Глава 28
Аромат от пакета с соул-фуд превосходил какое-либо склизкое существо, которое миссис Ким жарила за дверью своей квартиры. Хипстеры включили на всю трек «Good Old Days» Маклемора, и песня разносилась эхом по всему коридору. Грей думала, что ее ненависти к Джессике и Коннеру уже нет предела, но сегодня…
На ее двери была приклеена записка: «Посылка на пункте охраны». Что на этот раз? Заказное письмо от налоговой о проверке? Уведомление от Columbia House Records 1992 года?
Ее телефон зазвонил.
— Это Грей? — спросила молодая девушка.
— Да, а это… — ответила Грей.
Звонившая девушка глубоко вздохнула, а затем произнесла:
— Это Ноэль Лоуренс, подруга Изабель. Вы разговаривали с моей мамой сегодня утром.
Грей остановилась и открыла входную дверь.
— Здравствуйте. Спасибо, что позвонили…
— Послушайте. Вся эта ситуация с Изабель просто какое-то… безумие, и…
На другом конце провода внезапно послышался гул автомобиля.
— Вы знаете, где она?
Грей положила пакет на кухонный стол.
— Да. Ну… типа того. Все сложно. Раньше она заставляла меня заниматься кое-какими темными делишками. В прошлый раз, когда я спрашивала ее, она выслала кого-то… Ох, черт. Подождите.
Грей ответила:
— Ноэль…
— Не могу сейчас разговаривать, — прошептала девушка, — приходите завтра в «Грув». Нет, приходите в… бар «Филлипс» на Сантинела-авеню. Где-то около шести. Мне нужно идти.
Грей услышала телефонные гудки.
В вестибюле ее дома на пункте охраны сидел охранник по имени Мелвин. Умным назвать его было нельзя, но душа его была широкой.
— Там что-то особенное пришло для вас.
— Даже не знаю, что это могло бы быть.
— Лучший в своем роде сюрприз.
Он взял у нее извещение и пошел обратно в кладовую. Через несколько секунд он вернулся с вазой светло-лиловых роз. Грей схватилась за свою шею.
— Они великолепны. А вы уверены, что они для меня?
— Написано вам, значит вам.
От утренних сообщений от Шона до ненависти к Хэнку, о которой она думала весь день… Все это было сброшено в пропасть от головокружительной радости, которая наполняла ее и от которой хотелось кружится как Джули Эндрюс в Швейцарских Альпах.
В квартире гул холодильника был похож на хрип, будто холодильник простудился. Игнорируя это, как управляющая организация игнорировала ее просьбу заменить холодильник, Грей поставила вазу на обеденный стол.
Цветы сразу создали в ее квартире домашний уют. Благодаря цветам чувство одиночества испарилось, ведь Грей давно не принимала гостей. К тому же запах соул-фуд и подливки, которые томятся на дне полиэтиленового пакета, напомнили ей о домашней еде. Мясной рулет Наоми, покрытый кетчупом. Жареные куриные ножки Твайлы с поджаристой корочкой.
Может быть, Грей поужинает за своим маленьким — нет, скорее уютным — обеденным столом. Возьмет один красивый бокал для вина, а не стакан. Может быть, она послушает Лютера или Максвелла, или тот старый альбом D’Angelo, который она постоянно включала в свое время. Возможно, она сделает все это, чтобы не сидеть на диване перед телевизором и домашней страницей «Нетфликс».
Она взяла конверт из букета и вытащила оттуда открытку.
От тебя у меня перехватывает дыхание.
Текст напечатан. Подписи нет.
Хэнк, то же самое он сказал вчера Грей. Он произнес это еще раз перед тем, как уйти из ее квартиры сегодня утром на рассвете.
Как он догадался, что лавандовые розы были ее любимыми? Она сфотографировала их и отправила фотографию бывшему морпеху с текстом:
Грей поставила вазу на журнальный столик, когда на экране телефона начали приходить уведомления от Хэнка. Она проверила приложение для считывания номерных знаков — никаких предупреждений — и видео с камеры на дверном звонке — никаких посетителей, за исключением Мелвина, который наклеил извещение о доставке на ее дверь.
