.
— Но ты согласилась лечь в постель с несдержанным, вспыльчивым, брутальным мужчиной. И у меня создалось впечатление, что испытывала дьявольское наслаждение.
Барбара постаралась придать своему голосу жесткость.
— Давай не будем больше об этом говорить.
— Ага… Опять все как прежде. — Блеск в его глазах усилился. — Ты хотела бы знать, какой я тебя вижу? Тебе свойственны перфекционизм и сверхконтроль. Никто не должен заметить, сколько всего от толстой девочки, которую так часто обижали, еще в тебе таится.
— По крайней мере, я никому не причиняю вред.
— Никому. Кроме самой себя.
— Это мое дело.
Фернан взял в руку одну из ее длинных светлых прядей волос и пропустил через пальцы.
— Я восхищаюсь тобой, — сказал он тихо, — восхищаюсь железной решимостью, с которой ты демонстрируешь миру великолепный портрет абсолютно идеальной женщины. Я восторгался такой же решительностью Фрэнсис Грей. Ты напоминаешь мне ее, Барбара, я отметил это с первого взгляда еще в магазине Синтии, хотя ты во много раз привлекательнее ее. Фрэнсис в свои восемьдесят с лишним лет еще скакала здесь на своих лошадях, хотя страдала артрозом, и хотя она думала, что никто этого не замечает, было видно, как тяжело дается ей каждое движение. Но она скорее откусила бы себе язык, чем согласилась бы с этим, и до самого конца не позволяла, чтобы ей придерживали стремя, когда она садилась на лошадь. — Фернан тихо засмеялся, вспоминая старую упрямую женщину. — Иногда, когда я приходил навестить ее и она сидела в саду, еще не замечая меня, я видел ее печальный, потерянный взгляд, устремленный куда-то в прошлое. Но едва я подходил ближе, с ее лица исчезала грусть, и она опять превращалась в индейца, который не знает, что такое боль. Она была потрясающей женщиной. — Потом он тихо добавил: — Ты тоже потрясающая женщина!
— Нет. — Она немного отпрянула назад и оказалась почти в коридоре. — Не будем говорить обо мне, Фернан. Речь шла о твоем характере. Я не понимаю того, что ты делаешь. Ты привлекательный, сильный, здоровый мужчина. Семейная жизнь во времена твоего детства наверняка была не совсем простой, но и не катастрофической. Ты получил приличное наследство, чтобы иметь возможность вести достойную жизнь. Тебе не пришлось сражаться на войне, которая могла бы выбить тебя из колеи, как случилось с твоим отцом. Нет никакой причины и никакого оправдания тому, что ты пьешь и награждаешь тумаками свою жену. Мне не нравится то, что ты делаешь. К сожалению, вчера вечером я просто не подумала об этом.
— И часто такое случается, что ты не думаешь?.. В таком случае я могу вполне гордиться тем, что сделал все, чтобы ты начисто забыла, с каким злым-презлым юношей занималась любовью!
— Я уже сказала, что мы не будем говорить об этом.
— О! — Он опять подошел ближе и стоял перед ней как стена. Барбара боролась с желанием опять отступить. Он ни в коем случае не должен заметить, что она испугалась.
— Ты уже сказала? Ух ты…
Она ничего не ответила.
— А с твоим мужем это проходит? Он допускает такой тон?.. Я думаю, он поджимает хвост и безропотно подчиняется, когда ты приказываешь ему…
— Мне бы хотелось, чтобы ты сейчас ушел, — сказала Барбара холодно.
— Именно так я оценил его во время нашей первой встречи, — невозмутимо продолжил Фернан. — Рохля. Неудивительно, что он тебя не возбуждает. Мне было совершенно ясно, что я должен лишь однажды застать тебя одну, и ты взлетишь, как ракета.
Барбара зажмурила глаза.
— Ты знал, что я одна, правда? Поэтому появился здесь вчера вечером так неожиданно…
Какое-то время казалось, что Фернан хочет возразить, но он согласно кивнул.
— Да, я это знал. Моя жена разговаривала по телефону с Синтией, а та — первая сплетница в наших краях. Она сразу рассказала, что вы сидите на ферме полуголодные, что твой муж ушел, чтобы раздобыть еду, и что у тебя нет от него никаких вестей и ты очень беспокоишься. И тогда я подумал…
— Ты подумал, что если появишься у бедной голодной Барбары с рюкзаком, полным еды, то она из чистой благодарности сразу позволит уложить себя в постель, — горько сказала Барбара.
Она была зла на него, но постепенно все больше злилась и на себя. Его расчет был отвратительным; но чтобы такое сработало, необходимы двое, и она с готовностью проглотила крючок. Наверное, все это время Фернан внутренне торжествовал…
— Я не знал точно, что именно думал, — сказал он серьезно. — Только то, что хочу остаться с тобой наедине. Постоянно думал о тебе после нашей первой встречи. — Он опять поднял руку и хотел дотронуться до ее волос, но на сей раз Барбара вовремя откинула голову назад.
— Сейчас мы позавтракаем, — сказала она, — а потом тебе придется уехать.
— Спасибо, что предлагаешь мне чашку кофе, перед тем как выгнать, — сказал он с иронией.
Барбара, проигнорировав его ремарку, проскользнула мимо него в комнату и взяла стопку листов, все еще лежавшую на столе.
— Я отнесу это туда, где нашла. Лора не должна знать, что я посвящена в ее тайну.
Фернан кивнул.
— Очень разумно.
Барбара замешкалась.
— С другой стороны, она живет в постоянной панике, что кто-то найдет эти воспоминания. Она ужасно боится, что за эту историю ее могут привлечь к ответственности. Я не знаю, правильно ли это — до конца дней оставить ее жить в этом страхе.
— Ты не должна играть роль судьбы, Барбара, — сказал Фернан.
— Но судьба однажды заставила меня в буквальном смысле споткнуться об эту историю, — настаивала она. — У меня такое чувство, что теперь и я тоже приняла на себя ответственность.
— Но это ведь чепуха!
— Эта бедная, старая женщина… Разве она не заслужила хотя бы в последние годы, оставшиеся ей, обрести немного мира и покоя?
— Ты хочешь сказать Лоре, что ей больше нечего бояться?
— Я считаю, что это не по-человечески — позволить ей и дальше жить в паническом страхе из-за преступления, которое стало неподсудным за давностью лет и за соучастие в котором ее и без того было бы достаточно сложно обвинить. Я не могу понять, — она с раздражением бросила толстую рукопись на стол, — почему Лора ни разу не воспользовалась советом юриста. За все эти годы!..
— Она такой человек, над которой всегда и во всех ситуациях господствовует страх, а страх — плохой советчик. Она, вероятно, не доверяла ни одному юристу и боялась разглашения тайны.
— Как можно только быть настолько оторванной от жизни! Адвокат ведь связан обязательством неразглашения тайны. Лора же…
Не договорив, Барбара уставилась на Фернана.
— Почему ты ей ничего не объяснил? Ты ведь знал ее тайну. Ты знал, что она изводит себя страхом и что этот страх беспричинный. Почему же ты ей ничего не сказал?
Он молчал, выдерживая ее взгляд, ни разу не моргнув. И вдруг Барбара все поняла. В молчании, которое повисло между нею и Фернаном, всплыла правда, ясная и откровенная. Фрагменты пазла соединились и дали ответ на все вопросы.
— Ты шантажируешь ее, — сказала Барбара. — Конечно. Ты ни в малейшей степени не заинтересован в том, чтобы она узнала, что с ней ничего не может случиться. Я готова спорить, что, при любой возможности, ты еще больше разжигал ее страх. Было совсем не трудно сладить со старой нервной женщиной, которую, как ты наверняка с полным основанием предполагал, еще Фрэнсис Грей держала в определенной неуверенности, так как для той ситуация могла быть опасной, и она должна была быть уверена, что свидетельница будет держать язык за зубами…
Она схватилась за голову.
— Боже мой, куда только подевался мой разум?.. Теперь все ясно! Вот почему Лора постоянно пребывает в таком отчаянном финансовом положении… Мне было понятно, что у нее не может быть много денег, но почему она испытывает такие трудности, я не могла себе объяснить. Но, конечно, поскольку ты постоянно требуешь с нее плату за молчание, она еле сводит концы с концами… — Она ненадолго задумалась, потом продолжила: — Вероятно, ты также разъяснил ей, что было бы очень опасно привлекать к этому делу адвоката. Ты наверняка что-то придумал — например, что его обязательство неразглашения тайны при убийстве теряет свою силу или аннулируется, если оно способствует уклонению от наказания, или что-то в этом роде. И если Лора в самом деле что-то слышала о сроке давности преступления, то ты явно выдумал для нее историю о том, что она не может больше быть привлечена к уголовной ответственности, но что у нее могут отобрать дом — так как еще неизвестно, имела ли право Фрэнсис, которая, совершив убийство, стала единственной владелицей Уэстхилла, легально передать его ей в наследство!
— Сразу видно изощренного адвоката… Я ведь сказал, что ты умная женщина, Барбара.
— Твоя мать умерла в семьдесят четвертом году. Можно предположить, что Фрэнсис написала свои воспоминания после этого; так как пролог, который она писала в последнюю очередь, а потом поместила его в начало рукописи, датирован восьмидесятым годом, можно заключить, что он был написан непосредственно перед смертью Фрэнсис. Лора по-настоящему забеспокоилась только тогда, когда узнала, что эти записи существуют, — и потом, конечно, когда стало известно, что есть еще один персонаж, который знает об этом, а именно ты. Но было слишком поздно. Единственного человека, к которому она могла бы обратиться и который мог бы ее успокоить, уже не было в живых: Маргариты. Она уже не могла помочь.
