Рик по радио сообщает, что Семь-Пятьдесят пять обнаружен внизу, к западу от долины реки Ламар, приблизительно в одиннадцати километрах от нас. Мы направляемся туда. На пологом подъеме натыкаемся на свежие волчьи следы на снегу. Кому-то кажется, что он слышал одиночный вой, низкий и громкий, доносившийся с заросшего густым лесом холма к востоку от нас. Я не уверен.

Затем подает голос другой волк – из стаи Джанкшен Бьютт. Он как будто вторит собрату, но уже с наполовину скрытого туманом склона горы.

Теперь зрительные трубы позволяют нам разглядеть несколько волков из стаи Джанкшен Бьютт, бегущих по снегу на высоком, поросшем лесом гребне примерно в миле от нас. Два вожака стаи, самец Пуш и его явно хромающая самка, Лохматый Хвост, ведут за собой двух серых и трех черных волков по свежевыпавшему снегу под яркими лучами солнца, прокладывая тропу вниз, через череду уступов, которые называются полками.

– Хороший вожак, – говорит Рик, не отрываясь от зрительной трубы. – Любит бежать впереди стаи.

На краю одного уступа, нависающего над широкими лугами и извилистыми берегами Криста-Крик, где бродят бизоны, волки останавливаются, словно любуясь своими владениями.

Они задирают морды, и в небо уносится протяжный вой, не стихающий несколько минут, – это похоже на утро на первобытной планете. Хозяева своих жизней. Хранители места, которое хранит их. Первый народ. Больше часа они попеременно – а иногда одновременно – бегут и воют, медленно спускаются в долину, то исчезая среди деревьев, то появляясь вновь. Потом продолжают спускаться уже по открытой местности, вниз и вниз, останавливаются, воют, снова бегут по заснеженной долине, снова воют, углубляются в лабиринт из высокой полыни и… исчезают.

Конечно, мы тоже снимаемся с места. Проезжаем около километра и ждем там, где они должны появиться. Мне холодно, волков пока не видно, и я начинаю размышлять о нашей упрямой решимости непрерывно наблюдать за ними. Почему бы не удовлетвориться тем, что мы видели и слышали волков, и не сказать, что цель достигнута? Причина нашего интереса не менее загадочна, чем место, где они появятся снова. В этом есть что-то глубокое, настоящее. Что-то не требующее доказательств, разумное и прочное. Они живут с верой в себя. Они сумели выжить. Поэтому я жду, когда они появятся вновь. Лори говорит, что мы продолжаем наблюдать, потому что действия волков имеют цель. Когда волки ничем не заняты, нам хочется знать, что они будут делать дальше.

– Когда кто-то говорит, что впереди медведь гризли, – прибавляет она, – единственное, что мне нужно знать: есть ли рядом с ним волк?

Мы видим бизонов и снежных баранов, но наблюдаем за волками. Даже бизоны и снежные бараны наблюдают за волками. А когда мы не наблюдаем за волками, то ждем, пока они появятся, чтобы за ними наблюдать.

– Когда я была школьной учительницей, – рассказывает Лори, – то любила наблюдать за детьми. Как они приспосабливаются. В начальной школе одни хотели играть в песочнице, другие – гоняться друг за другом. Я наблюдала, как они развиваются. Точно так же я наблюдаю за волками. Это очень похоже. Мы не просто смотрим на волков. Нам интересны их истории.

Вой не стихает: он то прерывается, то звучит снова. Волки рассказывают свои истории.

Внезапно в прозрачном воздухе слышится новый звук – с востока, из-за наших спин, приходит ответ, более мелодичный и печальный, чем хор стаи Джанкшен Бьютт. Это Семь-Пятьдесят пять. Мы его не видим. Но как не похож его голос на остальные!

Да, волки не умеют говорить. Но у них есть многое другое: понимание, мотивация, эмоции, мысленные образы и мысленная карта местности, список своей стаи, банк с воспоминаниями и выученными навыками, каталог запахов, каждому из которых в качестве определения присвоен смысл. Как мы видим по собакам, этого более чем достаточно, чтобы понимать, кто есть кто и как устроена жизнь.