Она много лет не получала цветов от любимого человека. Когда живешь по правилу пяти секунд, для других места нет. Однако Хэнку Векслеру удалось проскользнуть.
Ее телефон завибрировал.
Ты заставляешь меня ревновать?
Что? Я просто хотела сказать спасибо.
За что?
За цветы.
Ей стало не по себе.
Холодильник снова начал греметь.
Ее телефон зажужжал, и она вздрогнула, будто в сантиметре от нее кто-то выстрелил из пистолета.
Извини, я их не высылал. Не думал, что между нами все так серьезно.
Краснея, она написала «упс» со смущенным смайликом.
Ей стало еще хуже. Онемевшими руками она написала Нику.
Привет! Ты ничего мне не высылал сегодня?
В качестве благодарности за то, что она взялась за дело Линкольна. И в качестве…
Иан О’Доннелл не знал адрес Грей, поэтому не мог отправить…
У Грей свело живот, потому что кто мог…
Оу. Оу.
Шон нашел не только ее номер телефона, но и адрес.
Она плюхнулась на диван. Прижав ноги к груди, она сидела неподвижно, как зверек, который был в опасности.
Старая Грей отправила бы Нику код бедствия — 4357, затем взяла бы уже собранную сумку от «Луи Виттона», подаренную Ником на рождество, которая лежала глубоко в шкафу. Синий минивэн «Хонда» с номерными знаками, которые вели в никуда, присланный Ником, который вела бы женщина в джинсах с высокой талией и с неаккуратно забранными в хвост волосами, забрал бы Грей с самого нижнего этажа парковки. Грей спряталась бы на полу минивэна, где валялись бы раздавленные сырные крекеры. Она бы закрыла глаза, когда минивэн хрипел при подъеме на Голливудские холмы или на каньон Топанга по дороге к безопасному убежищу. Она бы была там, пока Ник не перевез бы ее в другое место. Снова.
Грей уже поменяла свой стиль жизни из-за Шона Диксона. Все из-за естественного желания молодой девушки быть любимой, из-за того, что в тот вечер она пожалела его и не покончила с ним, когда у нее был шанс.
Она достала свой пистолет из-под подушки, которая лежала на кровати, затем взяла вазу с прекрасными лавандовыми розами. Ее сердце, израненное почти четырьмя десятилетиями жизни, перекачало кипящую кровь по ее телу, когда она открыла входную дверь.
Она оглядела коридор в надежде, что там стоит Шон Диксон с самодовольной улыбкой на его лице. Она хотела видеть, как его глаза расширяются, пока Грей плавно поднимает пистолет, целясь в него.
Но в коридоре никто не стоял.
Грей оставила дверь открытой, надеясь, что Шон внезапно появится и сделает ей «сюрприз». А вот и Джо-о-о-ни! Тогда она сможет застрелить его и заявить, что он вторгся в ее дом. Надеясь на это, она подошла к мусоропроводу и потянула за ручку дверцы. Она бросила туда вазу. Шестнадцатый этаж, пятнадцатый, четырнадцатый… ваза падала, пока Грей не услышала грохот. Затем повисла тишина.
Где-то скрипнула дверь.
Грей напрягла каждую мышцу своего тела, чтобы услышать…
Мужские глубокие голоса пронеслись по коридору к мусоропроводу.
Она отошла от мусоропровода и пошла по коридору.
Никого.
Ни у ее входной двери, ни у аварийного выхода никто не стоял.
Вернувшись в свою квартиру, она встала в дверях.
Зашумел холодильник.
Она тихо прокралась в спальню.
Покрывало на кровати, углубление посередине. Так было всегда или…
Ванная.
Она отодвинула занавеску в душе.
Никого.
Заглянула в шкафы.
Никого.
Никого не было.