Фернан молчал.
— Она продала тебе за гроши почти все, что имела, — продолжала Барбара. — Ты хотел получить эту землю, и она была вынуждена тебе ее отдать. Та смехотворно мизерная сумма, которую она за это получила, лишь подтверждала то, что сделка состоялась де-юре. Конечно, это все происходило постепенно, в течение многих лет, и особо никому не бросалось в глаза. Никого не удивляло, что Лора продавала пастбищные земли. Зачем они ей, если она все равно не занимается фермой? Ее сестра считала странным, что она, несмотря на это, постоянно жалуется на проблемы с деньгами, но Лора же всегда находила что-то, о чем можно поплакаться… Она постоянно пребывала в таком настроении, будто вот-вот настанет конец света. Последним на очереди был дом — и ты добился бы того, что не удалось твоему отцу и деду: стать владельцем земель семейства Грей. Да, ты был на волоске от своей победы… Лора была бы вынуждена переехать к своей сестре или куда-то еще, и ты наверняка смог бы убедительно внушить ей, что для нее возникнут нежелательные последствия, если она прервет свое молчание.
Фернан слушал ее спокойно, слишком спокойно, как ей показалось. Потом спросил:
— Откуда ты знаешь, что она продала мне землю за гроши?
— Я нашла договоры. У нас не работало отопление, и я искала бумагу, чтобы разжечь огонь. При этом мне в руки попали ваши соглашения. Я была очень удивлена их условиями, но не додумалась до сути.
— А разве твоя мама не говорила тебе, что это неприлично — копаться в вещах других людей? — тихо спросил Фернан.
Его голос таил в себе опасность, несмотря на мягкость тона. Выражение его лица изменилось. Теперь в этих глазах появилось что-то, отчего у Барбары по коже пробежали мурашки. Она поняла, почему его жена выглядела такой испуганной. В один миг он превратился в мужчину, который буквально источал готовность к насилию, как неприятный запах. Ничто больше не напоминало в нем чуткого любовника из прошлой ночи, заботливого соседа, который привез еду, накрыл стол и, улыбаясь, смотрел, как она поглощает деликатесы. Теперь он был только врагом, непредсказуемым и переполненным затаенной яростью. И она была против него одна-одинешенька…
Инстинктивно Барбара поняла, что чужая слабость не смягчает Фернана, а сила, наоборот, впечатляет. Он не лгал, когда говорил о своем восхищении Фрэнсис Грей. Барбара старалась любыми усилиями не выказать перед ним даже малейший страх.
— Я отправлю тебя в тюрьму, Фернан, — сказала она. — В течение многих лет ты шантажировал Лору самым подлым образом, и вряд ли найдется судья, который откажет себе в удовольствии возбудить в отношении тебя дело. И если сейчас ты попытаешься шантажировать и меня, то можешь не стараться. Я сама расскажу мужу, что переспала с тобой. У тебя вообще ничего нет против меня.
Его кулак вылетел вперед так неожиданно, что Барбара не успела уклониться. Она почувствовала страшную боль в челюсти. У нее было ощущение, что все ее зубы перемешались между собой. Вслед за этим она почувствовала вкус крови. Качнулась назад и, наверное, упала бы, если б на ее пути не оказался обеденный стол. Барбара сильно ударилась правым бедром о его край — но лишь благодаря этому устояла на ногах. Осторожно поднесла руку ко рту и ощупала губы. Посмотрев на пальцы, увидела, что все они были перепачканы кровью.
Барбара посмотрела на Фернана, стоявшего перед ней и разглядывавшего ее с многозначительной, настороженной улыбкой. Его голос звучал почти дружески, когда он тихо произнес:
— Проклятая мелкая бестия!
Что он собирается с ней сделать? Барбара находилась наверху, в той самой небольшой комнате, в которой они провели ночь. Фернан схватил ее за руку, не грубо, но достаточно жестко, чтобы дать понять, что попытка побега бессмысленна. Она споткнулась, поднимаясь по лестнице. Он затащил ее в комнату и запер дверь снаружи.
— Ты будешь ждать здесь, — услышала Барбара его голос, а потом — удаляющиеся шаги на лестнице.
— Что это значит? — закричала она и стала барабанить руками в дверь. — Немедленно выпусти меня!
Никакого ответа. Наконец Барбара оставила эту затею и отошла от двери. Ее знобило, но лишь через некоторое время она догадалась изменить режим отопления. При этом старалась избегать малейшего взгляда на помятую постель, в которой она и Фернан до изнеможения занимались любовью. Потом посмотрела в зеркало, висевшее над комодом, и испугалась собственного вида: как и прежде, ее подбородок отливал сине-зеленым цветом, но к этому добавилась нижняя распухшая губа, а в уголках рта запеклась кровь.
— Черт подери! — пробормотала Барбара.
Только сейчас она поняла, как больно ей говорить. Чуть раньше, крича и захлебываясь яростью и негодованием, Барбара этого даже не заметила. Но теперь, когда шок прошел и она пошевелила губами, оказалось, что у нее сильно болят мышцы, о существовании которых Барбара до сего времени даже не догадывалась. Не говоря уже о том, что боль ей причинял и рот, даже если она им не шевелила. Голова гудела и трещала — и с каждой минутой, казалось, все больше и больше.
— Вас ждет еще одно обвинение, мистер Ли, за нанесение телесных повреждений, — мстительно прошептала Барбара.
В самом верхнем ящике комода она нашла пару чистых, аккуратно сложенных белых носовых платков; вынула один из них, потом открыла окно и зачерпнула с оконного отлива пригоршню снега. Затем, насколько это было возможно, высунулась из окна, оценивая вероятность побега. Она была равна нулю. Несмотря на глубокий снег, Барбара не могла прыгнуть с такой высоты; к тому же у нее не было пальто и сапог. Там, на улице, она все равно не выжила бы.
Оказавшись опять в комнате, Барбара завернула комок снега в платок и прижала ко рту, время от времени прикладывая его и ко лбу. Обследовав языком верхнюю и нижнюю челюсти, с облегчением установила, что, по крайней мере, все зубы на месте.
В комнате не было ни одного стула, ни одного кресла — лишь одна кровать, но на нее Барбара не хотела садиться. Она бегала по комнате взад-вперед, словно тигр в клетке. Ее боли так усилились, что время от времени она начинала тихо стонать. К тому же, вероятно, у нее было легкое сотрясение мозга.
Почувствовав жгучую жажду, Барбара еще раз достала немного снега и лизнула его. Здесь не было ни одного сосуда, в котором она могла бы растопить снег до состояния воды. Внизу, в кухне, лежали яйца, колбаски и остывал кофе; но горячее она теперь и так не могла пить, а о еде с ее разбитым ртом нечего было и думать.
Был уже почти час дня, когда Барбаре пришла в голову мысль, что Фернан мог уже уйти. Она не слышала в доме ни единого звука. Вероятно, он уже смотал удочки. Чего ему здесь еще ждать? Что вернется Ральф, и тогда супруги заявят на него в полицию? Он запер ее здесь, наверху, чтобы временно вывести ее из боя и выиграть время, чтобы скрыться.
Скрыться?..
Барбара задумалась о том, мог ли Фернан Ли на полном серьезе бросить все, что у него было, чтобы избежать грозящего ему ареста. Ситуация, в которую он попал, была критической. Конечно, было бы тяжело доказать шантаж, но теперь были две женщины, которые могли дать показания против него: Лора и Барбара. Лора могла предъявить договоры купли-продажи, которые у любого вызвали бы недоверие. Фернан не мог быть уверен, что он выйдет сухим из воды. Но он не был каким-нибудь оборванным бродягой, которому было бы все равно, как, в каком городе и под каким именем жить в ближайшие годы, и который мог бы сводить концы с концами, перебиваясь случайной работой и снимая убогую комнату у какой-нибудь угрюмой хозяйки.
Фернану было что терять. Поместье, которым уже несколько веков владела его семья. Статус самого богатого мужчины в этой местности — даже если богатство не сохранилось. Если б он уехал, то должен был бы очень многое бросить, а ему это совсем не с руки.
И в тюрьму он также не собирался.
Тут Барбара испугалась. Снова стала барабанить руками в дверь и кричать, насколько ей хватало сил, хотя при каждом движении боль, как удар ножа, пронзала ее рот. В конце концов она, в изнеможении прислонившись спиной к двери, сползла вниз, на пол, да так и осталась сидеть. Она была идиоткой, думая, что Фернан Ли со спокойной душой позволит ей прийти в полицию и лишить его средств к существованию. До этого Барбара не думала, что ей грозит серьезная опасность, но теперь ей стало ясно, что никогда раньше она не находилась в большей опасности, чем теперь. Она должна была смотреть правде в глаза, понимая, что имеет дело с бессовестным человеком.
В течение нескольких лет он использовал страх и неосведомленность старой женщины для собственного обогащения. Он не был таким, как его отец, — мужчиной, которого любила Фрэнсис Грей. Джон Ли, возможно, был непростым человеком, и наверняка бедная Виктория страдала от его равнодушия и холодности, от его алкоголизма, но он всегда сохранял определенную порядочность. Что же случилось с его сыном?
