13

Целеустремленно двигайтесь вперед

Закон бесцельности

В отличие от животных, чьими действиями управляют инстинкты, помогающие избегать опасностей, мы, люди, вынуждены полагаться на сознательные решения. Мы делаем все возможное, когда речь идет о карьере и когда нам нужно справляться с неизбежными жизненными неудачами. Но в глубине души мы ощущаем отсутствие общего направления: перепады собственного настроения и мнения окружающих тащат нас то в одну, то в другую сторону. Как вообще получилось так, что мы занимаемся именно этой работой, живем именно в этом месте? Плывя по течению, можно заплыть в тупик. Чтобы избежать такой судьбы, следует развивать в себе ясное ощущение цели, понять свое истинное призвание в жизни и использовать это знание для того, чтобы оно направляло нас, когда мы принимаем решения. Мы должны глубже понять себя – свои вкусы, предпочтения, склонности. И тогда мы станем доверять себе, зная, каких конфликтов и каких обходных путей нам лучше избегать. Даже минуты сомнений, даже провалы и промахи имеют определенную цель: они закаляют нас. Обретя энергию и целеустремленность, мы добьемся того, чтобы наши действия имели несокрушимую, неостановимую силу.

Голос

У этого мальчика было счастливое и беззаботное детство: Мартин Лютер Кинг-младший рос в благополучном черном районе города Атланта (штат Джорджия), где селились представители среднего класса. Его отец Мартин Кинг-старший служил пастором большой и процветающей Эбенезерской баптистской церкви, так что Кинги были достаточно обеспеченной семьей. Родители очень любили своих детей и всячески о них заботились. Домашняя жизнь протекала размеренно и уютно, ее неотъемлемой частью была бабушка Кинг, обожавшая юного Мартина. У мальчика имелся широкий круг друзей. За пределами своего района он несколько раз сталкивался с проявлениями расизма, что несколько портило идиллическую картину его детства, но в целом не нанесло ему особых психологических травм. Однако Кинг-младший отличался чрезвычайной чуткостью к окружающим. Подрастая, он все сильнее ощущал в своем отце нечто вызывавшее в нем внутреннюю напряженность и дискомфорт.

Кинг-старший был весьма строгим отцом и устанавливал четкие границы поведения для всех троих детей. Когда Мартин Кинг-младший вел себя плохо, отец стегал его кнутом, приговаривая, что это единственный способ вырастить из него настоящего мужчину. Телесные внушения продолжались до тех пор, пока мальчику не исполнилось пятнадцать. Однажды отец застал Мартина на церковном вечере танцующим с девочкой и так яростно набросился на сына с упреками на глазах у друзей, что Мартин в дальнейшем старался этого не делать, чтобы не вызвать у отца неудовольствие. Впрочем, во всех этих дисциплинарных мерах не было ни тени враждебности: привязанность Мартина Кинга-старшего к сыну была столь неподдельна и ощутима, что мальчик испытывал чувство вины за то, что разочаровывал его.

Такие приступы вины оказывались для Мартина Кинга-младшего особенно болезненными из-за того, что отец возлагал на него очень большие надежды. Еще в детстве Кинг-младший демонстрировал мастерское владение словом: он мог подбить друзей почти на что угодно и был красноречив не по годам. Он, безусловно, был очень смышленым мальчиком. Поэтому Кинг-отец планировал, что старший сын пойдет по его стопам: поступит в Морхаус-колледж в Атланте, будет рукоположен и начнет служить при нем вторым пастором в Эбенезерской церкви, а в конце концов унаследует отцовскую кафедру, как и сам Мартин Кинг-старший когда-то унаследовал ее от своего тестя.

Иногда отец делился с ним этими планами, но сильнее всего мальчик чувствовал на себе бремя отцовских надежд по гордым взглядам, которые тот бросал на него, и по всему отцовскому обращению с ним. Это вселяло в мальчика тревогу. Он восхищался отцом, человеком высоких нравственных принципов. Но Кинг-младший не мог не ощущать растущей разницы в их вкусах и темпераменте. В характере сына было куда больше легкости. Он любил вечеринки, красивую одежду, свидания с девушками и танцы. Правда, с годами в его характере развилась и другая сторона, серьезная и вдумчивая, и его потянуло к книгам, к учебе. Казалось, внутри у него два человека: один любит веселиться с друзьями и подругами, а другой предпочитает одиночество и размышления. Отец же вовсе не был сложной личностью.

Что касается религии, у Мартина-младшего имелись некоторые сомнения. Вера его отца была сильна, но проста. Он был настоящим фундаменталистом, придерживавшимся буквальной трактовки Библии. Его проповеди ориентировались на эмоции прихожан, и те откликались на уровне эмоций. Мартин Кинг-младший отличался более спокойным темпераментом. Он был рационален и прагматичен. Его отца, казалось, больше заботит помощь людям в загробной жизни, тогда как сына интересовала жизнь земная – и то, как ее улучшить, и то, как ею наслаждаться.

Мысль о том, чтобы стать священником, лишь усугубляла эти внутренние конфликты. Иногда он представлял, что идет по стопам отца. Он был весьма чувствителен к любым формам страдания и проявлениям несправедливости, и священничество стало бы для него идеальным способом воплотить на практике желание помогать другим. Но может ли он действительно стать священником при такой шаткой вере? Ему ненавистна была сама мысль о конфликте с отцом, тем более что с Кингом-старшим невозможно было спорить. Сын разработал особую стратегию – всегда говорить «да», что бы ему ни сказал отец. Он справлялся с внутренним напряжением, без конца откладывая любое решение, которое могло бы вызвать раскол между ними. Поэтому, окончив школу в 15 лет, он все-таки решил пойти в Морхаус-колледж, чем очень обрадовал отца. На самом деле у сына был тайный план: он намеревался изучать все, что его по-настоящему интересует, и затем самостоятельно решить, какой жизненный путь избрать.

