15

Пусть за вами следуют добровольно

Закон непостоянства

Хотя стили руководства людьми меняются по мере того, как меняются времена и эпохи, одна особенность остается неизменной: люди всегда неоднозначно относятся к власть имущим. Они хотят, чтобы ими руководили, но при этом желают ощущать себя свободными; они хотят, чтобы их защищали, хотят наслаждаться процветанием, однако не готовы идти ради этого на жертвы; они преклоняются перед королем и все-таки не прочь его прикончить. Если вы возглавляете группу, ее члены всегда готовы обратиться против вас, как только им покажется, что вы проявили слабость или потерпели неудачу. Не идите на поводу у модных предрассудков, воображая, будто для того, чтобы заручиться поддержкой, вам нужно прикинуться ровней или другом: в таком случае они в вашей силе усомнятся, начнут с подозрением относиться к мотивам вашего поведения и втайне презирать вас. Создание авторитета – это тонкое искусство поддерживать видимость власти, легитимности и справедливости так, чтобы люди могли отождествлять себя с вами как с лидером, который находится у них на службе. Если вы хотите руководить другими, вы должны осваивать это искусство с младых ногтей. А если вы сумеете завоевать доверие, люди будут всегда поддерживать вас как лидера, даже при самых неблагоприятных обстоятельствах.

Проклятие избранности

Субботним утром 14 января 1559 г. англичане всех возрастов и сословий начали собираться на улицах Лондона. На следующий день должна была состояться коронация их нового правителя – двадцатипятилетней Элизабет Тюдор, которая по восшествии на престол станет именоваться королевой Елизаветой I. По традиции новый монарх всегда должен быть во главе церемониальной процессии, шествовавшей по городу. Большинство зевак впервые увидит Елизавету воочию.

Некоторые в толпе испытывали немалую тревогу: Англия находилась в прескверном финансовом положении, правительство погрязло в долгах, повсюду на улицах больших городов просили милостыню нищие, а сельская местность кишмя кишела разбойниками. Но хуже всего было то, что страна совсем недавно пережила настоящую гражданскую войну между католиками и протестантами. Отец Елизаветы, король Генрих VIII, создал англиканскую церковь и всячески пытался превратить Англию в протестантскую страну. Дочь Генриха VIII от первого брака стала в 1553 г. королевой Марией I. Она попыталась вернуть Англию в лоно католичества, учредив в стране нечто вроде инквизиции, за что заслужила прозвище Марии Кровавой. После ее смерти в конце 1558 г. согласно порядку престолонаследия трон должна была занять Елизавета. Но подходящее ли сейчас время для того, чтобы Англией управляла столь юная и неопытная женщина?

Впрочем, другие испытывали на сей счет осторожный оптимизм: подобно большинству англичан, Елизавета была непоколебимой протестанткой, так что наверняка вернула бы страну в лоно англиканской церкви. Но ни оптимисты, ни пессимисты почти ничего не знали о будущей королеве. После того, как Генрих VIII велел казнить по ложному обвинению свою вторую жену Анну Болейн, мать Елизаветы, трехлетнюю принцессу начали передавать от одной мачехи к другой, а при дворе она практически не бывала. Английский народ знал, что у нее было трудное детство и что королева Мария ненавидела ее: в 1554 г. она даже заточила Елизавету в Тауэр (Мария Кровавая намеревалась казнить Елизавету по обвинению в заговоре против королевы, но так и не сумела собрать достаточно доказательств). Как пережитое сказалось на юной Елизавете? Какая она – такая же порывистая и вспыльчивая, как отец, или высокомерная, как ее сводная сестра Мария? На кону стояло будущее страны, и люди изнывали от любопытства: они жаждали узнать о новой королеве побольше.

Для простых англичан эта церемония означала праздник и веселье, и по крайней мере в этом Елизавета их не разочаровала. Зрелище получилось впечатляющее – яркие драпировки на фасадах домов, знамена и вымпелы в каждом окне, музыканты и шуты, шествующие по улицам и вовсю развлекающие публику.

Пошел небольшой снег, и тут на улицах появилась сама будущая королева. Там, где она проходила, толпа стихала. Елизавету несли в открытом паланкине. Она была облачена в великолепное королевское золотое платье и блистала в роскошных драгоценностях. У нее было прелестное лицо с живыми темными глазами. Но по мере того, как процессия двигалась дальше и разнообразные артисты демонстрировали свое искусство в ее честь, англичане увидели то, чего никогда не видели прежде и даже вообразить себе не могли: судя по всему, новой королеве по душе тесное общение с народом и ее глаза наполняются слезами, когда она внимательно выслушивает беднейших лондонцев с их прошениями и благословениями ее начинающемуся царствованию.

Ее манера речи была естественной и даже немного простонародной. Она впитывала в себя нарастающее возбуждение толпы, а ее симпатия к собравшимся на улицах была более чем очевидна. Одна старушка, довольно бедная с виду, протянула ей увядшую веточку розмарина «на счастье», и Елизавета весь день сжимала подарок в руке.

Один из свидетелей происходящего позже писал о Елизавете, превознося ее «непревзойденный дар и манеру покорять сердца людей»:

Все ее способности были в движении, и каждое движение было тщательно продумано. Она смотрела на одного, слушала другого, выносила суждение насчет третьего, к четвертому обращалась с речью, казалось, что ее дух проникает всюду и одновременно столь целостен в ней самой, что невозможно представить, чтобы он был где-то еще. Одним она сочувствует, других хвалит, некоторых благодарит, над четвертыми мило и остроумно подтрунивает… она раздает улыбки, взгляды и милости так безупречно, что вследствие этого люди удваивают выражение своих радостей; и после возвеличивают все до высшей черты, не уставая на все лады расхваливать своего Повелителя».

В тот вечер весь Лондон только и говорил, что об этой церемонии. И в тавернах, и в жилых домах люди обсуждали необычную личность Елизаветы, так воодушевившую всех. Короли и королевы нередко появлялись перед народом, но их появления всегда были обставлены весьма помпезно, к тому же монархи очень старались держаться на расстоянии от простых людей. Они ждали от народа повиновения и преклонения. Но Елизавета, казалось, стремилась завоевать народную любовь, и это покорило всех, кому довелось увидеть ее в тот знаменательный день. По всей стране начали из уст в уста передавать рассказы об этом дне, и волна симпатии к новой королеве постепенно охватывала все больше англичан. Теперь народ питал некоторые надежды на новое царствование.

