25

С момента последних пробных запусков воздушных змеев – для определения направления ветра на высоте – прошло более трех часов, и, к сожалению, направление ветра за это время несколько изменилось. И теперь я с вершины небольшого холма с возрастающим беспокойством наблюдал, как два имеющихся у меня в наличии воздушных шара медленно сносит в сторону. Промахнуться по армии – задача сложная, но одно дело – пройтись прямо над всей тянущейся к месту ночлега воинской колонне, и совсем другое дело – пересечь эту колонну под углом и умчаться по ветру далеко в степь. Эх, надо наших умников дирижаблями озадачить, позарез нужна управляемость для летательных аппаратов. Так сказать, для закрепления технологического превосходства.

Строго говоря, в таком применении воздушных шаров сейчас не было особой необходимости, соберись я в этот раз воевать днем, задействовал бы их исключительно для наблюдения и координации действий. Но сейчас вечер, через час уже начнет темнеть, а улорийская армия только подтягивается к месту последней ночевки. Последней ночевки перед штурмом Корбина.

Это король Янош так считает, я же, хоть убей меня, никак не пойму, как он собрался брать город без боеприпасов и пороха для артиллерии.

Что бы он там себе ни думал, я не собирался идти у него на поводу. А значит, генеральное сражение будет у нас прямо сейчас, а не завтра, как кое-кто надеялся.

От Малоозерска до Корбина союзная армия тащилась четверо суток. На нынешний момент в ней насчитывалось порядка одиннадцати тысяч усталых, голодных и морально угнетенных солдат. Знаменитой тяжелой кавалерии не набиралось и тысячи, легкой – всего пара эскадронов. Из-за нехватки лошадей большинству оставшихся в живых драгун пришлось окончательно переквалифицироваться в пехотинцы. От наемников осталось хорошо если полторы тысячи бойцов – этих никто беречь и не собирался, всегда доверяя им место в первых рядах атакующих. В общем, хлебнуло войско Яноша примерно той самой войны на истощение, что в свое время получил Наполеон в России. Только он этого не знал, да и никто не знал в этом мире, кроме меня.

Я снова поднес к глазам бинокль. Ловили-ловили направление ветра, а в итоге все равно не слишком хорошо получается. Ну да ладно, по десятку бомб сбросить успеют – и хватит, на большой урон все равно никто не надеялся.

– Кажись, заметили, стрелять начали, – обеспокоенно заметил Игнат.

Рука его еще полностью не восстановилась, но если до этого я оставлял его в Корбине под предлогом защиты моей семьи, то тут уже хитрецу удалось убедить Наталью, что в таком важном деле доверить прикрывать мою спину можно только ему. Спорить с супругой я не стал – лезть в рубку, как в свое время под Грушовкой, я не собирался. Так что и Лукьянову рядом со мной вряд ли что-то будет грозить.

– Пусть стреляют, – флегматично ответил Румянцев, – последний порох изведут.

А вот я не был так уверен в неуязвимости наших воздухоплавателей. Да, они должны держаться безопасной высоты, но ведь всякое может случиться: с ветром не сдюжат или какая шальная пуля вдруг долетит до шара.

Из-за рощи, за которой как раз подтягивалась к месту ночлега вражеская колонна, донеслись приглушенные звуки разрывов, правда, длилось это всего пару минут, затем шары окончательно снесло в сторону, и они стали стремительно удаляться в северном направлении.

Что ж, из факта наличия у нас воздушных шаров в сложившихся обстоятельствах я выжал все, что было можно. Эх, мне бы эскадрилью бомбардировщиков… Впрочем, не время для глупых мечтаний, дело делать нужно.

Наша основная позиция располагалась чуть южнее того места, что должна была занять улорийская армия, примерно в километре от сосновой рощи. Слева виднелась восточная стена Корбина, вернее ее юго-восточный угол. А вот король Янош этим вечером сможет полюбоваться большей частью этой самой стены. Правда, совсем недолго – сначала ее скроет ночная мгла, а потом ему станет не до любования окрестностями.

С местом ночного лагеря противника особо и гадать не пришлось. Левый фланг ему прикрывала хвойная роща, справа была открытая местность с уходящими вдаль пригородными полями, а впереди, между ночным станом и городом, сверкали множеством факелов наши фальшивые позиции. Разведку мы улорийцам по-прежнему проводить не давали, так что правду они выяснят слишком поздно. А может, и вообще не выяснят, это уж как дело пойдет.

