Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
10 мая 2016 года я был приглашен на прием в саду Букингемского дворца в честь 90-летнего юбилея королевы. Это был чудесный вечер, и его не испортил даже легкий моросящий дождь: разноцветные зонты только добавили красок празднику. Я воспользовался возможностью, чтобы поздравить Ее Величество и поблагодарить за многолетнее выдающееся служение.
— Вы в свои 90 становитесь только сильнее, а таких женщин всего две, — сказал я. — Вам непременно нужно познакомиться с моей мамой!
Выслушав любезнейшие пожелания в адрес мамы, я заметил на другом конце лужайки Дэвида Кэмерона. Сегодня он уже успел попасть в объективы камер, когда назвал Нигерию и Афганистан «чудовищно коррумпированными странами». Я решил немного повеселиться.
— Извините, что прерываю, — сказал я, — но это очень важно. Дэвид, мне только что звонил посол Нигерии. Они отменяют полеты Virgin Atlantic и BA. Видимо, разозлились из-за ваших сегодняшних комментариев.
Дэвид побледнел, но я быстро его успокоил.
— Шучу!
Дэвид c заметным облегчением выдохнул, и мы тут же перешли к единственной теме, которая доминировала в британской политике, — Брекзиту.
*
Я терпеть не могу, когда меня пытаются втянуть в политику — хоть на родине, хоть где-то еще, — и всегда очень удивляюсь, когда другие бизнесмены охотно включаются в политические игры. На мой взгляд, бизнес и политика слабо совместимы. Если партия, которую вы поддерживаете, приходит к власти, то любые ее решения в пользу вашего бизнеса будут выглядеть подозрительно. А если на выборах побеждает партия, которую вы критикуете, вряд ли ее решения пойдут вам на пользу! А главное — у меня будет даже больше влияния, если я сохраню независимость от политических партий.
Но я готов впрягаться в разные кампании по всему земному шару, если это решит конкретные проблемы. На Британских Виргинских островах, в моем новом доме, я пытался продвинуть законы, защищающие акул, скатов и черепах, в США делал все, чтобы отменить смертную казнь и реформировать наркополитику, в Австралии защищал Большой Барьерный риф и останавливал разработку новых угольных шахт, в африканских странах пытался изменить законы, дискриминирующие ЛГБТ… и так далее.
В 2016 году Британии и Европе предстояло принять самое важное решение на моей памяти. Напряжение достигло высшей точки, когда Дэвид Кэмерон объявил референдум по вопросу членства Британии в Евросоюзе. Премьер-министр очень хотел, чтобы страна осталась в составе ЕС, но ему пришлось рискнуть — на него давила и Британская партия независимости (БПН), и недовольное правое крыло его родной Консервативной партии. Он решил разделить ответственность по этому вопросу с народом и разрешил агитацию с обеих позиций. Члены Консервативной партии Борис Джонсон и Майкл Гоув поняли намек и присоединились к лидеру БПН Найджелу Фаражу, чтобы возглавить кампанию по выходу из ЕС. За этим последовали события, которые будут вписаны в одну из самых некрасивых страниц британской истории.
Через несколько дней после встречи с Дэвидом в Букингемском дворце я получил от него письмо, написанное от руки. Он приглашал меня поужинать с ним на следующей неделе, за день до голосования. «Кстати, о референдуме, — писал он. — Я искренне ценю все, что вы делаете. Народ ориентируется на вас в этом вопросе. Чем больше вы сами во что-то верите, тем больше сможете сделать».
Мою позицию все прекрасно знали. Я был глубоко убежден, что сохранение членства в ЕС — это лучший выход для британских граждан, британского бизнеса и всей Европы в целом. Но я ждал подходящего момента, чтобы публично высказать свою поддержку. В кампании Stronger In за сохранение членства в ЕС у меня был статус «секретного оружия». Так в шутку меня назвал журналист The Daily Telegraph Джереми Уорнер: «Не смейтесь! Посреди моря костюмов он настоящая рок-звезда — он сумел показать, что бизнес может быть веселым делом». Я решил, что выступлю непосредственно перед голосованием, когда еще можно повлиять на тех, кто колеблется.
