30

— Тебе нужна скрытка, — говорит Марике, натягивая колготки. — Черт, совсем малы стали.

Они сидят в комнате перед мастерской. Карен зябко вздрагивает и смотрит в окно на тихий снегопад. На улице еще больше похолодало, а обжиговые печи уже несколько дней не работают. Или, может, ей холодно из-за короткого платья без рукавов, которое она надела в честь Нового года. Как завороженная, она наблюдает за тщетными попытками Марике как следует натянуть колготки, рост-то у нее как-никак метр восемьдесят три.

Она умеет слушать, думает Карен. Сорок пять минут Марике слушала ее сетования на Лео и Сигрид, ведь эти двое попросту сели ей на шею. И ей то хочется, чтобы они были рядом, то она мечтает остаться одна. И как радовалась всего несколько часов назад, когда переступила порог дома и ее встретили голоса и аромат еды на плите.

“Добро пожаловать домой”, — сказал Лео, протягивая бутылку пива.

Она потупила глаза, чтобы скрыть смесь паники и радости, охватившей ее, когда она взяла у него бутылку. Да, без них все было бы куда проще. Куда тише. “Добро пожаловать домой”… Эти слова — как удар хоккейной шайбой под ложечку.

А после еды Сигрид задала вопрос. Можно ей переехать сюда, снять гостевую комнату? Она собирается продолжить учебу, и если продаст полученный по наследству дом, то не понадобится брать ссуду на учебу.

“У меня есть деньги, чтобы платить за комнату, и я буду все вечера зубрить. Ты вообще не заметишь, что я здесь”.

Ответить она не смогла. И видела, как в глазах Сигрид возникает разочарование, пока она ждет от Карен слов, каких та произнести не может: “Конечно, можешь пожить здесь”.

— Что такое “скрытка”? — спрашивает она. — Можешь ведь говорить по-нашему, чтоб было понятно, ты же умеешь.

Марике со вздохом одергивает платье и оборачивается. Потом с преувеличенно четкой артикуляцией произносит:

— Тайное место, если угодно. Где ты сможешь уединиться, когда дома невмоготу. Квартира для ночлега. Здесь, в Дункере. Comprende?

Карен в ответ только фыркает.

— Тогда и со мной будешь видеться чаще, а не уезжать после первой же рюмки, — продолжает Марике.

— И как, по-твоему, это устроить? — уныло спрашивает Карен. — Чуть не каждый дом в городе — кооператив. У меня нет денег, чтобы купить здесь квартиру. Или ты думала, что я буду ютиться в съемной однушке где-нибудь в Горде или Мурбеке и наслаждаться одиночеством?

— Да уж, могу себе представить, — смеется Марике. — То ли дело здесь, в гавани.

Мастерская Марике Эструп расположена в нижнем этаже старого каменного дома, где в былые годы поочередно помещались кузница, мастерская жестянщика и магазин лодочных моторов и запчастей. Дом находится на западном конце приморского бульвара. Раньше совершенно захолустный и обшарпанный портовый квартал, а теперь привлекательное место с потрясающим видом на гавань. Карен много раз брала ключи от мастерской, если не успевала или не хотела ехать домой в Лангевик. Диван-кровать тут вполне удобный, а холод всегда можно компенсировать джином, вермутом и оливками. Зимой тепло от обжиговых печей служит тем более приятным дополнением. Летом приходится спать, оставив все окна нараспашку, иначе нестерпимо жарко.

Сама Марике живет на участке в пятнадцати километрах к северу от Дункера. Она купила его, поскольку к нему примыкает месторождение глины, той мягкой зеленоватой глины, которая и заставила ее переехать в Доггерланд. И познакомились они с Карен в связи с покупкой земли восемь лет назад. Марике сказала, что купит участок за любую цену. Турбьёрн, один из двоюродных братьев Карен с материнской стороны, владелец этого ничего не стоящего участка, решил обвести странную датчанку вокруг пальца. И отнюдь не обрадовался, когда Карен, случайная свидетельница их переговоров, вмешалась и сказала, что глинистый участок вовсе не стоит фантастических сумм, какие заломил Турбьёрн. Карен настояла на своем и проследила, чтобы в сделку включили и прилегающий участок, пригодный для строительства.

Конечно, она больше года налаживала отношения с кузеном, которые здорово остыли, но, с другой стороны, нашла в Марике новую подругу. Вот там-то, в глубине острова, среди лиственных деревьев и с глиняной ямой по соседству, Марике и живет до сих пор. Копает глину, промывает ее и перевозит в мастерскую в Дункер, где превращает в скульптуры, которые сделали ее среди керамистов мировой знаменитостью.

Она хорошая подруга, думает Карен, только представления не имеет, каково жить на оклад полицейского. И решает сменить тему:

— Ты скоро? Можно вызвать такси? Эйрик разозлится, если мы опоздаем.

Она сама слышит, что говорит раздраженно. Все эти разговоры о квартире для ночлега, о месте, где она сможет уединиться, превратили праздничное настроение в полную безнадежность. Но одновременно подсказали, что́ именно ей нужно, хотя достичь этого, скорее всего, невозможно. “Скрытка”.