* * *

Еще до коронации Елизавета сообщила сэру Уильяму Сесилу, что намерена сделать его своим самым доверенным министром. Сесил, 13 годами старше королевы, был одним из ближайших советников Эдуарда VI, сводного брата Елизаветы, формально правившего страной с момента смерти Генриха VIII в 1547 г. до собственной смерти в пятнадцатилетнем возрасте (королем он стал в 9 лет). Сесил знал Елизавету с 14 лет. У них было много общих интересов, к тому же оба были ревностными протестантами. Они часто вели оживленные беседы, и между ними наладилось дружеское взаимопонимание. Во всяком случае Сесил хорошо понимал Елизавету. Чрезвычайно умная и начитанная, она свободно говорила на нескольких языках. Часто они играли в шахматы, и он восхищался терпеливым стилем ее игры и хитроумными ловушками, которые она устраивала его фигурам.

Он знал, что у Елизаветы было трудное детство. Она рано потеряла не только мать, но и самую любимую мачеху – Екатерину Говард (девочке было тогда всего восемь лет). Екатерина, пятая жена Генриха, была двоюродной сестрой Анны Болейн. Король отправил ее на казнь, безосновательно обвинив в супружеской измене. Екатерине отрубили голову. Кроме того, Сесил знал, что несколько месяцев, проведенных Елизаветой в лондонском Тауэре, оказали на нее травмирующее действие – она каждую минуту ожидала, что ее тоже казнят. После всех тяжких испытаний она оставалась необычайно жизнерадостной молодой женщиной, но Сесил знал, что за этим фасадом скрывается человек своенравный, темпераментный, даже коварный.

А еще Сесил был твердо уверен: королевский трон – не для женщин. Королева Мария I стала первой в Англии женщиной на престоле, и ее правление оказалось катастрофическим. Все министры и государственные деятели были мужчинами, и никакая женщина, как полагал Сесил, не смогла бы вести с ними на равных жестокую игру без правил, а ведь надо было еще иметь дело с иностранными дипломатами, тоже сплошь мужчинами. Женщины для этого слишком эмоциональны и переменчивы. Быть может, Елизавета и вправду умна, но ей не хватит стойкости, чтобы царствовать. Поэтому Сесил разработал план: вместе со своими подручными он постепенно перехватит бразды правления. Королева будет высказывать министрам пожелания и рекомендации, но действовать по большей части согласно их советам. И ее надо как можно скорее выдать замуж, желательно за протестанта. А уж тогда ее муж возьмет на себя бремя управления страной и станет фактическим, а может, и официальным королем.

Однако почти с самого начала ее царствования Сесил понял, что его план будет нелегко осуществить. Королева была упряма, и у нее имелись собственные планы. В каком-то смысле это даже вызывало у него невольное восхищение. Уже в первый день своего правления она призвала к себе будущих советников и ясно дала им понять, что она лучше, чем они, осведомлена о финансовом положении страны и что она полна решимости избавить правительство от долгов. Королева назначила Сесила государственным секретарем и каждый день проводила с ним по несколько деловых встреч, практически не давая ему отдохнуть.

В отличие от своего отца, который предоставил министрам распоряжаться всеми государственными делами, чтобы самому спокойно пьянствовать и гоняться за юбками, Елизавета взяла бразды правления в свои руки. Сесила поражало, как много времени она уделяет работе: часто королева трудилась до поздней ночи. Такого же трудолюбия она ожидала от него и от других министров и иногда обходилась с ними весьма сурово. Если его слова или поступки приходились по душе королеве, она расточала улыбки и даже немного кокетничала. Но, если что-то оборачивалось не так, как следовало, или он слишком жарко возражал ей, Елизавета целыми днями не вызывала его к себе, и он возвращался домой, терзаясь тревожными мыслями: может быть, он лишился ее доверия? Иногда она строго смотрела на него или даже отчитывала в громоподобной манере, свойственной ее отцу. Нет, сладить с королевой было бы нелегко, и он постепенно стал замечать, что работает с невиданным усердием, чтобы произвести на нее впечатление.

Поскольку Сесил все же хотел, чтобы власть постепенно перешла к мужчинам, он добился того, чтобы все послания от иностранных правительств первым делом ложились на его стол. По некоторым важным вопросам он намеревался держать королеву в неведении. Но однажды Елизавета узнала об этом и распорядилась, чтобы вся дипломатическая переписка шла исключительно через нее. Это была своего рода шахматная партия, и она просчитывала варианты на гораздо большее число ходов вперед, чем он. Рассердившись, Сесил обвинил ее в том, что она мешает его работе, но королева стояла на своем и ответила весьма логично: в отличие от него, она говорит и читает на всех основных европейских языках и понимает их нюансы, так что для всех будет лучше, если она станет лично заниматься дипломатическими делами и извещать министров о состоянии иностранных дел. Спорить было бессмысленно, и вскоре он понял: Елизавета великолепно справляется с перепиской и очень умело проводит встречи с дипломатами.

Его сопротивление постепенно ослабело. Пусть Елизавета останется реальной правительницей страны, по крайней мере в течение первых нескольких лет своего царствования. Но потом она непременно выйдет замуж и произведет на свет столь необходимого Англии наследника, а ее муж станет править сам. Ведь это так неестественно – королева, которая упорно не вступает в брак. По слухам, она поведала некоторым своим друзьям, что не намерена выходить замуж и вообще испытывает ужас перед браком, насмотревшись на семейную жизнь отца. Но, Сесил не воспринимал это всерьез. Она твердит всем, что для нее самое важное – благо Англии. Но если у королевы не будет наследника, который должен занять престол после ее смерти, это означает риск гражданской войны в будущем. Она должна понимать, насколько это логично.

Цель Сесила была проста: уговорить королеву выйти замуж за подходящего иностранного принца, чтобы создать союз, который пойдет на пользу Англии в ее нынешнем ослабленном состоянии. Желательно, чтобы этот принц был еще и протестантом. Впрочем, Сесил одобрил бы любой выбор королевы, лишь бы она не избрала в мужья фанатичного католика. Французы пытались соблазнить ее браком со своим четырнадцатилетним королем Карлом IX, а Габсбурги всячески стремились сосватать ей эрцгерцога Карла Австрийского. Но Сесил больше всего опасался, как бы Елизавета не решила вступить в брак с единственным мужчиной, которого она действительно полюбила, – с Робертом Дадли, графом Лестерским, человеком намного ниже королевы по статусу: такой брак породил бы при дворе всевозможные волнения и интриги.