Наша пресс-служба попыталась мне объяснить, что если я влезу в это дело, меня легко могут обвинить в бегстве от налогов. Но раз я сам не могу голосовать, у меня просто не оставалось другого способа хоть как-то повлиять на происходящее. Однако наши специалисты предрекали, что мой комментарий непременно вызовет общественное осуждение, которое повлияет на мою репутацию, а значит, и на репутацию Virgin. Я возражал, что мой переезд на Британские Виргинские острова, которые за несколько лет до того стали моим домом, не означает:
Последний пункт, если говорить о деятельности Virgin, был самым важным. Любой исход голосования, скорее всего, повлияет на Virgin в материальном плане.
За 50 лет ведения бизнеса я привык хвататься за подвернувшийся шанс, но всегда старался убедиться, что у меня прикрыт тыл. Я полагал, что уход Британии из ЕС и Единого европейского рынка станет катастрофой как для самой Британии, так и для жителей Европы. У меня репутация рискового человека, кота с девятью жизнями, но мне не хотелось бы, чтобы Британия подвергала себя такому риску, как выход из Евросоюза. И я не хочу рисковать вместе с ней (хоть я и живу на Некере) — ни как крупный европейский и британский работодатель, ни как отец и дед, который не может не думать о том, какой мир мы оставим после себя детям и внукам.
Я прекрасно помню, каково было заниматься бизнесом до Евросоюза. Хочешь перевести сотрудника из Британии на континент — будь готов погрязнуть в переговорах на месяц. Хочешь возить товары — плати чудовищные налоги и терпи еще более чудовищные бюрократические проволочки. С появлением ЕС все эти барьеры исчезли, что помогло британским компаниям, большим и маленьким, расширить свое присутствие за границей и торговать без налогов и пошлин. Более того, люди могли жить где хочется, учиться и работать где хочется, путешествовать куда хочется: общий рынок помогал строить мультикультурное общество, обогащавшее всех. Даже если отвлечься от экономики, я прекрасно помню жуткие рассказы моего отца о Второй мировой войне, про битвы в Северной Африке, в Италии, в Германии. Деду тоже было что рассказать — газовые атаки в окопах Первой мировой выглядели кошмарно. Когда люди вместе играют, учатся, работают (женятся друг на друге, в конце-то концов), вряд ли они станут воевать друг с другом. Я прожил в Британии 50 лет, и наше поколение — первое, чьей кровью не политы европейские поля сражений. Я стал не воином, а предпринимателем благодаря новому представлению о международных отношениях как о мирном партнерстве между европейскими народами, партнерстве, в основе которого торговля, открытость и сотрудничество. И не случайно в 2012 году Евросоюзу присудили Нобелевскую премию мира.
Но экономические аргументы тоже имеют вес. Почти три миллиона рабочих мест в Британии существует благодаря участию государства в крупнейшем мировом едином рынке (более 500 миллионов потребителей!), открывающем невероятные возможности для инвестиций и торговли. Почти половина всего экспорта Великобритании приходится на страны ЕС. Одна только Virgin дает работу десяткам тысяч британцев. Я прогнозировал, что Брекзит опустошит британскую экономику, уничтожит множество рабочих мест и обрушит фунт. Я не утверждал, что ЕС идеален — это далеко не так. Но Британии нужно оставаться частью союза, чтобы участвовать в его реформировании; ЕС должен оставаться маяком демократии и, будучи проводником мирной политики, противостоять агрессорам.
С другой стороны баррикад (иногда кажется, что эти люди вообще с другой планеты) по-прежнему доносились голоса сторонников выхода из ЕС. И временами слышалась такая немыслимая чушь, что это уже было даже не смешно. Ярко-красный «боевой автобус» ездил по стране, сверкая лживыми лозунгами, которыми были разрисованы его борта: «Каждую неделю мы отдаем ЕС 350 миллионов фунтов. Отдадим их здравоохранению». Национальная статистическая служба Великобритании опровергла эти данные, Институт фискальных исследований заявил, что они «взяты с потолка». Тем временем Борис Джонсон сравнивал цели ЕС с намерениями Гитлера, а Найджел Фараж позировал на фоне пропагандистского плаката, от которого отчетливо попахивало нацизмом: огромная толпа, скажем так, не самых светлокожих беженцев, а под ней подпись: «Переломный момент». И это была только вершина айсберга.