В первые несколько месяцев он увлекся медициной, потом социологией, потом юриспруденцией. Мартин Кинг-младший никак не мог выбрать специализацию: его воодушевляли все открывшиеся ему области знания. Он записался на курс библеистики и был приятно удивлен глубокой и при этом такой земной мудростью священной книги. Некоторые преподаватели Морхауса рассматривали христианство с чисто интеллектуальной точки зрения, и Кинг счел этот подход интересным. Однако на последнем курсе он снова передумал, решив принять священнический сан и после этого поступить в Теологическую семинарию Крозера в Пенсильвании, чтобы получить диплом бакалавра богословия. Теперь его отец пришел в настоящий восторг. Он понимал, что лучше позволить сыну исследовать религию как ему вздумается, если в итоге он все-таки станет служить в Эбенезерской церкви.

В Теологической семинарии Крозера его сын открыл совершенно новую для себя сторону христианства, делающую упор на социальные обязательства, гражданскую активность и политическую деятельность. Он прочел всех крупнейших философов, проглотил труды Карла Маркса, был заворожен историей Махатмы Ганди. Академическая жизнь очень понравилась ему, и он решил продолжать обучение в Бостонском университете, профессора которого прочили ему карьеру блестящего ученого. Однако в 1954 г., уже готовясь окончить университет со степенью магистра систематической теологии, он понял, что откладывать неизбежное больше нельзя. Отец подготовил для него невероятно заманчивое предложение: пост второго пастора в Эбенезерской церкви плюс преподавание на полставки в Морхаусе, где он мог бы продолжать свои научные штудии, которые так любил.

Мартин как раз недавно женился, и его жена Коретта хотела, чтобы они остались на Севере, где им жилось бы легче, чем на неспокойном Юге. Он мог бы получить место преподавателя практически в любом университете. Оба варианта – и Эбенезерская церковь, и преподавание в каком-нибудь из северных университетов – казались весьма соблазнительными. И то и другое могло обеспечить ему безбедную жизнь.

Но в последние несколько месяцев у него появились совсем другие представления о собственном будущем. Он не мог бы рационально объяснить, откуда они взялись, но сейчас он отчетливо понимал, что должен вернуться на Юг, где чувствовал связь с корнями. Он станет священником в многолюдном приходе какого-нибудь большого города, там он сможет по-настоящему помогать людям, служить местному сообществу, менять жизнь других. Но это будет не в Атланте, как планировал его отец. Его предназначение не в том, чтобы быть преподавателем или обычным проповедником. Мартин Кинг-младший не из тех, кто выбирает легкий путь. Теперь это видение собственного будущего стало таким ярким, что он уже не мог противиться: ему все же придется вызвать неудовольствие отца, объявив ему эти нежданные новости. Но он постарается сообщить об этом как можно деликатнее.

За несколько месяцев до выпуска он узнал, что в городе Монтгомери в Алабаме в баптистской церкви на Декстер-авеню появилась вакансия пастора. Он посетил эту церковь и даже прочел там проповедь, произведя немалое впечатление на церковное руководство. Ему показалось, что паства здесь серьезнее и вдумчивее, чем в Эбенезерской церкви, и это вполне отвечало его собственному темпераменту. Коретта пыталась отговорить его от такого выбора. Она сама выросла неподалеку от Монтгомери и знала, что в городе невероятно сильна расовая сегрегация, а под относительным внешним благополучием кроется множество напряженных конфликтов. Она понимала, что Мартин столкнется там с таким мощным вирусом расизма, с каким еще не встречался в своей достаточно защищенной жизни. Мартину Кингу-старшему тоже казалось, что церковь на Декстер-авеню и Монтгомери в целом сулит сыну всевозможные беды и напасти. Он присоединился к возражениям Коретты. Но когда на Декстер-авеню Мартину действительно предложили работу, он не почувствовал обычной нерешительности и потребности все как следует обдумать. Почему-то он был абсолютно уверен в выборе: ему казалось, что он прав, что его ведет сама судьба.

Обосновавшись на Декстер-авеню, Мартин Кинг-младший принялся усердно завоевывать священнический авторитет (он знал, что выглядит слишком молодым для такой должности). Он уделял очень много времени и сил подготовке проповедей. В нем развилась настоящая страсть к молитвам, и вскоре он заслужил репутацию самого истового священника в округе. Однако Мартин отличался от других пасторов тем, что его проповеди были полны идей, на которые его вдохновило несметное количество прочитанных книг. Он умел привязать эти идеи к повседневной жизни паствы. Главной темой, которую Мартин начал развивать, была сила любви, способная преображать людей, сила, которая так безнадежно мало используется в современном мире и которую черное население должно принять на вооружение, чтобы противостоять своим белым угнетателям и изменить жизнь.

Мартин Кинг-младший стал одним из активистов местного отделения НАСПЦН, но, когда ему предложили стать президентом этого отделения, он ответил отказом. Коретта только что родила первенца, и Мартину вполне хватало обязанностей молодого отца и священника. Он продолжал активно участвовать в политической деятельности на местном уровне, но считал, что главное для него – долг перед своей церковью и семьей. Он наслаждался простой и вполне устраивавшей его жизнью, которую теперь вел. Прихожане были от него в восторге.

