– Иногда, – говорит Кен, – я просто ахаю от удивления. Например, только что я видел нечто невероятное. Когда смотришь им в глаза, создается впечатление, что они смотрят на тебя. Это пристальный взгляд. И ты это чувствуешь. Это гораздо сильнее, чем взгляд собаки. Собака может хотеть твоего внимания. С китами совсем другое дело. Такое ощущение, что они заглядывают в душу. Взглядом в глаза они устанавливают личный контакт. За короткое время мы очень много узнаем о намерениях друг друга.

Например?

– В этих взглядах я чувствовал… – Кен нерешительно умолкает, – что меня ценят. Но конечно, – поспешно прибавляет он, – это субъективное ощущение.

Кен начал свои исследования в 70-е годы, сразу после того, как океанариумам запретили ловить детенышей косаток.

– Примерно через год, – рассказывает Кен, – если другие лодки начинали преследовать китов или окружать их, косатки часто подплывали к нам и просто держались рядом. Киты понимали, что мы не будем гоняться за ними. Не будем бросать в них гарпуны или арканы. Они видели, что мы ведем себя спокойно. И это, конечно, подразумевает осознание происходящего.

Может ли сознание иметь отношение к пониманию добрых намерений Кена? Могли ли киты ценить Кена после того, через что им пришлось пройти? Достаточно ли этого, чтобы ответить взаимностью?

У Кена много подобных историй.

– Много дней мы следовали за всеми тремя стадами. Они прошли через пролив Хуан-де-Фука, потом к западу от острова Сан-Хуан, через Баундари-пасс к реке Фрейзер, потом вернулись к Сан-Розарио, вошли в залив Пьюджет-Саунд, обогнули остров Вашон и вернулись сюда. Однажды утром они направились в густое облако тумана. Мы последовали за ними. Это было в 70-е. Ни GPS, ничего – только компас. Мы заблудились рядом со входом в залив Адмиралти, окруженные густым туманом, в сорока километрах от дома. Я знал приблизительный компасный азимут. Мы убрали почти все камеры и приготовились уходить. Я двинулся вперед, ориентируясь по компасу, со скоростью двадцать пять узлов. Не прошло и пяти минут, как со всех сторон стали собираться косатки, пока не оказались прямо перед лодкой. Тогда я замедлил ход и стал просто плыть за ними. Перед носом нашей лодки все время держались несколько китов.

Кен плыл так пятнадцать миль. Когда туман рассеялся, он увидел родной остров.

– Понимаешь, я уверен: они точно знали, что мы ничего не видим. Они знали, где мы находимся. Это было через год после того, как их перестали отлавливать. Они видели много лодок и много раз сталкивались с агрессивным поведением. Но в этом случае, если я не ошибаюсь, они указывали нам путь. Это было очень трогательно.

И становится все более трогательным. И более странным. Дело в том, что киты-киллеры, похоже, способны на проявление доброты. На действия, не поддающиеся объяснению. Действия, которые заставляют ученых рассматривать самые причудливые гипотезы. Напрашивается вывод, что поведение косаток можно разбить на две категории: удивительное и необъяснимое.

Может показаться, что сопровождение в тумане – эксклюзивная услуга, которую косатки склонны оказывать людям, защищающим их. Александра Мортон вместе с помощником находилась в проливе Королевы Шарлотты в своей надувной лодке. Вдруг опустился туман, такой густой, словно они попали «в стакан молока». Ни компаса. Ни солнца. Ни волн, по которым можно угадать направление. Ошибка могла бы увести их в открытый океан. Более того, к ним приближался громадный морской лайнер, и Мортон не могла определить, с какой стороны. Она боялась, что судно внезапно появится из тумана и раздавит лодку.

И вдруг, словно из ниоткуда, из воды вынырнул гладкий черный плавник. Это был Нотч. Потом появился Сэддл. За ним Ева, обычно невозмутимый матриарх. Над водой поднялась голова Шарки – она смотрела прямо на Мортон. Потом Страйп. Они окружили крошечную лодку, и Александра плыла за ними в тумане словно слепой, положивший руку на плечо поводыря. «Я не волновалась, – вспоминала она. – Я доверила им наши жизни». Двадцать минут спустя она увидела, как из тумана проступает скалистый берег и высокие кедры ее острова. Туман рассеялся, и косатки уплыли. Утром этого дня за ними было необычно трудно следить, они плыли на запад, в открытый океан. Косатки сопроводили Мортон на юг, к ней домой, а затем сменили направление и вернулись обратно.