Мне всегда казалось, что политические кампании должны отвечать тем же требованиям, которые мы соблюдаем в коммерческой рекламе. Очень важно, чтобы политики отвечали за достоверность собственных заявлений. После завершения референдума Общество избирательной реформы сообщило, что кампания сопровождалась «грубыми нарушениями демократических процедур». Я был совершенно согласен с их выводами; следует сформировать общественный орган, который обладал бы полномочиями вмешиваться, если во время кампаний делаются заявления — цитирую — «вводящие в заблуждение», а проведение самих кампаний должно подчиняться «своду правил». Я считаю, что процедуру референдума вообще нужно коренным образом изменить. Тогда большинство лозунгов кампании за выход из ЕС можно было бы смело снимать — они как раз «вводили в заблуждение». Но, судя по всему, именно они убедили людей, и это ужасно. А от разгула ксенофобии попросту тошнило. Проблема была еще и в том, что ведущие издания — Daily Mail, The Sun, Daily Express, The Daily Telegraph, The Sunday Times — агрессивно агитировали за Брекзит. Возможно, хотели угодить своим читателям: большинство из них старше 55, а именно старшие поколения мечтали вернуть Британию в воображаемый золотой век. По-моему, этих людей жестоко обманули. Сегодня Британия намного более великая страна, чем во времена их детства. Но именно теперь эта великая страна была в шаге от пропасти.
16 июня события приняли совершенно пугающий оборот: в Бристоле после встречи с избирателями была убита член парламента лейбористка Джо Кокс. Убийца выкрикнул: «Британия прежде всего!» — а у нас это не только неонацистский лозунг, так называется и ультраправая партия, — после чего выстрелил в Джо и нанес ей несколько ударов ножом. Было совершенно ясно, что убийцу спровоцировала полная ненависти и злобы кампания за выход из ЕС. Это была жестокая и бессмысленная смерть. Меня очень тронуло, как достойно держался Брендан, муж Джо. Он сказал: «Больше всего она хотела бы сейчас двух вещей. Первое — чтобы наши дети были окружены любовью, второе — чтобы все мы объединились в борьбе против убившей ее ненависти».
Каждый день приносил все новые результаты опросов общественного мнения, и лондонский головной офис Virgin Group испросил у избирательной комиссии разрешения на агитационную кампанию, призывающую граждан Британии голосовать за сохранение членства в ЕС. Мы хотели донести позитивную идею о преимуществах ЕС и противопоставить наше обращение негативу и запугиванию. А заодно — и немного поиздеваться над прессой. Мы выкупили рекламные полосы во всех газетах, но не предупреждали, что именно собираемся размещать, и лишь когда мы прислали материалы, газеты узнали, что теперь им, оказывается, придется агитировать за ЕС. После этого The Sun быстро удвоила стоимость размещения рекламы. Но мы все равно публиковались, а также агитировали в соцсетях: «23 июня решится, где нам жить — в маленькой Англии или в великой Британии. А великая Британия всегда выступала за демократию, сострадание, справедливость и всеобщее единство. Нельзя, чтобы из-за сиюминутных порывов она потеряла свое место в мире. Если вы со мной согласны — голосуйте за сохранение членства в ЕС».
В дни перед голосованием опросы предрекали победу сторонникам невыхода из ЕС. Virgin Group продолжала агитацию — я дал несколько интервью, а 20 июня провел совместное мероприятие с Джейн-Энн Гадхиа из Virgin Money, на котором мы объявили, что выступаем за сохранение союза с Европой. Я обратился к сотрудникам и журналистам, наводнившим помещение: «Поднимите руки, кто за членство в ЕС?» Почти все подняли руки. «Так пойдите и проголосуйте, это очень важно. Разумеется, к тем, кто не поднял руку, это не относится!»