Ее начало тошнить, и она закрыла глаза. Дыши. Просто дыши.
Часы на прикроватной тумбочке показывали 22:02, холодильник грохотал, и так было каждую ночь… только она все еще чувствовала легкий запах лавандовых роз.
Старая Грей никогда бы не съела тот персиковый пирог. Но сегодня Грей наслаждалась едой, ради которой так усердно работала, но выпила всего один бокал белого сухого вина. Она могла бы съесть куда больше и выпить целую бутылку, чтобы отметить день «Мой абьюзивный бывший нашел меня». Но он не заслуживает и капли ее любимых напитков.
И все же…
Как Шон Диксон смог ее найти?
За ней вновь кто-то следит?
Поужинав, она почистила пистолет и вспомнила те воскресные дни, когда она сделала то же самое с Виктором Грейсоном. Затем она убедилась, что все ножи оставались на предназначенных для них местах по всей квартире. Затем она проверила, что молоток стоит в аптечке рядом с пузырьками с таблетками, ополаскивателем для рта и духами «Шанель № 5», не одеколоном. Потом она выпила баночку содовой. Трезвая. Спокойная. Уставшая от его дерьма. Уставшая от этого дерьма. Не смогла даже как следует напиться в день, когда она заслуживает быть пьяной в доску.
На этот раз Шон облажался.
Больше она не будет бегать.
Она найдет его шпиона и убьет его. Потом она найдет Шона Диксона, но позволит ему жить довольно долго, чтобы он осознал, понял и принял, что умрет от ее рук. И потом убьет его. На этот раз он почувствует все ее милосердие в каждом ее ударе.
Десять лет назад
Старый добрый друг
За два месяца до того, как Натали получила степень бакалавра по истории, Виктору поставили диагноз — рак поджелудочной железы. Жестокая и быстротечная болезнь. Он умер на следующий день после ее выпуска, проходившего в воскресенье. Доминик остался с Виктором, а Фэй отправилась на церемонию дочери.
Похороны прошли на высоте: повсюду американские флаги, мрачные гости, все с прямыми спинами, солдаты в форме. Фэй в черном платье сжимала сложенный флаг, будто он мог ей чем-то помочь. Злу не удалось отнять у нее любимого мужа — это сделало его коварное тело.
Все федеральные агенты Северной Калифорнии, включая Доминика Рейдера, присутствовали на похоронах. Маленькая семья Виктора, дочь и жена, которые остались без него, плакали от горя. Младшая страдала, хоть и понимала, что отцу было больно. Будучи приемной со своими разными убеждениями, она знала, после смерти папа мог попасть куда-то, а мог и попросту исчезнуть.
В четверг, спустя три месяца, Фэй, приготовив лазанью на ужин, попрощалась с дочерью и сказала, что хочет побыть немного одна. Убитая горем вдова уехала в Хаф-Мун-Бэй, небольшой прибрежный городок в часе езды к югу от Сан-Франциско, излюбленное ее с мужем место. Большие волны. Можно хорошо порыбачить и насладиться прекрасным закатом. И пока Натали пересматривала «Секретные материалы», уплетая лазанью и наслаждаясь вином, оставшимся от поминок отца, Фэй Грейсон вошла в холодные воды залива Хаф-Мун. Серферы нашли ее неподвижное тело неподалеку от стада тюленей.
Итак, через три месяца после похорон отца Натали Грейсон занималась похоронами матери. В этот раз агентов приехало меньше, но Доминик Рейдер был на месте. На скамейках сидели преподаватели, студенты и их родители. Несмотря на сотни присутствовавших и их заверения, что мама любила ее, Натали знала правду — отца мать любила больше. Натали была их дочерью всего семь лет. Однако этого времени хватило, чтобы унаследовать дом у залива Монтерей, получать выплаты по страхованию и социальному обеспечению, обеспечить хорошую пенсию, иметь доступ к банковским счетам, купить «Вольво», джип и кучу украшений. У нее было больше, чем когда-либо, но…
Теперь она вновь сама по себе в этом мире.