Возможно, Маргарита, женщина с тяжелым прошлым, женщина, которая в Англии на самом деле никогда не чувствовала себя как дома и оставалась иностранкой до самой своей смерти, — возможно, она слишком обожествляла этого единственного ребенка, слишком любила его, чтобы в чем-то ограничивать. Она дала сыну имя своего первого мужа, убитого нацистами. Это могло быть для него бременем, с которым он не справился. В конце жизни мать открыла ему тайну Лоры; это было странно для такой умной женщины, которая должна была понимать, что разумнее было бы оставить при себе тайну о преступлении, произошедшем 7 апреля 1943 года. Фернан сказал: «Лучше б она все рассказала священнику…»
Но Маргарита рассказала все сыну, который сам себя назвал «никчемным». Его характерные недостатки она не могла не заметить — но, возможно, просто закрывала на них глаза. Вероятно, Фернан был единственным человеком, по отношению к которому Маргарита оставалась слепой, мягкой и снисходительной, вплоть до самообмана. Каким может стать ребенок с такой матерью?
Барбара покачала головой. Нет, рассуждения на темы психологии не имели никакого смысла и не могли ничего ей дать. Фернан такой, какой он есть, и причины не имеют для нее никакого значения. Она оказалась в дурацкой ситуации и прежде всего должна была понять, как выйти из нее с наименьшими потерями.
Услышав шаги на лестнице, Барбара вскочила и немного отошла от двери. В доме было так тихо, что она пришла в ужас. Какие-то секунды в ней теплилась надежда, что это поднимается Ральф. Но он позвал бы ее. И не стал бы ходить по дому молча.
В комнату вошел Фернан Ли. Он был совершенно спокоен. Но Барбара почувствовала, что от него исходил запах алкоголя. Возможно, из-за этого Фернан казался таким уравновешенным, несмотря на сложную ситуацию, в которой оказался.
Барбара смотрела на него и не могла понять, почему он показался ей таким привлекательным. Он был симпатичным, но неприятным. Ее подкупила эта примитивная смесь обаяния и жестокости, и если б у нее не болела так голова, она с удовольствием дала бы себе хорошую пощечину.
— Ну вот, — сказал он, — все кончено. Воспоминаний Фрэнсис Грей больше не существует. Я их сжег.
— И зачем?
— Ты думаешь, я хочу, чтобы еще раз случилось то же самое? Чтобы еще какая-нибудь любопытствующая особа, привыкшая совать свой нос в чужой вопрос, покопалась бы в них и наткнулась на эту историю? И потом, может быть, учинила бы Лоре допрос, все обо мне выведала и объяснила старухе, что ей нечего бояться, а мне стала бы угрожать полицией? Этим я уж определенно не буду рисковать.
— Но ты сам уничтожил доказательство убийства.
— Я же не собираюсь говорить об этом Лоре. Она не должна знать, что записи нашлись и больше не существуют. Она должна по-прежнему опасаться, что в один прекрасный день рукопись обнаружится.
Барбара пожала плечами.
— Ты забываешь, что я в курсе дела, — сказала она.
Ее голос был слабым, потому что говорить было больно, но тем не менее она пыталась проявить определенную независимость.
Фернан смотрел на нее с тихим сожалением в глазах.
— Да. Только ты.
Очевидно, он забыл, что Ральф тоже может знать о существовании рукописи, а может, и ее содержание. Барбара решила пока не подводить его к этой мысли. Не зная, что он намерен делать, она должна была избегать всего, из-за чего Ральф также мог оказаться в опасности.
— Что ты намерен со мной сделать? — спросила Барбара.
Фернан ухмыльнулся.
— Ты все время атакуешь… Спорю, даешь первоклассные представления в суде!
— Я хочу знать, что ты собираешься делать, — настаивала она с уверенностью в голосе.
— Но при этом ты ведь очень сентиментальна, — продолжал он. — Меня удивило, что прошлой ночью ты плакала из-за самоубийства своего доверителя… Ты не такая хладнокровная, какой себя все время выставляешь. К сожалению.
— Честно говоря, у меня нет никакого желания выслушивать анализ моего характера. Он здесь абсолютно неуместен. Я…
— Меня интересует твой характер, — мягко перебил ее Фернан. — Меня интересует глубина твоей души, Барбара. Ты интересуешь меня. По сути, ты женщина, всегда старающаяся быть выше обстоятельств, оставаясь безразличной ко всему, что так заботит нас, простых смертных. И тем не менее я заметил, что ты сразу положила на меня глаз. Должно быть, тебя потрясло такое примитивное проявление чувств. И прошлой ночью ты побывала в раю, о котором ты до сих пор ничего не знала…
Барбара натужно засмеялась.
— Не хвастайся. Это было прекрасно — но ты не должен думать, что после этого я упаду к твоим ногам. И вообще, если я теряю рассудок, то лишь на короткое время.
Внизу зазвонил телефон. Барбара хотела сразу проскользнуть мимо Фернана к двери, но тот крепко схватил ее за руку.
— Нет! Ты останешься здесь.
— Отпусти меня! Это может быть Ральф!
— Телефон звонил уже много раз. Кто бы это ни был, он перезвонит.
Барбара попыталась освободиться от его руки, но ей это не удалось.
— Если звонили уже много раз, то это наверняка Ральф. Он очень удивится, что я не отвечаю.
— И что? Значит, удивится. Ты думаешь, меня это интересует или беспокоит?
Фернан еще немного подождал, пока звонки не прекратились, затем отпустил Барбару. Она сделала шаг назад, удерживаясь от того, чтобы потереть больную руку, и спросила:
— И что теперь? Я должна оставаться запертой здесь, в этой комнате, пока ты с помощью алкоголя пытаешься забыться в своей безвыходной ситуации?
Его взгляд был очень серьезен.
— Жаль, что ты настроена так враждебно. У нас появилась бы масса возможностей, если б ты согласилась действовать сообща…
Барбара, ничего не ответив, лишь презрительно посмотрела на него.
— Ну, собственно говоря, я подумал, — сказал Фернан, — что мы…
Он замолчал. Внизу открылась входная дверь. Кто-то вошел в прихожую и стал громко отряхивать сапоги.
— Барбара! — Это был голос Ральфа. — Барбара, где ты? Я пришел!
— Это Ральф! — вскрикнула Барбара. Она хотела выбежать из комнаты, но Фернан опять схватил ее за руку.
— Ты останешься здесь, — прошептал он.
— Ральф, я здесь, наверху! — крикнула она.
— Извини, что так задержался… — ответил тот снизу. — Вчера я просто не успел вернуться. Это невероятно, какие намело сугробы! И еще я заблудился во время бури. Представь себе, остановился на какой-то отдаленной ферме… Там мне удалось переночевать, но у них нет телефона. Я надеюсь, ты не очень беспокоилась?.. Барбара?
— Ответь ему, — приказал тихо Фернан.
— Я так и подумала, — крикнула Барбара.
Ей показалось, что ее голос звучит странно, сдавленно и неестественно, к тому же мешал разбитый рот. Но Ральф, похоже, этого не заметил.
— Но хозяева дали мне с собой массу отличных продуктов, — крикнул он. — Спорю, что ты почти потеряла рассудок от голода! Иди в кухню и посмотри сама.
— Пусть он поднимется, — прошипел Фернан.
Он все еще крепко держал ее за руку. Но даже если б она смогла вырваться — что это дало бы? Куда ей было бежать?
— Поднимайся наверх! — крикнула Барбара.
На этот раз Ральф, похоже, был удивлен.
— Почему ты не спускаешься? Разве не хочешь сразу что-нибудь съесть?
— Поднимись наверх! — повторила Барбара, и на этот раз в ее голосе, кажется, прозвучало нечто, заставившее Ральфа немедленно броситься к ней.
Он был поражен картиной, представшей перед ним. Барбара стояла в дверях с ужасным видом — с зеленым подбородком и сильно распухшей губой. Рядом с ней стоял Фернан Ли и крепко держал ее за руку.
— В любом случае Ральф не мог быть тем, кто звонил, — сказал он.
Ральф остановился на верхней ступени лестницы.
— У тебя гости? — спросил он удивленно.
Барбара вырвала свою руку.
— Да. Но он как раз собрался уходить.
— Ты ничего не сказала о завтраке? — спросил Фернан.
— Это было несколько часов тому назад. Пока ты не ударил меня и не запер в этой комнате.
— Что? — спросил Ральф. У него было чувство, будто он оказался на каком-то гротескном спектакле.
Фернан смотрел на него с издевательской улыбкой.
— Я немного позаботился о вашей жене. Она была совсем одна в этом огромном доме… очень голодна!
Ральфу показалось, что нервы у его жены на пределе.
— Мистер Ли неожиданно появился здесь вчера вечером, — поспешно пояснила она. — Он узнал от Синтии, что мы уже несколько дней голодаем. И… был так любезен, что привез нам продукты. Мне так жаль, Ральф… Если б мы знали об этом, тебе не пришлось бы пройти через все это.
— В таком случае я совершенно напрасно беспокоился, — сказал Ральф. — Вчера вечером, сидя перед чудесной едой, я испытывал ужасные угрызения совести, поскольку думал, что ты все еще голодаешь.
— Как я и говорил, — сказал Фернан.
