Как спрятать бесконечность

Когда пограничник вошел в вагон, все дети сидели молча, широко раскрыв глаза. В предпоследнем ряду Штефан крепко сжимал в своей руке ладошку Вальтера. Через проход от них мальчик с пальцем во рту прижался к Зофии Хелене, корзинка с малышкой стояла у ее ног. Малышка, слава Богу, молчала. Но если солдат начнет орать на них, как орал в соседнем вагоне, и дети заплачут в голос, как плакали до этого везде, малышка испугается и закричит. Она ведь еще маленькая.

Штефан пожалел, что рядом с ними нет тети Труус. Пожалел, что они не сказали ей о младенце. Она бы придумала, как объяснить его присутствие. Но она и еще одна взрослая женщина пошли туда, куда солдаты увели близнецов – тех самых, за кем не хотел следовать Вальтер, да и Штефан тоже.

– Всем встать! – рявкнул пограничник.

Дети покорно встали, солдат оглядел их. И тут его взгляд упал на Зофию Хелену. Штефану это не понравилось: то, как он смотрел на ее длинные белокурые волосы, большие зеленые глаза, блузку, под которой круглилась грудь.

Солдат, точно чувствуя, что кто-то прочитал его мысли, безошибочно повернулся к Штефану. Тот, не выпуская руки Вальтера, уставился в пол.

«Украшение», – вдруг пронеслось у него в голове. Украшение Зофии Хелены, слишком ценное, чтобы взять его с собой в поезд, то самое, которое тетя Труус велела ей отдать герру Пергеру, лежало у него в кармане.

Пограничник, не спуская глаз со Штефана, произнес:

– Сейчас я буду выкликать имена. Каждый, кто услышит свое, должен повторить его вслух, а когда я кивну, сесть.

И он стал зачитывать имена. Прочитав имя, солдат поднимал голову, смотрел, кто из детей отозвался, и кивал. Штефан задумался, не рискнуть ли ему потихоньку сесть с кем-нибудь вместе. Карл Фюксель ведь едет в другом вагоне. О чем он только думал? Мало того, что он на десять лет старше, чем тот мальчик, под чьим именем он попал в поезд, так он еще и ничего не сказал Зофи с Вальтером.

Но солдат точно чуял, что Штефан затеял какой-то обман, и каждый раз, отрываясь от списка, поглядывал сначала на отозвавшегося ребенка, потом на него. Дети, один за другим, опускались на свои места.

«Я самозванец, – думал Штефан. – Самозванец, которого выдаст ничего не подозревающий брат. Меня изобьют, как тогда избили папу, или пристрелят, как того мужчину у синагоги, на глазах которого истекала кровью его жена».

Прозвучало имя косоглазой рыжеволосой девочки, которая, как рассказывал ему Вальтер, стояла впереди них в очереди на регистрацию. Солдат поглядел на нее с отвращением и сделал пометку в списке. Потом повторил имя и велел девочке садиться.

– Вальтер Нойман! – крикнул он затем.

Вальтер повторил за ним свое имя. Солдат поглядел на мальчика, который стоял, одной рукой крепко держась за руку Штефана, а другой прижимая к груди кролика Петера.

Сделав пометку в списке, солдат сказал:

– Ты садись, а кролик пусть еще постоит. – (Вальтер прижал к себе игрушку еще крепче и со страхом посмотрел на пограничника.) – У вас, евреев, совсем нет чувства юмора.

– Петер едет с тобой по твоему билету, он делает то же, что и ты, – наклонившись, шепнул Штефан Вальтеру, забыв о собственной безопасности, главное – уберечь брата.

– Зофия Хелена Пергер! – выкрикнул пограничник.

– Зофия Хелена Пергер, – повторила Зофи.

Пограничник смотрел на нее и не кивал, словно ждал, чтобы она села без разрешения, а он, воспользовавшись этим, сделал бы с ней что-нибудь ужасное. Штефану не хотелось даже думать о том, что именно. В его руке лежала ладошка Вальтера. Ему нельзя было думать о том, что пограничник мог сделать с Зофией Хеленой.