Натали продала одну из машин, отдала на хранение в родительскую банковскую ячейку все ювелирные украшения, в том числе и дорогое обручальное кольцо мамы. Начала сдавать дом и платила определенной компании, которая занималась всем этим. Зои, Джей и Эйвери уговорили ее переехать поближе к ним в Окленд. Натали сложила все вещи в машину и отправилась в Калифорнию.
Сейчас, в седьмую годовщину смерти отца, она приехала на кладбище недалеко от родительского дома. Оно находилось рядом с морем. Положила желтые тюльпаны на могилу папы и тигровые лилии на могилу мамы, та располагалась в нескольких шагах от отца. Она чувствовала привкус слез, так как плакала, и крови от покусывания обветренных губ. Родителей не было в живых уже семь лет.
А казалось, целую сотню.
Кто-то подошел сзади.
Она обернулась.
Знакомое лицо. Сложно сказать, откуда этот человек родом. Сегодня Доминик Рейдер выглядел афроамериканцем.
— Не думала увидеть тебя здесь, Дом, — сказала она. — Давно не виделись.
— Ух ты, — произнес он, но с таким необычным для этого восклицания спокойствием. — Ты не забыла мое имя.
Каждый раз, когда он приходил к ним на ужин, у Натали порхали бабочки в животе, прямо как сейчас.
— Еще бы, я помню всех папиных агентов.
— Хм, — на его лице появилось выражение недовольства. Для их семьи он был не просто агентом. — Ты все еще живешь здесь? — его голос был крепким и шершавым.
— Нет. Сейчас живу в Окленде. Как будто ты не знаешь.
— А с домом что?
— Все еще принадлежит мне. Пока что там живут священник с семьей, но…
Именно там она провела самые счастливые годы своей жизни, жарила гриль, читала книги.
— Я никогда его не продам.
— Рад это слышать.
Солнечные зайчики танцевали на могиле отца. В воздухе ощущался соленый аромат океана, и она почувствовала дрожь в животе. Доминик хотел ей что-то сказать, но все никак не решался. Натали была не из терпеливых.
— Ну? Что такое? Говори уже?
— Твоим маме с папой не очень понравилось бы… — сказал он, — ну что вы с Шоном…
— Мне казалось, мы об этом уже говорили.
— Ну хватит тебе, Нэт.
— Мы просто встречаемся, ничего серьезного. И мне уже двадцать девять. У всех моих семьи, дом, думают о пенсии. И вообще я не просила твоего совета.
Она кинула на него взгляд, полный недовольства.
— В любом случае ты его толком не знаешь.
— А я-то думал, мое мнение хоть что-то значит.
Он скрестил руки.
Натали заметила его пистолет и значок под курткой.
— Ты его не знаешь.
— Достаточно, чтобы сказать, что твоему отцу…
— Папа преувеличивал, когда просил тебя присмотреть за мной. Он умирал, Дом.
Перед смертью отец заставил ее запомнить мобильный Доминика. Она прочитала его вслух, не запинаясь, потом так же, без пауз, наоборот, только тогда отец успокоился и отошел в мир иной.
— Сейчас это не имеет никакого значения. Он отдал мне приказ, и я его исполняю.
Доминик взял ее за руку.
— Натали, послушай…
— Нет!
Она вырвала руку и присела рядом с могилой отца.
— Спасибо. Правда, спасибо. Но тебе не нужно за мной приглядывать. Серьезно, не надо. Оставь меня в покое. Договорились?
От боли у нее сжались легкие, она не могла спокойно дышать. Крупные слезы текли по щекам и падали на траву. Именно слезы не давали завянуть траве у могилы. Она наклонилась и поцеловала холодный надгробный камень отца. Всегда так делала, когда приходила навестить его.
Она оглянулась и произнесла:
— Дом, знаешь, я…
Он уже ушел.
Натали вновь осталась одна, под жарким августовским солнцем.