Что-то в этой ситуации Ральфу не нравилось. Напряжение между Фернаном и Барбарой было таким ощутимым, что оно почти парализовало его чувства. Почему Фернан крепко держит руку Барбары? Почему оба здесь, наверху? Почему Барбара не захотела спуститься вниз? И что она сейчас сказала?.. Ральф только сейчас осознал значение сказанного ею: «Пока ты не ударил меня и не запер в этой комнате…» Это была шутка? Но ее рот…
Ральф прикрылся нейтральными словами, надеясь тем самым скрыть свою неуверенность и растерянность.
— Это было очень любезно с вашей стороны, мистер Ли, что вы проявили такую заботу, и мы с женой вам очень признательны.
Фернан со смехом махнул рукой.
— Ваша жена уже выразила свою благодарность, — сказал он дружески.
Это прозвучало двусмысленно. Ральф посмотрел мимо него в комнату. Его взгляд остановился на помятой постели. Конечно, Барбара должна была предложить Фернану переночевать в Уэстхилле; после нового снегопада накануне вечером она не могла потребовать от него отправиться в полной темноте в обратный путь. Но он задавался вопросом, почему этот мужчина в середине дня все еще был здесь, почему он и Барбара находились в этой маленькой спальне. Что-то темное и мрачное пробудилось в нем — предположение, которое он сразу стал отчаянно от себя гнать. Этого не может быть, это абсурд… У него болели замерзшие ноги. Ральф очень хотел принять горячий душ, расслабиться и лечь спать.
— Фернан, мне хотелось бы поговорить с Ральфом наедине, — сказала Барбара.
Тот не сдвинулся с места.
— Я тоже хотел бы при этом присутствовать, — ответил он.
«Ну это уже слишком», — подумал Ральф, выходя из летаргии. Этот человек ведет себя бесцеремонно. Он принес Барбаре еду, но у него нет права вести себя как хозяин дома.
— Вы же слышали, что сказала моя жена, — ответил Ральф. Он сам услышал, насколько резко звучит его голос. — Это очень любезно с вашей стороны, что вы принесли продукты. Но, я полагаю, сейчас вам следует уйти.
Фернан опять улыбнулся.
— Не думаю, что ваша жена действительно хочет, чтобы я ушел.
— Ошибаешься, я этого хочу, — возразила Барбара. — Я хочу, чтобы ты исчез, и немедленно.
— Тебе будет немного тревожно на душе… Потому что неожиданно вернулся твой супруг… Насколько я помню, до этого ты устроила большой шум, уверяя меня, что все ему расскажешь. Я очень хотел бы услышать твое признание и с нетерпением жду твоих уверток и объяснений. В конце концов, ты уже поднаторела в защите недостойных поступков, фрау адвокат…
Ральф поднялся на последнюю ступеньку.
— Убирайтесь! — тихо произнес он. — Убирайтесь немедленно. Я не знаю, что здесь произошло, но обязательно выясню это. Если вы нанесли вред моей жене, то вам придется отвечать перед судом, это я вам обещаю.
На сей раз он схватил руку Фернана. Тот посмотрел на руку, которая вцепилась в него.
— Отпустите меня, — сказал он так же тихо, как Ральф. — Немедленно уберите вашу руку.
Тот не отреагировал на его требование.
— Сейчас вы пойдете вниз и покинете дом.
— Я сказал вам отпустить мою руку, — повторил Фернан.
Ральф знал, что физически уступает этому мужчине, но исключал, что дело может дойти до рукоприкладства. Все проблемы решались в устной форме или в ходе судебных разбирательств. Кулачные драки не имели отношения к его образу жизни, к его манере общения с другими людьми.
Поэтому он совершенно не был готов к тому, что произошло дальше.
Фернан одним резким движением вырвался от него и одновременно выбросил вперед другую руку. Кулак пришелся Ральфу в грудь. Тот качнулся назад и ухватился за лестничные перила.
Он слышал, как Барбара закричала: «Нет! Ральф!»
Потом мощный кулак настиг его во второй раз, опять ударив в грудь; у Ральфа перехватило дыхание, и он потерял равновесие. Ноги ушли в пустоту. Он упал назад и покатился вниз по лестнице. Несколько раз ударился головой о жесткие края ступеней, — и вокруг него наступила ночь. Теряя сознание, Ральф еще раз услышал крик Барбары…
Была половина первого, когда Лора приехала в Дейл-Ли. У нее было чувство, что она больше никогда в жизни не сможет сделать ни одного шага, — но Лора знала, что впереди ее ждет самый тяжелый отрезок пути. Длинная и крутая дорога наверх, в Уэстхилл. Слишком крутая для нее…
«Мне нужно чуть передохнуть, — подумала она. — Совсем чуть-чуть — и тогда я смогу одолеть ее… В семьдесят лет силы уже не те».
Деревня, заваленная снегом, казалась спящей. На крышах лежали толстые белые шапки, и было ощущение, что они вот-вот провалятся под их тяжестью. Дейл-Ли, в дождливые дни казавшийся мрачным и серым, теперь стал на редкость красивым. Он напоминал сказочную деревушку, сошедшую с рождественского детского календаря. Не хватало только золотых блесток и розовощекого Санта-Клауса, который на санях, запряженных оленями, сворачивает за угол…
Всю дорогу от Аскригга до Дейл-Ли Лоре пришлось идти пешком, так как в воскресенье автобусы не ходили. К счастью, проселочная дорога была большей частью расчищена, так что она добралась без особых проблем. Однако дальше все будет не так просто. Вверх до Уэстхилла ей придется пробираться через высокий снег, при этом Лора все-таки уже здорово устала…
Она дошла по деревенской улице до магазина Синтии. Тот практически всегда был открыт, в том числе в выходные и праздничные дни. Даже если магазин официально не работал, каждый всегда мог зайти сюда — ибо Синтия вечно сплетничала с другими жителями. Ее свело бы с ума, если б она целые дни проводила в уединении, задрав ноги вверх и не имея никакой возможности услышать от захожего покупателя, что нового произошло в их деревне.
Дверь магазина и сейчас открылась под мелодичный звон колокольчика. Лора вошла и сразу опустилась на один из стульев, всегда стоявших здесь наготове для людей, которым было тяжело стоять во время продолжительных бесед с хозяйкой магазина.
— Уф! — выдохнула она и усталым движением стянула с головы вязаную шапку. — Это был долгий путь!
Синтия выплыла из угла, где стояла, склонившись над ящиком и перекладывая какие-то вещи.
— Лора! — воскликнула она удивленно. — Как ты здесь оказалась?
— Я вчера приехала из Лондона и ночевала в Лейберне, — объяснила Лора, все еще тяжело дыша. — Мне нужно в Уэстхилл.
— Сейчас ты туда не доберешься, — сразу ответила Синтия, — это исключено. Ферму совершенно занесло. Ты просто не сможешь пройти.
— Ничего. Мне лишь нужно немного отдохнуть. Синтия, ты не могла бы сделать мне чаю?
— Я как раз только что его заварила… Боже мой, да ты просто не от мира сего! — Синтия пошла в соседнее помещение и вернулась с чашкой и чайником. — Ты совсем запыхалась… Что, шла пешком от Аскригга?
Лора лишь кивнула. Она пила чай большими глотками. Правда, при этом обожгла себе язык, — зато чувствовала, как к ней постепенно возвращаются жизненные силы.
— Мне надо в Уэстхилл, чтобы проверить, всё ли там в порядке. Барбара — та, кто снял дом, как-то странно говорила по телефону.
— Когда ты с ней говорила?.. Сейчас она, конечно, говорит странно. Она беспокоится за своего мужа. Он ушел вчера утром, чтобы купить продукты, и она больше о нем ничего не знает. Естественно, она ужасно волнуется.
— Я разговаривала с ней вчера рано утром. Тогда у нее еще не было оснований беспокоиться. Ее муж наверняка еще не ушел.
— Она могла волноваться уже хотя бы потому, что он собирался в путь… Бог мой, Лора, ты специально приехала из Чатема, потому что Барбара как-то странно говорила по телефону?
Лора проигнорировала ее вопрос. Что эти люди могли знать? Она уже привыкла к тому, что все только качают головой, глядя на ее поступки.
— Муж Барбары все еще не вернулся? — спросила она вместо ответа.
— Не знаю. — В тоне Синтии чувствовалась озабоченность. — Я уже дважды звонила в Уэстхилл, но никто не ответил.
— Никто не ответил? — Лора отставила свой чай. — Но этого не может быть!
— Боюсь, Барбара отправилась на поиски своего мужа. А это значит, что оба сейчас где-то блуждают. Я настоятельно советовала ей в любом случае оставаться дома. Но… она очень нервничала. Может, и не выдержала…
— Могу я еще раз попробовать?
— Пожалуйста! — Синтия кивнула на телефон, который стоял на прилавке. — Если ты считаешь, что тебе больше повезет…
Лора набрала номер и стала ждать. Кажется, прошла целая вечность.
На другом конце провода никто не брал трубку.
— Не понимаю, в чем дело, — сказала она.
— Если они завтра не объявятся, их придется искать, — ввернула Синтия.
Лора опять села на стул. Ее ноги обмякли. Она чувствовала себя такой измученной… Какая досада, что ты уже немолода! Все приходится делать через силу.
— Я допью чай и отдохну примерно четверть часа, — сказала Лора, — а потом пойду.
— Это безумие, Лора. Даже более молодому и более крепкому человеку было бы невероятно тяжело подниматься наверх. А ты и так уже на пределе сил… Я уверена, что ты сможешь одолеть в лучшем случае полпути. Оставайся. Переночуешь у меня.