Завидев перед собой расположенный прямо под городскими стенами лагерь противника, Янош должен облегченно перевести дух – наконец-то остаткам таридийской армии некуда бежать! Наконец-то она вынуждена будет воевать по правилам, как все. И уж тут-то он сможет показать во всей красе свой полководческий талант!

Но радость эта будет совсем недолгой, потому что я снова буду воевать не по правилам, а так, как считаю нужным. Пусть даже многие мои офицеры презрительно кривят губы. Здесь не так много ветеранов, бывших со мной под Бобровском, в Злине и Яблонце, Чистяково и Южноморске, а остальным такая война пока тоже непривычна. Им хочется лихих кавалерийских атак, чтобы рука рубить уставала или чтобы во главе пехоты сойтись лицом к лицу с врагом в ближнем бою. То есть в любом случае чтобы с кровью, потом и грудой тел. Чтобы выжившие после такого имели возможность хвастаться шрамами и увечьями и, обронив в обществе сакральную фразу «да-а, это было жаркое дело», многозначительно замолкать, предоставляя окружающим оценить весь масштаб своего величия.

А вот мне такой романтики даром не нужно! Мне нужно, чтобы мои солдаты как можно дольше оставались живы и здоровы. Потому что от этого напрямую зависит и мое благополучие, и благополучие страны, подданным которой мне довелось стать. Да и результат для меня стоит на первом плане – пусть лучше будет скучная победа, чем красивое и веселое поражение. Как там говорили умные люди про футбол: «игра забудется, а результат останется»? Вот это – в самую точку. Хотя кто ж откажется, если победа будет еще и красивой? В общем, воевать будем по-моему.

Минут через сорок разведка сообщила, что основные силы неприятеля располагаются на ночлег в пределах прямой видимости наших защитных позиций под стенами города. Вот и отлично. Давать Яношу время на отдых и обустройство ночного лагеря не будем, не входит это в мои планы.

– Илья Сергеевич, – обратился я к Веселову, – с божьей помощью, начинайте!

Подполковник молча козырнул и, смешно подпрыгивая, побежал к подножию холма, где его дожидался десяток воинов. Спустя минуту маленькая кавалькада умчалась в сторону редутов, на которых сейчас хозяйничала пехота во главе с майором Баталовым. Можно сказать, что битва за Корбин началась.

Часто приходилось слышать мнение, что для полководца битва сродни шахматной партии для шахматиста – знай себе разыгрывай комбинации, передвигая по игровому полю фигуры-полки, озадачивай противника да вовремя реагируй на его угрозы. Определенное сходство и правда есть, но есть и отличия. И самое большое и важное из них – скорость смены позиции.

Вот в шахматах двинул ты пешку с е2 на е4 – и сразу имеешь новую позицию перед глазами. А я вот сейчас «двинул» гусар Веселова в атаку – и что? Пока подполковник домчится до скрытой за позициями Баталова кавалерии, пока отдаст последние распоряжения, пока всадники выйдут на поле, развернутся для атаки… Минут двадцать пройдет, не меньше. За это время улорийцы могут успеть два-три своих хода сделать. Да и, в отличие от шахмат, на поле боя никогда заранее не знаешь, какая фигура будет иметь преимущество в тот или иной момент времени. В общем, здесь играют роль не только стратегия и тактика, но и управляемость войсками и выдержанность командующего, ибо далеко не каждый в состоянии терпеливо дожидаться результатов от своего очередного хода.

Казалось, ожидание будет длиться вечно, но вот наконец из-за рощи до нас донеслись звуки стрельбы и раскатистое «ура», не сильно приглушенное расстоянием. Все, началось!

Наша легкая кавалерия пошла в атаку на находящееся в полупозиции вражеское войско: проведшие весь день на ногах улорийцы не успели ни толком расположиться на ночлег, ни построиться для боя. Передовые заслоны короля Яноша оказались быстро смяты превосходящими силами Веселова, после чего гусары ворвались в основной лагерь противника, сея там смерть и хаос.

Я не имел возможности воочию следить за этой фазой боя, поэтому здесь приходилось уповать на хладнокровие и благоразумие подполковника, а также на дисциплину его подчиненных. Важно было избежать опьянения легкостью первого успеха и вовремя повернуть людей назад. Иначе враг придет в себя, разберется в ситуации и сам задавит числом завязшую в бою кавалерию.