Этот случай изменил взгляды Мортон. «Больше двадцати лет я старалась исключать мифы о косатках из своей работы. Когда другие развлекали собеседников историями о чувстве юмора косаток или об их понимании музыки, я молчала, прикусив язык… Но иногда я приводила примеры того, что мы не в состоянии научно объяснить. Называла их удивительными совпадениями, если хотите; но эти примеры продолжали накапливаться… Не могу сказать, что косатки обладают телепатией, – не знаю, можно ли назвать это так, но… У меня нет объяснения событиям того дня. Только благодарность и глубинное, постепенно усиливающееся ощущение тайны».

Моя знакомая Мария Боулинг плавала с маской и трубкой на Гавайях, и внезапно появились несколько косаток – по странному совпадению. Она писала мне: «Осторожно скользнув в воду с борта лодки, я услышала очень громкие щелчки, металлический звук, словно друг о друга ударялись два баллона от акваланга. Это был очень высокий, вибрирующий звук, не то чтобы неприятный, но невероятно сильный! Он проходил прямо сквозь меня. Такой сильной энергии я никогда не чувствовала – волна как от передатчика. Как будто открылся какой-то портал или возможность для коммуникации другого рода. После этой встречи я пребывала в таком приподнятом и взбудораженном состоянии, что у меня несколько дней немного кружилась голова. Я чувствовала себя какой-то легкой, цельной, исполненной надежд, беззаботной и радостной. Понимаю, что все это не слишком научно, но речь тут скорее о соматическом ощущении, чем о разуме или интеллекте».

Если неизвестная доселе связь с помощью энергетических волн действительно существует, у нее имеются свои ограничения. В критический момент, когда речь шла о жизни и смерти, косатка по имени Ева, семья которой в густом тумане проводила Александру Мортон домой, не превратилась в супергероя. Но, возможно, было слишком поздно. В конце концов, косатки – простые смертные. Как и люди.

В один из сентябрьских дней 1986 года в Британской Колумбии Александра Мортон и ее муж Робин, кинорежиссер, вместе с четырехлетним сыном отправились в знакомое им уникальное место вблизи берега, куда косатки прибывают потереться о несколько скал, которые почему-то считают особенными. Через какое-то время появилась Ева, на этот раз одна. Робин, которому были нужны хорошие кадры подводных съемок, надел гидрокостюм, соскользнул в воду метрах в десяти от берега и нырнул. Мортон отвела лодку подальше, чтобы не попасть в кадр. «Ева нырнула туда, где под водой скрылся Робин», – писала Мортон. А потом «вдруг появилась на поверхности и поспешила ко мне. Она вынырнула рядом с лодкой, остановилась, затем снова исчезла в глубине». Необычное поведение. «Она не должна была вынырнуть так быстро», – подумала Мортон. Ева поспешно удалилась. Пока сын играл с цветными карандашами, Мортон смотрела на воду, ожидая, что с минуты на минуту появится муж. Но время шло, а Робина не было. Александра завела мотор и принялась осматривать каменистое дно, покрытое водорослями и морскими звездами. И к своему ужасу, увидела мужа, который лежал на дне лицом вверх. Сложный дыхательный аппарат вышел из строя, Робин потерял сознание – и утонул.

Ева выглядела встревоженной и, похоже, уловила связь. Но никакого космического прорыва не произошло – она не вытащила неподвижного человека на поверхность. Тот факт, что не зарегистрировано ни одного нападения косаток на человека, не поддается объяснению, но поднять мертвого человека – это уже слишком. Возможно, питающаяся рыбой оседлая косатка не решилась взять в зубы млекопитающее. Или Ева, наткнувшаяся на неподвижного Робина, была слишком испугана и поэтому вынырнула перед лодкой и замерла, пытаясь предупредить Александру, а потом в страхе уплыла прочь. А может, действительно пыталась установить контакт недоступным для человека способом. Не исключено также, что Ева просто услышала, что ее зовут сыновья, и торопилась присоединиться к ним. Может быть: Ева всего лишь косатка.

Тем не менее известны случаи, когда киты-киллеры подбирали потерявшихся собак. Небольшой отряд ученых отплыл от берега на маленькой лодке, чтобы наблюдать за косатками. Они вернулись и обнаружили, что их немецкая овчарка по кличке Феникс исчезла. Вероятно, пес попытался последовать за ними в пролив Джонстона с его высокими волнами. Люди до одиннадцати вечера обыскивали пролив. Собаки не было. Хозяин Феникса сидел на берегу, оплакивая утрату, как вдруг послышался шум – это были косатки. Он предположил худшее: эти морские хищники сожрали его любимого пса. Косатки приближались – поднятые ими волны заставили светиться фосфоресцирующих обитателей моря. Когда косатки удалились, послышался плеск. И вдруг на берегу оказалась мокрая собака – она вся дрожала, и ее рвало соленой водой. «Мне все равно, что говорят люди, – заявил хозяин. – Эти косатки спасли мою собаку».

