Кен Балком живет в маленьком доме, окруженном лугами; дом примостился среди сосен на склоне, спускающемся к морю, и из него можно любоваться панорамой островов Сан-Хуан на другой стороне пролива Харо.

Сегодня по проливу бегут «барашки», а ветер приносит дождь и чаек; порывы ветра достигают ураганной силы. Через пролив виден канадский остров Ванкувер – горы за синими горами между синим небом и синей водой. Среди обитателей пролива – самое большое в мире скопление морских звезд, осьминог с самыми длинными щупальцами и самые большие в мире дельфины – косатки. Для них море – родной дом. Их дом.

Ни в одной гостиной я не ощущал такую близость моря. На низком кофейном столике лежит череп длиной сто метров и весом шестьдесят восемь килограммов. Размеры и два ряда острых зубов делают его похожим на череп тираннозавра. Это владыка морей. И он наш современник. Где-то там, внизу, прямо сейчас плавают существа с такими черепами. Их массивные челюсти и ряды острых как кинжалы зубов толщиной с палец заняты добычей пропитания. В наше время даже самые большие киты боятся косаток, которым нет равных с тех пор, как шестьдесят пять миллионов лет назад вымерли динозавры. Но необыкновенный интеллект этих животных делает их непревзойденными охотниками, до которых тираннозавру очень далеко: они умны, они заботятся о потомстве, они долго живут, склонны к сотрудничеству, в высшей степени социальны, преданы семье. Подобно нам, они теплокровные млекопитающие, обладающие индивидуальностью, которая не слишком сильно отличается от нашей. Только они гораздо крупнее. И не такие жестокие. Их мозг – тоже куда большего размера – справляется с такими задачами, как семейные отношения, география, социальное взаимодействие, мгновенный анализ звука.

Кен начинает объяснять, как киты создают и используют эхолот, но тут мой взгляд перемещается за окно, на бурные воды пролива.

Недалеко от берега рядом с пятном бурых водорослей я замечаю фонтан брызг. Но плавника не видно. Может, морская свинья? Затем еще один мощный выброс. Я не представляю, как косатка может дышать, не показывая из воды спинной плавник, но в этот момент волны расступаются и появляется черно-белая голова.

Черт… Но почему они появились так неожиданно? Динамики на подоконнике в кухне Кена постоянно транслируют звук с нескольких подводных микрофонов, которые называют гидрофонами, через сайт OrcaSound.net. Но из динамиков доносилось лишь шипение, белый шум моря.

Кен бежит к треногам с биноклями у окон кухни и начинает осматривать пролив.

– Возможно, чужаки, – говорит он. – Они обычно молчат.

Появляется пара плавников.

– Не на север и не на юг, – бормочет Кен. – Их сопровождают несколько чаек. Плывут не слишком быстро, просто осматриваются… – Он внимательно смотрит, потом прибавляет: – У того самца довольно широкое основание спинного плавника. Он может глубоко нырять. Да, все больше и больше похоже на бродяг.

Бродяги. Охотники на млекопитающих. Оседлые косатки питаются рыбой, в основном лососем, обычно они любят поболтать. Бродяги же – безмолвные охотники: завеса молчания скрывает их от тюленей, дельфинов, морских львов, а иногда и китов – от всех тех, к чьему дыханию и бульканью воздушных пузырей они прислушиваются.

Мы выходим на террасу Кена. Она похожа на палубу корабля, лучи низкого солнца отражаются от воды. Кен устанавливает треногу с фотоаппаратом.

Мимо проплывает рыбачья лодка. Минуты проходят одна за другой – ни фонтана, ни плавника.

– Неужели они могли просто исчезнуть? – спрашиваю я.

– Да, бродяги это умеют. Делают осторожный выдох, как тот первый, что ты видел. Не показывают плавник над водой, надолго ныряют… Способны обмануть самого внимательного наблюдателя.

Через четверть часа они появляются снова в неожиданном месте.