Минут через двадцать от сидящих в сосновой роще наблюдателей стали один за другим прибывать курьеры. Из их донесений выходило, что Веселов, несмотря на нетерпеливый нрав, с поставленной задачей справился. Гусары знатно пошумели во вражеском стане, в очередной раз приведя в бешенство Яноша Первого, и вовремя отступили, имея на плечах вражескую конницу. Ну а той совершить ответный визит в наш лагерь не позволила своевременно включившаяся в работу артиллерия.

Улорийцы отступили, но приманка уже была проглочена, тем более что небольшую часть прорвавшихся вражеских всадников приняла на штыки выдвинувшаяся вперед пехота. Наш план сработал, драка завязалась в нужном месте в нужное время. Доведенный до белого каления противник, забыв об усталости, принялся атаковать наши редуты.

На поле боя опустилась ночь, однако чистое небо и полная луна позволяли вполне сносно ориентироваться на местности. И давали возможность противнику рассмотреть низкие земляные валы редутов, необустроенные и редкие позиции артиллерии, малочисленность рядов пехоты прикрытия. Опытный полководец должен был задаться вопросом: все ли вражеские силы передо мной? Но утомленный этой «неправильной» войной Янош раздраженно посчитал, что преимущество в силе в любом случае останется за ним, а отступать нам на этот раз некуда – стены Корбина прямо за нами. В общем, улорийский монарх взял инициативу в свои руки и атаковал позиции Баталова по всем правилам боевого искусства, за исключением массированного огня артиллерии, который просто нечем было обеспечить.

Минут сорок защитники редутов оказывали наседающим врагам отчаянное сопротивление, после чего, не выдержав напора, побежали к стенам города. Попытавшихся преследовать бойцов Баталова улорийцев отсекли гусары Веселова, после выполнения этой миссии ушедшие вдоль городских стен в нашу сторону.

– Улорийский флаг над центральным редутом! – взволнованно доложил очередной курьер.

– Батареям приготовиться! Наблюдателям отходить на этот край рощи! – распорядился я. Первый раунд боя вот-вот подойдет к концу. Основное же веселье только начинается.

Минут десять спустя почти синхронно раздались три мощных взрыва. Это подорвались заложенные в подземных галереях под редутами пороховые заряды – что ж, не только фрадштадтцы умеют пользоваться пороховыми минами.

Улорийцев сейчас на оставленных нами позициях должно быть особенно много – сопротивление врага сломлено, можно без помех ворваться во вражеские редуты и попытаться захватить что-нибудь ценное, а также насладиться моментом триумфа и бросить многообещающий взгляд на стены Корбина. Можно даже надеяться, что для этого сам король Улории успел подняться на центральный редут. Впрочем, это было бы совсем уж просто.

Взрывы послужили сигналом для открытия огня десяти минометным батареям, расположенным среди холмов по эту сторону сосновой рощи. Сотня с лишним стволов малой артиллерии принялись методично посылать разрывные и зажигательные снаряды через небольшое поле и разделяющую нас с противником рощу по пристрелянным заранее площадям.

Надо сказать, что сотни летящих в ночном небе горящих снарядов являли собой величественное зрелище, и тысячи корбинцев, высыпавших на городские стены, наверняка были впечатлены. Соотношение разрывных снарядов к зажигательным было примерно три к двум, но за счет скорострельности, когда второй выстрел делался в то время, как первый еще на добрался до цели, небо буквально расцвело от беспрестанно рисующих в нем огненные дорожки брандскугелей.

Как и ожидалось, прошло немало времени, прежде чем улорийцы пришли в себя и перестали считать эту бомбардировку продолжением подрыва редутов. Каковы на тот момент были потери вражеской армии, представить было сложно, но кое-какая управляемость в уцелевших частях еще осталась. По крайней мере, у улорийцев нашлись командиры, сумевшие сориентироваться в обстановке и повести за собой солдат на штурм наносящих им страшный урон минометных батарей.

– Идут, ваше сиятельство, идут! – стараясь перекричать стоящий вокруг грохот, проорал посыльный от разведки.