В тот же вечер я отправился на Даунинг-стрит вместе с Джейн-Энн и Ником Фоксом на встречу с Дэвидом Кэмероном. В целом атмосфера во время ужина была довольно оптимистичной. Тема Брекзита была не единственной, тем более что она и так обсуждалась месяцами, — мы пытались говорить и о наркореформе, и о ссудах для предпринимателей, и о многом другом. Часа через полтора я сказал Дэвиду: «Спасибо за приглашение, это был чудесный вечер. Но я знаю, что у вас маленькие дети, и, наверное, вам уже хочется домой, к ним».
Мы и не предполагали, что вскоре у него будет предостаточно свободного времени.
Утро я встретил уже дома, на Некере. Оказалось, что пресса и соцсети обрушили на мою бедную голову вал оскорблений и издевательств. Просматривая свою ленту в Twitter, я в полной мере ощутил, каково быть политиком.
— Бедные парламентарии, им каждый день так прилетает, — сказал я Джоан за завтраком. — Как будто людям больше нечего делать, кроме как оскорблять других.
Но все это были такие пустяки по сравнению с тем, что нас ожидало.
*
Я не сводил глаз с телеэкрана, и приблизительно в полночь начали появляться результаты голосования. К моему ужасу (и вопреки результатам опросов), сторонники выхода из ЕС одерживали победу — 52% голосов против 48%, проголосовавших за сохранение членства в Евросоюзе. Я не мог поверить. Было горько, что страна, которая гордилась своей открытостью и духом единения, готова от этого отречься. Это вселяло в меня страх и за остальную Европу.
Я не сомневался, что исход голосования — результат лжи сторонников Брекзита. После объявления результатов запрос в Google «Что такое ЕС?» сделался самым популярным, что подтверждало мою уверенность. Число поисковых запросов вроде «Что будет, если мы выйдем из ЕС» взлетело почти втрое. А сторонники Брекзита начали отказываться от всего, что наобещали. Найджел Фараж признал, что те самые 350 миллионов фунтов в неделю могут и не достаться Национальной службе здравоохранения, Борис Джонсон и Майкл Гоув поссорились, а Дэвид Кэмерон ушел в отставку. Хаос нарастал. Стоимость акций резко снизилась, фунт обвалился до исторического минимума, показатели фондового рынка Британии опустились так, как не опускались с 2009 года. Стоимость лондонской недвижимости упала, сократилось количество рейсов в Британию и из Британии, Банк Англии прогнозировал ухудшение экономических показателей, а ведущие эксперты предупреждали о неизбежной рецессии в случае ухода Британии с Единого рынка.
Шотландия и Северная Ирландия прозрачно намекали, что они предпримут дальнейшие шаги по обретению независимости. Правительство оценивало стоимость услуг юристов и консультантов по юридическому оформлению Брекзита в полмиллиарда фунтов, а The Times утверждала, что за десять лет эта цифра может достичь пяти миллиардов. Стоимость компаний упала в разы. Мне приходили письма от руководителей американских компаний — они сообщали, что отказываются от планов по открытию отделений в Британии, а вместо этого будут расширять свой бизнес в других странах Европы. Британские бизнесмены признавали, что им, возможно, придется перевести свои компании за границу. Разумеется, пострадала и Virgin. Продажи упали, причем по всем направлениям, а затраты выросли. Ощутимее всего снизилась стоимость акций Virgin Money (на 45%) и изменился прогноз по доходности Virgin Atlantic — убытки вместо прибыли. На мой взгляд, людям просто недостаточно подробно объяснили, за что они голосуют. Люди заслуживают, чтобы от них ничего не утаивали. Спешка с Брекзитом без проработки всех нюансов — юридических, этических и политических — оказалась безумием. Вы же не станете подавать на развод в тот же день, когда, поругавшись с женой, хлопнете дверью и уйдете из дома!
Я прилетел в Британию 27 июня для участия в финале крупнейшего в стране конкурса проектов Virgin Media Business VOOM. Следующим утром я отправился на телешоу Good Morning Britain, намереваясь рассказать, как конкурс VOOM со своим призовым фондом в миллион фунтов помогает лучшим молодым компаниям Британии. Но вместо этого меня спрашивали только о Брекзите. На вопрос ведущего Пирса Моргана я ответил, что, по моим оценкам, Virgin потеряла треть своей стоимости буквально за одну ночь. «Посмотрите на акции банков — стоимость некоторых упала почти вполовину», — сказал я, добавив, что фунт вообще обвалился до минимального за 30 лет уровня.
