Гибкий ум. Стратегии, обращенные на себя

Вы приходите в отчаяние, когда окружающие сопротивляются вашим замечательным идеям из чистого упрямства, но сами, как правило, не осознаете, каким образом та же проблема – собственное упрямство – мешает вам, ограничивая творческий потенциал.

В детстве наш ум обладает замечательной гибкостью. Мы способны обучаться со стремительностью, недоступной взрослым. Эта способность во многом проистекает из нашего ощущения собственной слабости и уязвимости. Чувствуя свою неполноценность по сравнению со старшими, мы получаем весьма мощную мотивацию, чтобы учиться. Кроме того, в детстве мы по-настоящему любопытны и жаждем новой информации. В этом возрасте мы были открыты влиянию родителей, ровесников, учителей.

В подростковые годы многим из нас случалось подпасть под обаяние какой-нибудь великой книги или писателя. Нас завораживали новые мысли, а поскольку мы были открыты постороннему влиянию, эти ранние встречи с воодушевляющими идеями глубоко отпечатывались в сознании, становились частью нашего собственного мыслительного процесса и оказывали на нас воздействие даже спустя десятилетия. Подобные воздействия обогащали наш ментальный ландшафт, да и вообще степень нашего интеллектуального развития во многом зависит от способности усваивать уроки и идеи тех, кто старше и мудрее нас.

Но с годами тело костенеет, утрачивает гибкость. То же самое можно сказать и о уме. Подобно тому, как ощущение собственной слабости и уязвимости рождало в нас мотивацию к обучению, исподволь разрастающееся в нас чувство собственного превосходства медленно, но верно отсекает нас от новых идей и влияний. Некоторые скажут в оправдание, что в современном мире мы становимся все большими скептиками, без этого просто не выжить. Однако гораздо более серьезную опасность представляет неуклонное сужение сознания, из-за которого мы перестаем воспринимать новое. Это затрагивает нас на индивидуальном уровне, по мере того как мы становимся старше, и, судя по всему, влияет и на нашу культуру в целом.

Давайте сочтем идеальным то состояние сознания, в котором оно сочетает юную гибкость со зрелой рациональностью. Такое сознание открыто влиянию извне. Вы используете определенные стратегии для того, чтобы растопить чужое сопротивление, но вы должны применять их и к себе, работая над смягчением собственных жестких умственных паттернов.

Чтобы достичь такого идеала, нужно первым делом принять на вооружение ключевой принцип сократической философии. Одним из первых почитателей Сократа стал юноша по имени Херефонт. Будучи в отчаянии от того, что другие афиняне не чтут Сократа так же, как он сам, Херефонт посетил дельфийского оракула и задал ему вопрос: «Есть ли в Афинах человек мудрее Сократа?» «Нет», – ответствовал оракул.

Херефонт услышал в этом подтверждение того, что он прав в своем восхищении Сократом, и поспешил сообщить наставнику эту добрую весть. Однако Сократ, человек весьма скромный, вовсе не обрадовался такой новости и решил во что бы то ни стало доказать неправоту оракула. Он посетил множество людей, прославившихся каждый в своей области, – политиков, философов, поэтов, ремесленников – и задал им множество вопросов. Каждый был искусен в своем деле и о нем говорил умно. Но затем они начинали разглагольствовать на прочие темы, в которых ничего не понимали. И тогда они попросту изрекали банальности. Ни одна из этих идей не была продумана ими самостоятельно.

Наконец Сократу пришлось признать, что оракул все-таки был прав: он, Сократ, мудрее всех других афинян, поскольку осознает собственное невежество. Он снова и снова рассматривал и пересматривал собственные идеи, видя просочившиеся в них логические неувязки и детские эмоции. Его жизненным девизом стали слова: «Непознанная жизнь не стоит того, чтобы ею жить». Неотразимость Сократа, буквально околдовывавшего афинских юношей, состояла в невероятной открытости его ума. В сущности, Сократ занял слабую, уязвимую позицию несведущего ребенка, вечно задающего вопросы, порой весьма наивные.

