Глава 26

Вяземский уныло оглядывал комнату Уварова. Профессор чувствовал нарастающую головную боль и слабость во всем теле. Ему хотелось покоя, но Бельский снова заговорил:

– В борьбе с преступниками есть один метод. Неофициальный, конечно, но результативный. Если хочешь сломать человека – найди его близких. Именно так нам удалось разговорить Мозеса Луццатто. Мы арестовали его сына за перевозку крупной партии кокаина и предложили папаше сделку. Либо он сдает нам своих людей, и тогда мы закрываем глаза на мелкие шалости Орсино, либо бросаем подонка в тюрьму, откуда он уже не выходит. Конечно, Луццатто выбрал сына. Они все так поступают. У каждого есть человек, который ему дороже принципов и собственной жизни. У кого-то это мать, у кого-то – дети. И я долгое время пытался выяснить прошлое Книжника, чтобы найти его родных. А Луццатто упорно твердил, что ничего не знает. Я не верил ему, – генерал усмехнулся, – а теперь понимаю, что он говорил правду.

Искать было некого.

– Кто эта женщина, о которой ты спрашивал у Терехова? – Вяземский потер виски. Боль усиливалась. Больше всего ему хотелось упасть на кровать и закрыть глаза.

– Анна Порох? Я полагаю, она могла быть бабушкой Книжника.

– Почему ты так думаешь? – на минуту в Вяземском проснулся интерес. Он уже привык думать о Книжнике как о некоем абстрактном чудовище, и слова Бельского показались профессору невероятными. Словно сама мысль о том, что у Книжника могла быть бабушка, делала его более человечным.

– Когда-то давно мне прислали досье солдата – начал рассказывать Бельский. – Его звали Вадим Порох, и одно время я думал, что нашел брата Книжника. Попытался найти концы, но не обнаружил ни одной зацепки. Солдат оказался сиротой. Со временем я решил, что их сходство просто случайность. Но теперь я почти уверен, что это не так.

– Ты считаешь, Книжник отправился в прошлое, чтобы помочь своей бабушке пережить блокаду? – брови профессора удивленно поползли вверх.

– Откуда мне знать, – недовольно ответил Бельский. – Даже если настоящая фамилия Книжника – Порох, он проделал колоссальную работу, чтобы вычеркнуть себя из истории этой семьи. Смысл что-то менять сейчас? Чтобы пить с ними чай на кухне? – генерал усмехнулся.

– Ты потратил столько лет на его поиски, но ничего не знаешь о его мотивах. Что он хочет изменить? О чем может жалеть?

– Ты одержим идеей искупления, Петр. И везде видишь попытку исправить свои ошибки. Но ты заблуждаешься, считая Книжника кающимся грешником. Все, что он делает, направлено лишь на утверждение его превосходства. Это единственное, что имеет для него значение. Поэтому важно остановить его сейчас. Пока он не переделал наш мир по собственному желанию.

– Ты не прав, – тихо проговорил Вяземский. – И ты должен отступить. Он не позволит тебе помешать ему. И кто знает, может, мир, который он создаст, будет не таким уж плохим.

– В мире, созданном монстром, не может быть ничего хорошего. К тому же я все еще не уверен, что Книжник вообще был в Ленинграде. Даже факт, что Анна Порох действительно его бабушка, не доказывает, что он менял прошлое. То, о чем ты мне рассказал, Петр, может быть признаком начинающегося безумия. Галлюцинацией от усталости и бессонницы.

Бельский отошел от окна и сел на диван. И Вяземский в который раз подивился исходящей от него властности. Генерал не хотел поверить профессору просто потому, что не мог признать, что бессилен перед Книжником.

– Знаешь, – Вяземский нервно пригладил волосы, – с тех самых пор, как я понял, какую угрозу несут аномалии, я хотел оказаться безумным. Хотел проснуться однажды и понять, что это просто кошмарный сон. Потом аномалии исчезли, и появился Книжник. Я не знаю, что страшнее, и по-прежнему хочу проснуться. И, пожалуй, история с дедом – единственное светлое пятно в моем сне. А ты хочешь отнять его у меня. Если бы ты видел, на что Книжник способен…

– Да не такой уж он и всесильный! – внезапно заорал Бельский. Лицо генерала исказилось злобой и ненавистью, изо рта брызнула слюна. – Он просто жалкий ублюдок, лелеющий свое превосходство и слишком долго просидевший в качалке. Обычный зарвавшийся урод. Он совершал ошибки, которые стоили жизни множеству людей. Он полон крови и дерьма, как и все мы.

Бельский с минуту помолчал и, глядя на притихшего профессора, продолжил более спокойным тоном:

– Ты думаешь, если он не убил тебя, значит, не такое уж он и чудовище. И я ошибаюсь на его счет. Но нет, Петр, ошибаешься ты. Книжник не стал бы спасать людей и делать этот мир лучше. Ему плевать на всех. Его не волнует ничья смерть. Даже собственного ребенка.

С минуту Вяземский переваривал услышанное. Затем, стараясь не выдать охватившей его дрожи, уточнил:

– У Книжника был ребенок?

– Да, – Бельский махнул рукой. – Дочь. Луццатто рассказал мне о ней в одну из последних ночей, перед тем как его прикончил Книжник. Ее мать – Хедвига Миккельсен – работала на Мозеса. Подробностей я не знаю, но понял, что она и ребенок сгорели в мотеле, где прятались от Книжника. Ты понимаешь, Петр? Они прятались от него!

Генерал встал и снова подошел к окну. Покачал головой и повернулся к профессору.

– Мне жаль, если разрушил твою иллюзию. Но не хочу, чтобы ты думал, что я просто свожу с Книжником личные счеты. Знаешь, за годы службы я понял одну истину – хороших людей не существует. Мы все лжецы, мошенники и негодяи. Но для большинства людей существует некая грань, которую они стараются не переступать. А Книжник зашел за эту грань так далеко, что перестал видеть все, что оставил позади. Он заслуживает смерти, Петр. Больше, чем кто-либо другой.

Вяземский хотел возразить, но новый приступ головной боли заставил на мгновение забыть обо всем. В глазах потемнело, и шею свело судорогой. Несколько минут профессор глубоко дышал, пытаясь справиться с болью. А когда пришел в себя, Бельский разговаривал с кем-то по телефону. Судя по довольному выражению лица, генерал получил хорошие новости. И глядя на него, профессор почувствовал, что реальность снова изменилась. Лицо Бельского стало немного другим – будто он на несколько лет помолодел или сбросил какой-то груз. Забыл о чем-то, не дающем ему покоя. Генерал закончил разговор, убрал телефон во внутренний карман пиджака и посмотрел на Вяземского с улыбкой.

– Я должен ехать, Петр. Жаль, не успели посидеть, но отметим в следующий раз. В Лионе и так удивляются, куда я сорвался, – Бельский обвел комнату взглядом и карикатурно закатил глаза. – Но мы сделали это, – генерал рассмеялся. – Мы остановили аномалии, Петр. Ну что ты такой унылый? Мир в безопасности благодаря тебе. Отдохни, съезди домой. И приведи себя наконец-то в порядок. Ты ужасно выглядишь.

– А Книжник? – сипло спросил профессор. Но в памяти уже всплывали новые фрагменты прошлого, в котором Книжника никогда не существовало.

– Кто такой Книжник? – слегка удивленно поинтересовался Бельский. И в его тоне было столько беспечности, что Вяземский едва не расплакался.

– Никто, – прошептал он, чувствуя, как слезы застилают глаза. И еще раз повторил: – Никто.