– О… – выдыхает Кен, не отрываясь от бинокля. – Думаю, это Б-19. (На мой взгляд, в этих бурных волнах никакая идентификация невозможна.) Видишь, плавник слегка наклонен влево?

Б – бродяга. Ни постоянных маршрутов, ни устоявшихся привычек. Вечно в движении. Могут внезапно исчезнуть и так же внезапно появиться.

Вот еще один самец – с прямым плавником. И еще один, похоже, молодой. Он медленно приближается к берегу. Вдали видны две самки.

– Да, да, да. – Глаза Кена словно приклеились к биноклю. – О боже!

Человек, который круглые сутки наблюдает за косатками, не должен быть таким эмоциональным. Но тогда он вряд ли прожил бы здесь сорок лет.

Перед самцами из воды показывается голова тюленя. Он оглядывается. Самцы как будто никуда не торопятся, а тюлень у них, если можно так выразиться, прямо по курсу.

– Тюлень не… – произносит Кен. – Реакция важна, но…

Голова тюленя исчезает с поверхности, как капля дождя. Видимость под водой не превышает трех метров. Тюлень находится на расстоянии около ста метров от ближайшей косатки. У него одна проблема – время. За ним охотятся три гиганта, наделенных способностью к эхолокации. Они видят тюленя, вероятно, так же четко, как черный силуэт на белом фоне. Даже если косатки соблюдают режим тишины, чтобы их не обнаружили, они все равно подобны передвижным гидроакустическим постам с обыкновенной чувствительностью и вычислительной мощностью.

Возможно, тюлень неопытен или его застали врасплох, но косатки знают свое дело. Этот вид тюленей составляет примерно половину их рациона.

Внезапно три самца ускоряются, разрезая плавниками воду.

– Да, этот тюлень не зря торопился, – замечает Кен.

Естественный отбор в режиме реального времени. Две чайки ныряют. Одна из косаток появляется на поверхности, сжимая в челюстях часть тюленя. У расчленения есть преимущество: пища достается всем.

Звонит соседка – она тоже все видела. Лодка с другими соседями, супружеской парой, внезапно появляется из-за мыса к северу от дома Кена; мимо нее проплывают самцы косатки, высоко подняв над водой спинные плавники. Длина животных от семи до восьми с половиной метров, а вес около семи с половиной тонн. Тюлень, которого они только что разорвали на куски, должно быть, весил столько же, сколько двое людей в лодке. Удивительный факт: ни одна живущая на воле косатка не убила ни одного человека.

Я думал, косатки прервут молчание после успешной охоты, но гидрофоны не зафиксировали ни одного звука.

– Наверное, ищут еще добычу, – говорит Кен.

Каждой косатке, которая охотится на тюленей в заливе, ежедневно требуется один тюлень, приблизительно сто пятнадцать килограммов мяса. Они преследуют, ловят и убивают тюленей несколько раз в день, деля добычу друг с другом. Распределение пищи – редкое явление у взрослых животных. Список небольшой, но очень разнообразный. Некоторые животные, которые охотятся группами – например, львы, гиены, волки, – делят крупную добычу на всех. Кровососущие летучие мыши отрыгивают кровь, чтобы поделиться с родственниками и друзьями, которые потом отблагодарят их тем же. Делятся пищей общественные насекомые. Некоторые обезьяны. Люди. Домашние кошки могут приносить хозяевам «подарки». Шимпанзе иногда делятся друг с другом мясом – неохотно и почти исключительно с политическими союзниками или половыми партнерами. А вот бонобо предпочитают освободить из запертой комнаты другую обезьяну, не связанную с ними родственными отношениями, чтобы попировать вместе, а не есть в одиночестве. Удалось снять на видео и редкие случаи: лошадь кормит соседку по стойлу, раненая ворона раскладывает кусочки угощения у прутьев своей клетки, чтобы живущие на свободе вороны могли его достать.