Поразмыслив, я решил, что зря рассказал о наших бедах, — но, с другой стороны, у меня не было сомнений: Virgin достаточно сильна, чтобы пережить это все и вернуться к процветанию, что бы ни творилось на рынке. Да и говорил не столько о собственном бизнесе, сколько о масштабе катастрофы, разразившейся в Британии и Европе. Утром после завершения VOOM я поехал на первую из множества наспех организованных встреч. Надо было что-то делать, чтобы Вестминстер начал шевелиться, пока страна не накрылась медным тазом.
Мы договорились о встрече с министром внутренних дел Терезой Мэй. Но по пути с телевидения мы попали в жуткую обеденную пробку. А мне до смерти нужно было попасть на эту встречу! «Сейчас или никогда», — подумал я и выскочил из машины. Я несся через Ламбетский мост в своих крутых красных кроссовках, и прохожие таращились на меня в изумлении. Мы добежали до министерства внутренних дел как раз к назначенному времени, и нас, запыхавшихся, потных и расстроенных, проводили в просторный, но скромный кабинет министра. Пытаясь собраться с мыслями, я пояснил, что выступаю от имени международного бизнес-сообщества, но при этом полагаюсь на свой личный 50-летний опыт в бизнесе.
— Все это очень болезненно, и не только для Virgin, но и для многих других компаний. Крупные предприятия более защищены — большую часть дохода они получают в долларах, и вскоре стоимость их акций восстановится. А вот мелкие и средние компании пострадают. Сократится количество рабочих мест, зарплаты снизятся, и сильнее всего это ударит по тем самым людям, которые голосовали за Брекзит.
Это была правда: из-за резкого падения курса фунта хуже стало всем. А я поделился юридической справкой, которую получила Virgin:
— Один из ведущих адвокатов страны объяснил нам, что статья 50 Договора о Евросоюзе сама по себе не имеет силы: результаты голосования обязательно должен одобрить парламент. Я отправил полученную нами юридическую справку премьер-министру и генеральному прокурору. Вам стоит принять это во внимание, если вы станете премьер-министром.
Министр выслушала, покивала, но не проронила ни слова. Она держала свои карты при себе, как и во время кампании. Очевидно, она предпочитала не брать на себя никаких обязательств вне зависимости от исхода. Все ждали, что она объявит о выдвижении своей кандидатуры на пост премьера в тот же день. Хорошие лидеры, на мой взгляд, — это еще и хорошие слушатели. Что-что, а слушать министр умела. Но вот что она думала об услышанном?
— Как вы считаете, что нужно сделать правительству, чтобы успокоить бизнес-сообщество? — спросила она.
Мне хотелось крикнуть: «Отменить все к чертовой матери!» Но вместо этого я сказал: важно дать людям понять, что правительство попытается договориться хотя бы о предоставлении компаниям полного доступа к Единому рынку. Потом я пожелал ей удачи в борьбе за пост премьер-министра, и мы попрощались.
11 ноября у меня состоялась встреча с министром финансов Великобритании Джорджем Осборном. Мы сидели в его роскошном кабинете, а я не мог отделаться от мысли, какая странная штука жизнь. Всего несколько дней назад казалось весьма вероятным, что Осборн станет следующим премьер-министром после отставки Дэвида Кэмерона. Теперь же все шло к тому, что он вообще потеряет работу (так и случилось, вскоре он занял должность главного редактора Evening Standard).
— Думаю, политики привычны к таким болезненным ударам, — сказал я.
— Да, но от этого они не делаются менее болезненными, — признался он.
Мы ушли почти сразу: я все сильнее убеждался, что ни у кого, ни у единой живой души в Вестминстере нет никакого плана. Они даже не предполагали, что сторонники Брекзита могут победить.