Зофи стояла и спокойно ждала – красивая, уверенная, такой Штефан всегда представлял себе женщину из новеллы Цвейга. Амок охватил сейчас всех, от мала до велика. Украшение. Малышка в корзинке. Запрещенный «Калейдоскоп» у него в чемодане, которого тоже не должно быть в поезде, но, складывая вещи, он не знал, что попадет сюда, ведь его номер 610. Отражение амока виделось ему в устремленном на Зофию Хелену голодном взгляде пограничника, а может быть, и в том, как он сам реагировал на этот взгляд.

Взгляд через запачканные стекла очков.

Блокнот. Записи. Вот что обречет его на гибель, даже если эсэсовцы поверят, что он – Карл Фюксель, даже если проглотят обман с разницей в возрасте, даже если его не выдаст Вальтер, запутавшись в том, чего ему не объяснили, – и почему он не догадался все ему рассказать? – записи выдадут его с головой.

Пограничник двинулся к ним.

Малышка в корзине спала.

Пограничник подходил к Зофи все ближе, ближе и ближе, пока не оказался в проходе между ней и Штефаном, лицом к Зофи, так что Штефан мог бы протянуть руку и схватить его за тощую мальчишескую шею. И тут он понял, что пограничник вовсе не мужчина, а мальчик, такой же, как он сам. Вспомнились слова мамы: «Я знаю, что ты еще молод, но теперь тебе придется быть мужчиной». Сейчас по всей Германии мальчишки выдавали себя за мужчин.

Пограничник протянул руку и провел по волосам Зофи так, как это с самого отъезда хотелось сделать самому Штефану, – по всей длине белокурых локонов, покрывавших ей спину.

И кивнул.

Зофи стояла и смотрела на него.

«Не надо, Зофи, – взмолился про себя Штефан. – Ничего не надо. Просто сядь, и все».

Штефан приподнял руку с зажатой в ней ладошкой Вальтера так, чтобы Зофи это увидела, и кашлянул – сдавленно, негромко.

Ни Зофи, ни пограничник не обернулись. В соседних вагонах продолжался обыск. Снаружи лаяли собаки.

Штефан приложил палец к губам, подавая Вальтеру знак молчать.

– Все нормально, Вальт, – произнес он громким шепотом, будто не хотел, чтобы его услышали.

Пограничник и Зофи оглянулись на звук его голоса. В притихшем вагоне он прозвучал очень отчетливо.

Когда пограничник снова повернулся к Зофи, он кивнул, и она, слава Богу, села.

Солдат прошел в начало вагона и одно за другим дочитал оставшиеся в списке имена. Штефан с растущим ужасом смотрел, как дети садятся.

Наконец стоять остался он один.

– Тебя нет в списке, – сказал пограничник.

– Карл Фюксель, – ответил Штефан.

Вальтер поднял голову и посмотрел на него. Штефан нервно сглотнул, боясь, как бы младший брат его не выдал. Секунды ползли медленно, как века. Пот каплями тек по спине Штефана, собирался на его безволосой верхней губе. Почему он не послушал тетю Труус? Почему не сделал так, как велела ему она?

Пограничник оглядывал его с головы до ног.

Штефан стоял неподвижно, зажав в руке ладошку Вальтера, такую же мокрую от пота, как и его собственная. Так они и стояли, рука в руке, влажная кожа к влажной коже.

Пограничник еще раз пробежал список глазами, точно боясь, что ошибиться мог он сам, – и он действительно боялся, но по-своему. Когда это началось, когда страх начал безраздельно править миром?

– Карл Фюксель, – повторил солдат, и Штефан кивнул. – Назови по буквам, – потребовал тот.

Штефан постарался ничем не выдать испуга: человек не может не знать, как пишется его имя.

– К… а…

– Фамилию, дурак! – перебил его пограничник.

– Его номер сто двадцать, – сказала Зофи; пограничник повернулся к ней. – Факториал пяти.

Солдат вытаращился на нее, окончательно сбитый с толку.