– Как много? – попытался уточнить я, тщетно стараясь разглядеть что-либо сквозь пелену затянувшего все окрестности порохового дыма.

– Много! – ответил разведчик и неопределенно развел руками, показывая, что оценить численность противника не представляется возможным. – В батальонные каре строятся!

Эх! Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Думал я, что все просчитал, все предусмотрел, а вот спустись-ка с небес на грешную землю – не взял в расчет обыкновенный пороховой дым! А стоило бы, потому что в результате массированной стрельбы сотни минометов и холм, на котором располагалась моя ставка, и поле между батареями и сосновой рощей погрузились в плотное едкое пороховое облако. Как в таких условиях руководить боем?

– Сашка! Батареям – прекратить огонь!

Иванников умчался передавать приказ артиллеристам.

– Полковник Лебедев! – я отыскал взглядом и призывно махнул рукой командиру присланных царевичем Алексеем кирасир.

– Ваше сиятельство? – мгновенно встрепенулся давно рвущийся в бой командир новообразованной таридийской тяжелой кавалерии.

– Пришла пора показать, на что вы способны! Нужно разбить вражеские пехотные каре.

– Кто с нами: гусары, драгуны, уланы? – деловито поинтересовался полковник.

– Гусары Веселова. Для уланов будет другая задача.

Благодаря Алешке снаряжение и тактика наших кирасир несколько отличались от общепринятых на этот момент в мире. Во-первых, около трети всадников были вооружены пиками, предназначенными в первую очередь как раз для «вскрытия» пехотных каре. Во-вторых, поскольку наибольшие потери кавалерии в бою против пехоты происходили от попадания пуль в лошадей, кирасирские кони получили пластинчатый передник, закрывающий голову, шею и грудь, далее опускавшийся почти до колен расклешенной юбкой. В-третьих, для ближнего боя кирасиры получили вместо привычного прямого палаша сабли с небольшим изгибом клинка и елманью, то есть расширением в верхней части клинка у острия. Изгиб клинка, форма рукояти и елмань позволяли значительно усиливать рубящий удар за счет инерции, что в бешеной рубке сабельного боя давало нашим кирасирам дополнительное преимущество. В-четвертых, вместо обычных кавалерийских пистолетов кирасиры были вооружены экспериментальными барабанными пистолетами, этакими прообразами револьверов. Заряжание производилось не через ствол, а непосредственно в каморы барабана и было пока что таким же трудоемким, как и зарядка ружей через ствол, зато всадники шли в бой, имея при себе три-четыре снаряженных барабана на пять выстрелов. То есть имелась возможность многократно повысить интенсивность огня, для чего нужно было только вовремя менять барабаны.

Отдельно стоит заметить, что подготовке лошадей в части привычки к звукам выстрелов уделялось отдельное внимание. Как ни крути, но лошадь – очень пугливое животное, и нередко бывали случаи, когда конная атака срывалась парой ружейных залпов пехоты силой одних только звуков стрельбы, а ведь при первом залпе и пули-то часто до атакующих не долетали.

Пики и доспехи для лошадей казались шагом назад, к тяжелой рыцарской коннице средневековья, но первые позволяли разбивать ощетинившиеся штыками пехотные построения, а вторые сокращали потери от не обладающего еще достаточной пробивной силой огнестрельного оружия, так что я пришел к выводу о целесообразности использования и того и другого. Тем более что автором идеи выступал царевич Алешка, и мне было очень важно поддержать его, дать почувствовать себя нужным.

Эх! Стоило бы посмотреть на боевое крещение нашей тяжелой кавалерии, да погода стояла почти безветренная! Минометные батареи хоть и прекратили стрельбу, но облако пороховых газов не спешило рассеиваться. Создавалось даже впечатление, что оно прямо-таки зацепилось за вершину нашего холма, никак не желая покидать долину.

– Спускаемся вниз! – огласил я свое решение штабу, не желая оставаться в такой момент слепым.

Мы спустились с холма, миновали одну из батарей и вышли на позиции ожидающей своего часа пехоты. Здесь стояли ветераны-добровольцы, отправившиеся со мной в плавание в Рунгазею, а в итоге оказавшиеся на этом поле, а также сводный полк, собранный из белогорцев и отправленный мне в помощь Алешкой и Григорянским.