Больше часа они ведут разговор, чередуясь либо одновременно. Музыканты иногда устраивают длительные джазовые импровизации. Я сам участвовал в них. Это настоящее общение. Созывается племя. Собираются слушатели. Мы должны стараться, чтобы не тратить зря время музыкантов, которые посылают сообщения друг другу и тем, кто остановился их послушать. Здесь рассказывается своего рода история, без слов, но полная жизни.

У Семь-Пятьдесят пять баритон, я представляю большого волка. Так отчетливо, что не сомневаюсь: я без труда узнаю его утром завтрашнего дня. Я слышу недавнюю трагедию в его песне. Но слышат ли его тоску остальные волки? Или я сейчас просто проецирую свои чувства? А может, он проецирует свои?

Семь-Пятьдесят пять остается невидимым; его вой доносится со стороны поросшего густым лесом каменистого склона, из тени искривленных деревьев. Мы берем зрительные трубы и всматриваемся в эту тень. Я ничего не вижу, но через некоторое время Лори говорит:

– Вот он.

Зоркость у Лори почти сверхъестественная, чего не скажешь о ее умении объяснять.

– У большого дерева слева от того валуна, – говорит она, но это ничего не дает, потому что вся гора поросла большими деревьями и усеяна валунами. Проще просто посмотреть в ее зрительную трубу. Я подхожу и приникаю к окуляру.

Камень в пятне света под веткой сосны. И клубок серебристого меха. Из этой картины внезапно материализуется Семь-Пятьдесят пять, как будто моим глазам требовалась секунда, чтобы нарисовать его там, – он лежит на камне, свернувшись калачиком и положив морду на передние лапы, словно щенок на крыльце. Ждет… Мысли? Решения? Кого-то из своих?

– Как, черт возьми, ты его вообще заметила?

– Не знаю… просто увидела мех.

Семь-Пятьдесят пять устроился на большом валуне. Он сидит там в пятне солнечного света, словно лохматая собака, и смотрит в долину, в сторону воющей стаи Джанкшен.

Он родился черным, но теперь, в преддверии старости, его мех начинает серебриться, и волк стал двухцветным с обеих сторон, с характерной двухцветной мордой. Темный лоб, темные уши, темный нос и резко контрастирующий светло-серый мех нижней челюсти и широких щек; у него черная спина и черный хвост, но серые бока. Этого волка ни с кем не спутаешь. Он задирает голову. Через одну или две секунды доносится его вой. Значит, нас разделяет приблизительно метров пятьсот.

Он смотрит прямо в мою зрительную трубу. Мне говорили, что волк смотрит сквозь тебя. Но знаете, что я понял? Так кажется, потому что волку вы неинтересны. Людям всегда трудно признать, что мы – не самое важное из того, что видят другие. Для волка я недостаточно важен, чтобы всматриваться. Он смотрит мимо. Его желтые глаза просто отмечают: «человек». Так рыболов выбрасывает несъедобную рыбу.

Самка из стаи Джанкшен, Уголек, спускается на поросшую полынью равнину. Не переставая выть, выходит на крутой берег речки и исчезает в ивняке. Вчера этим путем шел волк Семь-Пятьдесят пять.

Теперь вся стая Джанкшен, ведомая своими вожаками, самцом Пушком и самкой Лохматый Хвост, спускается в долину и исчезает в ивняке, откуда время от времени доносятся голоса волков.

Семь-Пятьдесят пять прислушивается к вою волков из стаи Джанкшен, слегка поворачивая голову, чтобы следить за их перемещением по долине.

Потом он снова склоняет голову и опять смотрит в мою зрительную трубу. Я гляжу на него долго – на эти глаза, эту морду, – пока мои собственные глаза не начинают слезиться от ветра. Я отвожу взгляд, а когда снова приникаю к окуляру, камень уже пуст. Семь-Пятьдесят пять исчез.

Внезапно он появляется на том же самом низком гребне, где стоим мы, метрах в двухстах от нас. Я поворачиваюсь, ловлю его в свой телеобъектив и делаю несколько снимков – боковой свет падает на устремленный вперед двухцветный силуэт. Такой расцветки я никогда раньше не видел. Длинные ноги несут его сквозь заросли полыни прямо к ивняку, где скрывается Уголек. С нашего холма мы видим его, ее и стаю Джанкшен. Но для него они скрыты за крутым берегом реки.