Таких случаев много. В другом научном лагере один из ученых отправился в море на байдарке, а когда вернулся, то не нашел своей собаки по кличке Карма. Вероятно, она тоже решила сопровождать хозяина. Поздним вечером, когда исследователь оплакивал потерю верного друга, мимо проплыли несколько косаток. Вскоре на берег вылезла собака, мокрая, дрожащая и обессиленная. «Я там был, – свидетельствовал рассказчик. – И нисколько не сомневаюсь – те косатки вытолкнули Карму на сушу».

Мне приходилось слышать и другие странные истории. В начале 80-х годов водному парку развлечений потребовались животные для шоу, и руководство обратилось за разрешением возобновить отлов косаток у берегов Британской Колумбии. Отлов был запрещен в 1976-м, но речь шла о маленькой семье – группе А-4. Эта семья уже пострадала. В 1983 году кто-то – их отпустили за отсутствием доказательств – подстрелил самку косатки А-10 и ее детеныша. Исследователи, наблюдавшие за китами, слышали выстрелы и поспешили на помощь. Один из свидетелей рассказывал, что «А-10 подтолкнула раненого детеныша к борту лодки. Мы увидели рану, из которой сочилась кровь. Как будто она говорила нам: смотрите, что вы, люди, сделали». Через несколько месяцев обе косатки умерли.

Одно лишь предложение выловить косаток, которых Александра Мортон часто видела – через много лет после введения запрета, – вызвало у нее ярость. На совещании друзьям пришлось успокаивать ее.

За долгие годы наблюдений Александра Мортон не встретила косаток только в одном крупном проливе – в проливе Крамер, на берегу которого жила. Через два дня после совещания, где она с такой страстью выступала против вылова косаток, Мортон следовала за Якат и Келси – сестрами погибшей самки А-10 – и подростком по кличке Сатли. Перед входом в пролив Крамер косатки принялись описывать круги. Мортон дрейфовала вместе с ними. Затем они «заперли» ее – две сестры по бокам, а подросток впереди лодки, на расстоянии нескольких сантиметров. Каждый раз, когда она заводила двигатель, косатки спешили за ней, но не отпускали. Такое поведение характерно для бродяг, намеревающихся прикончить добычу, и Мортон это не понравилось. Но потом косатки повернули и сопроводили ее в пролив Крамер, после чего три раза проплыли туда и обратно по проливу.

«Иногда я просто не знаю, во что верить, когда речь идет о косатках», – говорит Мортон. Она задавала себе вопрос: может, животные пытались ей что-то сказать после того, как она защитила их семью? Но ведь собрание проходило в помещении (даже не в лодке, где косатки – если они понимают английский – могли бы услышать ее). Для того чтобы прочесть ее мысли, нужна телепатия. Но Мортон понимала, что это предположение «не выдерживает никакой критики».

Как сказал бы Кен, Александра Мортон «вступила на территорию чудес».

За несколько десятков лет до этого случая Мортон наблюдала за двумя живущими в неволе косатками по кличке Орки и Корки. Однажды, когда косатки плавали в бассейне на Тихоокеанском побережье, она попросила тренера показать, как он обучает животное чему-то новому. (Корки была дочерью Страйп. Много лет спустя Страйп помогла Мортон добраться домой в густом тумане, о чем я уже рассказывал.) Ни Мортон, ни тренер не видели, чтобы живущая в неволе косатка хлопала спинным плавником по воде. Они решили, что разучат этот трюк на следующей неделе. «А потом случилось кое-что, после чего я старалась не давать волю своим мыслям в присутствии косаток», – вспоминала Мортон. Корки приподнялась и хлопнула спинным плавником по поверхности воды. Она повторила это движение несколько раз, а потом принялась описывать круги по бассейну, непрерывно хлопая плавником. «Вот вам и косатки, – с улыбкой сказал тренер. – Они умеют читать мысли. Мы постоянно с этим сталкиваемся».

Говард Гаррет так описывал эксперименты, которые вместе с коллегами в начале 80-х проводил на живущих в неволе косатках: «Мы все чувствовали, что наши намерения изучаются косатками и что они не только поняли наши возможности и ограничения, но и поделились своими знаниями с соседями по бассейну. Мы чувствовали, что стали добрыми друзьями и что косатки нас хорошо изучили. Мы все были очень растроганы».

