Грей уже была до смерти уставшей, ее потрясывало от выпитого вкусного белого вина и от уже терявшей свое действие таблетки викодина, которую она приняла в обед. Оставался один час, максимум полтора, прежде чем ее внутренние часы пробьют полночь, и она превратится в тыкву.

Стоя в пробке, она была слишком раздражена, чтобы слушать Олету, Энджи или даже Джилл. Она не хотела слышать о потерянной и обретенной любви, об обретенной и потерянной вере. Она хотела добраться до этого чертова места и закончить это чертово дело, либо стоя над телом, либо сидя напротив него.

Вечер принес с собой прохладный ветерок, а небо переливалось цветами мандарина, граната, баклажана и лимона. Она была голодна, а холодильник у нее дома был заставлен диетическими коктейлями. А неоновый вывески на авеню Ла Бреа манили бургерами, курицей и поке.

Нет, она ничего из этого не хочет.

Пятнадцать минут спустя молодой темнокожий мужчина с сонными глазами наваливал в картонную посуду тушеные бычьи хвосты с подливкой.

— Что вам на гарнир? — спросил он.

Очередь тянулась по ржавому кафельному полу «Дулана». Неугомонные дети, уставшие медсестры и голодающие мужчины хотели получить свою дозу протеина и что-нибудь на гарнир. И фруктового пирога тоже, если он свежий.

Грей стояла в начале этой очереди, и ее взгляд метался от стальных ящиков с блестящей капустой и красочной смеси кукурузы, томатов и окры к сливочно-оранжевым макаронам с сыром. На кассе она взяла еще упаковку персикового пирога, потому что сегодня она заработала на каждый его сладкий кусочек.

Она заслужила мягкий хруст корочки после того, как получила фальшивую фотографию, доказывающую жизнь человека. А эти маслянистые, тающие во рту персики, которые стали скорее намеком на фрукты, были наградой за просмотр альбома Кевина Томпкинса с фотографиями людей, за которыми он подглядывал.

Каждая калория, что она съедала, могла возместить ей частичку души, которую она потеряла с тех пор, как встретила Иана О’Доннелла и людей, причастных к этому делу.

И Хэнк. Этот подонок. Не звонит, не пишет. Ничего. Она съела все два кекса, чтобы заесть то, что она чувствует по этому поводу. Шесть тысяч калорий и бесчисленное количество углеводов подавили бы эти чувства, заглушили бы ее ненависть и негодование, успокоили бы ее мысли в духе «милая, тебя использовали», которые иногда сидели в ее голове и читали морали.

Бутылка белого сухого французского вина, которую она купила в дорогом продуктовом магазине, могла бы помочь забыться, как королевский пир. А на королевском пире никто не пьет содовую.

Когда она пристегивала ремень безопасности, ее телефон зазвонил. Это был не Ник. И не Хэнк. Это определенно был кто-то с работы, и она уже поняла, что быть частным детективом — это не работа с девяти до пяти. Поэтому она ответила на звонок.

— Здравствуйте, это Брюс Норвич из «Аллан Констракшн». — Мужчина казался запыхавшимся и равнодушным, но достаточно сильным, чтобы унести деревянную балку на спине. — Похоже, вы звонили несколько часов назад. Извините, что перезвонил так поздно.

Радуясь, что ответила, Грей объяснила, что работает над делом о пропавшем человеке.

— И так всплыло имя Омара Невилла, но только в качестве друга. Он определенно не сделал ничего плохого. Просто мы не можем найти того, кого он знает.

Брюс Норвич засмеялся.

— А не возьмете еще одного клиента? Я не видел Оза на протяжении нескольких недель.

— Он в Неваде, не так ли?

— Он должен был быть здесь, но так и не приехал. Я ждал его две недели, но нет, его нет. Ни слуху ни духу об Омаре. Ничего. Поэтому я его уволил на прошлой неделе. Он даже еще не в курсе.

— Он не забирал свою последнюю зарплату? — Лицо Грей онемело, и она не чувствовала, как слова срываются с ее губ.

— Нет. Ее забрал кто-то другой.

Грей взяла ручку с центральной консоли и вытащила салфетку из сумки.

— Вы знаете, кто ее забрал?

— Эм-м… дайте-ка посмотрю…

Она закрыла глаза, пока Брюс Норвич листал страницы книги учета.

— Вот… нашел. Так… его жена забрала ее. Да. Здесь написано Элиз Миллер. Наверное, вам стоит ей позвонить. Она должна знать, где он.

Грей сидела в своей машине, уставившись на машины, мчащиеся вверх и вниз по бульвару Креншоу. Она не двигалась, даже не моргала, пока не произнесла:

— Кто, черт возьми, такая Элиз Миллер?