Пушок настораживается, потом походка его становится крадущейся. У него дурацкая кличка, но он очень стойкий и, как говорит Лори, «дерзкий для своих размеров». Внезапно Пушок бросается в заросли полыни и переходит на бег. Семь-Пятьдесят пять выскакивает на открытое пространство. Но Пушок, похоже, преследует свою дочь, Уголек, как будто ругает ее. Потом останавливается.

Годовалые волки собираются вместе, машут хвостами, тыкаются друг в друга носами, трутся боками. Может, маневры взрослых встревожили их?

Меня тоже охватывает тревога.

Семь-Пятьдесят пять бежит прямо к ним. Похоже, он решительно настроен на контакт. Потом он углубляется в заросли полыни. Стая Джанкшен озирается, словно волки не знают, где он.

Пушистый хвост самки по имени Лохматый Хвост внезапно выпрямляется. Она видит Семь-Пятьдесят пять.

А он неожиданно тормозит. Он сильно рискует. А может, понимает, какие у него шансы. Скорее всего, он знаком со стаей Джанкшен. Пушок заработал репутацию волка, который избегает драк (возможно, именно поэтому он все еще жив). Тем не менее у Семь-Пятьдесят пять есть основания опасаться. Но он, похоже, настроен на сватовство. Ему нужна пара, и он пришел за самкой. И он знает, за какой именно. По всей видимости, в нем борются противоположные чувства, влечение и страх. Логично. Даже если Пушок не очень агрессивен, у Семь-Пятьдесят пять нет никаких гарантий. Он в меньшинстве, и он уязвим.

– Самец с высоким уровнем социального интеллекта способен завоевать расположение стаи, демонстрируя готовность подчиниться, – замечает Рик. – Случается, такой уводит взрослую самку. Так что между поведением волков и тем, что вы уже знаете о поведении людей, есть много общего.

Много лет назад, когда Друиды и стая Болота были злейшими врагами, самец Друидов подружился со всеми щенками стаи Болота. Затем он подружился со всеми взрослыми самками.

– На это ушло время, – рассказывает Рик. – Однако он держался подальше от вожака. Когда вожак подходил к нему, он поджимал хвост и уходил, показывая, что не представляет угрозы и уступает. Позже он уже не уходил, а опрокидывался на спину и лизал морду вожака. И это сработало. Веди он себя иначе, его могли бы убить.

Рик согласен, что у волка не может быть долговременной социальной стратегии.

– Но когда вы наблюдаете за ними, день за днем, год за годом, то невольно приходите к выводу, что у них может быть и иногда бывает долговременная стратегия и что результат зависит от того, как отдельные особи, если можно так выразиться, играют свои роли. Никогда не знаешь, что от них ждать.

Семь-Пятьдесят пять внезапно оказывается нос к носу с матриархом, самкой по имени Лохматый Хвост, на обрывистом берегу реки. Их встречу можно охарактеризовать как дружелюбную, но прохладную. Никакой агрессии. Но почему не нападает Пушок? Он должен понимать, что Семь-Пятьдесят пять подошел к его самке.

Трудно отделаться от впечатления, что Семь-Пятьдесят пять приветствует альфа-самку, как взволнованный жених приветствует хозяйку дома перед встречей с ее дочерью. Он и Уголек, похоже, симпатизируют друг другу, но соблюдают дистанцию. Мне кажется, они уже встречались. Лори называет ее «мисс Индивидуальность», но ей меньше двух лет, и она находится на низшей ступени иерархической лестницы самок стаи Джанкшен.

Поэтому перед Угольком стоит сложный выбор. Либо она покидает родителей, братьев и сестер и пытается завести потомство с одиноким самцом, без стаи и территории, или остается, сохраняет низкий статус и живет для того, чтобы помогать родителям. Ключевое слово здесь – «живет».

К моему удивлению, Семь-Пятьдесят пять и Уголек мгновенно начинают общаться. Их контакт очень короткий – тут же подбегают два вожака, и их появление равносильно указанию Семь-Пятьдесят пять на дверь. Похоже, Пушок и Лохматый Хвост хотят сохранить подобие контроля над стаей. И не желают терять члена стаи.

Семь-Пятьдесят пять возвращается в лабиринт заснеженной полыни. Интересно, что он чувствует. Я понимаю, что это еще не конец истории.