Спрингер (А-73), очень молодая самка косатки из оседлого стада, загадочным образом появилась в заливе Пьюджет-Саунд неподалеку от Сиэтла. Она лишь недавно перестала питаться материнским молоком, а ее мать исчезла. Кен увидел ее, когда она играла с маленькой веткой дерева, плывущей по волнам. «Я подобрал ветку и бросил ее, и косатка радостно поплыла вдогонку. Я начал хлопать ладонью по воде, и она повторила мое движение – грудным плавником. Потом я посмотрел на нее и по какой-то причине описал пальцем круг, как будто просил: „Перевернись“ – и она перевернулась! Это было поразительно. Чтобы добиться этого от собаки, нужны долгие тренировки. Я хочу сказать, что косатка понимала, что я имею в виду, словно ее сознание каким-то образом было связано с моим. Такое невозможно описать словами». Для того чтобы перевернуться, когда Кен вращал пальцем, Спрингер должна была понимать: это движение обозначает общее геометрическое понятие «вращение вокруг оси». Кроме того, требовалась способность применить к своему телу понятие, которое косатка видела как движение пальца. Для этого нужно, во-первых, желание вступить в контакт с другой формой жизни, во-вторых, способность к игре и, по всей видимости, представление о веселье. Кроме того, Спрингер не могла сделать то, о чем он подумал, если бы не предполагала, что он о чем-то думает.

Удивительное поведение.

Другими словами, Спрингер просто была косаткой. Похоже, все косатки очень внимательны. Мы ничем не можем их удивить – они воспринимают нас как должное. И мы тоже не должны удивляться их поведению. Нужно просто принять их такими, какие они есть. И удивляться самим себе – почему мы не сделали этого раньше?

К счастью для Спрингер, люди придумали верный план: вернуть ее к семье. На косатку набросили аркан и осторожно переместили в канадскую бухту, в большой садок, сделанный из сети. Идея состояла в том, чтобы подержать ее там, пока не удастся найти ее семью. Семья объявилась на следующий день. Исследователи открыли садок, и, как выразился Кен, «очень взволнованная» Спрингер присоединилась к сородичам и больше с ними не разлучалась. «В тот год, – отметил Кен, – она родила своего первого детеныша. Так что это по-настоящему счастливая история». Потом Кен надолго умолкает. «То же самое нужно было сделать с Льюной».

Маленький самец по кличке Льюна родился в 1999 году и был сыном Сплэш из стада Л. С самого начала его жизнь изобиловала странными зигзагами. В детстве он провел некоторое время с самкой из стада К по кличке Котенок, которую незадолго до этого видели с мертвым детенышем на спине. Котенок, горевавшая из-за потери детеныша, по всей видимости, взяла Льюну «напрокат». В конечном счете Льюна вернулся к родной матери, но он никогда не был маменькиным сынком и часто сопровождал других косаток из стада Л. Затем весной 2001 года Льюна начал пропадать.

Один – двухлетний малыш – он появлялся в заливе Нутка, в Британской Колумбии. «Всего триста двадцать километров отсюда», – поясняет Кен. Косатки могут проплывать до ста двадцати километров в день. «Но с точки зрения акустики он находился в таком месте, куда не доходили сигналы его стада».

Льюна приплыл туда вскоре после смерти вождя местных индейцев, который сказал: «Когда я умру, то вернусь как какауин». Индейцы называли детеныша Тсуксиит, и для них он был не просто косаткой. Как выразился один из них, он пришел «чтобы смыть страдания, убрать боль из нашей жизни». Наполовину косатка, наполовину мессия.

Люди называли его по-разному, например Патч или Бруно, но потом исследователи поняли, что этот странный, одинокий детеныш на самом деле пропавший Л-98 – Льюна.

Патч, Бруно, Льюна, Тсуксиит. Он потерялся, и люди не знали, что делать.

Льюне тоже не хватало компании. Он ловил лосося, а потом высовывался из воды с рыбой в зубах. «Он явно показывал нам свою добычу», – делился своим мнением один из исследователей. «И ты понимаешь, – прибавлял другой, – что это не рептилия… Это личность». Когда он смотрит на тебя, его взгляд «как будто о чем-то просит, и ты сразу же проникаешься к нему сочувствием». Люди замечали его «общительность, обаяние, грусть». Один рыбак рассказывал, что, впервые встретив Льюну, опустил руку в воду и помахал, и тогда кит поднял плавник из воды и помахал в ответ. Не сомневаясь, что это совпадение, рыбак снова помахал рукой, и Льюна снова ответил ему. «Он гораздо умнее, – понял рыбак, – чем те домашние животные, к которым мы привыкли». Когда повар вспомогательного судна посмотрела в глаза Льюне, то увидела нечто удивительное и глубокое. «У меня перехватило дыхание», – вспоминала она.

