Утром Кен спускается вниз в халате и бодро сообщает:

– У нас есть кофе. И киты!

Он настроил приемник на гидрофоны в Лайм-Килн, в нескольких милях к югу от нас. Из стоящих на подоконнике динамиков льется пестрая смесь воя, свиста и уханья…

Кто это?

Кен поднимает палец, призывая к тишине.

– О… здесь стадо К; слышишь это жалобное мяуканье, словно пищат котята? Да, там теперь они не одни. Сейчас скажу. – Кен прислушивается. – Стадо Д, – сообщает он. – Крики Д и Л больше похожи на гудки. – Снова пауза. – Ну вот, я слышу Д, К и Л – все три стада!

Мы выходим из кухни на террасу и вглядываемся в воды пролива. Никого. Но затем из-за мыса к югу от нас, выстроившись широкой дугой, появляются косатки, они энергично разрезают покрытые белыми барашками волны. Большие черные плавники, похожие на пиратские флаги, окружены облаком брызг от выдыхаемого воздуха. Это большое стадо косаток, даже на таком расстоянии они выходят за края поля зрения моего бинокля.

– Ничего себе – там, наверно, шестьдесят или даже семьдесят пять китов!

– Возможно, они все там, – взволнованно говорит Кен.

И действительно, все косатки из трех оседлых стад, которых когда-либо видели в этих водах – Д, К и Л, – направляются в нашу сторону.

– Это суперстадо! – восклицает Кен.

Моя квалификация не позволяет оценить поведение китов, но мне кажется, что они пребывают в хорошем настроении.

– Когда собирается суперстадо, встречаются очень старые и очень молодые особи, – рассказывает Кен. – Самки, не видевшие друг друга много месяцев, держатся вместе несколько дней подряд и болтают, словно хотят поговорить о том, что делали зимой. Молодежь кувыркается и гоняется друг за другом.

Во время таких встреч они играют и спариваются. Они не слишком строги с потомством, и, как и у многих других дельфинов, их игры носят взрослый характер. Молодые самцы касаток вовлекаются в сексуальные игры еще в раннем детстве.

– Даже однолетки, – говорит Кен, – вскоре после того, как отлучаются от матери, часто играют со своими маленькими пенисами.

Взрослые самцы также могут устраивать любовные игры друг с другом.

– Мы видели группы парней, которые играли десятиметровыми половыми членами друг друга.

Подобно другим дельфинам, они часто вступают в контакт с особями одного с ними пола, используя плавник или рыло. Многие живущие на свободе дельфины мастурбируют с помощью разных предметов, и Кен даже наблюдал, как возбужденные косатки терлись о его лодку. Очень энергично, но не агрессивно.

Когда Дайана Рейсс опустила в бассейн большое зеркало, семилетние самцы бутылконосого дельфина, Пэн и Дельфи, подплыли к нему и начали смотреть на себя, имитируя половой акт друг с другом. (Бутылконосые дельфины больше всех других существ склонны к однополой любви.) Как отметила Дениз Херцинг, «дельфины любят секс и часто им занимаются».

Самки косаток начинают жить половой жизнью в подростковом возрасте – и не прекращают до самой смерти.

– Очень интересно наблюдать, как неспособные к деторождению бабушки начинают тереться о самцов, когда проплывают мимо них, – рассказывает Кен. – В их версии «кугуара» более старая самка косатки, уже в менопаузе, вовлекает молодых самцов в сексуальную игру. Сгодится любой похотливый парень. Даже совсем молодой, пяти или шести лет. Самки возбуждают самцов. Мы не видели настоящий половой акт, а вот любовные игры – часто. Косатки переворачиваются на спину, и можно увидеть, как они возбуждены. Здесь гораздо больше секса, чем репродукции. Они – сексуальные гиганты, иначе не скажешь.

На Земле больше нет существ, образующих такое сообщество, как оседлые, питающиеся рыбой косатки с северо-востока Тихого океана. Как и у слонов, основной единицей сообщества у них служит семья, возглавляемая старшей самкой, матриархом, и состоящая из ее детей и детей ее дочерей. Существенная разница: молодые слоны остаются в семье, пока не повзрослеют, а косатки – всю жизнь. (Они находят себе пару, когда общаются с другими семьями, но вскоре возвращаются к матери.) Связь между матерью и ребенком остается очень сильной на протяжении всей жизни. На самом деле ни у одного из известных нам видов животных дети – дочери и сыновья – не остаются с матерью на протяжении всей жизни.

