До 70-х годов прошлого века, когда на северо-западе начались первые исследования, воображение людей рисовало более примитивного кита-убийцу. Эти населявшие все океаны существа считались достаточно свирепыми, чтобы убить любого кита – и, конечно, любого человека, – который оказался в пределах досягаемости их мощных челюстей. Агрессивные доминантные самцы контролировали гаремы, а самки приносили им потомство. Все эти представления оказались неверными. Десятилетия наблюдений, прослушивания, мечения, каталогизирования и генетических исследований приподняли завесу тайны не просто над новым китом-убийцей, а над многочисленными китами-убийцами.

Выяснилось, что воды на севере Тихого океана населяют несколько типов китов-киллеров. Мы уже встречались с бродягами, которые путешествуют на дальние расстояния. Отдельные особи, которых видели в Монтерее, штат Калифорния, потом появлялись в Глейшер-Бей на Аляске, в двадцати пяти тысячах километров севернее. Оседлые перемещаются в пределах полутора тысяч километров, с севера на юг. Летом и осенью они держатся ближе к берегу, среди лабиринта островов, преследуя лосося, который идет на нерест в верховья рек, а остальную часть года проводят в другом месте. Но главное отличие бродяг от оседлых – не длина маршрута, а рацион. Бродяги не проявляют интереса к рыбе, а охотятся на млекопитающих. Их челюсти приспособлены для более крупной и сложной добычи. Оседлые, наоборот, не проявляют интереса к млекопитающим. И внутри этого различия в рационе таится множество сюрпризов. Это как русская матрешка: ты видишь всего одну, а потом – бац! – внутри обнаруживаются другие, похожие, но все же разные.

Таким образом, у нас есть бродяги и оседлые, но этим дело не ограничивается. На севере Тихого океана встречаются малоизвестные обитатели открытого моря, о существовании которых не подозревали вплоть до 1988 года, когда исследователи были озадачены появлением более мелких китов-убийц, издававших другие сигналы, – они охотились на акул. Группами, насчитывавшими до двух сотен особей, они перемещались вдали от берегов, между Беринговым морем и Южной Америкой. Одну особь, замеченную у побережья Мексики в 1988 году, три года спустя видели рядом с Перу, на расстоянии пятьдесят три тысячи километров.

Ареалы обитания разных типов пересекаются, но никто не видел, что они смешиваются. Анализ ДНК показывает, что живущие на севере Тихого океана два типа китов-убийц, охотники за рыбой (оседлые) и охотники за млекопитающими (бродяги), не скрещивались приблизительно полмиллиона лет. Фактически тихоокеанские бродяги генетически больше всего отличаются от всех остальных китов-убийц. Когда живущие на свободе животные скрещиваются между собой, они составляют один вид. Если скрещивания не происходит, то это разные виды. Теперь становится ясно, что типы китов-убийц – это ранее неизвестные виды.

В справочниках до сих пор приводится всего один вид китов-киллеров, Orcinus orca. Скорее всего, ученые в конечном итоге накопят достаточно данных, чтобы признать новые виды и удостоить их латинских названий. А пока ученые говорят о разных типах – например, антарктических типах A, B и C, паковых китах-убийцах и других. Только в водах Атлантики встречаются как минимум пять типов.

Паковые киты-убийцы бороздят Атлантику маленькими группами и поднимают головы над водой, выискивая лежащих на льду тюленей. Косатка, обнаружив тюленя, изучает его, «вероятно, чтобы убедиться, что это подходящая добыча», объясняет специалист по китам-убийцам Боб Питмен. Если это тюлень Уэдделла, косатка исчезает на двадцать или тридцать секунд, созывая товарищей. Пару минут спустя собирается вся группа, и они начинают рассматривать тюленя. «Через минуту или две они приходят к определенному решению – уходить или атаковать». Если они решают атаковать, то удаляются примерно на сто пятьдесят метров от плавучей льдины и тюленя. Затем как по команде они резко поворачиваются к льдине, синхронно работая хвостами. От этих ударов образуется волна высотой около трех футов. В последнюю секунду косатки ныряют под лед. Волна обрушивается на льдину и обычно смывает тюленя в воду.

Киты-убийцы другого типа вполовину меньше, чем паковые косатки, они живут в проливе Жерлаш, в Антарктиде, и охотятся на пингвинов. «Удивительный факт, – рассказывает Боб Питмен, – заключается в том, что косатки, по всей видимости, питаются только грудными мышцами и выбрасывают остальное». Косатка из моря Росса, самая маленькая из всех известных нам (самцы достигают размера только двадцать футов и весят в три раза меньше, чем более крупные родственники), проникает в длинные (до мили) трещины во льду и охотится на антарктического клыкача (его продают как чилийского сибаса), который может весить до двух сотен фунтов. В Северном море косатки сгоняют косяки сельди в плотную массу. Есть и иные типы китов-убийц.