Косатки постоянно делятся друг с другом добычей. В трех четвертях случаев косатка, поймав лосося, которого может проглотить за один раз, делится рыбой с членами семьи. Иногда одно животное ныряет на глубину, а остальные ждут на поверхности, пока добытчик вынырнет с рыбой и поделится с ними. В Аргентине косатка по имени Магга поймала десять детенышей морского льва – каждый раз она возвращалась с добычей к ожидавшему ее молодняку, а затем снова плыла к берегу, чтобы поймать следующего.

Косатку часто называют китом-убийцей, и люди, которым это не нравится, предпочитают звать ее «орка», по латинскому названию Orcinus orca. Но орки – злые великаны подземного мира, так что это название тоже не слишком лестное. Ученые различают несколько видов Orcinus, но только один из них сохранил название orca. Поэтому называть всех «орками» не очень правильно.

Подобно розам и слонам, они имеют множество названий. В этом регионе рыбаки называли их blackfish (что нелогично, потому что гринд тоже называют blackfish; кроме того, косатка не черная, она не рыба, и существует рыба под названием blackfish). Индейцы квакиутл называют ее max’inux, а племя хайда – ska-ana. На западе Тихого океана айны, живущие на Курильских островах, называют их dukulad, а инуиты из Восточной Арктики – arluq. На оконечности Южной Америки, Огненной Земле, племя яган называет косаток shamanaj. Точно так же, как разные виды слонов носят общее название «слоны», всех косаток называют «косатками». На мой взгляд, им лучше подошло бы название «дельфины домино», потому что это самые большие дельфины в мире и у них яркая черно-белая окраска. Кто-то даже пытался назвать их «морскими пандами». Единственное, что не вызывает сомнения, – они самые крутые из всех китов. Обитатели моря, на которых никто не смеет охотиться. Поэтому я иногда называю их «киллерами». Да, они такие, в этом я только что убедился.

Через пять минут Кен загрузил в компьютер фотографии и подтвердил идентификацию охотников на тюленей, сравнивая только что сделанные снимки с цифровой базой данной, – совпали очертания спинных плавников и форма характерного белого «седла». Вот какую пользу можно извлечь из одного или двух миллионов фотографий, сделанных за несколько десятилетний, – если все правильно организовать.

– Это были Б-19, Б-19b, Б-19c, Б-20…

Косатке Б-20 около пятидесяти лет. Кен листает фотографии и генеалогические деревья этих китов. Рождения. Смерти. Родственные отношения.

И загадки. Никто не видел группу Б-20 до 1984 года, теперь они появляются каждый год. А одна косатка, Б-61, исчезла тринадцать лет назад – а затем вернулась.

УКВ-радиостанция Кена, потрескивая, время от времени транслирует переговоры капитанов тех судов, которые наблюдают за китами в пятидесяти километрах отсюда, в заливе Адмиралти. Они сообщают, что несколько косаток движутся к заливу Пьюджет-Саунд. Кен слушает капитанов и одновременно само море – это у него профессиональное. Но пока из моря доносится только его неумолчный шум. Во время холодной войны Кен – крупный, дружелюбный и очень общительный мужчина – служил в ВМФ США и вслушивался в океан, пытаясь обнаружить подводные лодки. Проект был секретным.

– Я не имел права никому рассказывать о том, что слышал, – говорит он.

Теперь Кен может рассказывать. Он объясняет, как мастерски косатки умеют издавать и анализировать звуки. Подобно дельфинам, они живут в звуковом ландшафте, который создают сами. В мире, состоящем из холодной, зеленой и часто мутной воды, они испускают звуки, чтобы обнаружить добычу далеко за пределами видимости и не терять связи со своими товарищами и детьми, находящимися на расстоянии многих километров.

Кен показывает мне, как форма черепа косатки приспособлена для генерации и приема звуков. У человека и других млекопитающих звуки рождаются в гортани, а у китов и дельфинов – в черепе. В высшей степени специализированные звуки. Кен убежден, что эти киты способны фокусировать звуковой луч, придавать ему определенную форму. Некоторые исследователи предположили, что косатки могут дезориентировать или парализовать рыбу сфокусированными звуковыми импульсами. При желании дельфины способны генерировать звук громкостью двести двадцать децибел, – находясь рядом с ними под водой, вы почувствуете боль. Кен считает, что они могут регулировать громкость восприятия собственных сонаров, используя толстый тройничный нерв для управления интенсивностью приходящих звуковых сигналов. Канал для тройничного нерва в черепе такой широкий, что я могу просунуть в него два пальца.

