Часть третья. Время после

Январь 1939 года

Кролик номер 522

Штефан сел на койку Вальтера:

– Эй, Вальт, вставай, пора! Все давно ушли. – Он потянул с братишки одеяло. – Новый день наступил, Новый год!

Вальтер рывком натянул одеяло себе на голову.

– Мы и так уже пропустили завтрак, – сказал Штефан.

Первый завтрак 1939 года. Всего через несколько недель Штефану исполнится восемнадцать. А что потом? Если какая-нибудь семья не возьмет их с Вальтером до его дня рождения, то каковы шансы, что это случится позже?

– Петер не голодный, – буркнул Вальтер из-под одеяла. – Петер говорит, что завтракать слишком холодно.

«Умный кролик», – подумал Штефан, а вслух сказал:

– У меня есть новое письмо от мамы.

Почтовое отделение лагеря, расположенное в углу большой комнаты главного здания, по воскресеньям не работало, но Штефан получил письмо накануне и решил приберечь его до дня посещений, когда уедут потенциальные родители. Для детей это был день сплошных мучений: с утра до вечера они должны были сидеть на одном месте и вежливо отвечать на вопросы незнакомых взрослых, от которых зависело, появится у них какое-нибудь будущее в этой стране или нет. До сих пор на них с Вальтером никто не обращал внимания. Хотя сегодня всего лишь их третье воскресенье в лагере, а в прошлый раз почти никто не приходил, из-за Рождества. В Вене сейчас большая рождественская ярмарка, на улицах продают имбирные пряники и глинтвейн, люди со всей страны едут взглянуть на большую нарядную елку на Ратхаусплац. Дома у Нойманов тоже всегда украшали елку – серебряные и золотые игрушки, большая соломенная звезда на верхушке, огоньки, – а в канун Рождества все домашние обменивались подарками и пели «Stille Nacht! Heilige Nacht!». Англичане тоже поют эту песню, мелодия та же, только слова совсем другие. Ребята из колледжа возле лагеря научили их английским словам, для практики языка. Интересно, с кем в этом году пела эту песню мама и пела ли вообще?

Посадив Вальтера, он ловко натянул на брата второй свитер поверх первого, надел на него пальто и шарф. Шапка и перчатки и так уже были на нем; братья спали в одежде, в обнимку в одной постели – так было теплее. Всем мальчикам, которые жили с ними в одном домике, Штефан велел надевать на ночь перчатки, шапки, свитера и ложиться по двое.

Одев брата, Штефан дал ему в руки кролика и приготовился, как всегда, повесить ему на шею номерок. Но Вальтер увернулся. В последние дни он часто капризничал из-за этой чертовой штуки. Штефан его понимал и не сердился. Он и сам уже давно возненавидел свой ярлык, который сводил его к какой-то комбинации цифр, холодной и бездушной, как бы Зофи ни старалась придать им какую-то индивидуальность. Но таково было правило: каждый ребенок в Доверкорте должен был носить номер, всегда.

– Я знаю, – сказал он как можно ласковее. – Знаю, но…

Тут ему пришла в голову мысль. Он взял картонку, свернул бечевку тройной петлей и предложил:

– А что, если сегодня номер поносит Петер?

Вальтер задумался, но потом кивнул.

Штефан надел номер на Петера: кролик номер 522.

В большом здании было немного теплее благодаря каминам, однако дети все равно сидели за длинными столами в пальто, уминая овсянку и копченую селедку на завтрак. По радио передавали музыку, два мальчика постарше разбирали новогоднюю елку. Трое мальчишек расшумелись, поссорившись за место за столом для игры в настольный теннис, и дама-воспитательница прикрикнула на них:

– А ну-ка ведите себя как следует, не то отошлю вас обратно в Германию!

Те обернулись и посмотрели на нее, но даже если поняли, что она сказала, то ничем этого не показали. Вальтер спросил, что она им крикнула, и Штефан объяснил.

Вальтер, совсем сбитый с толку, прошептал:

– Значит, если я буду плохо себя вести, то смогу поехать домой, к маме?

Штефан почувствовал, как болезненно сжалось у него горло.

– А как же я, Вальт? Без тебя я тут ночью насмерть замерзну.

– А ты тоже будь плохим мальчиком, – отозвался Вальтер и обратился к кролику: – Петер, ты побудешь плохим кроликом?

– Но мама тогда огорчится, – сказал Штефан. – Как же она поедет в Англию, если мы вернемся домой?

– Можно мы сейчас прочитаем письмо? – попросил Вальтер.