– У нас у каждого свой номер, – пояснила она. – По номеру искать проще.

Мгновение, которое показалось всем вечностью, пограничник ел ее глазами, потом развернулся и вышел из вагона. Штефан видел, как он спрыгнул с подножки на перрон и пошел докладывать начальству.

Наклонившись к Вальтеру, Штефан сказал:

– Это наш секрет, Вальт. Если кто спросит, я – Карл Фюксель, ладно?

Он вынул из кармана подвеску Зофи и сунул ее за обшивку последнего сиденья. Там все равно никто не сидел, так что, если украшение найдут, обвинять будет некого. Жалко, что ни блокнот, ни книгу так просто не спрячешь, но украшение – уже кое-что.

– Я – Карл Фюксель, – повторил он. – Номер сто двадцать.

– Факториал пяти, очень счастливое число, – сказала Зофия Хелена.

– Я – Карл Фюксель, – в третий раз повторил Штефан.

– Насовсем? – спросил Вальтер.

– Только до Англии, – ответил Штефан.

– Значит, до после парохода, – сообразил Вальтер.

– Да, пока не сойдем с парома, – подтвердил Штефан.

– А Зофия Хелена – это все равно ты?

Пограничник снова вошел в вагон:

– Ты не из того вагона, Карл Фюксель. А теперь всем открыть чемоданы и вывернуть карманы.

Выбора у Штефана не было, пришлось открывать чемодан вместе со всеми. Страницы книги стали волнистыми от сырости, впитанной из подгузников. Блокнот тоже намок, но, к сожалению, не настолько, чтобы нельзя было разобрать слова.

Пользуясь тем, что пограничник был занят другими чемоданами, Штефан потихоньку завернул книгу и дневник сначала в подгузники, а потом в смену одежды.

Пограничник перетряхивал детские пожитки так, что вещи то и дело падали на грязный пол. Никто не возражал. Когда в одном чемодане он нашел семейное фото в рамке из серебра, то велел ребенку – владельцу чемодана – раздеться и тщательно перетряхнул всю его одежду. Ничего не найдя, сунул рамку вместе со снимком себе в карман и принялся за следующего пассажира. В подкладке пальто одной девочки он обнаружил зашитую золотую монету и так хлестнул девочку по лицу, что разбил ей губу. Слезы текли у девочки из глаз, когда она молча смотрела, как монета перекочевывает в карман пограничника.

Солдат был уже совсем рядом, когда в воздухе вокруг них вдруг отчетливо запахло экскрементами.

Пограничник поглядел на мальчика, который сосал палец.

«Пожалуйста, ошибись», – взмолился про себя Штефан.

Но пограничник уже перевел взгляд с мальчика на корзинку у ног Зофи. Взглянул на девушку, затем снова на корзинку. Облизнул губы и нервно сглотнул, так что было видно, как поднялся и опустился кадык на его худой, безволосой шее.

Штефан, сжав Вальтеру руку, сказал:

– Это моя корзина.

– Нет, – сразу возразила Зофи. – Она моя.

Все напряженно ждали, что пограничник вот-вот велит им открыть корзину. И тут в полной тишине раздался звук – девочка произнесла «агу». И замолчала. Но перепутать этот звук нельзя было ни с чем.

Пограничник от страха изменился в лице не хуже Штефана.

– Что тут так долго? – раздался вдруг чей-то голос.

В вагон с противоположного конца вошел другой пограничник, и первый отсалютовал ему, щелкнув каблуками:

– Хайль Гитлер! – И покосился на корзину.

Ему явно не хотелось сдавать начальству младенца, Штефан понял это по его лицу, но и пострадать за то, что пропустил безбилетного пассажира, ему тоже не хотелось, а ведь никаких младенцев в документах на пересечение границы не значилось.

– Ф-фу! – поморщился второй пограничник. – Ну и свиньи же эти евреи, туалетом и то пользоваться не умеют.

Весь вагон обернулся к нему.

– Если тут все в порядке, то считай, что мы от них избавились, – сказал он младшему пограничнику. – Пусть теперь голландцы с ними маются.