Потом я поехал в Оксфорд навестить Холли и Сэма и немного отвлекся, поиграв с внуками. Но Брекзит так и не шел у меня из головы.
— Пострадает именно поколение моих детей, — заметила Холли. — Еще неделю назад у них была возможность жить и работать в любой из 28 стран ЕС. Теперь — только в одной.
Следующим утром я вместе с предпринимателями со всей страны принял участие в ежегодном оглашении рейтинга самых быстрорастущих компаний Британии — Fast Track 100. Настроение было мрачным — все уже терпели убытки. В три часа дня я оторвался от дел, чтобы позвонить Дэвиду Кэмерону и зачитать ему ту юридическую справку, которую получила Virgin: «Мы проконсультировались с ведущим юристом в области конституционного права. Он разъяснил нам, что референдум имел рекомендательный характер, а не обязательный. По конституции Великобритании премьер-министр не может применить статью 50 без ратификации палатой общин».
Он сказал, что никто его об этом не информировал, и попросил отправить нашу справку генеральному прокурору.
У меня в голове не укладывалось: похоже, государственные юристы не оценили юридических последствий того, во что ввязалась страна.
Тем же вечером я ужинал с группой молодых ребят, и мы разговорились о Брекзите. Этот разговор только подтвердил известные данные — британская молодежь поддерживает сохранение членства в ЕС, а почти три четверти граждан в возрасте от 18 до 24 лет проголосовали против Брекзита. Но голосовать пришли те, кто старше, и в итоге их точка зрения победила.
Одна молоденькая девушка сказала:
— Прямо плакать хочется от всего этого. Людям за 60, им на кладбище пора — а они рушат нашу жизнь. И при этом еще спорят, давать ли в 16 лет право голоса. Давать, конечно! Это в 60 уже нельзя голосовать.
Наши взгляды встретились, и только тут она поняла, что мне-то как раз за 60.
— Ничего-ничего, — улыбнулся я. — Я скорее согласен с тобой: у 16-летних должно быть право голоса, такое же, как и у 60-летних. И, может быть, о реальном мире вы знаете больше…
К сожалению, эта проблема внесла в семьи раздор как никакая другая: многие дети чувствовали, что родители их подвели. У нас в семье, как и в любой другой, тоже были люди, голосовавшие за Брекзит. Скажем, сторонником выхода из ЕС оказался мой тесть, с которым мы всегда друг друга уважали. Мы несколько раз довольно жестко сцепились, а потом заключили перемирие и решили больше не возвращаться к этой теме. И думаю, в этом мы были не одиноки.
*
Мы твердо решили не сдаваться. Что бы ни происходило в стране и в мире, всегда можно сосредоточиться на бизнесе, уделить время семье и заняться чем-то важным. Я устроил совещание на острове Москито, где мы рассмотрели множество вопросов — от соглашения по финансированию Virgin Australia до Virgin Galactic. Virgin America в рекордный девятый раз стала лучшей внутренней авиакомпанией в США по версии Condé Nast, а участвовать в новой рекламной кампании Virgin Media в преддверии Олимпиады мы пригласили Усэйна Болта. Мы подписали инвестиционный договор с фирмой Ring, создающей умные дверные звонки, — я очень верил в будущее этого стартапа.
А еще я прибрался в нашем доме на Некере. Он ждал этого несколько лет. Перебрав все, я избавился от вещей, которые копились годами, — старых футболок, папок, кроссовок. Я хотел перестроить свою жизнь, и уборка была только началом. Вещи были свалены в кладовках как попало, поэтому я все разложил по отделениям — для плавательного, теннисного, велосипедного и туристического снаряжения. У меня простое правило: сомневаешься — выбрасывай. Но Джоан — великая собирательница, так что всякий раз, как дело доходит до весенней уборки, между нами разгорается настоящая битва. К счастью, в этот раз ее не было дома. Уборка и вправду пошла на пользу — заодно и мысли в голове улеглись.
В Британии по-прежнему творился хаос, участились омерзительные расистские инциденты, а руководство смотрело на все сквозь пальцы да и вообще самоустранилось — именно тогда, когда стране больше всего нужна была твердая рука. Меня удивило, что информация о моей встрече с Терезой Мэй попала в прессу.