Посланцы разных стран, являвшиеся ко двору, предлагали своих кандидатов. Временами казалось, что Елизавета склоняется к какому-то варианту, но затем она быстро охладевала и начинала склоняться к другому: это повторялось неоднократно. Если испанцы внезапно начинали сеять смуту на континенте, она затевала переговоры о браке с французами, чтобы испанский король Филипп II испугался возможного союза между Францией и Англией и прекратил свои выходки. Или же она намекала, что не прочь сочетаться браком с эрцгерцогом Карлом Австрийским, тем самым вселяя страх и во французов, и в испанцев. Эту игру она вела год за годом. Сесилу она признавалась, что вовсе не горит желанием сделаться чьей-либо супругой. Но всякий раз, когда парламент грозился урезать выплачиваемое ей содержание, если она не даст обещание вступить в брак, Елизавета смягчалась и вступала в переговоры с кем-нибудь из претендентов на ее руку. Впрочем, как только парламент снова начинал выделять ей финансирование, она отыскивала какой-нибудь предлог для того, чтобы прекратить это обсуждение: принц (король, эрцгерцог) слишком юн, или слишком рьяный католик, или не в ее вкусе, или слишком женственен и т. д. и т. п. Даже Дадли не мог одолеть ее решимости и добиться, чтобы она вышла за него замуж.

Так прошло несколько лет. Досада и раздражение Сесила росли. Он наконец осознал, какую игру ведет королева. Конечно, вельможа ничего не мог с этим поделать, но со временем он понял: по-видимому, королева Елизавета I – куда более способный правитель, чем большинство иностранных монархов. Она так строго относилась к государственным расходам, что правительство уже не сидело в долгах. Испания и Франция губили себя бесконечными войнами, но Елизавета благоразумно не допускала Англию до боевых конфликтов, и вскоре страна начала процветать. Будучи сама протестанткой, она хорошо обращалась с английскими католиками, и озлобленность, сохранявшаяся в стране после религиозных войн, теперь по большей части выветрилась. «Никогда еще не рождалась столь умная женщина, как королева Елизавета», – напишет Сесил позже. В конце концов он отказался от идеи выдать ее замуж, да и сама страна постепенно привыкла к представлению о «королеве-деве», символически обвенчанной со всеми своими подданными.

Впрочем, на протяжении многих лет один вопрос подтачивал симпатию народа к королеве и даже заставлял Сесила сомневаться в ее компетентности. Речь идет о судьбе Марии, королевы Шотландии, двоюродной сестры Елизаветы. Мария была ревностной католичкой, хотя население Шотландии было по большей части протестантским. Мария стояла первой в очереди на английский престол, и многие католики полагали даже, что именно Мария – законная королева Англии. Впрочем, шотландцы презирали Марию за ее религиозные чувства, за внебрачные связи, за ее явное соучастие в убийстве собственного мужа, лорда Дарнли. В 1567 г. ее вынудили отказаться от шотландского престола в пользу своего малолетнего сына, который теперь именовался Яковом VI. Ее заточили в темницу, но год спустя она сумела выбраться на свободу и бежала в Англию, отдав себя в руки царственной кузины.

У Елизаветы имелись все основания презирать Марию и отправить ее обратно в Шотландию. Та была ее полной противоположностью: себялюбивая, взбалмошная, безнравственная. Будучи рьяной католичкой, она стала бы центром притяжения для тех сил в Англии и за границей, которые желали низложить Елизавету и возвести на трон католика. Марии явно не следовало доверять. Однако, к немалому ужасу Сесила, советников королевы и английского народа, Елизавета позволила Марии остаться в Англии под сравнительно мягким домашним арестом. Казалось, с политической точки зрения это совершенно бессмысленно. Шотландцы пришли в ярость. Отношения между двумя странами оказались под угрозой.

Мария принялась тайно плести заговор против Елизаветы, и со всех сторон послышались голоса, призывающие казнить изменницу. Но Елизавета почему-то отказывалась сделать этот шаг, казавшийся таким разумным. Может быть, в ней говорила кровь – один Тюдор заступался за другого? А может быть, она опасалась создавать прецедент казни королевы, страшась, как бы ее саму не постигла такая же участь? В любом случае из-за такого поведения она выглядела слабой и эгоистичной. Создавалось впечатление, что главное для нее – заступиться за другую королеву.

В 1586 г. Мария вместе с другими заговорщиками разработала невероятно дерзкий план: предполагалось убить Елизавету, после чего Мария станет английской королевой сама. Ей тайно оказывали поддержку папа римский и испанцы, и теперь имелись неопровержимые доказательства ее участия в заговоре. Это привело народ в страшное возмущение: легко было себе представить кровавую гражданскую войну, которая разразится, если этот замысел начнут осуществлять. На сей раз давление, оказываемое на Елизавету, было слишком сильным: да, Мария – бывшая королева, но ее надлежит казнить. Однако Елизавета и теперь медлила.

Суд приговорил Марию к смертной казни, но Елизавета никак не могла заставить себя подписать приговор. И Сесилу, и другим придворным деятелям, видевшим королеву ежедневно, казалось, что она еще никогда не пребывала в таком смятении. Наконец, уже в феврале следующего года, она уступила давлению окружающих и подписала смертный приговор. На другой день Марии отрубили голову. Страна возликовала, а Сесил и его собратья-министры вздохнули с облегчением. Они полагали, что теперь уже больше никто не станет плести заговоры против Елизаветы, а значит, уже не так важно, что у нее нет наследника. Хотя она вела себя в этой ситуации не очень разумно, английский народ быстро простил ее. Она доказала, что ставит благополучие страны выше личных соображений, а ее нерешительность касательно финального решения лишь сделала королеву еще более героической фигурой в глазах англичан.

* * *

Испанский король Филипп II был знаком с Елизаветой много лет – ведь он некогда состоял в браке с ее сводной сестрой, королевой Марией I. Когда Мария заточила Елизавету в лондонский Тауэр, Филипп сумел убедить ее сжалиться и выпустить узницу. Он считал юную Елизавету очень милой особой и восхищался ее умом. Но с годами он начал бояться и презирать ее. Она была главным препятствием на пути к его цели – вернуть господство католической церкви, и ее нужно было укротить. По его представлениям, она даже не была законным правителем Англии. Испанский монарх принялся исподтишка наводнять Англию иезуитскими священниками, которым надлежало распространять в стране католическую веру и тайно подстрекать народ к восстанию. Он укрепил свой флот, втайне готовя так называемый Поход против Англии – массированное вторжение, которое должно было поставить страну на колени и вернуть ее в лоно католической церкви. Казнь Марии, королевы Шотландии, стала последней каплей: он решил, что пришло время начать вторжение.