— Синтия, я приехала из Чатема в Йоркшир не для того, чтобы здесь, в Дейл-Ли, лечь в постель, — ответила Лора. В ее голосе звучала решимость, которой Синтия прежде в ней никогда не замечала. — Мне нужно в Уэстхилл. Я хочу в Уэстхилл! И я это сделаю!
— Ты же упадешь замертво!
Лора ничего не ответила. Казалось, она полностью сосредоточилась на чае — и на чем-то своем, что скрывалось у нее внутри и что должно было придать ей силы.
Синтия сделала беспомощное движение рукой. Что ей делать? Ох уж эти старые упрямцы, вечно переоценивающие свои возможности и всегда настаивающие на своем, даже если все против них и может причинить им вред… Да, старческое упрямство, вот как это называется. У Синтии были такие же проблемы с ее матерью, и она знала всех пожилых мужчин и женщин в деревне.
Тем не менее упрямство Лоры удивило ее. Она никогда не настаивала на своем, если кто-то возражал против этого. По мнению Синтии, Лора не умела ни на чем настаивать. Она была листком на ветру, женщиной, которая была настолько зависима от мнения других, что никогда точно не знала, чего сама хотела, не говоря уже о том, чтобы решиться осуществить хоть что-то. Всегда спрашивала: «Как ты думаешь? Как ты считаешь? Как ты полагаешь?» И когда люди говорили ей, что они по этому поводу думают, считают или полагают, она втягивала голову в плечи и отвечала: «Да, вы правы!» И сразу же отказывалась от всех своих намерений.
Это было вообще не в ее духе — совершать что-то совершенно неадекватное и не прислушиваться, если ей советовали от этого отказаться. Сейчас же она ни разу не обратилась к Синтии за советом. И это было уж совсем на нее не похоже. Лору вовсе не интересовало, что думает Синтия. Она сидела и пила чай, наедине со своими мыслями и с соответствующим выражением лица… Да, Синтии казалось, будто в Лоре сейчас содержалась вся непреклонность мира. Синтия могла говорить что угодно, вся деревня могла говорить что угодно, любой мог постучать ее по лбу — но Лора Селли допьет свой чай и отправится в Уэстхилл.
Это было странно и ужасающе. Что-то пошатнулось в картине мира Синтии. Если Лора перестала быть Лорой — на что тогда вообще еще можно положиться?
В самом начале второго на прилавке Синтии зазвонил телефон. Когда она поняла, что Лору бесполезно убеждать, вновь занялась раскладкой продуктов по полкам. Лора даже немного вздремнула, сидя на стуле, чтобы вновь набраться сил. Она вздрогнула, когда затрещал телефон, и растерянно огляделась.
— Иду, — крикнула Синтия. Сняла трубку. — Алло? — Некоторое время она молчала. — Кто? Ах, Лилиан!.. Я вас сразу не узнала. У вас странный голос…
При упоминании имени «Лилиан» взгляд Лоры сразу просветлел и ожил. Встав, она спросила:
— Лилиан Ли?
Синтия, кивнув, снова замолчала, прислушиваясь к трубке, потом сказала:
— Лилиан, успокойтесь же! Что случилось? Фернан опять… Его нет дома?.. Где… Ах! Когда?.. Вчера вечером?.. Да, конечно, он наверняка там переночевал… Но он ведь никогда не звонит, таков уж он… Честно говоря, меня это беспокоит. Я думала, что Барбара отправилась искать своего мужа, но Фернан этого никогда не допустил бы… Да, это действительно странно. Мы тоже никому не можем дозвониться… Да, представьте себе, Лора Селли здесь… Да… Она хочет идти в Уэстхилл… Я тоже точно не знаю, но, думаю, она уверена в том, что дома больше нет, или что-то в этом роде… — Синтия рассмеялась.
— Что случилось? — спросила Лора.
— Лилиан, с ним все будет в порядке, — сказала Синтия успокаивающим тоном. — Знаете, что я думаю? Барбара убедила его пойти вместе с ней на поиски ее мужа… Что?.. Нет, вам не нужно беспокоиться — Фернан знает местность как свои пять пальцев. Я бы волновалась только в том случае, если б знала, что Барбара отправилась одна… Конечно. Если кто-то сюда позвонит, я сразу сообщу… Да. Конечно. Не волнуйтесь. Пока, Лилиан!
Синтия положила трубку.
— Боже мой! — воскликнула она. — Лилиан вся на взводе! Опять ревет, потому что не знает, куда делся Фернан… Да она должна радоваться, что его нет дома! Так у нее, по крайней мере, будет время, чтобы залечить свой последний синяк под глазом.
— Фернан в Уэстхилле? — встревоженно спросила Лора.
— Он отправился туда вчера вечером. В определенной степени это моя вина, поскольку я рассказала Лилиан, что у этих двоих не осталось никакой еды. И тогда Фернан решил непременно отнести им что-то — по крайней мере, Барбаре, потому что Ральф уже ушел. Я должна сказать, что меня это продолжает тревожить… — Синтия изобразила довольное лицо. — Моя мать всегда утверждала, что в любом человеке есть что-то хорошее. Теперь я вижу, насколько она права… Ты когда-нибудь думала, что Фернан Ли такой услужливый?
— И он до сих пор не вернулся?
— Ну да, — Синтия лукаво улыбнулась. — Я, конечно, не хотела говорить об этом Лилиан, но ему наверняка приятно побыть рядом с симпатичной Барбарой. Не то что я думаю… э-э-э, что они занимаются чем-то недостойным, но Фернан явно не торопится возвращаться домой к своей робкой женушке.
— Лилиан тоже когда-то была очень симпатичной, — напомнила Лора.
— Да, но теперь она — лишь тень ее самой. В любом случае, я думаю, Фернан определенно западет на эту Барбару.
— Но они ведь могли подойти к телефону, — предположила Лора.
Теперь она казалась очень напряженной и еще больше взволнованной. Синтия размышляла, что же с ней все-таки проиходит.
— Я сказала Лилиан, что, возможно, они отправились искать мужа Барбары, — продолжила хозяйка магазина. — В этом случае с Барбарой точно ничего не случится. Если Фернан с ней, можно совершенно не тревожиться.
— У меня очень неприятное чувство, — прошептала Лора; было ощущение, что она сейчас расплачется.
— Из-за Фернана? Он точно ничего не сделает Барбаре! Это он при Лилиан иногда теряет самообладание — но в отношении чужих людей… Я не могу себе это представить.
Лора сделала пару шагов взад и вперед, сжав руки вместе. Когда она только пришла в магазин, у нее были красные от мороза щеки. Теперь же ее лицо было мертвенно-бледным.
— Лора… — сказала Синтия, пытаясь успокоить ее.
Та взяла свою вязаную шапку и решительно натянула ее на голову.
— Я пойду. Немедленно отправляюсь в Уэстхилл!
— Ты совсем сошла с ума! Скажи мне хотя бы, ради бога, зачем?
— Это длинная история, — ответила Лора, — и очень старая. — Она надела перчатки и намотала на шею шарф. — Спасибо за чай, Синтия. Я заплачу за него в другой раз.
— Это бесплатно… Лора, если ты сейчас пойдешь, то следующего раза может и не быть!
Но Лора уже ее не слушала. Она открыла дверь магазина, и колокольчик снова приветливо зазвонил. Синтия посмотрела ей вслед, наблюдая, как она шагает по сельской дороге. Даже отсюда была видна ее решительность. Прежде Лора никогда не держала голову так высоко, никогда не расправляла так плечи. Энергичная, одетая во все черное…
— Пожалуй, она действительно справится, — пробормотала Синтия.
— Барбара, — позвал Ральф, с трудом шевеля губами, — я очень хочу пить!
Барбара сидела на стуле, поджав ноги.
— Я могу опять дать тебе только снег, — сказала она, подняв голову.
— Да. Это лучше, чем ничего.
Она подошла к окну, взяла с оконного отлива пригоршню снега и подошла к мужу. Тот лежал на одеяле на полу, испытывая сильную боль, — это было видно по его лицу.
— Как ты? — спросила Барбара.
Ральф попытался улыбнуться, но ему это не удалось.
— Отвратительно. Такое впечатление, что голова вот-вот развалится на части.
Барбара примяла снег на его губах, чтобы тот попал ему в рот.
— У тебя наверняка сотрясение мозга. Падая, ты несколько раз ударился головой. Тебе ни в коем случае нельзя шевелиться.
— Не беспокойся. Я и не смог бы, даже если б захотел.
У нее появилась идея. Они находились в столовой, и у них были чашки и стаканы. Барбара взяла из шкафа под сервантом три больших стакана, снова открыла окно и наполнила их снегом. Потом поставила их под радиатор.
— Ну вот, — сказала она, — сейчас у нас будет настоящая питьевая вода. — Посмотрела в окно. — Я могла бы легко отсюда вылезти…
Ральф сделал протестующее движение рукой.
— Нет. У тебя нет ни пальто, ни сапог, ничего… Ты не доберешься до Дейл-Ли без лыж. И замерзнешь по дороге.
— Этот выродок, — яростно прорычала Барбара, — проклятый выродок!..
Увидев, как Ральф, скорчившись, лежит возле лестницы, в первый момент она была уверена, что он мертв.
— Ты убил его! — закричала она. — Боже мой, ты убил его!
На сей раз Фернан не смог удержать ее. Она как белка сбежала с лестницы и опустилась на колени рядом с Ральфом. Тот лежал на животе, и Барбара осторожно перевернула его. Потом заметила, что он дышит.
— Мы должны немедленно вызвать «Скорую помощь», — сказала она и встала.
Фернан, между тем, тоже спустился по лестнице.
— Какой смысл? — спросил он. — Они все равно сюда не доберутся.
— Доберутся. Они могут использовать снегоуборочную машину. Или вертолет. Что-нибудь придумают…
Барбара побежала в гостиную. Но едва она поднесла трубку к уху, как Фернан, последовавший за ней, вытащил вилку из розетки.
— Нет, — сказал он.
Она пристально посмотрела на него.
— Что значит «нет»? Он может умереть! У него могут быть внутренние повреждения, он…
— И ты думаешь, что я возьму вину за это на себя?
— Да мне сейчас плевать на это! — закричала Барбара.
Он оставался совершенно спокойным.
— А мне — нет. Помоги мне, давай отнесем его в столовую.
— В столовую? Там нет ничего, на что он мог бы лечь. Здесь, в гостиной…
— …стоит телефон. Как раз для тебя. Пойдем! Или ты хочешь, чтобы он остался лежать там, на холодных плитах?
У нее не было иного выбора, как только последовать за ним в коридор. Ральф был без сознания и тихо стонал, когда они подняли его, отнесли в столовую и положили его на пол. Фернан принес шерстяное одеяло, которое бросил Барбаре. Потом вышел из комнаты и запер дверь.
Она соорудила мужу постель, насколько это было возможно, и через некоторое время, показавшееся ей бесконечным, он наконец пришел в себя. А пока Барбара то сыпала проклятьями, то молилась, бегая по комнате, и чувствовала, что в любой момент может потерять рассудок.
Рядом, в гостиной, много раз звонил телефон. Она размышляла, кто бы это мог быть. Конечно, кто-то из родственников. Или Синтия, желающая узнать, вернулся ли Ральф. Или Лилиан, которая, в конце концов, когда-нибудь должна была забеспокоиться о своем муже. Обеим должно было показаться странным, что никто не берет трубку. Но будут ли они сразу обращаться в полицию? А если уже сделали это — сочтет ли полиция нужным пробираться в Уэстхилл, что требовало времени и затрат?
Потом ей в голову пришла другая мысль. Лора едет домой. Вопрос лишь в том, сможет ли она одолеть этот путь. Семидесятилетняя женщина… А даже если доберется до Уэстхилла, означает ли это, что она может оказать даже самую минимальную помощь? Она ничего не сможет сделать с Фернаном. Только лишь станет третьей, попавшей в его ловушку…
«Звонить могла также и Марджори… Она наверняка очень беспокоится за свою сестру».
Барбара зацепилась за вероятность того, что три человека рано или поздно поймут, что в Уэстхилле что-то случилось. Но сколько пройдет времени, пока они начнут что-то предпринимать?
Барбара мало разбиралась в медицине, но внутренний голос подсказывал ей, что Ральфу нужна срочная помощь. Внешне по нему ничего не было заметно, кроме синяков на теле, но бессознательное состояние длилось слишком долго. В ее ушах до сих пор стояли глухие звуки, когда он при падении вновь и вновь ударялся головой о ступени. Как минимум сотрясение мозга… Но у него также мог быть и перелом черепа. В этом случае ему срочно нужно в больницу. Могло начаться кровотечение, которое, если его сразу не остановить, быстро приведет к смерти.
В три часа Ральф все еще не пришел в сознание. Барбара положила немного снега на его лоб в надежде, что холод приведет его в чувство, но он на это не отреагировал. После долгих поисков она наконец нащупала его пульс; он показался ей нормальным. Его дыхание было равномерным. Барбара взвесила все возможности побега, но поняла, что никаких шансов на успех нет. Она много раз звала Фернана, но ответа не последовало. Как это уже было с утра, за несколько часов в доме не раздалось ни одного звука. Можно было предположить, что он ушел; но Барбара уже убедилась в том, что он просто может затаиться.
«Если до пяти часов ничего не изменится, — подумала она, — я вылезу из окна, выбью окно в гостиной и позвоню в полицию».
Сидя за обеденным столом, Барбара смотрела на гору пепла в камине. Кое-где еще мерцали искры. Воспоминания Фрэнсис. Сожжены и уничтожены. Если б она послушала Ральфа и не стала бы все это читать… Или, по крайней мере, ей хватило бы ума сразу спрятать рукопись, после того как стало понятно, что та содержит опасную тайну… Но откуда ей было знать, что история не завершена? Что она получила свое продолжение и после смерти Фрэнсис Грей?
Ничего не прошло, ничего не закончилось. Безнаказанное убийство Виктории требовало расследования. Без этого никто из оставшихся в живых не обретет покой.
В начале пятого Ральф очнулся — и попросил воды. Барбара решила, что муж пребывает в спутанном сознании и едва понимает, кто он и где; но тот сразу сориентировался и вспомнил, что произошло.
— Что, черт возьми, с этим Фернаном Ли? — спросил Ральф, пытаясь сесть, — но со стоном откинулся назад. Его губы были такими же белыми, как и лицо.
Барбара коротко рассказала ему о том, что произошло, сообщила о давнем убийстве Виктории Ли и о том, что Лора с тех пор жила, думая, что может быть привлечена за это к уголовной ответственности и потерять все, что у нее было. Рассказала, что Фернан Ли узнал об этом и использовал эту информацию, шантажируя старую женщину в течение многих лет. Что она вывела его на чистую воду, но поступила достаточно глупо, пригрозив ему полицией.
— Он сейчас в чертовски сложном положении, Ральф, — сказала Барбара. — Мы с тобой являемся для него осведомленными лицами, которые при определенных обстоятельствах могут отправить его в тюрьму. Кроме того, что напал на тебя, он еще несет вину за причиненные тебе тяжкие телесные повреждения. Для него сейчас многое стоит на кону.
— Ты понимаешь, что сейчас сказала? — спросил устало Ральф. — У него, по сути дела, нет иного выбора, кроме как избавиться от нас.
— Однако же он не торопится. Сейчас четыре. Мы заперты здесь уже три часа. Непонятно, что он намерен делать. Когда-то его должна начать искать жена. У Синтии тоже возникнет подозрение, и он это знает. Рядом постоянно звонит телефон. — Она понизила голос. — Кстати, Лора Селли едет домой!
— Почему?
— Она что-то почуяла, когда говорила со мной по телефону, я в этом совершенно уверена. Лора убеждена, что я нашла воспоминания Фрэнсис, о существовании которых она знает и отчаянно ищет их уже много лет. Она ужасно боится, что я заявлю в полицию, если там что-то написано об убийстве.
— Она сюда не доберется, — сказал Ральф. — Но для нее так было бы лучше. Иначе она тоже попадет в западню.
Вскоре после этого он опять уснул. Проснувшись без четверти пять, снова попросил воды. За окном уже стемнело. Барбара зажгла небольшой торшер в углу. Верхний свет она выключила, боясь, что он усилит головную боль Ральфа.
— Я кое-что придумала, — сказала она. — В пять часов хочу попробовать проникнуть с улицы в гостиную и позвонить в полицию.
— Ли этого не позволит.
— Если он еще здесь. Я уже несколько часов не слышу никаких звуков.
— Лучше не рисковать, Барбара, — сказал Ральф. За последние минуты он еще больше побледнел.
Барбара озабоченно посмотрела на него.
— Мне кажется, что тебе становится все хуже.
— Очень тошнит. Боюсь, сейчас начнется рвота.
— Это естественно при сотрясении мозга. Но я… я должна все-таки попытаться добраться до телефона.
Ральфу было тяжело говорить.
— Не нужно… его провоцировать. — Он опять попытался улыбнуться. — Прекрасный отпуск у нас, да?
— Замечательный. Обещаю тебе, Ральф, к твоему пятидесятилетию я подарю тебе что-нибудь безопасное — компьютер или автомобиль…
— На нем можно попасть в аварию.
— Ну не каждый же раз нас будет ждать неудача!
Муж попробовал немного поднять голову. Его лицо исказилось болью. Он выглядел гораздо старше, чем был.
— Ты… с ним спала? — наконец спросил Ральф. — Ведь Фернан Ли… это имел в виду своими намеками?
Не было смысла что-то отрицать. И минимум того, что Барбара могла сейчас сделать для него, это честно во всем признаться.
— Да. И еще никогда в жизни ни за что не испытывала такого стыда.
— Потому что он… проявил себя как негодяй?
— Потому что он всегда им был. И потому что я знала это заранее. И потому что я, тем не менее… не смогла этому противостоять.
Ральф откинул голову назад.
— Почему? — спросил он тяжелым от усталости голосом.
Она подняла обе руки.
— Не знаю.
— И все-таки ты должна знать.
— Это так тяжело…
Барбара откинула волосы назад, почувствовав, что не знает, куда ей деть руки. Ей хотелось, как маленькой девочке, грызть ногти. Она села и положила руки на колени.
— Все, что бы я тебе сейчас ни объяснила, прозвучало бы для тебя как оправдание. Но я не хочу оправдываться. Это случилось. И мне очень жаль.
— Ты в него влюблена?
— В Фернана? После всего, что…
— Я имею в виду… вчера ночью. Был ли такой момент, в который ты… подумала, что любишь его?
— Нет. — Это прозвучало четко и спонтанно. — Нет, такого момента не было.
— Если бы… всего этого не случилось… с книгой Фрэнсис Грей… я имею в виду, если б он не шантажировал Лору, если б сейчас не устроил все это… ты хотела бы с ним остаться?
— Это абсолютно гипотетический вопрос, Ральф. Он тот, кем является. Даже если б не случилось всего этого с Лорой, то остается тот факт, что он пьет и истязает свою жену. Я столкнулась бы с этим как минимум на следующее утро. — Помолчав немного, она добавила: — Я и столкнулась с этим наутро. Тогда я еще не знала всего остального. Но уже тогда спрашивала себя, как я могла это сделать.
— Этого не произошло бы, если б у нас все было в порядке.
— Не знаю. — Теперь Барбара на него не смотрела. — Возможно, все равно произошло бы. Это было… Я потеряла контроль. Мне кажется, это не было в особой степени связано с Фернаном Ли. Могло случиться что угодно. Это…
Она отчаянно искала слова. Как ей было объяснить ему свои ощущения, если она сама еще совершенно не понимала их?
— Было такое ощущение, что во мне что-то разорвалось. Я чувствовала себя как человек, который много лет по-настоящему не жил — а потом совершает что-то ненормальное, абсурдное, что-то запретное, и понимает, что жизнь в нем еще не угасла. Ах, Ральф!.. — Барбара опять встала. — Тебе, наверное, тяжело это слышать. И все же я как будто оправдываюсь… раздуваю простую по сути историю в эпос, чтобы не стоять здесь перед тобой в роли обычной шлюхи… Давай поговорим позже. Когда тебе станет лучше. Когда ты сможешь все обдумать. Тогда мы решим, как быть дальше.
— А ты веришь, что дальше что-то будет?
Она опустилась рядом с ним на колени.
— Давай не сейчас. Пожалуйста, Ральф… Сейчас речь идет лишь о том, как нам выжить. Все остальное будет потом. Хорошо?
Она мягко дотронулась до его щеки. Его глаза были закрыты.
Через десять минут у него началась рвота, и ей пришлось держать его голову. Он стонал от боли.
Барбара поняла, что он не переживет эту ночь, если она ничего не предпримет.
Был уже седьмой час, когда Барбара отважилась оставить Ральфа одного. Она решила-таки проникнуть с улицы в гостиную и позвонить в полицию; но ей пришлось сначала увериться в том, что у него снова не начнется рвота. Он не мог шевелиться без ее помощи и неизбежно задохнулся бы. После того как Ральф в течение двадцати минут не двигался и у него не было рвотных позывов, она решила, что это подходящее время, чтобы попытаться реализовать свой план.
Было очень важно сделать это быстро. Во-первых, поскольку она не могла оставить Ральфа надолго. И во-вторых, потому, что из какого-нибудь темного угла мог выскочить Фернан. Она должна была разбить окно первым же ударом, сразу пробраться в комнату и с быстротой молнии оказаться у телефона.
Барбара огляделась в поисках предмета, которым можно было выбить стекло. Больше всего для этого подошло бы полено, но рядом с камином ничего не нашлось. В шкафах стояли только стаканы и фарфор. Не вытаскивать же для этого стул?
Ее взгляд заскользил по потолку и стенам — и остановился на улыбающемся лице молодой Фрэнсис Грей. Внимание Барбары привлекла тяжелая позолоченная рама. Она взяла портрет в руки. Ее пальцы почувствовали холод и тяжесть металла. Фрэнсис иронично улыбалась.
— Это, пожалуй, подойдет, — пробормотала Барбара.
Она еще раз взглянула на Ральфа. Он дышал ровно; его лицо было совершенно серым, но никаких признаков рвотных позывов, похоже, не было.
— Я сейчас вызову помощь, — прошептала ему Барбара, — не бойся. Все будет хорошо.
Она открыла окно — и в лицо ударил ледяной воздух. Вечернее небо было ясным, кое-где уже мерцали отдельные звезды. Узкий серп луны проливал скудный холодный свет, под которым заснеженные поля вокруг приобретали голубоватый оттенок. Над землей стояла полная тишина, не нарушаемая ни единым звуком, — неповторимое молчание зимней ночи. Красота окружающего ландшафта на мгновение растрогала Барбару, несмотря на весь ужас ее положения. Она глубоко вобрала в себя холод и темноту. Ни разу до этого Барбара не осознавала с такой ясностью, почему Фрэнсис Грей так любила эту землю. В эти страшные минуты она ощутила эту любовь у себя внутри как болезненное притяжение. Ее рука крепче обхватила картину.
— Если только можешь, помоги мне сейчас, — попросила она тихо.
Снег скрипел под ее ногами; он был уже слежавшимся, и от мороза на нем образовалась ледяная корка. Барбара проскользнула вдоль стены дома и оказалась перед окном гостиной. Света в ней не было.
Она посмотрела наверх. В других окнах свет тоже не горел.
«Он ушел, — подумала Барбара. — Я уверена, что он ушел. Дело приняло для него слишком серьезный оборот. Я идиотка, что так долго ждала… Но он рассчитывал именно на это. Что пройдут часы, прежде чем мы что-то предпримем, и что у него будет масса времени, чтобы исчезнуть».
Она отказалась от своего первоначального плана — разбить окно. Ей не нужно было ничего разбивать. Она могла проникнуть в дом через входную дверь.
Барбара пошла дальше, пока не добралась до входной двери. Она нажала на ручку. Конечно, дверь была открыта. Двери здесь никогда не запирают.
Так как у нее не было полной уверенности в том, что Фернана нет где-то поблизости, она не стала зажигать свет, а оставила дверь широко раскрытой, чтобы в прихожую мог попадать бледный лунный свет; потом прошла на ощупь мимо гардероба и чуть было не споткнулась о стоящую на пути обувь. Посмотрела в сторону кухни, дверь в которую была приоткрыта. И там темно.
В гостиной Барбара тоже решила обойтись без света. Она знала, где стоит телефон, поскольку помнила, как накануне вечером сидела рядом с Фернаном на диване, смотрела телевизор и пила вино. С этого момента не прошло еще и двадцати четырех часов, но ей казалось, что минула целая жизнь…
Барбара больно ударилась коленом о стол, но не обратила на это внимания. Потом стала нащупывать телефон — и наконец нашла его. Ее пальцы обхватили трубку…
Вспыхнул свет. Она обернулась. За ее спиной стоял Фернан.
— Так и знал, — сказал он. — Его голос звучал немного вяло. — Знал, что ты когда-нибудь появишься здесь. Ты ждала дольше, чем я думал…
В первый момент ей в голову не пришло ничего другого, как этот дурацкий вопрос:
— Ты еще здесь?
— Как видишь. Ждал тебя там. — Он указал на кресло, которое стояло за ним, рядом с дверью.
Барбара поборола в себе страх и постаралась придать своему голосу жесткость.
— Чего ты хочешь, Фернан? К чему эта игра в кошки-мышки?
— Чего хочешь ты? — спросил он в ответ.
— Позвонить в «Скорую помощь». Моему мужу очень плохо. У него наверняка тяжелое сотрясение мозга, а возможно, даже перелом черепа. Я… — ей трудно было выразить словами то, что она давно поняла в своем сознании, — я думаю, что он умрет, если срочно не приедет врач.
— Да? Он умрет? Ты уверена?
— Фернан, дай мне вызвать врача. Если он умрет, то на твою совесть ляжет убийство. Со всем прочим, что произошло до этого, ты еще можешь более или менее дешево отделаться. Но убийство — это другое дело.
— Допустим. — Похоже, он напряженно размышлял. — Но может получиться так, что ты вызовешь врача, а твой муж тем не менее умрет. И тогда убийство все равно будет на моей совести.
— Умышленное убийство — или нанесение телесных повреждений со смертельным исходом… Я не знаю точно, но в английском уголовном праве тоже, наверное, существует подобное различие. Это сильно влияет на приговор, поверь мне!
— Ах да! Я все время забываю, с кем имею дело. Вы ведь суперумный юрист, миссис Барбара… Успешный адвокат… Ты будешь меня защищать?
— У меня здесь нет допуска, — ответила Барбара дрожащим от нетерпения и волнения голосом.
У нее было чувство, что Фернан не находит разумных аргументов. Доходило ли до него вообще хоть что-то из того, что она говорила? Он такой странный… Сидел здесь несколько часов и ждал ее. Почему он не сбежал?
— Я сейчас же позвоню в «Скорую», — сказала Барбара и взяла трубку.
Фернан сделал два шага и оказался возле нее. Потом схватил ее за запястье и заставил положить трубку на рычаг.
— Нет! — сказал он резко. — Никаких звонков, фрау адвокат! Мы сейчас побеседуем. Твои родители очень небрежно отнеслись к твоему воспитанию, Барбара. Я еще вчера обнаружил, что они не объяснили тебе, что нельзя лезть в дела других людей. Но теперь вижу, что и твои манеры оставляют желать лучшего. Не следует кому-то звонить, если другой человек с тобой разговаривает!
Барбара почувствовала запах алкоголя, исходящий от него.
— Кажется, ты изрядно выпил, — сказала она.
Фернан рассмеялся.
— Да. Разве ты не знала, что я алкоголик? Уверен, что какая-нибудь из многочисленных местных сплетниц тебя уже об этом проинформировала… Ну да, яблоко от яблони недалеко падает. У отца тоже была ненасытная глотка.
— Откуда у тебя спиртное? Здесь ничего не было.