Здесь видимость была чуть лучше за счет легкого ветерка, медленно сносившего пороховые облака в восточном направлении, прочь от города. Улорийцы не рискнули выстроиться в общую линию, шли батальонными каре. Их левый фланг терялся в тумане, потому точно сосчитать их не получалось: то ли шесть, то ли семь батальонов, плюс небольшие группы всадников – вот и все, что осталось от победоносной армии Яноша. Есть еще вероятность, что за рощей остались какие-то резервы, но это мы сейчас проверим.

– Господин полковник! – я подозвал Румянцева. – Пройдитесь-ка со своими уланами мимо редутов за рощу, если там еще остался кто-то способный к сопротивлению, втопчите их в землю!

Уланы умчались в обходной рейд, а на наше поле выметнулись три клина кавалерии во главе с вооруженными пиками кирасирами и с гусарами внутри построения.

Улорийская пехота славилась своей выучкой, и грозный вид мчащейся в атаку тяжелой кавалерии ее не испугал. Раздался ружейный залп, спустя полминуты второй. Мы с беспокойством следили за продолжающей разгон конницей, но никаких видимых результатов вражеской стрельбы не находили: атака не замедлилась ни на миг, кирасирские ряды не дрогнули и не смешались.

– Может, все-таки стоило картечью? – робко поинтересовался Игнат.

– Сейчас увидим, – философски ответил я, приникая к окулярам бинокля.

Не будь поле затянуто дымом, с вершины холма можно было бы получить гораздо лучшее представление о происходящем, а с равнины видно было лишь тыл нашей кавалерии. Но чего нельзя было увидеть, о том можно было догадаться по полученному результату.

Кирасирские клинья с разгона врезались в тела пехотных каре, после чего их вершины разошлись в стороны, выпуская на волю быструю и верткую легкую кавалерию. Кирасиры отбросили пики и взялись за сабли и пистолеты, а лихие гусары начали разносить в клочья внутренние построения противника. Потеряв необходимый для противодействия кавалерии порядок, вражеская пехота тем не менее еще пыталась сопротивляться. Прекрасно обученные и имеющие за плечами богатый опыт множества сражений, солдаты Улории организовывались в маленькие, щетинящиеся штыками группы, но там, где проблематично было подступиться всадникам с саблями, исход дела быстро решали многозарядные кирасирские пистолеты.

Очень скоро остатки разбитых каре побежали, внося сумятицу в еще стройные ряды не подвергшихся атаке батальонов и тем самым предопределяя их поражение. Четкое взаимодействие на поле боя тяжелой и легкой кавалерии дало отличный результат – в какие-то полчаса организованные остатки улорийской армии перестали существовать. Сумевшие уцелеть пехотинцы сдавались в плен или пытались укрыться в сосновой роще от ринувшихся в преследование гусаров.

Увлеченные созерцанием картины полного разгрома пехоты противника, мы не сразу обратили внимание на крики и звуки выстрелов, раздающиеся сзади, как раз со стороны оставленного моим штабом холма.

– Это еще что такое? – Игнат потащил из ножен шпагу, пытаясь разглядеть сквозь дымную завесу происходящее у нас в тылу.

Вот так сюрприз! Неужели кто-то в остатках союзной армии еще сохранил способность действовать столь дерзко и хладнокровно? Не рановато ли я поверил в окончательную победу? Хотя, если бы это было что-то реально опасное, оставшееся там охранение смели бы в мгновение ока.

– Капитан! – я окликнул ближайшего ко мне пехотного офицера из Белогорского полка. – Атакуйте холм своей ротой!

– Михаил Васильевич, можно я с ними? – возбужденно попросил Игнат, смешно шевеля усами.

– Не с ними, а за ними! – усмехнулся я. – Мне Наталья Павловна велела присматривать за тобой!

Довольно оскалившись, Лукьянов с обнаженной шпагой устремился вдогонку за пехотной ротой.

Командир роты благоразумно не стал отдавать приказ на ружейный залп, сделав ставку на штыковой удар. Минуты через две мы услышали дружное «ура» и несколько выстрелов в ответ, после чего довольно быстро все стихло. Еще минут через пять вернулся Игнат.

– Их всего человек тридцать было, – разочарованно махнул он рукой, – наемники.

– Тебе повезло! Тебе просто повезло! – бешено вращая глазами, выкрикнул в мою сторону пленный офицер в разорванном мундире, которого грубо тащили наши пехотинцы.

– Кто это? – поинтересовался я у Лукьянова.

– Какой-то полковник Беккер, – пожал плечами Игнат, – вроде как главный у наемников.

– Уведите! – недовольно поморщился я.

Тратить время и нервы на бесполезные споры с ним я не собирался. По всей видимости, господин наемник поставил все на отчаянный обходной рейд с целью устранить или захватить в плен весь наш штаб. Или одного меня, если угодно. Задача дерзкая и трудновыполнимая, тем обиднее полковнику было потерпеть неудачу в самый последний момент из-за нашего перемещения с холма на равнину. Вот это он и называл моим везением, хотя кто ему сказал, что удастся осуществить задуманное, останься мой штаб на месте?

В любом случае на ход битвы этот эпизод уже не мог оказать никакого влияния. Так что это обычный жест отчаяния или попытка выторговать для себя условия почетной сдачи, не больше.

– Михаил Васильевич, – робко подал голос Иванников, – а как вы догадались, что нужно уйти с холма?

– Силой мысли! – раздраженно бросил я в ответ. – Сашка! Хоть ты ерундой не страдай! Мы ж ничего не видели оттуда!

Еще один последователь Григорянского в моем окружении нарисовался, готовый любое мое удачное действие объяснять то ли прямым происхождением, то ли духовной связью с Князем Холодом из древних сказок. Иногда я готов отнестись к подобным разговорам со снисхождением, иногда даже готов использовать сложившуюся репутацию во благо страны для устрашения врагов. Но мои-то соратники должны понимать, где правда, где вымысел, где стоит подыграть, а где снисходительно улыбнуться. Уж я-то точно знаю, что ничего сверхъестественного во мне нет, я самый обычный человек, просто из мира, на пару-тройку веков опережающего этот.

В полной боевой готовности мы провели на поле боя еще около двух часов. Последние очаги сопротивления были подавлены, шел активный сбор пленных, оказывали помощь раненым. Естественно, все ждали известий о короле Улории. Среди солдат велись споры о том, что лучше: чтобы Янош был убит или чтобы был захвачен в плен? А вот я считал, что пусть его королевское величество улепетывает без оглядки до самого Раеца. Пусть переваривает полученный горький урок и делает правильные выводы о том, с кем и против кого стоит дружить, чтобы не страдала ни твоя репутация, ни государственная казна, ни территориальная целостность твоей страны.

Кстати о территориальной целостности. Заберу-ка я у Улории «порченые земли». Улорийцам они все одно без надобности, а нам пригодятся. Пусть эпоха нефти еще не наступила – позаботимся о будущем, так сказать. И оформить можно красиво: потребовать в качестве контрибуции солидную денежную сумму, после чего милостиво согласиться принять вместо золота кусок абсолютно бесполезной территории. Мол, и вам лицо сохранить, и нам хоть что-то в качестве возмещения затрат. Янош согласится, никуда не денется.

Вот пока он остается у власти в своей стране, возможны такие манипуляции. Все прелести бездумного следования в фарватере внешней политики Фрадштадта король Янош прочувствовал на своей шкуре и, я очень надеюсь, не захочет бесконечно наступать на одни и те же грабли. А вот если в соседнем государстве произойдет смена власти, то все может начаться с начала – попытки реванша по отношению к Таридии, стремление к доминированию на континенте и продолжение пагубной дружбы с Островами.

Потому-то я и вздохнул с облегчением, когда командир уланов доложил о захвате остатков обоза и бегстве улорийского монарха.

– Я организовал преследование, но пока безрезультатно, – виновато развел руками Румянцев.

– Да и черт с ним, – равнодушно ответил я, – пройдитесь по всем дорогам, пошумите. Чтобы быстрее бежал. Но поймать его во что бы то ни стало не стремитесь.

– Как же так, ваше сиятельство? – Румянцев недоуменно переглянулся с Веселовым.

– Он же оклемается и опять к нам полезет! – поддержал его гусарский подполковник.

– Если уж Янош опять ничего не поймет, то править ему останется недолго. Это его последний шанс остаться королем! – ответил я тоном, не терпящим возражений.

Никто возражать и не стал. Вот и правильно. Раз князь Бодров так сказал, значит, так и будет. Правда, для этого придется решить кое-какие дела в столице. Вот этим я и займусь в ближайшее время.