Как и у слонов, матриарх, принимающий решения, знает все, что нужно для выживания семьи, в частности географическую информацию – маршруты и проливы между островами, реки, где собирается лосось в сезон нереста, и так далее. Очень часто она плывет впереди всех. Кен предполагает, что матриарх принимает оценочные решения, например «здесь мало рыбы; давайте посмотрим, как обстоят дела в реке Колумбия». Такое решение может повлечь за собой путешествие продолжительностью в несколько дней; косатки проплывают до ста двадцати километров в день, исследуя обширные области.

Голосовые сигналы играют необычную, но важную роль на следующих уровнях общественной организации оседлых косаток. У всех китов есть общие звуковые сигналы. Но некоторые сигналы характерны только для конкретных групп. Несколько семей, использующих небольшое количество особых сигналов, незнакомых другим семьям, образуют сообщество под названием «стадо». (Помощник Кена, Дэйв, уверяет меня: «Это совсем разные звуки, даже для нетренированного уха».) У каждого стада оседлых косаток есть от семи до семнадцати характерных сигналов. Все члены стада пользуются одним и тем же набором – причем полным. Разные стада могут иметь совпадающие звуковые сигналы, но ни в коем случае не весь набор.

Таким образом, стадо косаток состоит из нескольких семей, которые регулярно общаются – точно так же, как это происходит в слоновьем стаде. Семьи косаток часто мигрируют независимо друг от друга, но стада – это реальные, сплоченные общественные единицы. Например, можно наблюдать, как семьи стада Д перемещаются к устью реки Фрейзер, а стада К – в пролив Розарио.

Следующий уровень – кланы, состоящие из нескольких стад. Их члены пользуются еще одним набором общих звуковых сигналов, отличных от звуковых сигналов других кланов. Кланы, которые общаются между собой хотя бы иногда, называются «сообществом». Сообщества не общаются с другими сообществами. Здесь, на северо-западе, есть два отдельных сообщества, северное и южное. Около восьмидесяти косаток из стад Д, К и Л живут на юге. Обычно они мигрируют от нижней оконечности канадского острова Ванкувер до калифорнийского Монтерея. Северное сообщество обжило пространство от острова Ванкувер до юго-восточного побережья Аляски: шестнадцать стад насчитывают около двухсот шестидесяти особей.

Еще одна странность заключается в том, что соседние сообщества питающихся рыбой косаток не смешиваются друг с другом, и причины этого, по всей видимости, исключительно культурные – а именно выученные привычки, согласно которым они поддерживают свою странную сегрегацию. Иногда члены северного и южного сообществ охотятся в нескольких сотнях метров друг от друга – но никогда не смешиваются. За этими косатками пристально наблюдали на протяжении нескольких десятилетий, и, если бы они смешивались друг с другом, наблюдатели заметили бы это. Анализ ДНК показывает, что генетически эти соседи относятся к одному виду. Тем не менее стандартный поведенческий признак разных видов состоит в том, что «две популяции не скрещиваются друг с другом» – именно так обстоят дела у косаток.

Возможно, мы наблюдаем процесс формирования двух отдельных видов. Если косатки будут упорно избегать друг друга и оба сообщества выживут (сейчас южное находится под угрозой исчезновения), то два разных сообщества могут превратиться в два разных вида. (Проверим через сто тысяч лет.) А пока единственное видимое различие между ними – культурное: голосовые сигналы. Все остальное, похоже, общее, в том числе взаимное нежелание общаться друг с другом. Подобная сознательная сегрегация стабильных культурных групп – исключительное явление, и исследователи утверждают, что ее аналоги можно встретить только среди людей.

Понятно? Гринды, живущие на Канарских островах, тоже делятся на стада оседлых (их видят часто) и бродяг (они появляются редко), которые не смешиваются. Кашалоты образуют большие, тоже не смешивающиеся между собой кланы. В Тихом океане, например, исследователи идентифицировали шесть «акустических кланов», различающихся по спектру издаваемых звуков; каждый клан охватывает тысячи километров, каждый включает десять тысяч кашалотов. Ученые не знают других устойчивых культурных групп такого трансокеанского масштаба. У бутылконосых дельфинов есть две разновидности: одни держатся вблизи берега, другие предпочитают открытое море. Их ареалы обитания пересекаются, однако они не скрещиваются между собой. Это соответствует определению «разных видов», однако они тоже не признаны таковыми. Пятнистые продельфины и длиннорылые продельфины тоже существуют в разных «формах». Они все живут рядом с нами, они большие, они умные – но мы их почти не знаем.

