Наши разные боги

Труус вошла в здание синагоги на Зайтенштеттенгассе. Длинная очередь продолжалась и здесь, огибая пустую скорлупу выгоревшей передней, взбегая по лестнице на галерею для женщин, которая каким-то чудом уцелела в ночь пожаров. Там, наверху, она нашла герра Фридмана. Он выполнял в этом человеческом оркестре роль дирижера: раздавал указания волонтерам, которые вели запись, кто сидя за складными столами, кто стоя, с блокнотами в руках; отправлял детей налево и направо. Вот девочка-подросток скрылась за занавеской для медосмотра. Мальчика усаживал перед камерой фотограф. Заметив Труус, герр Фридман сделал ей знак отойти с ним в сторону. Там было потише, но от глаз толпы укрыться все равно не удалось.

– Как вы смогли оповестить людей так быстро? – спросила она.

– Мы все сейчас вынуждены жить бок о бок, – ответил герр Фридман. – Чудо в том, что родители сами передавали новость друг другу. Так что проблема теперь не в том, где найти шестьсот детей, а в том, как выбрать именно шестьсот из имеющихся.

– А медицинский осмотр? – спросила Труус. – Мы должны убедить британцев в том, что эти дети здоровы – действительно здоровы. Если с первым транспортом что-то пойдет не так, это поставит под угрозу возможность…

– Они здоровы, насколько могут быть здоровы голодные дети, – перебил ее герр Фридман. – Наши врачи вам это подтвердят. Опять же, спасибо нацистам – если бы они не лишили наших врачей возможности заниматься практикой в Вене, те вряд ли смогли бы откликнуться на наш призыв в одночасье. А так они все здесь.

– Значит, шестьсот детей у нас есть, даже больше, – подытожила Труус. – Вопрос теперь в том, кого из них выбрать. Скажите, у нас есть возможность как-то разделить их по степени риска, которому они подвергаются, оставаясь здесь?

– Больше всех рискуют старшие мальчики, – сказал герр Фридман. – Те, которые уже в трудовых лагерях и за кого в очереди стоят их матери.

Старших мальчиков будет особенно трудно разместить в Британии. Семьи, конечно, предпочтут малышей, но организовать транспорт такого числа детей младшего возраста практически без сопровождения взрослых – большая проблема.

– А можно ли как-то оценить состояние здоровья мальчиков в лагерях и сделать их фото? – спросила она.

Герр Фридман вынужден был признать, что это невозможно.

– Хорошо, значит, возвращаемся к тому, с чего начали: дети от четырех до семнадцати лет, – сказала Труус. «Самым славным», – подумала она, но вслух не сказала. Тем малышам, глядя на которых английские родители смогут представлять, что это их дети. – Побольше девочек-подростков: они будут помогать с малышами в поезде. К тому же их легче разместить: в Англии многие согласятся принять их в качестве неофициальной домашней прислуги.

– Этих детей отправляют в Англию не для того, чтобы они стали там прислугой, фрау Висмюллер, – возразил Дезидер Фридман.

Лица матерей в очереди были полны надежды и ужаса одновременно. Любая из них с радостью пошла бы прислугой в любой английский дом, лишь бы быть поближе к детям. Бесплатная прислуга. Это придумала не Труус.

– Герр Фридман, давайте мыслить практично, – сказала она. – Этих детей надо разместить как можно быстрее.

– Я слышал что-то о летних лагерях… – начал было Фридман.

– Как только летние лагеря переполнятся, Британия откажет в приеме новым детям и будет принимать только тех, для кого уже будет найдено жилье.

Тоже не ее идея. И все же Норман и Хелен правы: кто она такая, чтобы обвинять британское правительство в недостаточном великодушии за то, что оно соглашается принимать детей лишь на своих условиях? Ее страна не сделала и этого: эмигрантам дают лишь право проезда через территорию Нидерландов до Хук-ван-Холланда, где они могут сесть на паром.

– А на поиск подходящих домов времени нет, – добавила она. – Может, начать отбирать детей, исходя из того, как они пользуются ножом и вилкой и говорят ли по-английски? Тех, кто говорит по-английски, разместить будет проще всего, а хорошие манеры помогут им там, куда они попадут. Можно даже организовать кратковременные курсы. Пусть дети заучат по паре фраз на английском, и те, кому это дастся легче других, получат преимущество при отборе.

– У нас срок только до субботы, – напомнил герр Фридман.

– Да, конечно, – опомнилась Труус.

А сколько еще надо сделать. Скольких детей осмотреть.

– В очереди уже больше шестисот человек, – сказал герр Фридман, – и нам ли решать, кому из них спастись? Мы что, должны сыграть роль Бога?

Очередь вилась по женской галерее, спускалась по лестнице в обгорелый остов большого зала, откуда выходила на улицу. Родители покорно ждали возможности отправить детей в страну, обычаи которой были им чужды, а язык незнаком. А ведь среди этих детей не все – милые маленькие ангелочки, есть и задиристые мальчишки, и косоглазые рыжие девчонки, вроде той, которую Труус видела в очереди на улице. Зря она так на нее уставилась, но у нее сердце разрывалось, стоило ей подумать, что эта рыжая красотка тоже должна будет стоять в общей очереди за благоволением чужих родителей и ждать: выберут ее или нет, спасут или не спасут?

– «Кто познал ум Господень, чтобы мог судить его?» – сказала Труус герру Фридману и чуть не добавила: «Послание к коринфянам», но вовремя опомнилась, ведь это Новый Завет, для нее – слово Господа, для него – нет. Вместо этого она просто сказала: – Кто мы с вами такие, герр Фридман, чтобы судить о путях, которыми Господь посылает нам своих чад?