Филипп был полностью уверен в успехе своего похода. За прошедшие годы он неплохо изучил свою великую соперницу. Она была хитроумна и изобретательна, однако у нее имелся один недостаток, перечеркивающий все преимущества: она была женщиной, а значит, в военачальники она не годилась. Более того, казалось, что ее страшат вооруженные конфликты: она всегда прибегала к переговорам, отыскивая способы избежать кровопролития. Елизавета никогда особо не интересовалась своими вооруженными силами. Английский флот был относительно невелик, и корабли в нем были совсем не такими большими и мощными, как прославленные испанские галеоны. Сухопутная армия Англии была лишь жалким подобием испанской. К тому же в распоряжении Филиппа имелось золото, поступавшее из Нового Света, так что никаких трудностей с финансированием этой затеи не предвиделось.

Он намечал вторжение на лето 1587 г., но как раз в этом году сэр Фрэнсис Дрейк совершил рейд вдоль побережья Испании и уничтожил множество испанских кораблей, стоявших в гавани близ Кадиса, захватив при этом огромное количество золота. Филипп отложил поход на следующий год. Расходы все увеличивались – требовалось и продолжать кормить армию, и строить новые галеоны.

Филипп лично контролировал исполнение всех деталей плана. Он предполагал отправить к берегам Англии непобедимую армаду примерно из 130 кораблей, на борту которых будет свыше 30 000 человек. Они с легкостью разгромят английский флот, соединятся с еще более крупным испанским контингентом, базирующимся в Нидерландах, пересекут Ла-Манш, прокатятся по югу Англии и войдут в Лондон, где захватят королеву и отдадут под суд за казнь Марии Шотландской. После этого Филипп возведет на английский престол собственную дочь.

В мае 1588 г. армада наконец отплыла от берегов Испании. В начале июля испанский флот уже совершал маневры близ юго-западного побережья Англии. Испанские галеоны довели до совершенства особую форму ведения боевых действий на море: пользуясь преимуществами в размерах, галеон сближался с неприятельским кораблем, после чего с легкостью брал его на абордаж и заполонял целой толпой солдат. Но испанцам никогда не доводилось сражаться с английскими кораблями, гораздо более компактными и маневренными, оснащенными дальнобойными пушками, – к тому же дело происходило в водах значительно менее спокойных, нежели привычные испанцам средиземноморские. Испанским кораблям пришлось нелегко.

27 июля Непобедимая армада встала на якорь в Кале, всего в нескольких милях от тех мест, где ее поджидали сухопутные части испанской армии. Среди ночи англичане отправили пять брандеров («кораблей-поджигателей» без экипажа, с грузом пылающих дров и смолы) в сторону стоящих на якоре галеонов. С вечера поднялся сильный ветер, и огонь быстро перекидывался с одного корабля на другой. Испанские галеоны попытались перестроиться, уйти подальше в море, но их строй не отличался организованностью, они вскоре рассеялись по значительной территории, и быстроходные английские корабли спокойно расстреливали их из пушек, как охотник стреляет в опустившихся на воду уток. Ветер переменился, и испанцам пришлось отступать на север, в самые бурные области Северного моря. Армада пыталась обогнуть Англию и вернуться в Испанию, но большинство кораблей оказалось при этом потеряно. Погибло свыше 20 000 испанских солдат. Англичане же не потеряли ни одного корабля, а убитых и раненых с их стороны было всего около сотни. Это была одна из самых внушительных побед в военной истории, хотя бы просто по соотношению потерь сторон.

Для Филиппа это был самый унизительный момент в жизни. Он на несколько месяцев затворился в своем дворце, предавшись мрачным размышлениям о случившейся катастрофе. Поход Непобедимой армады оставил Испанию совершеннейшим банкротом, и в последующие годы Англия будет процветать, тогда как Испания скатится во второразрядные державы. Каким-то образом Елизавета сумела перехитрить его. Другим ненавидевшим ее европейским монархам она теперь представлялась неуязвимым правителем, которого следовало по-настоящему бояться. Папа Сикст V, в свое время отлучивший ее от церкви и давший свое благословение на поход Непобедимой армады, теперь восклицал: «Только посмотрите, как хорошо она управляет! Она всего лишь женщина, хозяйка половины острова, но она заставляет Испанию, Францию, Империю – всех бояться себя».

* * *

Теперь в Англии сложился самый настоящий культ Королевы-девы. «Ее священное величество» – вот как ее теперь именовали. Те, кому удавалось хоть краем глаза увидеть, как она скачет верхом по улицам Лондона или проплывает на своей барже по Темзе, считали это почти религиозным переживанием.

Но одна группа оказалась не столь податлива к влиянию ореола власти и обаяния королевы – это было новое поколение молодых людей, заполнявших теперь королевский двор. По их мнению, правительница сильно сдала. Они уважали ее достижения, но видели в ней скорее нечто вроде властной матери. Англия неуклонно крепла, становясь все более могучей силой на международной арене. Эти молодые люди страстно желали прославиться подвигами на поле битвы. Однако Елизавета постоянно отвергала такие порывы. Она отказалась финансировать крупномасштабную военную кампанию, которая должна была покончить с Филиппом, и даже не пожелала помогать французам в их войне с испанцами. Юноши полагали, что она устала править, что пришло время их энергичного мужского поколения, которое и должно вести Англию вперед. Олицетворением этих новых настроений стал Роберт Девере, 2-й граф Эссекс.

Граф Эссекс родился в 1566 г. Это был миловидный и нервный юноша. Он знал, что королева питает слабость к молодым мужчинам, и быстро очаровал правительницу, сделавшись ее новым фаворитом. Она действительно ему нравилась, он даже восхищался ею, но его злило то, что королева вправе распоряжаться его судьбой. Он принялся испытывать ее, прося о знаках благосклонности, как правило, в денежной форме. Она не отказывала ему. Казалось, ей даже доставляет удовольствие баловать его. По мере развития их отношений Эссекс стал все больше проникаться уверенностью, что может манипулировать этой женщиной. Он начал довольно смело критиковать ее в присутствии других придворных, и ему это сходило с рук. Впрочем, и у ее благосклонности были границы: когда он просил о высоких государственных постах для себя и для своих друзей, она отвечала отказом. В таких случаях он неизменно впадал в ярость. Как унизительно зависеть от капризов женщины! Но проходило несколько дней – и он, успокоившись, снова пускал в ход обаяние.

Поскольку к рычагам политической власти его не подпускали, он решил, что его единственный шанс добиться славы – одержать военную победу. Елизавета все-таки позволила ему провести несколько небольших военных вылазок на континент. Эти экспедиции проходили с переменным успехом: граф был храбр, но не отличался стратегическим мышлением. Позже, в 1596 г., он убедил королеву разрешить ему рейд вдоль испанских берегов, подобный тому, который некогда предпринял Дрейк. На сей раз его отвага принесла плоды: кампания оказалась успешной. Для английского народа, опьяненного новым статусом Англии как мощной европейской державы, Эссекс сделался воплощением новообретенной лихости и всеобщим любимцем. Эссексу хотелось поддержать сложившуюся репутацию, и он упрашивал королеву предоставить ему еще одну возможность показать себя в бою. Она не спешила соглашаться. Граф объяснял это влиянием множества врагов, которых он нажил при дворе, всех этих мужчин, которые ему завидовали.

В 1598 г. до королевского двора дошло известие, что шайка ирландских мятежников под предводительством Хью О’Нила, 2-го графа Тиронского, движется по контролируемым Англией областям Ирландии, сея на своем пути хаос и разрушения. Эссекс не замедлил предложить королеве свои услуги: он возглавит войско, которое раздавит графа Тиронского. Он молил, он настаивал, он упорствовал, и в конце концов Елизавета уступила его просьбам. Уверившись в своей власти над королевой, Эссекс потребовал, чтобы ради этой кампании сформировали огромную армию; англичане еще никогда не собирали такого многочисленного войска. Елизавета согласилась и на это. Впервые он почувствовал, что королева по-настоящему ценит его. Как ни странно, в ней было нечто, вызывавшее в нем желание угождать ей. Эссекс выразил ей признательность и пообещал, что справится с этим делом быстро. Он полагал, что ирландская кампания станет для него лишь ступенькой, позволяющей вскарабкаться к вершинам власти.

Но на месте его ждали все трудности. Дело было зимой 1599 г., погода стояла ужасная, а местность, по которой предстояло передвигаться англичанам, оказалась безнадежно болотистой. Гигантское войско, несмотря на все старания Эссекса, попросту не могло продвигаться вперед. А неуловимые ирландцы оказались большими мастерами партизанской войны. Англичане сидели в своих лагерях, не в силах сдвинуться с места, тысячами умирая от болезней. Не меньшее число солдат дезертировало. Эссекс мог только представлять, как его многочисленные придворные недруги говорят обо всем этом за его спиной. Он проникся уверенностью, что королева и некоторые из министров хотят его падения и каким-то хитроумным образом проводят эти планы в жизнь.

Эссексу требовалось снова испытать королеву. Он попросил ее прислать подкрепление. Она согласилась, но приказала ему наконец отыскать графа Тиронского и вступить с ним в бой. Эссекс вдруг почувствовал, что давление на него слишком сильно. Он принялся винить королеву и ее завистливых придворных в том, что они чересчур торопят его. Положение, в котором он находился, казалось ему унизительным. К концу лета он разработал план, который должен был положить конец всем его мытарствам. Эссекс решил вступить в тайные переговоры с графом Тиронским, добиться перемирия, а затем вернуться в Англию и вступить в Лондон во главе своих войск. Он заставит королеву избавиться от его врагов, окопавшихся при дворе, и утвердится в качестве главного советника правительницы. Он будет действовать настойчиво, но с почтением к ее статусу; увидев Эссекса воочию, да еще с его войсками, королева наверняка уступит его требованиям.

Однажды утром после стремительного марш-броска через всю Англию он внезапно объявился в королевской опочивальне. Королеву это застало врасплох. Она увидела его – в военной форме, заляпанной грязью, – и не сразу поняла, зачем он пришел: может быть, он намеревается арестовать ее и устроить переворот? Но она сохранила внешнее хладнокровие. Протянув ему руку для поцелуя, Елизавета сообщила, что об ирландских делах они поговорят чуть позже. Ее спокойствие смутило Эссекса: он ожидал совсем иного. Все-таки она обладала странной властью над ним. Ситуация переменилась: он больше не чувствовал себя хозяином положения. Эссекс согласился отложить разговор до послеполуденного часа. Однако не прошло и нескольких часов, как, к немалому удивлению графа, королевские солдаты схватили его и посадили под домашний арест.

Надеясь, что он сохранил влияние на королеву, и помня о том, как часто она прощала его, Эссекс писал ей послание за посланием, принося извинения за свои действия. Но она не отвечала. Такого еще никогда не случалось. Граф по-настоящему испугался. Наконец, уже в августе 1600 г., она выпустила его на свободу. Полный благодарности за освобождение и уже замышляя возвращение к власти, он попросил королеву лишь об одном: вернуть ему монополию на продажу в Англии сладких вин. Он безнадежно увяз в долгах, а это был его основной источник дохода. Однако, к немалому огорчению графа, она отказала. Он решил, что королева ведет с ним какую-то игру, пытаясь проучить или приручить его. Но нет, этого никогда не будет. Она слишком сильно давила на него, и его терпение истощилось.

Граф Эссекс удалился в свой лондонский дом и вскоре сплотил вокруг себя всех недовольных аристократов Англии. Он обещал, что поведет их на резиденцию королевы и они вместе захватят власть в стране. Он пророчил, что тысячи англичан, по-прежнему обожающих его, с готовностью присоединятся к этому походу, существенно пополнив ряды его войск. В начале февраля 1601 г. он наконец приступил к реальному осуществлению своего плана. К его крайнему огорчению, лондонцы предпочли остаться дома и не обратили на его призывы никакого внимания. Ощутив бессмысленность этой самонадеянной авантюры, его собратья-военные быстро дезертировали. Он, по сути, остался один и был вынужден вернуться домой. Он знал, что теперь ему конец. Но по крайней мере он не сдастся.

В середине того же дня к графу явились солдаты, чтобы его арестовать. Елизавета организовала быстрый судебный процесс, и Эссекса признали виновным в государственной измене. На сей раз королева подписала смертный приговор без всяких колебаний. На суде Эссекс держался крайне вызывающе. Он решил взойти на плаху, отрицая свою вину и отказываясь просить прощения.

Ночью накануне его казни королева отправила к нему своего личного духовника, чтобы тот подготовил его к смерти. Оказавшись наедине с посланцем Елизаветы, передавшим ее последние обращенные к нему слова, Эссекс не выдержал. Ему вспомнились все те минуты, когда он ощущал ее власть над собой, но пытался противиться этой силе, – в том числе и ту сцену в ее спальне, когда она стояла перед ним, такая царственная и самоуверенная. Нахлынувшие воспоминания ошеломили его. Он исповедался священнику в своих преступлениях. В сознании приговоренного предстоящий ему Суд Господень смешивался с величием королевы. Он ощутил всю тяжесть своего предательства. Он так и видел перед собой ее лицо, и это зрелище страшило его.

Эссекс сказал священнику: «Должен сознаться, что я самый ужасный, злокозненный, неблагодарный изменник, каких когда-либо носила земля». Он добавил, что королева совершенно правильно поступает, обрекая его на казнь. Затем он попросил, чтобы эта казнь прошла непублично, дабы не раздражать народ. Напоследок он обратился к Богу с мольбой хранить королеву. Он отправился на смерть с покорностью и тихим достоинством, каких в нем никто никогда прежде не видел и даже не подозревал.

* * *

Интерпретация. Восходя на престол, Елизавета Тюдор отлично понимала, насколько шатко ее положение. В отличие от ее отца и подавляющего большинства прочих английских монархов, никто не доверял ей как правителю, она никому не внушала уважения, не пользовалась ни малейшим авторитетом при дворе. Страна была ослаблена. Королева – слишком молода, у нее не было никакого опыта политической деятельности и даже близости к властным кругам, где она могла бы чему-то научиться. Конечно, сидя на троне, она могла бы добиться, чтобы ей хоть в какой-то степени подчинялись, но такая лояльность недорого стоит и может перемениться при малейшей ее ошибке, при самом незначительном кризисе. Она понимала, что в ближайшие же годы или даже месяцы ее заставят выйти замуж, а ей было хорошо известно, к каким трудностям может привести брак, если она вскорости не произведет на свет наследника мужского пола.

Еще больше осложняло положение то, что Елизавета была честолюбива и исключительно умна; она чувствовала, что вполне способна сама править Англией. У нее имелись четкие представления о том, как разрешить многие проблемы страны и превратить ее в по-настоящему мощную европейскую державу. Так что ее брак принес бы только вред и ей самой, и стране в целом. Скорее всего, ей пришлось бы обвенчаться с каким-нибудь иностранным принцем, который оставался бы верным своей стране. Англия стала бы для него лишь пешкой в континентальных политических играх, а это еще сильнее истощит ресурсы страны. Казалось, что все обстоятельства против нее: как она вообще может надеяться править Англией в одиночку? Она решила, что единственный способ успешно продвигаться вперед состоит для нее в том, чтобы обратить свою слабую и уязвимую позицию себе на пользу, по-своему завоевать доверие народа и придворных, по-своему усилить королевскую власть, так, чтобы в итоге стать гораздо могущественнее любого из былых правителей.

В основе плана Елизаветы лежало следующее рассуждение. Короли и королевы ее эпохи правили, считая, что им вследствие их происхождения и полубожественного статуса полагается очень многое. Они ожидали от подданных абсолютного подчинения и полнейшей лояльности. Чтобы заслужить это, не нужно было ничего делать: сам по себе трон сулил всевозможные привилегии. Но это ощущение, что неотъемлемые привилегии полагаются монарху просто потому, что он занимает престол, имело свои последствия. Конечно, подданные воздавали монарху почести, но их эмоциональная связь с такими властителями была, как правило, неглубока. Английский народ чувствовал, какая пропасть отделяет его от монарха и насколько мало правитель считается с его интересами.

Это ощущение врожденного преимущества ослабляло и политическую эффективность таких монархов. Министры, усмиренные и запуганные правителями наподобие Генриха VIII, тратили все силы на то, чтобы угодить королю и умилостивить его, а не на то, чтобы по-настоящему проявлять свои интеллектуальные и творческие способности. Из-за чувства собственной привилегированности монархи обращали меньше внимания на скучные детали управления страной. Главным средством добывания славы и богатств для аристократии становились завоевательные походы, хотя войны и истощали ресурсы страны. Подобные властители могли отличаться невероятным себялюбием: так, Генрих VIII повелел казнить мать Елизаветы, чтобы жениться на своей любовнице, вовсе не думая о том, каким тираном это деяние выставит его в глазах англичан. Мария, королева Шотландии, организовала убийство своего мужа, чтобы выйти замуж за своего любовника.

Елизавета легко могла бы впасть в то же заблуждение и попросту ожидать верности, которая причиталась ей как монарху. Но она была слишком умна, чтобы попасться в такую ловушку. И она сознательно сделала все наоборот. Елизавета решила, что не поддастся этому ощущению врожденного преимущества, за которым не стоит никаких подлинных заслуг. И что она будет постоянно помнить о шаткости своего реального положения. Она не станет пассивно ожидать верности. Она будет активно и долго зарабатывать необходимое ей доверие своими действиями. Она покажет, что вовсе не эгоистична, что в основе всех ее поступков лежит стремление к благу страны. На этом пути королева будет внимательна, осторожна и неутомима. Она добьется того, чтобы подданные, министры и иностранные соперники воспринимали ее совсем иначе – не как неопытную и слабую женщину, а как авторитетную фигуру, обладающую огромной властью. Существенно укрепляя узы, связывающие ее с министрами и простым народом, она преодолеет переменчивость, свойственную человеческой натуре, и направит всеобщие усилия на то, чтобы перестроить Англию.

Ее первые появления перед английским народом были искусно организованы, чтобы подготовить почву для нового типа правления. Окруженная привычной королевской роскошью, Елизавета добавляла к ней ноту простоты, поэтому казалась народу одновременно и царственной, и способной облегчить его участь. И она не притворялась. В юности в ее руках было так мало власти, что теперь она могла отождествить себя с беднейшей английской поденщицей. Самим своим поведением королева показывала, что она на стороне простого народа, что ей важно, какого он о ней мнения. Она хотела заслужить одобрение подданных. Свою способность к эмпатии она будет использовать на протяжении всего царствования, и узы между нею и ее подданными будут гораздо крепче, чем у правителей прошлого.

Что касается министров, то тут ее задача была деликатнее и труднее. Перед ней оказалась группа жадных до власти мужчин, каждый из которых обладал немалым самолюбием и стремился показать, что и умом, и всем прочим превосходит женщину. Королева зависела от их помощи и доброй воли, без которых она не смогла бы управлять страной. Но, если она будет слишком откровенно показывать свою зависимость от них, они сядут ей на шею. Поэтому с первых же дней царствования Елизавета ясно дала понять: главное для нее – дело; она будет трудиться усерднее, чем все они; она сократит государственные расходы на содержание двора, пожертвовав и собственными доходами; кроме того, вся деятельность правительства будет направлена на то, чтобы вытащить Англию из ямы, в которую страна свалилась. Королева быстро продемонстрировала, что в государственных финансах она понимает больше своих министров и советников. Заодно Елизавета показала, что на переговорах может держаться весьма жестко, что в ее натуре есть и эта сторона. При случае она проявляла и гнев, если ей казалось, что кто-то из министров преследует собственные цели, ставя их выше блага страны. Такие вспышки могли быть устрашающими.

Но обычно она проявляла теплоту и сочувствие, превосходно улавливая настроение своих приближенных. Вскоре они уже сами хотели угождать ей, завоевывать ее одобрение. Если кто-то работал недостаточно усердно или оказывался недостаточно сообразительным, королева становилась с ним холодна и реже допускала его до важных обсуждений, так что каждый подсознательно стремился этого избежать. Все приближенные с уважением относились к тому неоспоримому факту, что она сама жила в соответствии с задаваемыми ею высокими стандартами. Так Елизавета постепенно поставила министров в то же положение, в котором некогда оказалась сама: им требовалось заслужить ее доверие и уважение своими действиями. Теперь вместо клики эгоистичных царедворцев, непрестанно устраивающих заговоры, королева обзавелась настоящей командой, работающей на осуществление ее планов. Вскоре удалось добиться результатов, и они говорили сами за себя.

С помощью этих методов Елизавета добилась доверия, которое ей так требовалось. Но она совершила серьезную ошибку с Марией Шотландской. В Елизавете все-таки развилось некоторое чувство «врожденного преимущества»: она полагала, что в данном случае ей виднее, чем министрам, и личные колебания, мешавшие ей обречь на казнь такую же королеву, как она сама, на время перевесили все прочие соображения. За такую политику она заплатила немалую цену: ощутила, как уважение людей к ней стремительно тает. Это очень мучило ее. Королевой всегда руководили представления о том, что пойдет на благо стране, но сейчас благом для страны стала бы казнь Марии. Получалось, что Елизавета нарушает собственные принципы.

Но она осознала свою оплошность, пусть и не сразу. Она поручила главе своей секретной службы спровоцировать Марию на самый дерзкий заговор, направленный против Елизаветы. Теперь, имея под рукой неопровержимые доказательства вины Марии, она могла сделать шаг, которого так страшилась. В конечном счете то, что она пренебрегла собственными чувствами ради блага страны, по сути, признав свою ошибку, даже усилило доверие к ней англичан. Мало кто из правителей того времени был способен так откликнуться на общественное мнение.

Что касается иностранных соперников, особенно Филиппа II, Елизавета вела себя далеко не наивно и отлично понимала ситуацию. Никакие действия королевы не заставили их уважать ее, и они не перестали плести свои бесконечные заговоры, направленные на то, чтобы сместить ее с престола. Они презирали ее как незамужнюю королеву и как женщину, страшившуюся острых конфликтов и войны. Она не обращала на все это особого внимания, продолжая добиваться важной цели – привести в порядок английские финансы. Но, когда вторжение испанцев в Англию стало неминуемым, Елизавета поняла, что настало время наконец доказать всем, что она – великий стратег, каковым она на самом деле и являлась. Она сыграла на том, что Филипп недооценивал ее изобретательность и жесткость.

Если уж война необходима, она потратит на нее как можно меньше средств и будет вести боевые действия как можно эффективнее. Она вложила немалые суммы в создание самой изощренной шпионской сети в Европе, что позволило ей заранее узнать об испанских планах вторжения, в том числе и о дате отплытия эскадры. Благодаря этому Елизавета смогла начать вербовать и оплачивать армию в последнюю минуту, тем самым сэкономив огромные деньги. Она финансировала рейды Фрэнсиса Дрейка к берегам Испании и нападение на испанские галеоны в море. Это помогло пополнить английскую казну и заодно отложить выход испанской армады, так что Филиппу поход обошелся гораздо дороже.

Когда стало очевидным, что армада отправится в путь уже в ближайшие месяцы, Елизавета быстро укрепила английский флот, заказав строительство маленьких и быстроходных кораблей, которые дешевле было производить в больших количествах и которые лучше всего подходили для плаваний по суровым английским морям. В отличие от Филиппа, она предоставила разработку боевой стратегии своим адмиралам, но поставила им одно условие: они должны сражаться с испанской армадой как можно ближе к берегам Англии. Это сыграло бы на руку англичанам, поскольку испанские галеоны не были приспособлены для бурных северных морей, а английские стали бы биться у родного порога гораздо яростнее. В итоге Испания разорилась и больше не возродила свою былую славу, а Англия, руководимая Елизаветой, становилась все более мощной державой. Но после этой великой победы королева воспротивилась многочисленным призывам пойти войной на Испанию и нанести врагу решающий удар, чтобы его добить. Елизавету не занимали войны ради славы или завоеваний: она считала, что войну можно вести лишь для защиты интересов собственной страны.

После разгрома Непобедимой армады могло показаться, что авторитет Елизаветы незыблем, а доверие к ней уже никогда не поколеблется. Но королева постоянно была начеку. Елизавета понимала, что с годами, добиваясь все новых и новых успехов, она неизбежно столкнется с разрастанием этого опасного ощущения врожденного преимущества, а с ним придет утрата чуткости. Будучи женщиной, правящей страной в одиночку, она не могла позволить себе потерять бдительность. Елизавета по-прежнему прекрасно улавливала настроение своего окружения и чувствовала, что сравнительно молодые мужчины, теперь наводнившие королевский двор, относятся к ней совсем иначе. Они уважали ее просто как фигуру, занимающую престол, но это уважение, по сути, не простиралось дальше. Ей снова придется бороться с мужским самолюбием, однако на сей раз ей уже не придут на помощь очарование молодости и кокетство.