— Да-да, вызывай, — спокойно откликается Марике, натягивая колготки.

Полчаса спустя они звонят в дверь одного из самых больших особняков в Тингвалле. Построенный состоятельным судовладельцем в середине 20-х годов, этот дом, судя по его размерам, был рассчитан на большую семью и прислугу. Через шесть десятков лет, пережив два банкротства, он начал ветшать и долго оставался позорным пятном среди в целом фешенебельного окружения. Год за годом появлялись покупатели и снова исчезали, увидев, сколько потребуется трудов. Поэтому Коре и Эйрик прямо-таки настораживающе легко выиграли сделку и, вложив почти вдвое большую сумму, поменяли как электропроводку, так и водопроводную и канализационную систему.

Облезлый фасад, к разочарованию соседей, до весны отремонтировать не удастся. Зато внутри все преобразилось. Благодаря сносу стен на верхнем этаже шесть спален обычного размера превратились в три, зато стали вдвое просторнее и обзавелись роскошными ванными. Внизу снос стен создал анфиладу огромных открытых пространств, настолько огромных, отмечает Карен, что черный рояль в углу кажется совсем маленьким.

И точно так же, как двое хозяев кажутся пришельцами из разных вселенных, интерьер верхнего и нижнего этажа настолько различен, что трудно поверить, как эти люди могут ужиться в одном доме. Спальни наверху выдержаны в консервативном вкусе Эйрика, тогда как внизу в полной мере развернулся Коре со своей склонностью к индустриальному дизайну. Вместо штукатурки и обоев — голый красный кирпич перегородок, а стальные балки, установленные для поддержки дома, когда Коре настоял на сносе одной из несущих стен, стали органичной частью интерьера, стальной разделочный стол со скотобойни служит кухонным островом, обеденный стол площадью девять квадратных метров сделан из дубовых досок, двенадцать стульев выкованы из чугуна, однако на редкость удобны благодаря большим белым и серым овечьим шкурам.

— Первая часть вечера моя, — сказал Эйрик, едва они вошли. — Потом за дело возьмется Коре, и за все остальное я уже не в ответе.

Вот как у них организовано, думает Карен, усаживаясь на одну из овечьих шкур и разглядывая стол. Они не стремятся к компромиссу, а дают друг другу возможность действовать по-своему. Эйрик устраивает традиционный новогодний ужин, с красиво свернутыми салфетками и полученной по наследству дамастовой скатертью, которая скрывает грубые доски столешницы. Через весь стол тянется искусный декор из белых лилий и роз, на который даже у такого квалифицированного флориста, как он, наверняка ушло много часов труда.

Вместе с Карен в этот вечер вокруг стола, с вожделением на лице и в неудобной одежде, сидели сплошь знакомые люди: Мария, Харальд, Стелла, Дункан, Эйлин, Бу, Гордон и Брюнн. По просьбе Эйрика форма одежды — темный костюм, но Карен подозревает, что сразу после ужина некоторые мужчины снимут галстуки.

Вид у него усталый, думает Карен, глядя на раскрасневшегося Эйрика, когда закуска подана и он поднимает бокал за встречу.

— Это первый из многих праздников, которые мы будем устраивать в этом доме, и для начала нам хотелось пригласить самых близких друзей, — говорит он.

— Но все они, к сожалению, прийти не смогли, и потому мы позвали вас, — вставляет Коре.

Бросив на него слегка досадливый взгляд, Эйрик нехотя присоединяется к общему смеху, и ужин начинается.

Как и ожидалось, угощение традиционное и изысканно вкусное. Сырное суфле — легкое, словно летнее облако, запеченный омар — гармония сливок, эстрагона и коньяка, панна-котта — приятно трепетная и от шафрана желтая, как солнышко. Непременное шампанское, сухое, холодное, вправду течет рекой, и настроение поднимается, как ртуть в термометре, с каждой новой откупоренной бутылкой. Эйлин и та, видимо, наслаждается вечером, хотя улыбка гаснет, когда ее муж Бу наклоняется и что-то шепчет ей на ухо.

Карен думает о том, что́ несколько месяцев назад сказала Марике.

“По-моему, он ее бьет. Она сидит дома в изоляции. Когда последний раз была с нами, пила вино?”

Карен тогда запротестовала. Дети у Эйлин и Бу еще маленькие, и, понятно, она не могла, как раньше, встречаться с подругами. И все же напрямую спросила Эйлин. Как-то заехала к ней, зная, что Бу точно нет дома, спросила и в ответ услышала смех. Безусловно, характер у Бу вспыльчивый, сказала Эйлин, и порой он весьма несносен, но руку на нее он не поднимает.

Конечно же, нет.

Но в этот праздничный вечер Эйлин единственная из женщин одета в закрытое до горла платье с длинным рукавом. Карен переводит взгляд с подруги на ее мужа. Бу, заметив ее задумчивое лицо, приподнимает бокал.

— Господи, Карен, — говорит он, глядя ей в глаза. — Ты что же, в такой вечер думаешь о грустном? Вот уж глупо.

— Катись к черту, — беззвучно произносит она с улыбкой и приподнимает бокал, но не пьет.