Итак, резюмируем. Раньше косаток считали одним видом, распространенным по всему миру. Теперь, похоже, выясняется, что их около восьми типов с разной пищевой специализацией и, скорее всего, это разные виды. И самый большой сюрприз: одни из самых больших неизвестных видов животных на Земле прятались на самом виду. Удивительно.

До самого ужина система гидрофонов продолжала передавать только неопределенный шум моря, безжизненное шипение; этот звук рассеивался подобно атомам в межзвездном пространстве. Когда мы слышим рев проплывающей моторной лодки, Кен небрежно замечает:

– Он распространяется на расстояние от одного до четырех километров и достигает громкости ста шестидесяти пяти децибел.

Звук лодочного мотора сначала усиливается, потом затихает, и мы снова слышим только статический шум.

Человеческое ухо слышит звуки частотой от сорока-пятидесяти герц до двадцати килогерц. Самые низкие басовые ноты в музыке – от восьмидесяти до ста герц. Человеческая речь занимает диапазон от пятисот герц до трех килогерц. «Частота настройки» косаток – звук, который они слышат лучше всего, – составляет приблизительно двадцать килогерц. «Они могут слышать и на других частотах, но это самая для них комфортная», – говорит Кен. Их сонар работает в этом диапазоне, «потому что здесь можно получить очень хорошее разрешение». Большинство людей не способны услышать звук такой высоты.

Мы генерируем звук с помощью струи воздуха, а потом нам нужно снова вдохнуть. И говорим с помощью рта. У дельфинов все по-другому. Дельфин с силой прогоняет воздух через носовые проходы внутри головы, а затем – это очень необычно – генерирует и усиливает колебания посредством специальных «акустических линз», округлых жировых отложений в области лба (отсюда округлая голова, по форме напоминающая дыню). Звук выходит из головы дельфина в виде направленного луча.

Слух дельфинов устроен еще более необычно. Звуковые колебания воспринимаются жиром в полостях нижней челюсти и передаются во внутреннее ухо. Думаю, можно сказать, что челюсти дельфинов выполняют ту же роль, что ушные раковины у других млекопитающих, улавливая звук. Только делают это другим способом.

У использующих эхолокацию зубатых китов – дельфинов (в том числе, конечно, косаток), морских свиней и кашалотов – в органах слуха в три раза больше нервных волокон, чем у сухопутных млекопитающих. Их слуховые нервы толще любых нервов всех живущих на нашей планете существ. Зачем им это? «Для передачи большого количества акустической информации с очень высокой скоростью», – говорят ученые. По сравнению с их мозгом наш работает как очень медленный модем. Некоторые дельфины способны менять частоту своего сонара, если звуковой диапазон, который они обычно используют, сильно зашумлен. Это похоже на переключение приемопередатчика на другой канал, если текущий канал занят другими. Одновременно дельфины утратили те нервные волокна в мозгу, которые у других млекопитающих отвечают за обоняние. Возможно, они совсем не различают запахи.

Огромные «гладкие» киты могут, подобно слонам, издавать очень низкие звуки, не воспринимаемые человеком. Но слон удивился бы, узнав, что кит способен делать со звуком. Громкость звука больших китов сравнима с шумом среднего по величине судна. Мы их не слышим, потому что частота слишком низка. Но киты, разделенные огромным расстоянием, слышат друг друга. Такие киты, как финвалы, способны мигрировать «вместе», оставаясь на расстоянии сотен миль; инфразвук позволяет им не терять связь во время путешествий. Звуки животного царства – это настоящая симфония из миллионов частот, но мы способны воспринимать лишь ее крошечный срез.

После ужина, перед сном, когда компьютеры уже выключены, мы сидим на кухне Кена и просто болтаем за бокалом вина, и вдруг сквозь белый шум из маленьких динамиков пробивается одиночный свист. Мы мгновенно умолкаем.

На нас медленно наплывают звуки. Тихая ночная кухня заполняется скрипом, журчанием, вздохами, жужжанием, свистом, воем и визгом. Как будто за дальним поворотом пустой темной дороги заиграл диксиленд. А потом все ближе и громче.

Двадцать минут они плыли мимо нас в темноте, свистя и чирикая, словно птицы в джунглях. Звуки были уверенными и энергичными, со взлетами и падениями крещендо и диминуэндо. Удивительное чувство – сознавать, что такие существа живут рядом с нами. Затем звуки стали затихать. Когда до нас долетели последние ноты этой живой музыки, я осознал, чего мы лишимся, если не сумеем сберечь этих животных.

Шипение белого шума, который вновь обволакивает нас, как будто меняется. Теперь в нем таится возможность. Такое ощущение возникает у хорошего рыбака, держащего еще неподвижную леску; предчувствие, что в любую секунду что-то может произойти, наполняет его терпением. Можно сказать, что киты меня заворожили; я попался на крючок.