В начале декабря 1955 г. доктор Кинг, как его теперь называли, с огромным интересом наблюдал, как в Монтгомери формируется протестное движение. Началось все с того, что негритянка по имени Роза Паркс отказалась уступить место в автобусе белому мужчине, как предписывали правила поведения в автобусах, разделенных на «места для белых» и «места для цветных». Паркс сама состояла в местном отделении НАСПЦН и вела там активную работу. Она уже несколько лет бурно возмущалась таким обращением с темнокожими и хамским поведением белых водителей автобусов по отношению к ним. Наконец она решила, что с нее хватит. За демонстративное нарушение закона ее арестовали. Это стало катализатором протеста для активистов Монтгомери, и они решили в знак солидарности с Розой Паркс устроить однодневный бойкот всех автобусных линий города. Бойкот растянулся на целую неделю, а там и на несколько недель, так как организаторы сумели создать альтернативную систему транспорта. Один из организаторов бойкота И. Д. Никсон предложил Кингу встать во главе движения, но молодой священник колебался. Он не смог бы уделять этой работе много времени, ведь у него были прихожане. Он пообещал поддержать движение чем сможет.

По мере того как бойкот набирал обороты, его организаторам становилось все яснее, что местное отделение НАСПЦН слишком мало, чтобы им управлять. Они решили создать новую организацию под названием Монтгомерская ассоциация усовершенствования (МАУ). Благодаря молодости Кинга, его красноречию и природным лидерским качествам, которые видели в нем окружающие, создатели МАУ на городском собрании выдвинули его в президенты ассоциации. Помня о его былых колебаниях, они были почти уверены, что он откажется. Но Кинг чувствовал, какой мощной энергией наполнен зал, как люди верят в него. Без обычных долгих размышлений он внезапно решил принять предложение.

Бойкот продолжался, но белая администрация города становилась все тверже в упорном нежелании положить конец расовой сегрегации в городских автобусах. Напряженность нарастала, темнокожие участники бойкота подвергались нападениям, по некоторым стреляли. Речи Кинга на собраниях МАУ привлекали теперь огромное количество людей. В выступлениях Кинг продолжал развивать излюбленную тему ненасильственного сопротивления, приводя в пример Ганди. Он уверял, что движение победит с помощью мирных акций протеста и оправданных бойкотов, а затем они продолжат кампанию, добиваясь полной расовой интеграции в общественных местах Монтгомери. Теперь местные власти сочли Кинга по-настоящему опасным – вредным чужаком, явившимся из другого штата мешать их деятельности. Они запустили против него кампанию слухов, распространяя сплетни о его юношеских проделках и намекая, что он коммунист.

Почти каждую ночь ему звонили и угрожали расправиться с ним и с его семьей. В Монтгомери к таким угрозам следовало относиться всерьез. От природы замкнутому Кингу не нравилось внимание прессы к его фигуре, достигшее теперь общенационального размаха. В руководстве МАУ шли бесконечные препирательства, а белые, находившиеся у власти, были готовы на самые грязные трюки. Он вовсе не рассчитывал на это, когда согласился стать лидером МАУ.

Уже через несколько недель после того, как Кинг возглавил МАУ, его арестовали на дороге якобы за превышение скорости и посадили в камеру к самым закоренелым преступникам. Потом его выпустили под залог, но процесс должен был состояться уже через два дня. Кто знает, какие еще надуманные обвинения против него выдвинут? В ночь накануне суда он получил еще один телефонный звонок: «Послушай ниггер, нам надоел и ты, и этот твой бардак. Если не уберешься из города в три дня, вышибем тебе мозги, а дом твой взорвем». Что-то в интонациях звонившего заставило Кинга похолодеть: он понял, что это вовсе не пустая угроза.

В ту ночь он так и не смог заснуть – голос, раздававшийся в трубке, продолжал звучать у него в голове. Он пошел на кухню, чтобы сварить кофе и немного успокоиться. Он весь трясся. Храбрость и уверенность в себе покидали его. Может быть, можно найти способ вежливо отказаться от руководства МАУ и вернуться к спокойной жизни священника? Думая о себе и о своем прошлом, он понял, что прежде никогда не сталкивался с настоящей ненавистью. Его жизнь была сравнительно легкой и счастливой. Родители давали ему все. Он знать не знал, что значит испытывать столь острую тревогу.

Все глубже погружаясь в раздумья, он понял, что попросту унаследовал религию от отца. Сам он никогда лично не общался с Богом, не ощущал Его присутствия в своей душе. Он подумал о своей новорожденной дочери, о жене, которую так любил. Вряд ли он сможет долго выносить такую жизнь. Он даже не мог позвонить отцу в поисках совета и утешения – было уже сильно за полночь. Кинг ощутил, как в нем поднимается волна паники.

И внезапно ему пришло в голову, что из этого кризиса есть лишь один выход. Склонившись над чашкой кофе, он стал молиться с жаром, которого никогда не ощущал в себе прежде: «Господи, я боюсь. Люди ждут, что я поведу их за собой. Но, если они увидят, что я сам лишился сил и мужества, они тоже станут колебаться. Мои силы на исходе. У меня ничего не осталось. Я дошел до состояния, перебороть которое в одиночку я не смогу». И в этот момент он ясно услышал внутри себя некий голос: «Мартин Лютер, отстаивай справедливость, стой за правду, и Бог вовеки будет рядом с тобой». Он был уверен, что это глас Божий. Этот голос обещал, что никогда не оставит его, что всегда будет возвращаться, когда ему, Мартину Лютеру, это понадобится. Почти тотчас же он ощутил невероятное облегчение, словно с его плеч сняли бремя сомнений и тревог. Он не удержался и заплакал.