— Я позаботился об этом заранее. В моем рюкзаке была бутылка прекрасного виски. Особого виски. Фрэнсис от него точно не отказалась бы. Она просто не могла удержаться от виски… Но я не хочу сравнивать ее с собой. Фрэнсис никогда не пьянела. Она всегда знала свою меру и никогда не пила больше, чем могла. У нее срабатывал самоконтроль. Как и у тебя. Правда, я иногда спрашиваю себя…
Фернан отпустил ее запястье, но по-прежнему смотрел на нее настороженно. Барбара знала, что нет никакого смысла второй раз хватать трубку.
— Да, иногда я спрашиваю себя, приходила ли она в такой же восторг в постели моего отца, как ты в моей… Это было бы интересно узнать, как ты думаешь? Она ничего об этом не написала в своей книге? Ты ведь ее прочла.
— Не помню. Фернан, я…
— Тебе не нравится эта тема, да? Могу поверить. Здесь рядом лежит твой тяжелораненый муж и, возможно, даже умирает… И тогда тебе придется смириться с тем, что ты в последнюю ночь его жизни обманула его… Нет, я понимаю. Я тоже не хотел бы оказаться в твоей шкуре!
Барбара ничего не ответила. Фернан был слишком пьян, чтобы она могла апеллировать к его благоразумию. И одновременно он не был до такой степени пьян, чтобы превратиться в соперника, которого можно было бы легко одолеть.
«Но он же не убийца, — подумала она. — У него было несколько часов времени, чтобы заставить нас замолчать навсегда, если б он этого захотел. Он не знает, что ему делать. Он сел в лужу и не имеет представления, что будет дальше. Ужасно лишь то, что он обрекает Ральфа на смерть… Это он вполне может сделать. Оставить его лежать там и не обращать на него внимания до тех пор, пока тот не умрет…»
— Я сидел здесь, ждал и наблюдал, как сгущаются сумерки, — сказал Фернан. — Часто сиживал здесь раньше. Я, кажется, уже говорил, что любил приходить в Уэстхилл? Мы сидели здесь вместе: Фрэнсис, Лора и я. Фрэнсис рассказывала тогда разные истории из своей жизни. Но не так, как это часто делают старые люди, — скучно и старомодно, когда слушаешь их только из вежливости. Фрэнсис была веселой и остроумной. В ее рассказах всегда таилась какая-то изюминка. И у нее был невероятный талант самоиронии. Иногда я слушал ее буквально затаив дыхание. Она много пережила, прежде всего в годы женского движения и во время Первой мировой войны. Для меня это был совсем другой мир, который я не знал. Я был в восторге. От рассказов и от этой женщины.
— Я тебя понимаю, — сказала Барбара, — на самом деле. Но, Фернан, мне нужно сейчас обязательно…
— Как женщина она меня, конечно, не привлекала, — продолжал он. — К тому же была уже слишком стара: ей было семьдесят, а мне — двадцать. Но эротика — это не единственная связь между мужчиной и женщиной. Возможно, я испытывал к Фрэнсис более сильные чувства, чем ко многим другим женщинам, с которыми был в интимных отношениях и которые были и моложе, и красивее. Ты можешь себе это представить?
— Ты ее любил.
Он задумчиво посмотрел на нее.
— Да. Думаю, что любил.
«Возможно, — подумала Барбара, — именно сейчас с ним можно как-то справиться».
— Не думаю, — сказала она, — что сегодня Фрэнсис с тобой согласилась бы. С тем, что ты пьешь и что много лет шантажируешь Лору. Она наверняка осудила бы и то, что ты сейчас делаешь с моим мужем…
В лице Фернана проявилось презрение.
— Ах, Барбара! Какой дешевый трюк… Ты думаешь, что обведешь меня вокруг пальца таким элементарным способом? Я ожидал от тебя больше психологического чутья и больше стиля…
— Я сделала попытку.
— Непревзойденную по неуклюжести. Создается впечатление, что тебя совсем не интересует то, что я говорю. Может быть, лишь в той степени, чтобы ты могла с помощью моих высказываний строить козни. В остальном тебе все безразлично.
Ее нервы были на пределе. В ней закипала ярость. Проклятый ублюдок! Он был прав, ее это не интересовало. Пусть он прибережет свои речи для кого-нибудь другого. Барбара поняла, что сейчас разревется — от усталости, от напряжения, от страха.
Она завыла так неожиданно, что Фернан вздрогнул.
— Нет! — закричала она. — Ты прав! Мне плевать, что ты чувствовал к Фрэнсис или к кому-то еще! Все эти размышления о твоем прошлом мне безразличны! Меня тошнит от всех этих сентиментальных признаний, как ты тут сидел и слушал ее… А дальше ты, конечно, начнешь рассказывать о своей тяжелой юности и о том, как было нелегко с матерью, которая так тосковала по родине, и с отцом, который по возрасту годился тебе в деды и чье сердце всю жизнь принадлежало другой женщине! И о том, насколько мрачно все это было, этот Дейлвью, в котором, как я поняла, целые поколения жителей жили в депрессии и страдали алкоголизмом! И что здесь ты искал и нашел свою родину, в Уэстхилле и у Фрэнсис Грей, которая стала для тебя воплощением силы и надежности и дала тебе то, что ты нигде больше не смог получить и за что ты ее любил и нуждался в ней… И еще ты расскажешь мне, что именно поэтому при любых обстоятельствах хотел бы получить Уэстхилл. И что не жадность и не одержимость, а твоя любовь заставляет тебя желать того, что когда-то принадлежало Фрэнсис. И я могу сказать тебе только одно: все это не интересует меня ни в малейшей степени, так как рядом лежит мой муж, мужчина, которого я люблю, и он тяжело ранен, а я хочу, чтобы он выжил! Ты понимаешь? Я хочу, чтобы он жил!
Слезы полились по ее лицу, но Барбара их не замечала. Она плакала навзрыд, пока ее силы не иссякли. И не сопротивлялась, когда Фернан заключил ее в свои объятия.
— Ты понимаешь меня, — прошептал он. — Даже если говоришь, что это тебя не интересует, ты понимаешь меня. После Фрэнсис ты единственный человек, который меня понимает. Ты такая же сильная, как она, Барбара… И очень красивая…
Ей хотелось ему сказать, какой слабой она чувствует себя в этот момент, настолько слабой, что позволила ему себя обнять и уткнуться лицом в его плечо. Он был врагом — и все же достаточно ранимым и противоречивым человеком, чтобы не вызывать в ней ненависть. Ей казалось, что она уже ничего больше не может испытывать — ничего, кроме бесконечного изнеможения.
Фернан снова и снова гладил ее по волосам и шептал ей слова, которые ускользали от ее понимания; но для нее уже не имело какого-либо значения, понимает она что-то или нет. Она хотела только уснуть и когда-нибудь проснуться, чтобы убедиться в том, что это был долгий, сумбурный сон…
Барбара устало подняла голову. Она что-то услышала. Что-то помимо тихого, нежного голоса возле ее уха. Дверь. Шаги.
Она очнулась. Это не было пробуждением, которого она жаждала, или пробуждением, которое избавляет от дурного сна. Сон был реальностью, и она была частью его.
Шаги приблизились. Медленные, неуверенные шаги. Бесконечно тяжелые. Кто-то, облаченный в темную одежду, нетвердой походкой вошел в гостиную.
Лора…
— Лора! — закричала Барбара, и ее тело, тяжело и вяло лежавшее на руках Фернана, резко выпрямилось.
Лора едва держалась на ногах. Шевеля губами, словно хотела что-то сказать, но не в силах произнести ни единого звука, она направилась к креслу, в котором сидел Фернан и ждал Барбару, но было похоже, что у нее едва хватит сил до него дойти. Она могла в любой момент упасть.
Фернан отпустил Барбару и повернулся. У него было такое лицо, будто он увидел привидение.
— Лора! Как вы здесь оказались? Откуда вы?
Лора снова зашевелила посиневшими губами — и опять не смогла вымолвить ни единого слова.
Фернан окончательно пришел в себя. Резким голосом он повторил вопрос:
— Я хочу знать, откуда вы так внезапно появились!
Лора опустилась в кресло, с трудом переводя дыхание. Ее попытки хоть что-то произнести выглядели пугающе.
Фернан теперь стоял спиной к Барбаре, и та мгновенно схватила тяжелую металлическую раму. На сей раз металл не показался ей таким холодным, как сначала, а принял тепло ее рук.
Она не медлила, не ждала, пока сомнения парализуют ее. Это мгновение было ее единственным шансом. Единственным шансом, который был у Ральфа…
Она подняла руки и с размаху нанесла удар. Тяжелая позолоченная рама обрушилась на затылок Фернана. Стекло треснуло. Казалось, что Фернан хочет повернуться к ней, и в течение пары страшных секунд Барбара подумала, что ее удар был слишком слабым, слишком нерешительным, как у Ральфа в тот первый день, когда он хотел разрубить полено в сарае. Но потом Фернан остановился, тихо выдохнул и рухнул навзничь. Как в замедленном режиме, он упал на пол и замер.
Барбара поставила сломанную раму с изображением улыбающейся Фрэнсис Грей рядом с телефоном.
— Лора, — сказала она, — я сейчас же займусь вами. И Ральфом. И еще я должна вызвать врача. Но сначала мне нужно оттащить Фернана в кухню и запереть его там. Вы ведь понимаете, да? Потом я сразу окажусь в вашем распоряжении.
Лора опять зашевелила губами, и после двух неудачных попыток у нее наконец получилось.
— Вы не могли бы сделать мне чашку чая? — попросила она.