— Наверное, я плохо законспирировался, когда бежал в Вестминстер, — заметил я, читая в новостных заголовках о «секретных переговорах по Брекзиту».
Когда макиавеллиевская тактика Бориса Джонсона и Майкла Гоува дала сбой, Тереза Мэй оказалась основным кандидатом на пост премьер-министра. Тем временем Дэвид Кэмерон продолжал исполнять премьерские обязанности, хотя борьба за пост шла полным ходом. Мы договорились с ним встретиться 11 июля на авиасалоне в Фарнборо.
Я как раз возвращался с Багамских островов, и в голове у меня роились новые восхитительные планы. Мы вводили в парк самолетов Virgin Atlantic новую модель A350-1000. Заказ на 4,4 миллиарда долларов был весомой инвестицией в будущее нашей авиакомпании. Модель A350 расходует на 30% меньше топлива и выбрасывает меньше углекислого газа, чем модель, которую мы выводили из эксплуатации. Кроме того, этот самолет позволяет вдвое понизить уровень шума в аэропортах. Как сказал директор Virgin Atlantic Крейг Кригер, у нас скоро будет «самый новый, экологически чистый и безопасный воздушный флот».
Мы приземлились в Фарнборо, куда уже прибыл Дэвид Кэмерон, чтобы поблагодарить нас за создание новых рабочих мест.
«Этот прекрасный Airbus A350 частично построен из деталей, сделанных в Великобритании: например, двигатели созданы на заводе Rolls-Royce, другие элементы самолета поставляются компаниями со всей страны, — объявил он. — Это инвестиция в Великобританию и в нашу передовую аэрокосмическую промышленность».
Позже мы стояли на террасе и смотрели, как пилотажная группа Red Arrows рисовала в синем небе невероятные картины. Есть фотография, на которой я что-то говорю Дэвиду, наклонившись к нему и положив руку ему на плечо. А сказал я ему тогда вот что: «Звездец». Он согласился и заметил, что ему придется провести в своем кабинете еще пару месяцев и что занят он не меньше обычного.
Потом мы уехали, а через 10 минут появились новости, что Андреа Лидсом из Консервативной партии, главный конкурент Терезы Мэй, выбросила белый флаг. Я порадовался, что Джеймс Кэмерон принял единственно верное решение и сложил свои полномочия, позволив Терезе Мэй стать премьер-министром. Как же быстро все меняется. Брекзит стоил ему поста, и вся его работа пошла насмарку — а большинству коммерческих компаний и всей стране в целом он обошелся куда дороже. Должен сказать, что я считаю его порядочным человеком, который, если не брать в расчет Брекзит, прекрасно выполнял свою работу в сложнейших обстоятельствах.
Дебаты о выходе из состава ЕС продолжаются, и Британия до сих пор не знает, чем все это закончится. Оглядываясь назад, я понимаю, что мне не следовало высказываться сразу после референдума — придержать самые сильные аргументы на пару лет оказалось бы более действенной стратегией. Но это было мерзкое ощущение — когда видишь, как твои любимые компании терпят ущерб, и понимаешь, что от этого пострадают миллионы людей. Я еще долго читал мнения экспертов, историков и политиков — мне хотелось получше во всем разобраться. Но лучше всех о Брекзите высказался Граучо Маркс, американский комик: «Политика — это искусство искать проблемы, находить их повсюду, неправильно их диагностировать и прибегать к ошибочным решениям».
Если задуматься, то я нарушил свои собственные правила, когда полез в политику в 2016 году. Но я не жалею. Уверен, что я корил бы себя куда больше, если бы не высказался. Сторонники Брекзита или Дональда Трампа могут бойкотировать Virgin из-за моих слов, но я говорю что думаю. Зная Трампа, допускаю, что Virgin в Америке может накрыться медным тазом. Но мы готовы идти на этот риск. Лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном. Зато совесть не мешает спать. Надо бороться за свои ценности и защищать то, что для тебя важно, но при этом ценить те радости, которые дает жизнь. А я делаю и то и другое и бросать не собираюсь.
Войти с помощью соц. сетей: