В человеческой культуре нетрудно заметить одно явление – смену мод или стилей, – которое на первый взгляд может показаться мелочью, но на самом деле весьма важно: оно по-своему отражает одну из глубинных и очень интересных составляющих человеческой природы. Взгляните, к примеру, на стили одежды. В магазинах или на показах мод порой можно заметить какие-то тренды или отличия от моделей, представленных там несколько месяцев назад, но разница, как правило, не так уж велика. Однако, если мысленно вернуться на 10 лет назад, отличия окажутся разительными. А по сравнению с тем, что было 20 лет назад, они еще явственнее. С такой временной дистанции стиль двадцатилетней давности может выглядеть теперь смешным и старомодным.
Эти изменения в модах, столь заметные, если взять за единицу отсчета десятилетие, можно охарактеризовать, скажем, как создание более непринужденного и романтичного стиля, или более открыто-сексуального, подчеркивающего особенности тела, или более классического и элегантного, или более затейливого, с рюшечками и оборочками. Можно назвать еще несколько категорий смены стиля, но их число ограничено и сравнительно невелико, к тому же старые стили время от времени возвращаются: такие волны становятся заметны, если изучать развитие моды на примере длительного периода – нескольких десятилетий или столетий. Так, интерес к лаконичным и более классическим нарядам то и дело вспыхивает вновь, с разными интервалами, но с некоторой регулярностью.
Это явление вызывает некоторые интересные вопросы. Может быть, эти изменения отражают нечто большее, чем наше стремление к новому, к другому? Может быть, они свидетельствуют о более глубинных сдвигах в психологии людей, их настроениях? И как вообще происходят эти изменения, так что со временем мы их замечаем? Может быть, их порождает динамика взаимодействий по принципу «сверху вниз», когда отдельные личности, в том числе «законодатели вкусов», инициируют перемены, которые затем постепенно подхватываются массами и распространяются, словно вирус? Или же сами эти законодатели вкусов или мод реагируют на сигналы о грядущих переменах, поступающие от общества в целом, от той социальной силы, что описана в главе 14, и речь идет скорее о динамике типа «снизу вверх»?
Подобные вопросы можно задать и о музыкальных стилях или любых иных формах культуры. Но можно задать их и применительно к меняющимся стилям мышления и теоретизирования, к методикам конструирования доводов, приводимых в научных книгах и статьях. Полвека назад аргументация нередко опиралась на психоанализ и социологию, и авторы часто полагали, что первоочередное влияние на человеческое поведение оказывает среда. Стиль был свободным, эссеистичным и включал множество умозрительных построений.
Сегодня аргументация часто выстраивается вокруг генетики и человеческого мозга и непременно должна быть подкреплена данными исследований и статистикой. Уже само появление цифр на странице придает доводу некоторую дополнительную весомость и убедительность. А к умозрительным рассуждениям относятся с неодобрением. Предложения стали короче, чтобы удобнее было передавать информацию. Но эта смена стиля теоретизирования отнюдь не является чем-то новым. Можно проследить колебания от «гуманитарного» и умозрительного стиля к наукообразному и «статистическому» и обратно с начала XVIII в. до наших дней.
Удивительнее всего в этих сменах стиля мышления то, что диапазон подобных изменений довольно ограничен, что они носят более или менее циклический характер и что они происходят все стремительнее, словно мы наблюдаем постоянное усиление творческой неугомонности человечества, повышение уровня его нервной энергии. Если присмотреться к этому явлению, можно вполне отчетливо увидеть, что такие изменения, казалось бы, поверхностные, на самом деле служат отражением глубинных сдвигов в настроениях и ценностях людей, так что здесь перемены происходят по схеме «снизу вверх». Такое простое явление, как желание носить более свободную одежду, возникшее, например, в Европе 1780-х гг., отражает масштабный психологический сдвиг. В этой области ничего не происходит «просто так». Всплеск интереса к более ярким краскам или к более жесткому звучанию музыки многое говорит о том, что шевелится в коллективном сознании людей, живущих в тот или иной исторический период.
Исследуя данное явление еще глубже, можно сделать следующее открытие: главной движущей силой таких перемен служат новые поколения молодых людей, всегда пытающихся создать нечто соответствующее их опыту восприятия мира, адекватно отражающее их ценности и дух и идущее вразрез с тем, что создавало предыдущее поколение. (Как правило, считается, что смена поколений происходит примерно каждые двадцать два года. При этом те, кто появился на свет в начале или в конце данного интервала, зачастую больше отождествляют себя с предшествующим или с последующим поколением соответственно.)
Сам паттерн изменений, отличающих одно поколение от другого, является частью более масштабного исторического паттерна, охватывающего многие тысячи лет. В рамках этого длительного паттерна определенные общественные реакции и подвижки ценностей повторяются достаточно регулярно. Отсюда можно сделать вывод, что в самой человеческой природе есть нечто такое, что выходит за пределы отдельного индивидуума и задает некую программу, заставляющую нас по каким-то причинам воспроизводить эти паттерны.
Многие из нас интуитивно чувствуют эту правду о поколениях: что у каждого из них есть свои «личностные черты», что молодое поколение обычно порождает массу перемен. Правда, некоторые отрицают само существование данного явления: мы предпочитаем думать, что лично формируем свои мысли и убеждения или что более важную роль играют другие факторы, например социальная принадлежность, пол или национальность. Разумеется, исследование поколенческих закономерностей может быть не очень точным: это предмет тонкий, трудноуловимый. Другие факторы, конечно, тоже имеют значение. Но если мы пристально всмотримся в это явление, то увидим, что оно влияет на нас сильнее, чем нам обычно кажется, и к тому же оно во многих смыслах служит мощнейшим генератором исторических событий самого разного масштаба.
Понимание этого поколенческого феномена может принести и некоторые другие преимущества. В частности, мы могли бы понять, какие силы формировали мировоззрение наших родителей, а затем, в свою очередь, и наше, хотя мы пытались двигаться в ином направлении. Мы могли бы лучше улавливать подспудные перемены во всех сферах общественной жизни, делать более верные прогнозы о том, куда движется мир, угадывать будущие тенденции и видеть роль, которую сами могли бы играть в формировании будущих событий. Это не только наделило бы нас огромными социальными возможностями, но и оказало бы целительное действие: мы бы научились воспринимать происходящее в мире с некоторой отстраненностью и хладнокровной невозмутимостью, возвысившись над хаосом текущих перемен.
Такое понимание можно назвать поколенческой осознанностью. Чтобы ее приобрести, нужно прежде всего разобраться в том глубинном воздействии, которое наша принадлежность к конкретному поколению оказывает на наше мировосприятие. Затем мы должны понять более масштабные поколенческие паттерны, которые во многом формируют историю, и осознать, как наш временной период укладывается в общую схему.