В истории с графом Эссексом целью королевы стало приручение его энергии: Елизавета стремилась направить ее на благо страны, как она уже проделывала это со своими министрами. Она потакала его бесконечным просьбам о денежных подачках и привилегиях, чтобы успокоить его опасения, но, когда речь зашла о том, чтобы предоставить ему политическую власть, королева поставила твердые границы. Пусть докажет свои способности, поднимется на ее уровень, а уж тогда она, может быть, дарует ему такие полномочия. Когда он взрывался раздражением, Елизавета оставалась спокойной и непоколебимой, бессознательно доказывая ему свое превосходство и показывая, что ему следует научиться держать себя в руках. Когда стало очевидно, что приручить его не удастся, она позволила ему достаточно далеко зайти в его интригах, чтобы погубить его репутацию и избавиться от этой паршивой овцы. В ожидании казни за свои преступления Эссекс страшился не столько образа Бога-судии, возникшего в его сознании, сколько образа королевы: ореол ее власти наконец сломил этого самого высокомерного из мужчин, считавшего, что ему все позволено.

Вот что следует понять. Хотя среди нас больше нет могущественных королей и королев, сейчас невиданно возросло количество людей, ведущих себя как коронованные особы. Мы считаем, что нас должны уважать за нашу работу, даже если в действительности мы мало чего добились. Нам кажется, что окружающие должны серьезно относиться к нашим идеям и проектам, как бы они ни были непродуманны и как мало свершений ни было в нашей трудовой биографии. Мы ожидаем, что нам будут помогать продвигаться вверх по карьерной лестнице только потому, что мы искренни и у нас благие намерения. Это современная форма чувства врожденного преимущества, которая отчасти может объясняться тем, что в детстве нас слишком баловали родители, создавая у нас ощущение, что всякий наш поступок замечательно хорош. А отчасти дело может быть в новейших технологиях, которые занимают в нашей жизни огромное место и тоже порождают в нас избалованность. Они наделяют нас колоссальными возможностями, не требуя от нас самих никаких усилий. Мы стали принимать эти возможности как нечто само собой разумеющееся и ожидать, что и в жизни все должно даваться нам так же легко и быстро.

Каковы бы ни были причины, мы все заражены этим ощущением необоснованного преимущества, и его надо воспринимать как самое настоящее проклятие. Оно вынуждает нас игнорировать реальное положение вещей: ведь на самом деле у людей нет никаких оснований доверять нам или уважать нас лишь потому, что мы – вот такие. Оно заставляет нас лениться и удовлетворяться самой расплывчатой идеей, самым приблизительным планом работы. Зачем повышать ставки, напрягаться, пытаясь совершенствоваться, ведь мы и без того замечательные? Из-за этого мы становимся нечуткими и эгоистичными. Ощущение, что другие автоматически обязаны доверять нам и уважать нас, перечеркивает в наших глазах их собственную волю, их способность выносить суждения самостоятельно, а такое пренебрежение выводит людей из себя. Мы обижаем других, хотя, быть может, сами этого не замечаем.

А если мы становимся лидерами, большими или малыми, эффект этого проклятия лишь усугубляется. Сами того не сознавая, мы склонны сидеть сложа руки и ожидать, что люди сами явятся к нам со своей лояльностью и уважением к нашему высокому статусу. Мы сразу ощетиниваемся и занимаем оборонительные позиции, если наши идеи, а следовательно, наш интеллект и мудрость подвергают сомнению, даже когда речь идет о сущих пустяках. Мы ожидаем определенных льгот и привилегий, а если надо пойти на жертвы, нам почему-то кажется, что от нас лично этого не требуется. Если мы допускаем ошибку, в ней всегда виноват кто-то другой, или обстоятельства, или какой-то неуправляемый внутренний демон, который вдруг на мгновение пробудился в нас. А сами мы никогда ни в чем не виноваты.

Мы не отдаем себе отчета, как все это влияет на тех, кем мы руководим, поскольку замечаем лишь их улыбки и кивки одобрения – привычную реакцию на наши слова. Но они видят нас насквозь. Они улавливают ощущение «мне-все-должны», которое мы проецируем вовне, и это постепенно ослабляет их уважение к нам и выводит их из зоны нашего влияния. Не исключено, что наступит переломный момент, когда они ополчатся на нас, и внезапность этого разворота вызовет у нас немалое потрясение.

Подобно Елизавете, мы должны понимать, что находимся в слабой позиции и нужно всеми силами стремиться развить в себе противоположное отношение к миру. Оно состоит в том, что мы ничего не ожидаем от окружающих, от тех, кем мы руководим. Мы не уходим в оборону, мы не сидим сложа руки, мы проявляем постоянную активность: все, что мы получаем от других, – и в первую очередь уважение – мы должны заслужить. Мы должны постоянно доказывать, что чего-то стоим. Мы должны показывать, что наша главная забота не мы сами и не наше чувствительное самолюбие, а благополучие всей группы. Мы должны чутко и с истинным сочувствием относиться к настроению других, но в разумных пределах: с теми, кто, судя по всему, просто желает выдвинуться, мы ведем себя строго и безжалостно. Мы на практике следуем принципам, которые проповедуем: трудимся усерднее всех, в случае необходимости жертвуем собственными интересами, берем на себя ответственность за любые ошибки. И ожидаем, что члены нашей группы последуют нашему примеру и тоже будут завоевывать уважение и доверие реальными делами.

При таком отношении к миру и окружающим мы заметим совсем иной эффект. По мере того как мы будем двигаться людям навстречу, они будут открываться нашему влиянию. Им самим будет хотеться завоевать наше одобрение и уважение. При эмоциональной связи такого рода нам будут легче прощать ошибки и промахи. Энергия группы не станет впустую тратиться на бесконечные подковерные интриги и борьбу самолюбий: она будет направлена на достижение реальных целей и на великие свершения. Добиваясь таких результатов, мы сумеем сформировать вокруг себя ореол авторитета и власти, который, если мы продолжим действовать в том же направлении, со временем будет лишь расширяться. Теперь всему, что мы говорим и делаем, будут придавать особое значение, и наша репутация начнет работать на нас.

Это… тот способ, которым принуждают людей повиноваться по необходимости. Но, чтобы добиться дисциплины более осмысленной, чем эта, а именно добровольной, есть другой и более краткий путь. Люди с особой готовностью повинуются тому, кого считают разумнее себя в тех делах, где речь идет об их собственной выгоде. В справедливости этого ты убедишься на примере многих людей, особенно больных: они умоляют о помощи тех, кто может указать им путь к излечению. Обрати также внимание, с какой охотой подчиняются кормчим те, кто плывет вместе с ними на корабле.

Ксенофонт