Льюна рос, постоянно выискивая возможность поиграть с пассажирами лодок и вообще с людьми. Он мог без труда толкать двенадцатиметровые бревна или разворачивать десятиметровые яхты. Но когда он начинал играть с байдаркой, которой управляли две женщины, или каяком, то толкал их очень аккуратно. Понимал ли Льюна, что вода, его родной дом, может убить человека? Это кажется невероятным, как и многое другое в поведении Льюны и косаток вообще. Но кто-нибудь может предложить другое объяснение?

Как вспоминает Кен, жаждущий внимания Льюна «быстро понял, что люди могут быть источником очень интересного взаимодействия». Он любил, когда к нему прикасаются, гладят его язык, поливают из шлангов – «этого никак не ожидаешь от дикого животного».

Но я не слишком удивлен. Еще в начале 80-х, когда я изучал морских крачек, я однажды сидел в своей лодке и вдруг услышал громкий плеск. Повернувшись, я замер: передо мной была белуха – одна, примерно за полторы тысячи километров от мест их обычного обитания. На протяжении двух сезонов белуха часто находила и сопровождала меня (а я – ее), пока я наблюдал за птицами. Я видел, как белуха подплывала и к другим лодкам. Этот маленький белый кит был немного застенчивым, но очень радовался, когда я прыгал в воду. Он (или она, не могу сказать) описывал круги, дотрагивался до меня плавниками, что доставляло удовольствие нам обоим.

Льюна продемонстрировал, что он в первую очередь социальное существо и только потом – косатка. Один из исследователей, наблюдавших за Льюной, говорил, что животное может видеть в тебе личность, несмотря на твою непохожесть. Если людей не смущало, что Льюна – косатка, то его тоже не смущало, что они – люди.

Но потом у людей возникли вопросы. Льюна стал причиной раскола – одни считали его даром, другие – дилеммой. Как поступить: игнорировать его, подружиться, воссоединить с семьей – или переселить в неволю?

– Было бы очень легко заманить его записью голоса матери – она у нас есть, – говорит Кен. – Мы могли бы поддерживать социальный контакт, который ему необходим, и потихоньку уводили бы его из пролива к океану, а потом вернули бы в стадо. – Кен смотрит на меня, желая удостовериться, что я понимаю простоту этого плана. – Но эти тупые канадские власти… – Кен не может сдержать возмущения, хотя прошло уже столько лет. – Не знаю, что за дурацкие причины они нашли, но не позволили этого сделать.

История Льюны – это история о потерявшемся детеныше. Он нуждается в дружбе и в том, чтобы его проводили домой, и встречает существ, которые совсем не такие, как он, но способны ему помочь.

– Ему нужно было совсем немного – чтобы кто-то побыл с ним, пока он не вернется домой, – говорит Кен, человек, которого косатки проводили до дома в тумане. – А чиновники настаивали, что нужно лишить его компании, которой он хотел и в которой нуждался. Мы имели дело с невероятным невежеством. – Кен горько усмехается. – А ведь ему просто были нужны друзья.

Лишенный общества косаток, Льюна завел себе других друзей. Он мог часами держаться рядом с причалившим судном, наблюдая за его разгрузкой. Но как только люди уходили, он покидал порт. Но если на борту судна кто-нибудь оставался ночевать, Льюна плавал рядом с судном до утра. Один из капитанов рассказывал, что из открытого иллюминатора до него часто доносилось дыхание косатки. Однажды у пассажира сдуло шляпу, и Льюна бросился подбирать ее. Он поднырнул под шляпу, надел ее себе на голову и принес назад, так что до нее можно было дотянуться рукой. Человек получил назад свою шляпу благодаря дикой косатке, которая всеми возможными способами показывала, что она по меньшей мере хороший друг.

Льюне была нужна семья – или хотя бы общение. Власти делали все возможное, чтобы предотвратить любые контакты. В какой-то момент они даже пытались поймать Льюну. Заявленная цель – воссоединение с семьей. Но аквариум хотел купить косатку, и такая возможность не исключалась.

Льюна стал главным героем фильма «Кит» и книги «Потерявшийся кит», где ярко описаны ситуации, когда люди, отвечавшие на приглашение Льюны пообщаться, подвергались штрафам и обвинялись в преступлении. Безумие вокруг Льюны усиливалось.

Мишель Келер, которую вместе с Эрин Гоббс власти наняли для того, чтобы следить за Льюной, вспоминала: «Когда он подплывал к лодке, мы часто смотрели друг другу в глаза, и его взгляд был очень мягким, очень искренним. Ко мне и к Эрин он относился по-разному. Эрин по натуре шутница, и Льюна с ней шутил. Он мог плюнуть в нее. Брызнуть водой в лицо. Шлепнуть хвостом или грудным плавником… Со мной он никогда так себя не вел. А мы ведь были в одной лодке, на расстоянии полутора метров… Со мной он был совсем другим. У нас разная энергетика. И он явно учитывал это. Потрясающе».

Но женщин наняли для того, чтобы оградить Льюну от людей, – и вскоре их отношения изменились. «Поначалу он нас действительно любил», – вспоминала Мишель. Но, поскольку обязанности Мишель и Эрин состояли в том, чтобы останавливать людей, которые играли с косаткой, «он подплывал и отталкивал нас, как будто говорил: „Уходите отсюда! Я нашел того, с кем могу играть весь день. Уходите отсюда!“ Другой наблюдатель писал, что Льюна „упрямец, боец, клоун; это умеющее сострадать, озорное и способное любить существо“.

К Льюне не подпускали дружелюбных друзей, но он очень хотел общаться. Однажды Льюна последовал за буксиром, поранился о его винт и умер.

Майкл Парфит и Сюзанна Чизхолм шли на легкой надувной лодке со скоростью восемнадцать узлов, и внезапно на поверхность рядом с ними вынырнула косатка. Это был Льюна. Он двигался так четко и выверенно, что его шкура скользнула по правому борту. „Я почувствовал его прикосновение по движению лодки, – вспоминал Парфит, – но не стал менять курс“. Льюна каким-то образом понимал, что нам обоим нужно быть аккуратными, чтобы поддерживать контакт». Однажды, когда Льюна слишком энергично играл с аварийным подвесным мотором, Парфит сказал: «Эй, Льюна, прекрати, пожалуйста». Льюна немедленно оставил мотор в покое и отплыл чуть дальше. «Было трудно признать подобный уровень понимания и целеполагания у существа, которое совсем не похоже на человека, – писал Парфит. – У меня создалось впечатление, что эта косатка воспринимает жизнь так же, как я: видит то же, что и я, так же чувствует воздух и море, испытывает такие же эмоции… и это создавало ощущение безопасности. Это было потрясающе. Но не слишком комфортно».

Льюна помог Парфиту понять, что человеческая речь – всего лишь один из способов передать восприятие жизни. «Похоже, мы виноваты в том, что можем оперировать этими неуклюжими символами», – говорил он, чувствуя, что язык – это барьер и возвели его мы.

Восприятие человека обходится без слов; слова – просто попытка описать то, что уже осознается. Восприятие животных, не умеющих говорить, – это сознание в чистом виде. В конечном итоге Парфит осознал, что должен отбросить в сторону различия. Перед ним не существо, непохожее на человека. Не косатка. Перед ним просто Льюна.

Я смотрю на других животных и почти всегда не вижу различия. Я вижу сходство, чувствую глубокую связь. Лучший способ почувствовать свою принадлежность к этому миру – общество диких животных. Ничто другое, за исключением глубокой человеческой любви, не приносит такого умиротворения, такого чувства единения с другим существом.

Тело дельфина, с плавниками и хвостом, многим людям кажется чужим. Но дельфины обычно демонстрируют понимание того, что мы похожи, несмотря на внешние различия, и они знают, какие части их тела соответствуют нашим. Дельфины, с которыми работал Лу Херман, без труда копировали движения людей. Когда человек тряс ногой, дельфины трясли хвостом. Впечатляющий перенос понятия «нога» в сознании существа, которое несколько миллионов лет живет без всяких ног.

Тренер водного парка «Маринлэнд» говорила, что косатки умеют читать мысли. И она не шутила. Но что, если она не просто излагала свое мнение, а была права? Что, если, подобно способности к эхолокации, о существовании которой до 50-х годов даже не подозревали, у этих животных есть и другой способ коммуникации и восприятия? Не знаю, не уверен. Но подумайте вот о чем: мы постоянно пользуемся радиоприемниками, чтобы слушать музыку, разговоры или, если так можно выразиться, удаленное сознание других. Это нечто вроде технологической телепатии. Но мозг гораздо сложнее, чем радио или компьютер. С учетом того, какое огромное эволюционное преимущество получает тот, кто владеет телепатией и читает мысли других, возможно ли появление в природе своего рода приемопередатчика для обмена мыслями? Может быть, разум дельфина, приспособленный для восприятия и анализа звуков под водой, также способен различать волны намерений и чувств? Скорее всего, нет. Но возможно, для этого просто нужен мозг побольше, чем у нас. В научной фантастике описываются пришельцы из космоса с огромными головами и мыслительными способностями, намного превосходящими наши. Как бы то ни было, у китов действительно очень большая голова.

В 60-е годы Карен Прайор обнаружила, что крупнозубые дельфины способны понять концепцию «сделать что-то новое». Если она поощряла их только тогда, когда они делали нечто впервые или то, чему их не учили, то по специальному сигналу они «сами придумывали такое, что мы даже представить не могли и чего нам самим было бы очень трудно добиться».

Но и это еще не все. Когда гавайским бутылконосым дельфинам, Фениксу и Акикамаи, подавали сигнал «сделать что-то новое», они плыли к центру бассейна, несколько секунд кружили под водой, а затем совершали что-то совершенно неожиданное. Например, могли абсолютно синхронно выпрыгнуть из воды, вращаясь по часовой стрелке и разбрызгивая воду изо рта. Ничему такому их не учили. «Полная загадка, – говорил исследователь Лу Херман. – Мы не понимаем, как они это делают». Такое впечатление, что они переговариваются с помощью какого-то особого языка, чтобы спланировать и выполнить новый сложный трюк. Может быть, существует другой способ коммуникации, который люди просто не представляют, – дельфинья телепатия? Неизвестно. В любом случае для самих дельфинов это так же естественно, как фраза, которую произносят наши дети: «Эй, давай сделаем так…»

За несколько десятилетий наблюдения за дельфинами, живущими на свободе в районе Багамских островов, Дениз Херцинг хорошо узнала отдельных особей. Очевидно, и они ее хорошо изучили. Каждый год исследователь уезжала на восемь месяцев, затем возвращалась к друзьям. «Наверное, самое подходящее слово для описания нашей встречи – „радость“, – писала Херцинг. – Несмотря на то что я занималась научным изучением дельфинов, я воспринимала их как друзей другого вида, но явно обладающих сознанием, чувствами и памятью. Мы встречались как друзья». По окончании исследований, длившихся несколько недель, она писала: «Дельфины как будто знают, что мы уезжаем, и устраивают нам грандиозные проводы. Я часто думаю, как они это узнают?»

Эти же «телепатические» способности проявились и в одном более печальном инциденте. В самом начале экспедиции, когда катер Херцинг приблизился к знакомой группе дельфинов, животные «приветствовали нас, но вели себя очень необычно», не подплывали к лодке ближе пятнадцати метров. И отказывались от предложения поиграть, что тоже было странно. А когда капитан спустился в воду, один дельфин подплыл к нему, а потом вдруг шарахнулся назад.

В этот момент кто-то обнаружил, что один из пассажиров умер – в своей койке, во сне. Жуткая история. Катер развернулся и направился в порт, и «дельфины поплыли с нами, но не впереди, как обычно, а рядом, в пятнадцати метрах, словно морской эскорт… Они шли параллельным курсом, выдерживая строй». Команда выполнила все необходимые формальности, и катер вернулся в море, где «дельфины приветствовали нас как обычно, играли и резвились». Херцинг изучала дельфинов на протяжении двадцати пяти лет, но ни разу не видела, чтобы животные вели себя так, как в тот день, когда на борту умер человек. Возможно, сонар дельфина каким-то образом – недоступным нашему пониманию – позволяет увидеть происходящее внутри катера, понять и рассказать остальным, что сердце человека в койке не бьется. Может, они определили, что человек умер, с помощью другой сенсорной системы, которая отсутствует у человека и о существовании которой мы не подозреваем. А что значит для дельфинов – скорбеть по поводу смерти человека?

У нас слишком мало данных для анализа, чтобы продолжить. Всего лишь несколько рассказов о живущих на свободе косатках, которые провожают заблудившихся в тумане людей, о китах, которые якобы возвращают потерявшихся собак, о том, как киты-киллеры начинают вращаться вокруг своей оси, когда видят круговое движение пальца человека, или возвращают шляпу, надев ее на голову; как они машут человеку в ответ или выражают сочувствие – или симпатию. В Антарктиде мой друг Боб Питмен бросил снежок в сторону косатки, и животное в ответ тут же бросило в него осколок льда. Все эти истории могут быть простым совпадением. Но у нас нет историй, в которых косатки не обращают внимания на людей, не реагируют на их мысли, на собак или на снежки. Я не верю в то, что доподлинно не известно. Меня как ученого убеждают факты. И я склонен отбрасывать сверхъестественные объяснения загадочных явлений.

Но еще важнее вот что: я не вижу доказательств того, что косатки – даже если интеллект у них выше, чем у нас (что бы это ни значило), – «посылают нам сообщение», хотя в это всем сердцем верит одна моя знакомая.

Наверное, всем хочется верить, что киты посылают нам сообщение. Это сделало бы их особенными. Более того, уникальными. А мы очень любим говорить о собственной уникальности. Но уникальность людей заключается именно в непомерном самомнении и этом общем заблуждении.

Что касается меня, то я скептически отношусь ко всему, во что мне хочется верить, – именно потому, что мне этого хочется. Желание поверить лишает объективности.

Но вопросы, ставящие нас в тупик, никуда не делись. Почему косатки объявили одностороннее перемирие в отношениях с человеком, но не в отношениях с меньшими по размерам дельфинами и тюленями, на которых они нападают и которыми питаются? Почему они выделяют нас среди всех и предлагают свою помощь? Почему не проявляют агрессии? Почему после всех преследований, отлова и убийств у них не выработался страх перед людьми, как у волков и воронов, и почему они не учат детенышей держаться подальше от человека, как некоторые дельфины? Такие страхи характерны для дельфинов, которые охотятся на тунца на просторах Тихого океана. Они тысячами гибнут в сетях и до сих пор в панике спасаются бегством от судна, находящегося на расстоянии нескольких километров, если оно поворачивает в их сторону или если у него меняется звук двигателя. Я сам наблюдал такое не раз. Ставший результатом горького опыта страх дельфинов перед кораблями вполне объясним.

Необъяснимо другое. Гигантские хищники с огромным мозгом, раскрашенные, как пиратский флаг, едят все – от морских выдр до синих китов – и часами сражаются с тяжеленными морскими львами, тараня их и подбрасывая в воздух, чтобы обескровить, а затем утопить и разорвать на куски. Эти киты-киллеры смывают тюленей со льдины, перемалывают челюстями морских свиней и пожирают плывущих оленей и лосей – собственно, любых млекопитающих, которых можно найти в воде. Но они не перевернули ни одну байдарку и, возможно, возвращают домой собак.

В Аргентине косатки иногда выскакивают из прибоя и утаскивают морских львов прямо с пляжа. Когда смотришь видеозапись такой охоты, думаешь, что гулять вдоль берега моря – чистое безумие. Но когда рейнджер Роберто Бубас выходил в море и играл на губной гармошке, те же косатки собирались вокруг него, словно щенки. Они весело носились около лодки и подплывали, когда он звал их – по именам, которые для них придумал.

Сквозь сентиментальные истории проступает неоспоримый факт: живущие на воле косатки почему-то не проявляют агрессии к человеку. Это тем более странно, если учесть, с каким упорством люди продолжают убивать других людей. Как объяснить оба эти факта? Почему косатки так удивительно миролюбивы? Морские «тираннозавры», которые столько раз выныривали рядом с крошечными лодками, никогда не причиняли вреда человеку, даже во время игры, – и это требует объяснения. Но что еще важнее, это требует от нас найти путь к пониманию. Что, черт возьми, происходит? Может, это находится за границами нашего восприятия и мы просто не в состоянии понять, что движет этими животными? Возможно, настанет время…

И не только косатки. Можно привести множество свидетельств миролюбия других китов. Фотограф Брайант Остин несколько недель снимал самок горбатых китов и их детенышей, и однажды пятинедельный кит отделился от матери и поплыл к нему. «Новорожденный остановил свой хвост шириной полтора метра прямо напротив моей маски, на расстоянии сантиметров тридцати», – вспоминал Остин. Фотограф замер, но вдруг почувствовал довольно чувствительный хлопок по плечу. «Повернувшись, я увидел прямо перед собой мать малыша. Она вытянула свой двухтонный грудной плавник длиной четыре с половиной метра и кончиком осторожно коснулась моего плеча». Сообразив, что он оказался между матерью и детенышем, Остин испугался – ведь она без труда сломает позвоночник. Но самка, по выражению Остина, проявила «деликатную сдержанность». Тем временем детеныш направился к биологу Либби Эйре. «Казалось, время замедлилось – я смотрел, как детеныш подныривает под Либби, переворачивается, а затем аккуратно поднимает ее из воды на своем брюхе. Она стояла на четвереньках и смотрела на горло кита». Пока Брайант лихорадочно перебирал варианты возможных несчастий, «молодой кит коснулся грудным плавником ее спины, затем осторожно перевернулся и спустил ее в воду».

И не только киты. Вспомните слониху Таню, которая преследовала раздражавшую ее женщину, но, когда та упала, резко затормозила, чтобы не раздавить ее. Или слонов, которые охраняли заблудившихся или раненых людей.