Кен объясняет разницу между бродягами, которые охотятся на млекопитающих, и оседлыми косатками – те питаются рыбой. Бродяги не образуют постоянного стада, их группы то и дело соединяются и разделяются. Они в большей степени склонны к «делению и синтезу». Бродяги охотятся небольшими молчаливыми группами. Местные жители могут формировать шумные большие сообщества. Бродяги часто задерживают дыхание на пятнадцать минут. Оседлые косатки редко проводят под водой больше пяти минут. Огромная разница.

Когда охотники за млекопитающими слышат веселые трели предпочитающих рыбу оседлых косаток с расстояния нескольких километров, они уходят в сторону или даже поворачивают назад. Можно предположить, что бродяги опаснее – у них более сильные челюстные мышцы, но оседлые обычно формируют большие по численности группы.

Однажды десять членов стада оседлых косаток с огромной скоростью помчались к заливу, расположенному в трех километрах от них, где в большом волнении плавали несколько других животных из этого же стада. Потом они все вместе поплыли дальше. Внезапно появились бродяги – Б-20 вместе с Б-21 и Б-22. Они явно спасались бегством от оседлых косаток. Животные были так взбудоражены, что исследователь Грэм Эллис слышал издаваемые ими звуки, перекрывавшие рокот двигателя. Бродяги сумели уйти от оседлых, опередив их на две сотни метров. Причем оседлые не шутили – на Б-20 и Б-22 были заметны свежие раны от их зубов. (Это единственный подтвержденный случай агрессии живущих на свободе косаток, направленной друг против друга.) Но когда чужаки покинули залив, оседлые не стали их преследовать. Они кружили на одном месте около получаса, пока не появился еще один член стада, не участвовавший в атаке, и не присоединился к ним. Это была самка Д-17 вместе с новорожденным детенышем. Может, она пряталась? Может, агрессия к чужакам объяснялась появлением охотников на млекопитающих поблизости от новорожденного?

В другой раз исследователь китов и писатель Александра Мортон наблюдала за сорока косатками из местного стада, которые «весело» плескались, а затем вдруг исчезли из поля зрения. Появились они у далекого берега; животные плыли быстро, плотным строем, не резвились, не отпускали от себя детенышей. Стадо свернуло в ближайший залив. Мортон повернулась и увидела четырех бродяг – среди них был опять Б-20. Неужели все косатки точно понимают намерения друг друга? Конечно, они не обязаны нам ничего рассказывать. Но есть ли у нас лучшее объяснение?

Мы сделали несколько снимков, поговорили о косатках, посмотрели из окна кухни, как косатка убивает тюленя, – типичное воскресенье в доме Кена Балкома. Большую часть жизни Кен наблюдал за косатками именно отсюда. «В каком-то смысле он ближе к ним, чем к людям, – говорит его друг. – Ночью, когда окна открыты, он может проснуться и сказать: „Они здесь“».

В 60-е годы, когда Кен еще учился, в Калифорнии был разрешен китобойный промысел. Преподаватель отправил Кена за образцами, которые надо было брать у мертвых китов.

– Ужас, сколько крови, – вспоминает Кен.

В 1972 году Кен видел, как убили финвала.

– Я не мог вынести взгляд кита, который словно спрашивал: «Зачем вы это делаете?» У меня был настоящий эмоциональный срыв. Я думал: «Что мы наделали?» Чувствовал себя ужасно, словно работал в Аушвице.

Преподаватель получил грант на подсчет поголовья косаток в Пьюджет-Саунд, и Кен согласился поехать с ним.

– Прошло сорок лет, – подводит итог он, – и у нас сейчас больше вопросов, чем было вначале.