Подведем итог: социальная структура у косаток гораздо более сложная, чем у шимпанзе. И более мирная. Несмотря на свои размеры и острые зубы, при встрече они либо общаются, либо расходятся. Исследователей давно удивляло отсутствие агрессии среди живущих в природе косаток. Помощник Кена, Дэйв Эллифрит, однажды видел, как два самца столкнулись с громким стуком, а затем каждый поплыл своим путем. И это все? Я настаиваю на еще одном примере агрессии, Дэйв говорит мне, что как-то раз наблюдал, как самка пыталась отдохнуть, а детеныш все время ее теребил. Мамаша ткнула малыша головой, как бы говоря: «Оставь меня в покое!» Вот и вся агрессия, которую он видел за двадцать с лишним лет наблюдений. Александра Мортон, несколько десятилетий наблюдавшая за косатками, пишет о синхронном дыхании членов семьи, о том, как все киты постоянно касаются друг друга, когда проплывают мимо, – гладят плавником по боку или льнут всем телом, о том, что ни одна косатка не имеет подчиненный статус и не считается второсортным членом сообщества. Она пишет о тесной взаимосвязи между матерями и детьми и отмечает «дружелюбие и миролюбие» косаток.

Разная внешность, разные языки, разные культуры и семейные ценности… Если бы не отсутствие жестокости и агрессии по отношению к себе подобным, то мы могли бы считать косаток людьми. Некоторые коренные народы именно так и думают. Наверное, они интуитивно понимают, что устойчивые, сплоченные, самостоятельные группы косаток аналогичны человеческому обществу. Возможно, они правы.

Звуки, которые издает суперстадо резвящихся косаток, смолкают – это означает, что они направляются к нам. Мы продолжаем наблюдать. Они приближаются на большой скорости – впечатляющая картина. Когда косатки оказываются прямо напротив дома, ближайшее животное находится всего в полумиле от берега. Расположившись на расстоянии от пятнадцати до тридцати метров друг от друга, они растянулись в цепочку длиной не меньше полутора километров, словно держали бредень; все они посылали сигналы эхолокации. Часть осталась позади, в проливе. Внезапно все ближние к берегу косатки одновременно нырнули. Я представил, как они быстро сжимают кольцо вокруг косяка лосося, по очереди атакуя рыбу, глотая ее и делясь с товарищами. Не прошло и минуты, как несколько животных появляются на поверхности; громадные спинные плавники окружает облако брызг от выдоха. Один самец кружится на месте, высунув голову из воды, словно проверяя, сколько его товарищей тоже всплыли. Выныривают еще несколько косаток и сбиваются в плотную группу. Чайки пикируют к поверхности воды, подбирая остатки рыбы. Похоже, успешная охота привела косаток в хорошее настроение; они плескались, общались друг с другом и выглядели спокойными.

Кен переключается на другой блок гидрофонов, к северу от нас, и сразу же раздаются голоса плывущих на север китов – такое впечатление, что мы вошли в караоке-бар. Возникает вопрос: если у косаток такая сложная речь и такой сложный мозг, значит ли это, что они передают сложные вещи? Похоже, ответ неоднозначен. И да и нет. Дельфины способны воспринимать синтаксис таких сложных предложений, как «Коснись фрисби хвостом, а потом перепрыгни через него». Дельфины не выполняют дурацких команд. Они могут запомнить несколько десятков слов человеческого языка и понимают короткие предложения. Но реальный мир дельфинов, их общество ставят перед ними гораздо более сложные и важные задачи, чем человек и несколько игрушек.

Дельфины немного овладели языком людей, выучив знаки и символы, которые используют исследователи в бассейне, но мы так и не разгадали их язык и не выяснили, как с помощью «дельфиньих звуков» поговорить с ними об их делах. Разговаривают ли они друг с другом, дают ли друг другу указания, рассказывают ли истории? Мы не знаем. А что они думают? Мы не знаем. Что они говорят? Мы не знаем. Может, пора начать учиться?