Несколько дней спустя, вечером, когда Кинг был на очередном собрании МАУ, его дом забросали бомбами. По удивительному стечению обстоятельств его жена и дочь не пострадали. Когда ему сообщили о случившемся, он остался спокоен. Он чувствовал, что сейчас ничто не может поколебать его. Обращаясь к разгневанной толпе своих сторонников, собравшейся возле его дома, он провозгласил: «Мы не сможем решить этой проблемы, отвечая насилием на насилие… Мы должны любить наших белых братьев вне зависимости от того, что они делают с нами. Они должны узнать, что мы их любим». После этого нападения отец молил его вернуться вместе с семьей в Атланту, но Кинг-младший отказался уезжать, и Коретта его в этом поддержала.

В последующие месяцы ему предстояло столкнуться со множеством проблем: надо было и не дать бойкоту ослабнуть, и продолжать давить на местные власти. Наконец, уже ближе к концу 1956 г., Верховный суд согласился с решением нижестоящего суда о прекращении практики расовой сегрегации в автобусах города Монтгомери. Утром 18 декабря Кинг стал первым местным пассажиром, который вошел в автобус и смог сесть, где ему захочется. Это была великая победа.

Теперь к нему пришло настоящее внимание общественности и общенациональная слава. Но с ними пришли новые трудности и заботы. Ему продолжали угрожать. Чернокожие лидеры МАУ и НАСПЦН, которые были старше Кинга, не скрывали обиды из-за того, что все внимание приковано теперь именно к нему. Внутренняя борьба и столкновение самолюбий стали почти невыносимы. Кинг решил основать новую организацию – Конференцию южного христианского руководства (КЮХР), чтобы расширить движение и вывести его за пределы Монтгомери. Но внутренние дрязги и зависть следовали за ним по пятам.

В 1959 г. он вернулся в родной город, чтобы наконец стать вторым пастором в Эбенезерской церкви, а заодно руководить различными кампаниями КЮХР непосредственно из ее штаб-квартиры, находившейся в Атланте. Некоторым участникам движения он казался слишком харизматичным, в чем-то даже деспотичным, а его кампании – слишком амбициозными; другим он виделся слишком слабым, слишком готовым на компромиссы с белыми властями. Критика непрерывным потоком обрушивалась на него с обеих сторон. Однако самым тяжким бременем для него стала уклончивая, приводившая его в ярость тактика белых властей, которые вовсе не собирались существенно менять законы о расовой сегрегации или поощрять темнокожее население регистрироваться в качестве избирателей. Они вели переговоры с Кингом и соглашались на компромиссы, но, как только бойкоты и сидячие забастовки прекращались, тут же отыскивали в достигнутых договоренностях всевозможные неувязки и шли на попятный.

В ходе одной кампании, проходившей под руководством Кинга в Олбани (штат Джорджия) и призванной избавить город от расовой сегрегации, мэр и начальник полиции вели себя преувеличенно спокойно, всем своим видом показывая, что именно Кинг и КЮХР – возмутители спокойствия, приехавшие в город устраивать беспорядки.

Кампания в Олбани по большому счету окончилась провалом. Кинг впал в депрессию. Он чувствовал огромную усталость. В его жизни уже начал складываться своеобразный паттерн: в такие моменты он тосковал по простым и легким дням своего прошлого – по счастливому детству, по приятным университетским годам, по первым полутора годам в церкви на Декстер-авеню. Может быть, ему следует навсегда отказаться от роли лидера и посвятить время проповедям, писательству, чтению лекций? Подобные мысли приходили к нему все чаще.

А потом, ближе к концу 1962 г., он получил еще одну просьбу о помощи: Фред Шаттлсворт, один из главных чернокожих активистов Бирмингема (штат Алабама) умолял Кинга и КЮХР посодействовать его усилиям, направленным на прекращение расовой сегрегации в универмагах делового центра города. Бирмингем являлся тогда одним из наиболее сегрегированных городов во всей стране. Вместо того чтобы подчиниться новым федеральным законам, предписывавшим прекратить расовую сегрегацию в общественных местах, таких как плавательные бассейны, местные власти предпочли попросту закрыть их. Любые формы протеста против сегрегации наталкивались на чудовищное насилие и террористические действия. Город даже окрестили Бомбингемом. Надзирал за этим бастионом сегрегированного Юга не кто иной, как тамошний начальник полиции Юджин Коннор по прозвищу Бык. Казалось, он даже наслаждается возможностью применять силу – кнуты, специально натасканных собак, водометы, полицейские дубинки.

Это сулило стать наиболее опасной кампанией из всех, в которых пока доводилось участвовать Кингу. Все в нем склоняло его к тому, чтобы отказаться. Вернулись прежние сомнения и страхи. Что если кого-нибудь убьют? Что если это насилие коснется его самого и его семьи? Что если он потерпит неудачу? В мучительных раздумьях он провел несколько бессонных ночей.

А потом тот самый голос, что прозвучал у него в голове семь лет назад, раздался снова, громче и яснее, чем прежде. Голос объявил: «Тебе поручено стоять за справедливость. Не думай о себе – думай о своей миссии. Как глупо снова чего-то бояться». И он понял, что его миссия сейчас в том, чтобы отправиться в Бирмингем. Однако, размышляя над всем этим, он стал более глубоко вдумываться в то, что сказал ему голос. Стоять за справедливость означает добиться ее реальным, практическим путем, а не пустыми разглагольствованиями и бесполезными компромиссами. Его опасения разочаровать людей и потерпеть поражение сделали его слишком осторожным. На сей раз он выстроит более умную стратегию и станет действовать смелее. Ему придется повысить ставки и обязательно победить. Довольно страхов и сомнений.

Он принял предложение Шаттлсворта. Планируя кампанию вместе со своей командой, он ясно дал ей понять: надо извлечь уроки из прошлых ошибок. Кинг подробно объяснил сторонникам природу трудностей, с которыми они столкнулись. Как выяснилось, администрация Кеннеди, недавно занявшего президентский пост, проявляет невероятную осторожность во всем, что касается гражданских прав населения. Президент опасался ожесточить против себя южных демократов конгресса, от голосов которых во многом зависел. Хотя он и давал великие обещания, предпринимать реальные действия он не спешил.

По мнению Кинга, в Бирмингеме им следовало спровоцировать кризис общегосударственного масштаба, неприглядный и даже кровавый. Расизм и сегрегация, царившие на Юге, оставались по большей части невидимы для умеренных белых. Бирмингем казался им просто одним из сотен сонных южных городков. Цель активистов, полагал Кинг, состояла в том, чтобы сделать расизм настолько зримым для белых, сидящих перед телевизорами, что эта картина ударит по их совести и они с растущим возмущением станут оказывать давление на администрацию Кеннеди, так что та больше не сможет противиться. Больше всего Кинг рассчитывал на невольное содействие «Быка» Коннора: тот наверняка слишком остро отреагирует на их энергичную кампанию и это станет ключом ко всей драме, которую активисты надеялись разыграть.

В апреле 1963 г. Кинг и его команда привели свой план в действие. Они повели мирную атаку сразу на нескольких фронтах с помощью сидячих забастовок и демонстраций. Кинг всегда боялся тюрьмы, но все-таки позволил себя арестовать. Он понимал, что это придаст делу еще больше огласки и расшевелит местное население, побудив подражать ему. Но у этой кампании был роковой недостаток, который стал очевиден лишь по мере ее развития: местные чернокожие очень вяло поддерживали движение. Многие бирмингемские афроамериканцы с обидой и раздражением относились к автократическому стилю руководства, которого придерживался Шаттлсворт; другие справедливо опасались насилия, которое мог обрушить на них Коннор. В своих кампаниях Кинг опирался на большие возбужденные толпы, но здесь ничего такого не было. Национальная пресса почуяла, что сенсационного материала не будет, и репортеры начали уезжать.

А потом один из лидеров его команды, Джеймс Бевел, предложил привлечь к работе учащихся местных школ. Эта идея вызвала у Кинга опасения: он возражал, что им не следует вовлекать в движение кого-либо младше четырнадцати, но Бевел напомнил ему о том, что ставки очень высоки и что движению требуется массовость. В конце концов Кинг уступил. Многие члены организации и сочувствующие поразились, что Кинг может проявлять такой прагматизм и вовлекать детей, но кампания ставила перед собой далекоидущие цели, а на деликатность и осторожничанье уже не было времени.

Школьники откликнулись на это предложение с огромным энтузиазмом, в котором движение сейчас так нуждалось. Куда более смелые и неистовые, чем их родители, она запрудили улицы Бирмингема. Вскоре они заполнили и тюрьмы. Репортеры толпами повалили назад. Пошли в ход водометы, собаки, дубинки, которые полиция, не стесняясь, применила против подростков и даже детей. Вскоре телеэкраны по всей Америке показывали эти напряженные, трагические, кровавые сцены. Послушать Кинга теперь собирались громадные толпы, и число поддерживающих его начинания стремительно росло. Чтобы разрядить напряжение, пришлось вмешаться федеральным властям.

Кинг хорошо усвоил уроки прошлого: он понимал, что давление нельзя ослаблять до самого конца. Представители структур белой власти неохотно начали переговоры с Кингом. В то же время он разрешил демонстрантам продолжать марши по деловому центру города: они двигались со всех сторон и вынуждали Коннора слишком рассредоточивать полицейские силы. Наступил критический момент. Перепуганные местные торговцы решили, что с них хватит, и попросили белых участников переговоров начать выработку всестороннего соглашения с черными лидерами о том, чтобы отменить расовую сегрегацию в магазинах центра города и разрешить владельцам нанимать черный персонал.

Прежде ему не удавалось добиться столь впечатляющего триумфа. Он все-таки достиг своей честолюбивой цели. Теперь белые власти могли сколько угодно идти на попятный, что было неизбежно; Кеннеди уже попался в ловушку, совесть не дала бы ему забыть кадры из Бирмингема. Вскоре после того, как Кинг и его сторонники достигли договоренности с властями, президент выступил с телеобращением к стране, разъясняя необходимость как можно скорее начать расширение гражданских прав и предлагая принять новые смелые законы. В результате в 1964 г. был принят Закон о гражданских правах, который проложил путь к принятию в 1965 г. Закона об избирательных правах. Все это сделало Кинга бесспорным лидером движения за гражданские права. Вскоре он удостоился Нобелевской премии мира. Теперь в КЮХР рекой потекли деньги, и развитие движения, казалось, уже не остановить. Но, как и прежде, на Кинга с каждой новой победой наваливались новые невзгоды и тяготы.

После бирмингемской истории он чувствовал, что среди консервативных сил и республиканцев нарастает мощное противодействие тому, чего удалось добиться его движению. Он знал, что они будут всеми силами тормозить дальнейший прогресс. Ему стало известно, что ФБР уже много лет устанавливает подслушивающие устройства во всех гостиничных номерах, где он поселяется, и всячески шпионит за ним: теперь спецслужбы начали наводнять газеты выдумками и сплетнями о нем. Он с ужасом наблюдал, как Америка погружается в новую волну насилия, начавшуюся с убийства Кеннеди.

Он видел, как под лозунгом «Власть черным!» рождается новое поколение темнокожих активистов. Они порицали его приверженность к ненасильственным мерам, считали это проявлением слабости, а его методы – устаревшими. Когда Кинг перенес свою кампанию в Чикаго, чтобы попытаться покончить с дискриминационными жилищными условиями в городе, он сумел добиться соглашения с местными властями, но черные активисты всей страны обрушились на него с резкой критикой за то, что он удовлетворился ничтожными уступками. Вскоре после этого собравшиеся на выступление Кинга в чикагской баптистской церкви громко освистали его, утопив слова оратора в скандировании лозунга «Власть черным!».

Им овладело уныние и подавленность. В начале 1965 г. он увидел в журнале фотографии с войны во Вьетнаме, и это вызвало у него почти физическую тошноту. Как будто что-то случилось с Америкой. Летом того же года он объезжал лосанджелесский район Уоттс после массовых бунтов, приведших к пожарам. Зрелище нищеты и опустошения потрясло его. Здесь, в сердце одного из самых богатых и процветающих городов Америки, в средоточии «индустрии грез», таился огромный район, где множество людей прозябало в бедности, без надежды на лучшее будущее. Эти люди были по большей части невидимы для внешнего мира. Общественную систему Америки разъедала раковая опухоль – вопиющее имущественное неравенство, притом что государство тратило астрономические суммы на бессмысленную войну, а чернокожему населению бесчисленных гетто оставалось лишь гнить и бунтовать.

Теперь к его депрессии примешивался нарастающий гнев. Разговаривая с ним, друзья видели, что в нем проступают новые черты. Однажды во время совещания со своей командой он заметил: «Слишком многие людей считают, что власть и любовь противоположны друг другу. <…> Но они дополняют друг друга. Власть без любви безжалостна, а любовь без власти сентиментальна». В ходе другой беседы он завел речь о новой тактике. Он никогда не откажется от идеи ненасильственного сопротивления, но кампанию гражданского неповиновения следует существенно изменить и усилить. «Ненасилие должно созреть, выйти на новый уровень… массового неповиновения. Оно должно быть не просто заявлением, ориентированным на широкие слои общества. Оно должно быть силой, прерывающей функционирование этого общества в ключевой точке». Он заявлял, что главная цель движения – не интегрировать темнокожих в традиционные ценности американского общества, а активно и кардинально изменить эти ценности в самой их основе.

Он считал, что движение за гражданские права должно заняться еще и проблемой бедности в многочисленных гетто, а кроме того, принять активное участие в протестах против войны во Вьетнаме. 4 апреля 1967 г. он высказал свои соображения о расширении фронта борьбы в речи, которая привлекла большое внимание, впрочем, по большей части неодобрительное. Даже самые рьяные его сторонники критиковали это выступление. Они утверждали, что, если включить в список задач еще и протест против войны во Вьетнаме, общество отшатнется от движения за гражданские права. К тому же это разозлит администрацию президента Джонсона, на поддержку которой они так рассчитывают. У него нет полномочий во всеуслышание ставить такие широкомасштабные задачи.

Кинг никогда не ощущал себя таким одиноким, на него никогда не обрушивалась столь массированная критика. К началу 1968 г. его депрессия усилилась. Он чувствовал, что конец близок: скоро кто-то из его бесчисленных врагов попросту убьет его за все, что он сказал и сделал. Он был вымотан постоянным напряжением и зашел в духовный тупик. В марте того же года пастор одной из церквей города Мемфиса (штат Теннесси) пригласил Кинга в свой город, надеясь, что тот поможет поддержать забастовку чернокожих слесарей-сантехников, с которыми обходились чудовищно. Организовывались марши, бойкоты, демонстрации, и полиция реагировала очень жестко. Сложилась взрывоопасная ситуация. Вначале Кинг отказал – он ощущал полный упадок сил. Но, как часто бывало в подобных обстоятельствах, он вскоре понял, что его долг – сделать то, что можно. И все-таки согласился. 18 марта он выступил в Мемфисе перед огромной толпой, и ее ответный энтузиазм подбодрил его. Он вновь услышал внутри себя голос, который поддерживал его, побуждал его двигаться вперед. Кинг понимал, что мемфисская кампания должна стать одной из ключевых вех в выполнении его миссии.

На протяжении нескольких недель он то и дело возвращался в Мемфис, чтобы оказать местным активистам помощь и содействие, несмотря на яростное сопротивление местных властей. Вечером в среду, 4 апреля он снова обратился к большой толпе слушателей:

Впереди у нас трудные дни. Но теперь не имеет значения, что будет со мной: ведь я уже был на вершине горы. А остальное мне не важно. Как и всякий человек, я хотел бы жить долго. Но теперь это меня не заботит. Я только хочу исполнить Божью волю. А Он дал мне подняться на гору. И я посмотрел вокруг. И увидел обетованную землю. Может быть, я не достигну ее вместе с вами. Но я хочу, чтобы сегодня вы знали: наш народ достигнет обетованной земли.

Эта речь вновь наполнила его энергией, Кинг опять пришел в хорошее расположение духа. На другой день он высказал некоторую озабоченность насчет предстоящего марша, который мог обернуться насилием, но добавил, что страх не должен останавливать их. «Лучше мне умереть, чем бояться», – сказал он своему помощнику. Вечером этого дня Кинг нарядно оделся, готовясь поужинать в ресторане со своими помощниками. Он опаздывал к назначенному часу. Когда он вышел на балкон своего номера в мотеле, раздался звук винтовочного выстрела. Пуля пробила ему шею. Не прошло и часа, как он скончался.

* * *

Интерпретация. Мартин Лютер Кинг-младший был человеком сложным, его характер отличался многосторонностью. Был Кинг-жизнелюб, любивший красивую одежду, вкусную еду, танцы, женщин, всякие шалости и проказы. Был Кинг-прагматик, всегда стремившийся решать проблемы других и старавшийся тщательно продумывать тактику своих действий. Был чувствительный Кинг, склонный к философским размышлениям: именно эта сторона его натуры все больше склоняла Кинга к духовным изысканиям. Эти стороны часто вступали в противоборство между собой, и он не раз уступал мимолетному порыву. Именно из-за этих внутренних конфликтов он так часто мучился, будучи не в состоянии сразу принять определенное решение. Его помощников и сторонников нередко даже беспокоило то, как углубленно он изучает возможные варианты действий, как часто сомневается в себе, считая, что не достоин той роли, которую его призвали играть.

Эта сложность отразилась в его отношениях с отцом. С одной стороны, Кинг-младший по-настоящему любил и уважал отца, что и навело его на мысль стать священником и перенять отцовский стиль обращения с паствой. С другой стороны, он с самого раннего возраста осознавал опасности, которым подвергнется, если позволит себе подчиниться отцовской властности. Его младший брат Альфред Дэниэл Кинг не видел этой опасности, из-за чего немало пострадал. Он стал священником, но так и не сумел по-настоящему утвердить собственную независимость. Его проповедническая карьера оказалась бестолковой, он то и дело переводился из одной церкви в другую. У него возникли проблемы с алкоголем, а в дальнейшем развилась явная склонность к саморазрушению, которая очень тревожила старшего брата. По сути, Альфред Кинг жил в тени отца.

Что-то внутри Мартина Кинга-младшего подталкивало его отстраниться от отца, чтобы обрести самостоятельность. Это не было бездумным восстанием против отца, бунтом, который лишь показал бы «от противного», насколько сильно отцовское влияние определяет его жизнь. Это означало, что сын понимает различия между ними и использует их как рычаги для создания свободного пространства. Это означало, что он сумел перенять от отца лучшее – самодисциплину, принципиальность, заботливость. И это означало способность пойти своим путем, когда к этому призывал внутренний голос. Кинг научил себя прислушиваться к интуиции, что и привело его к решению начать свою общественную деятельность в Монтгомери и принять предложение возглавить МАУ. Казалось, в такие моменты он мог предвидеть свою судьбу и на время отбрасывал привычку слишком глубоко все обдумывать.

Но уже через несколько недель после того, как Кинг стал лидером МАУ, когда он начал все больше ощущать напряжение, которое принес ему новый пост, многосторонность его характера взяла верх и привела его к душевному кризису. Вступили в противоборство самые разные стороны его личности: неуверенный в себе Кинг; опасливый Кинг; прагматичный Кинг, раздосадованный бесчисленными препятствиями и внутрипартийной борьбой; Кинг, жаждавший более простой и приятной жизни. Этот внутренний конфликт на время парализовал его. Душевные борения достигли апогея в ту самую ночь, когда он вышел на кухню попить кофе, – и внезапно все склонности и интуитивные догадки, которые прежде направляли его, обратились в реальный голос, в глас Божий, проясняющий его жребий и обещающий неизменную поддержку. Кинг так отчетливо слышал этот голос, раздающийся где-то внутри, что его отзвук остался с ним на всю жизнь.

С тех пор в беседах с людьми и в выступлениях он то и дело ссылался на этот «голос», который теперь руководил им. Благодаря голосу исчезли сомнения, страхи и внутренние конфликты, лишавшие его воли и решимости. Он чувствовал себя цельной личностью, вышедшей на новый уровень развития. Он понимал, что перепады настроения и тревоги вернутся – но вернется и этот внутренний голос, так четко разъясняющий ему самому его миссию.

Окружающих часто удивляли и даже тревожили его стратегические таланты, которые начали проявляться, когда он стал увеличивать размах своей лидерской деятельности, выйдя на общенациональный уровень. Во время и после каждой кампании по борьбе за гражданские права он проводил углубленный анализ действий и реакции другой стороны, извлекая уроки, оттачивая тактические приемы. Некоторым казалось, что это не вяжется с его позицией духовного вождя: взять хотя бы его решение использовать детей и подростков Бирмингема как «материал» для заполнения городских тюрем. Священнику, в принципе, не полагалось так мыслить. Но для Кинга подобный прагматизм был неразрывно связан с его миссией. Мало было просто произносить перед людьми зажигательные речи: Кинг считал это проявлением бессмысленной сентиментальности, которую он так ненавидел. Если не обдумывать так глубоко результаты своей деятельности, это означает, что ты просто хочешь прославиться как мнимый праведник, ублажить собственное самолюбие. А Кинг хотел добиться реальных перемен – радикально и ощутимо преобразовать условия жизни черного населения американского Юга.

Так он постепенно пришел к пониманию, что главное в этой игре – нащупать рычаги влияния на стоящих у власти белых, которые на каждом шагу сопротивлялись переменам. Сидячие забастовки и бойкоты должны были использоваться для того, чтобы как можно сильнее действовать им на нервы, даже в процессе переговоров. Нужно было добиться как можно более пристального внимания прессы, принести в гостиную каждой белой американской семьи неприглядную реальность жизни темнокожих на Юге. Его стратегической целью стала совесть этих людей, до поры до времени не ведавших о происходящем. И ему требовалось сохранять единство движения перед лицом растущей тяги к насилию среди негритянской молодежи. А когда голос напомнил ему о его главной цели – добиваться истинной справедливости, он, что вполне естественно, понял, что должен расширить рамки борьбы, превратив ее в массовую кампанию гражданского неповиновения.

В некотором смысле Кинг стал голосом черной Америки, приняв на себя роль внутреннего голоса, который руководил им самим. Он должен был объединить движение и добиваться того, чтобы оно фокусировалось на практических результатах, а не на изматывающих внутренних дрязгах.

Приступы депрессии, ставшие более острыми в последние годы его жизни, объясняются его повышенной восприимчивостью не только к окружающим (к их зависти и постоянной критике), но и к духу времени. Он одним из первых уловил новые настроения американцев. Он понимал уродливую реальность войны во Вьетнаме, отчаянное положение в бесчисленных негритянских гетто, нетерпеливое беспокойство молодежи, ее стремление убежать от действительности с помощью наркотиков, трусость политического руководства страны. Он связывал все это со своим личным чувством обреченности – он знал, что его рано или поздно убьют. Порой мрачное настроение одерживало верх. Но внутренний голос, который он услышал в Монтгомери много лет назад, помогал ему задушить в себе эти страхи и воспарить над депрессией. Всякий раз, когда он ощущал подлинное единение со своей миссией и жизненной целью, им овладевало глубокое чувство удовлетворенности. Он следовал своему призванию и не променял бы эту жизнь ни на какую другую. В последние отпущенные ему дни эта связь стала еще глубже и трагичнее: он понимал, что поможет коренным образом изменить жизнь обитателей Мемфиса, но предчувствовал, что его собственный путь на этом оборвется, а это помешает и переменам.

Вот что следует понять. Дилемма, с которой столкнулся Кинг, во многом та же, с которой сталкиваемся в жизни мы все благодаря глубине человеческой природы. Все мы устроены сложно. Нам нравится являть миру фасад внутренне непротиворечивой, зрелой личности, но в глубине души мы прекрасно знаем, что подвержены влиянию бесчисленных перепадов настроения и носим множество различных масок в зависимости от обстоятельств. Мы можем быть прагматичны, общительны, задумчивы, безрассудны – это зависит от настроения, которое владеет нами в данный момент. И этот внутренний хаос причиняет нам немалые страдания. Нам не хватает в жизни ощущения связности, цельности, четкого направления. Под влиянием эмоций мы можем избрать любой путь, но они очень переменчивы, поэтому нас и бросает в разные стороны. И мы не очень хорошо понимаем, зачем идти в определенную сторону, если можно двинуться в другую. Мы скитаемся по жизни, так толком и не достигая целей, которые кажутся нам важными, так и не реализуя заложенный в нас потенциал. А моменты, когда мы ощущаем ясность сознания и целеустремленность, слишком мимолетны. Чтобы утишить боль от собственной бесцельности, мы порой впутываемся в нездоровые зависимости, гонимся за новыми удовольствиями или же всей душой отдаемся какому-нибудь благому начинанию, интерес к которому проходит всего через несколько месяцев или даже недель.

Единственное решение этой дилеммы – это решение, которое нашел Кинг. Следует развить в себе ощущение высшей цели, осознать миссию, которая задаст направление лично вам, а не вашим родителям, друзьям или коллегам. Эта миссия имеет глубинную связь с вашей индивидуальностью, с тем, что делает вас уникальной личностью. Кинг говорил об этом так: «У каждого из нас есть ответственность перед самим собой – каждый должен найти то, ради чего он создан, понять, в чем состоит дело его жизни, выявить свое призвание. А после того, как мы это откроем, мы должны следовать призванию, прилагая к этому все свои силы и способности». Это «дело жизни» – то, для чего мы предназначены: оно определяется нашими конкретными умениями, дарованиями, наклонностями. Это и есть наше призвание. У Кинга все началось с желания найти свой собственный путь, соединить практическое с духовным. Отыскание этого чувства высшей цели и дает нам единство личности и целенаправленность, которых все мы так жаждем.

Попробуйте представить себе, что ваше «дело жизни» говорит с вами изнутри, что это голос. Этот голос будет часто предупреждать вас, что вы ввязались в ненужную вам историю или вот-вот вступите на карьерный путь, который не подходит для человека с вашим характером. Такие предупреждения выражаются в особом чувстве внутреннего дискомфорта. Внутренний голос подталкивает вас к тем видам деятельности и локальным целям, которые органично сплетаются с вашей натурой. Когда вы даете себе труд прислушаться к этому голосу, вы чувствуете, как в вас нарастает внутренняя ясность и цельность. Если слушать его достаточно внимательно, он поможет вам избрать судьбу, предназначенную именно для вас. Можете воспринимать его как нечто духовное, или как нечто личное, или как то и другое одновременно.

Но это не голос вашего эго, которое жаждет внимания и быстрого удовлетворения желаний, тем самым лишь повышая разобщенность составляющих вашей личности. Нет, этот голос погружает вас в работу, в то, что вы призваны делать. Этот голос трудно расслышать, поскольку ваша голова полна голосов других людей, вечно твердящих вам, что вам следует делать, а чего не следует. Чтобы услышать главный голос, нужны вдумчивость, терпение, практика. Когда вы следуете его советам, в вашей жизни обычно происходит нечто позитивное. Вы обретаете внутреннюю силу, позволяющую вам делать то, что вы должны делать, и не позволять сбивать себя с пути другим людям, действующим в своих интересах. Слыша этот голос, вы сохраните связь с вашими важнейшими целями и сумеете избежать окольных путей. Он позволит вам эффективнее разрабатывать стратегию действий, повысит вашу сосредоточенность, поможет лучше приспосабливаться к обстоятельствам. Как только вы расслышите этот голос и поймете свою главную жизненную цель, возврата назад уже не будет. Ваш путь уже намечен, и любое отклонение от него вызовет у вас тревогу и боль.

Если имеешь свое «почему?» жизни, то миришься почти со всяким «как?».

Фридрих Ницше