Посмотрим на это следующим образом. Мы часто посмеиваемся над суевериями и неразумными идеями, которых большинство людей придерживалось в XVII в. А представьте, как люди какого-нибудь 25-го столетия будут смеяться над нашими идеями и суевериями. Наши знания о мире ограничены, несмотря на весь прогресс науки. Наши идеи во многом определяются предрассудками, которые нам внушили родители, культура в целом, тот исторический период, в который нам довелось жить. И еще больше их ограничивает растущая косность нашего сознания. Толика смирения, понимание того, что мы знаем далеко не все, сделает нас куда более любознательными, пробудит интерес к гораздо более широкому спектру идей.

Когда речь идет об идеях и мнениях, которых вы придерживаетесь, полезно воспринимать их просто как игрушки, как детали конструктора, которыми вы забавляетесь. Из одних кубиков вы строите, другие сбрасываете на пол, но ваш дух при этом остается гибким, склонным к постоянной игре.

Чтобы развить такой подход, можно принять на вооружение стратегию, которую провозглашал Фридрих Ницше: «Кто хочет действительно узнать что-либо новое (будь то человек, событие или книга), тому следует воспринимать это новое с наивозможной любовью, быстро закрывая глаза на все, что ему кажется в нем враждебным, отталкивающим, ложным, и даже совсем забывая об этом; так, например, он должен делать величайшие уступки автору книги и прямо-таки с бьющимся сердцем, как при скачках, желать, чтобы он достиг своей цели. Дело в том, что таким приемом пробиваешься к самому сердцу нового объекта, к его движущему центру: а это именно и значит узнать его. Когда это достигнуто, то разум позднее делает свои ограничения; эта чрезмерная оценка, эта временная остановка критического маятника была лишь искусным приемом, чтобы выманить душу чего-либо».

Даже в тексте, который кажется явно враждебным вашим собственным идеям, зачастую можно отыскать нечто такое, в чем мелькают проблески истинности, нечто представляющее «душу» предмета. Умение открываться влиянию этой «души» должно стать одной из ваших умственных привычек, оно позволяет вам лучше понимать вещи, даже давать им адекватную критическую оценку. А иногда эта «душа» будет действовать и на вас, оказывая определенное влияние и обогащая при этом ваш ум.

При случае весьма полезно отрешиться от набора правил и наставлений, впечатанного в вас глубже всего. Бассуй, японский мастер дзен XIV в., прикрепил к дверям своего храма список из тридцати трех правил, которые его монахи обязаны были соблюдать – в противном случае им грозило изгнание из святилища. Многие из этих предписаний касались употребления спиртного: пить категорически запрещалось. Однажды вечером, к великому смятению мысливших чересчур буквально послушников, наставник явился на беседу с ними пьяным вдрызг. Он не извинился и никогда больше не повторял такого, однако урок был очень прост: подобные правила лишь примерное руководство к действию, и, чтобы продемонстрировать нашу свободу, мы должны время от времени нарушать их.

И, наконец, постарайтесь хотя бы иногда отстраняться от своей самооценки на некоторую ироническую дистанцию. Осознайте, что она у вас имеется, и разберитесь, как она действует внутри вас. Примиритесь с тем, что вы не так свободны и самостоятельны, как вам нравится думать. Вы ведь во многом подчиняетесь мнениям групп, к которым принадлежите; вы часто покупаете товары вследствие влияния рекламы на ваше подсознание; вы поддаетесь манипуляциям. Кроме того, следует отдавать себе отчет, что вы все-таки не так хороши, как тот идеализированный образ, который рисует вам самооценка. Как и все, вы можете вести себя эгоистично, с почти маниакальным упорством преследуя собственные цели. Понимая все это, вы уже не будете так настоятельно требовать одобрения окружающих. Вместо этого вы станете работать над тем, чтобы сделать себя по-настоящему независимым, по-настоящему заботящимся о благе других, а не оставаться привязанным к иллюзорной самооценке.

Ах, до чего же это увлекательно – оказывать воздействие на других людей! Разве что-нибудь может сравниться с этим? Вложить свою душу в чью-то совершенную форму хоть на недолгое время; слышать отзвуки своих собственных мыслей и воззрений, обогащенных музыкой пылкой молодости и юной страсти; передать другому свое настроение и душевное состояние, как если бы это были тончайшие флюиды или экзотические благовония, – все это доставляет невыразимую радость, возможно, самую большую радость, которую может испытать человек в наш меркантильный, вульгарный век с его грубыми, чувственными усладами и приземленными идеалами.

Оскар Уайльд. Портрет Дориана Грея