Подобно лепету наших младенцев, звуки, издаваемые маленькими дельфинами, хаотичны, но по мере взросления животного они становятся более упорядоченными. В возрасте от месяца до двух лет у бутылконосых дельфинов, атлантических пятнистых продельфинов и других видов вырабатывается индивидуальный «опознавательный свист». Опознавательный свист – это имя, которое они себе придумывают. Этот звук индивидуален, и дельфины никогда его не меняют. Так дельфины сообщают о себе.

Услышав свой опознавательный свист от сородича, дельфин обязательно отвечает. Однако он не отвечает на чужой опознавательный свист. Другими словами, они называют друг друга по имени и отзываются, услышав свое имя. Дельфины зовут своих близких друзей – похоже, ни одно млекопитающее на это не способно (насколько мы знаем). Дельфины, разделенные расстоянием более пятнадцати километров, при благоприятных условиях могут слышать друг друга. Атлантические пятнистые продельфины, называя друг друга по имени, собираются в группу. Когда в море встречаются две группы, они обмениваются именами (но, насколько нам известно, не телефонными номерами).

Самки бутылконосых дельфинов всю жизнь остаются в группе своей матери. Они формируют опознавательный свист, отличающийся от опознавательного свиста матери, и поэтому их легко распознать, когда они передвигаются в одной группе. Опознавательный свист молодых самцов, которые покидают родную группу, похож на опознавательный свист матери.

Недавно исследователи поняли, что разные виды летучих мышей тоже издают звуки, в которых есть индивидуальные имена. Например, европейская летучая мышь, Pipistrellus nathusii, подает сигнал, состоящий из нескольких частей. Если перевести ее песню на человеческий язык, она выглядит примерно так: «Эй, я Pipistrellus nathusii, самец номер семнадцать, я принадлежу этому сообществу, у нас одна социальная идентичность, летите сюда». В мире птиц разные виды попугаев используют опознавательный свист для идентификации соседей и отдельных особей. Некоторые исследователи считают, что это свойственно всем видам попугаев – а их больше трехсот пятидесяти. «Подобно тому как люди дают имена младенцам», воробьиные попугайчики дают имена своим птенцам, которые потом пользуются ими, чтобы представить себя. Австралийские прекрасные расписные малюры учат неоперившихся птенцов паролю, и «чем лучше те выучивают пароль, тем лучше их кормят». Конечно, разница между дельфинами и воробьиными попугайчиками огромна, и поэтому в языке дельфинов должно быть много такого, чего мы еще не знаем.

Разумеется, собаки и другие животные распознают свои имена. Наша маленькая сообразительная Чула знает, кого искать, когда я говорю: «Ищи Джуда» (ее названого брата) или «Ищи маму» (хозяйку, которая о ней заботится – должен признаться, обо мне тоже). Они понимают такие слова, как «вода» или «игрушка». И конечно, «угощение». Когда наш щенок Эми выучила слово «игрушка», она не просто хватала ближайший предмет, например туфлю или носок, а искала свои игрушки, в коробке или на полу, демонстрируя, что она понимает концепцию, включающую несколько разных предметов, но исключающую многие другие, – то есть категорию.

Дельфины помнят опознавательный свист друг друга всю жизнь. В эксперименте, который это доказал, живущим в неволе бутылконосым дельфинам давали послушать запись опознавательного свиста особей, с которыми они были вместе двадцать лет назад. Дельфины узнали их и ответили на призыв, несмотря на то что были знакомы друг с другом совсем недолго, прежде чем их разлучили. Исследователь Джейсон Брук пришел к выводу, что дельфины могут помнить друг друга всю жизнь. Это первое формальное исследование, продемонстрировавшее социальную память животных, сохранявшуюся двадцать лет. Кроме того, многие человекообразные обезьяны, слоны и представители некоторых других видов проявляли искреннюю радость, когда после многолетней разлуки вновь встречались с товарищами или людьми, которые о них заботились, – ролики с такими трогательными сценами можно найти в интернете. Осиротевших слонов привезли из «Фонда Шелдрика» в Найроби в Национальный парк Тсаво, и они встретили там живущих на свободе подрощенных сирот, с которыми были знакомы по питомнику. Сотрудник фонда, Джулиус Шивега, объяснял мне: «Встретившись, слоны скажут: „О… это ты. Я бы тебя не узнал. Ты вырос таким большим!“ Совсем как люди, которые не виделись с тех пор, как были детьми».