Не снимая перчаток, Штефан сунул руку в карман пальто и вынул из него тонкий конверт: их с Вальтером имена были выведены на нем маминой рукой, но адрес, как и на первых двух, писал герр Пергер. В первое письмо он вложил записочку, в которой сообщал братьям, что с их мамой все хорошо, он ей помогает – с риском для себя и для младшей внучки, сразу понял Штефан. Что будет с малышкой Иоганной, если ее деда посадят в тюрьму за помощь еврейке, ведь их с Зофи мать до сих пор в лапах нацистов?

Штефан оглядел большое пространство столовой, ища Зофи, но та еще не пришла. Правда, грифельная доска, на которой воспитатели записывали имена детей, выбранных для проживания в семьях, была покрыта уравнениями, которых Штефан не видел прошлым вечером.

– Хорошо, давай прочитаем сейчас, только быстро. Чур, уговор – не плакать. А то вдруг родители, которые возьмут нас к себе, придут сегодня – возьмут и появятся здесь с минуты на минуту.

– Если нас выберут, – заявил Вальтер, – то мы поедем жить в дом, где есть тепло для нас с Петером и библиотека для тебя.

Штефан протянул брату письмо:

– С библиотекой может повезти, а может, и нет, но уж тепло наверняка будет. Сегодня твоя очередь читать.

– Петер почитает, – ответил Вальтер.

– Ну хорошо, пусть Петер.

И Вальтер начал читать писклявым кроличьим голоском:

– «Милые мои мальчики, мы в Вене очень без вас скучаем, но меня согревает мысль о том, что в Англии вы вместе и всегда будете заботиться друг о друге».

С тех же самых слов начинались и первые два письма от мамы, которые они читали и перечитывали так часто, что Вальтер почти выучил их наизусть. Он, кстати, сильно продвинулся в искусстве чтения в последние недели: делать в лагере было решительно нечего, и они с братом то и дело читали вслух. Правда, почти все книги в лагере были на английском, и Вальтер уже лучше читал на этом языке, чем на родном, сообразил Штефан, когда младший брат поднял на него глаза, споткнувшись на трудном слове. Хотя, с другой стороны, книги, которые они читают здесь, печатные, а мама пишет от руки, так что иные слова бывает нелегко распознать и Штефану. И тогда приходится полагаться на память.

Носовым платком, в поезде побывавшим подгузником, Штефан вытер братишке слезы и ласково сказал:

– Ну же, Вальт, мы ведь договорились: слезы только вечером.

К ним подошла Зофи с малышкой на руках. Малышка была укутана в одеяльца, которые принесли для нее какие-то дамы. Штефан снял с девушки очки, слегка запотевшие с холода – в помещении было все же теплее, чем на улице, хотя и ненамного, – аккуратно протер их пальцами в перчатках и снова вернул ей на нос.

– Кто бы мог подумать, что станет еще холоднее? – сказал он.

– После зимнего солнцестояния всегда холодает, несмотря на удлинение светового дня. Дело в том, что море сохраняет тепло, а земля активно его отдает, – объяснила Зофи.

– Мы со Штефаном всю ночь спали одетыми, но я все равно замерз! – сообщил Вальтер. – А Петер окоченел. На нем ведь только курточка. Но ничего, может, сегодня нас кто-нибудь выберет.

– Я думаю, ты прав, Вальтер, – ответила Зофи. – У меня такое чувство, что на этой неделе тебе повезет.

Воспитательница подошла к доске и тряпкой стала стирать уравнения. Штефан взял за руку Вальтера, и они вчетвером тоже подошли к доске, которую уже окружили дети. Одна девочка подскакивала и кричала:

– Запишите меня! Меня! Я еду в семью!

Мел застучал по доске. Когда список был готов, у выхода из столовой собралась кучка счастливцев – тех, кому предстояло вернуться в свои домики за вещами. Это были сплошь девочки и малыши. Остальные рассаживались по местам. Вот-вот должны были нагрянуть родители.

– А ну-ка, Вальт, – сказал Штефан, – давай мы тебя послушаем.

– Добрый день. Как мило с вашей стороны, что вы нас посетили, – начал Вальтер.

Его английский стал заметно лучше с прошлого воскресенья. Все-таки практика делала свое дело, хотя пока и не творила чудеса.

– Великолепно! – подбодрил брата Штефан. – А где ты сегодня сядешь?

– Я хочу сидеть рядом с Зофи и Иоганной, – ответил Вальтер. – Все родители подходят посмотреть на Иоганну.

И они, как всегда, заняли места возле девочек, повернув свои стулья спинками к длинному столу, с которого уже убирали остатки завтрака. Впереди был еще один долгий, тоскливый день из тех, которые Штефан уже привык называть про себя инквизиторскими воскресеньями. И все же, когда входная дверь распахнулась и в столовой пара за парой стали появляться потенциальные родители, Штефан смотрел на них с надеждой.