38    Доброе утро, Вьетнам, прощай, Мадиба

В далеких 1960-х я много участвовал во всяких разных маршах за Вьетнам, но по иронии судьбы добраться до этой страны сумел только в 2015 году. Мы прилетели в Хошимин (который до сих пор часто называют Сайгоном) в сентябре, после короткого — буквально туда-сюда — путешествия в Австралию и еще более стремительной однодневной поездки в Бангкок, где мы запускали радиостанцию Virgin Radio Thailand.

Несмотря на усталость и последствия джетлага, сна у меня не было ни в одном глазу. По пути я рассматривал шумные городские улицы, по которым целые семьи передвигались на одноместных мотоциклах, пропагандистские плакаты, отклеивающиеся от стен, людей, спешащих проскочить через ворота Дворца независимости. Мы ехали на встречу с молодым, быстро развивающимся сообществом вьетнамских предпринимателей, которых я надеялся вдохновить своим выступлением на мысли о том, как сделать бизнес лучше. Когда мы добрались до места, я понял, что нас ждет аншлаг: люди выстроились вдоль улиц, и не успел я выйти из машины, как меня обступили со всех сторон. Оказавшись на сцене, я вообще почувствовал себя пятым битлом, к чему был совершенно не готов! В динамиках гремела песня «I Got A Feeling» группы The Black Eyed Peas, а передо мной было 10 тысяч вьетнамцев от 16 до 30 лет.

Я говорил о космических путешествиях, наставничестве и моем личном отношении к Вьетнаму, а они вежливо и очень внимательно слушали, время от времени взрываясь аплодисментами. Я испытывал странные ощущения: когда-то в юности это место казалось мне таким далеким, и вот я здесь, и меня так потрясающе принимают. Конечно, это эффект социальных медиа, благодаря которым я стал известен во всем мире. Но все же на вьетнамской сцене я чувствовал себя несколько неловко, мне не хватало прямого контакта с аудиторией. Принятые здесь строгие меры безопасности (никогда их не любил) создавали слишком большую дистанцию с аудиторией. Чтобы ее преодолеть, я решил отвечать на вопросы, сидя на краю сцены. Не лучшая мысль — тут же началась давка, и меня быстренько увели в ожидавшую машину, а сотни людей высыпали следом на улицу. В плотном потоке нас окружили десятки скутеров, и я прямо из окна машины пожимал руки их водителям.

Тем же вечером я встретился за ужином с 25 ведущими вьетнамскими предпринимателями, чтобы обсудить проблемы охраны природы. Вьетнам был ключевым пунктом в борьбе за спасение носорогов. За предыдущие несколько лет число носорогов, жестоко убитых из-за рогов, выросло астрономически. В одном только 2014 году в Южной Африке убили более 1200 носорогов. Причина? Спрос, создаваемый Вьетнамом, Китаем и странами Ближнего Востока. Я узнал, что многие из тех, кто пришел на эту встречу с самыми благими намерениями и теперь сидел со мной за огромным столом в шикарном сайгонском отеле, использовали рог носорога в качестве украшения или «лекарства». Эти печальные суеверия и заблуждения приводили к массовому истреблению величественных животных.

Вместе с экспертами из WildAid и других организаций по охране природы я объяснял, что рог носорога — это всего лишь кератин, то же самое вещество, из которого состоят человеческие волосы и ногти. «Если вы считаете, что рог носорога — это волшебное вещество, избавляющее от болезней, вы можете с тем же успехом погрызть ногти», — объяснял я, для пущего эффекта обкусывая свои собственные ногти. Из беседы с предпринимателями мне стало ясно, насколько глубоко эта проблема вошла в национальную повестку и какие неудобства она создает для 90-миллионной страны, которая активно выходит на мировой рынок.

Однако обнадеживало то, что молодое поколение вьетнамцев, судя по всему, осознавало серьезность проблемы и больше не желало иметь ничего общего с этими жестокими привычками. К концу нашей встречи многие подписали обязательство больше никогда не использовать рога носорогов и согласились начать кампанию за полное прекращение их использования. С тех пор в разных странах произошел значительный прогресс, а в декабре 2016 года Китай полностью запретил торговлю слоновой костью.

Среди приглашенных была одна выдающаяся леди, которая во время Вьетнамской войны жила в тоннелях Кути, а впоследствии стала одной из самых успешных предпринимательниц Вьетнама. На следующее утро она составила нам компанию в путешествии на лодке вверх по реке Сайгон в сторону Камбоджи. Как только мы оказались среди густой зелени вьетнамских джунглей, я вспомнил фильм «Апокалипсис сегодня» и путешествие Мартина Шина вверх по реке в «сердце тьмы». По пути я решил освежить в памяти историю знаменитых тоннелей Кути. Путеводители описывали это место как «самое безжизненное и опустошенное пространство в истории военных конфликтов — разбомбленное, усыпанное гильзами, отравленное газами».

Выйдя из лодки, я тут же почувствовал, как в джунглях влажно и душно. Мы были всего в 40 километрах от центра Сайгона, но казалось, что суета города осталась где-то далеко-далеко. Мы направлялись к тоннелям, как вдруг раздался треск выстрелов. Вздрогнув, мы принялись озираться по сторонам, но наш гид объяснил, что теперь в этом лесу находится полигон для стрельбы из автоматического оружия.

Мы продвигались дальше, и я все больше узнавал о том, как и где глубоко под землей жили и воевали вьетконговцы. Я был поражен сложностью этой запутанной полувековой системы тоннелей общей длиной больше 250 километров. Нам показали ловушки, которыми пользовались вьетконговцы, чтобы заманивать американских солдат в западню (физическую и психологическую), а потом мы собрались с духом и сами спустились в тоннели. Их расширили для туристов и провели освещение, но я все равно запутался и страдал от клаустрофобии. К тому же было чудовищно жарко.

Не успев выбраться из тоннелей, я сорвал с себя футболку. К счастью, вроде бы никто не признал Ричарда Брэнсона в парне, расхаживающем по джунглям с обнаженным торсом. Я остановился, пытаясь перевести дух, и задумался, что же творилось в этих тоннелях, когда день за днем столько людей здесь жили, воевали и умирали. Столько страданий, такие жуткие условия, и все ради чего? После всего увиденного мое уважение к храбрости людей с обеих сторон, вынужденных бороться в этом месте за жизнь, стало еще глубже — как и моя вера в необходимость борьбы за мир и в возможность бескровного разрешения конфликтов. Война бессмысленна.

*

Но дело борьбы за мир, увы, лишилось Нельсона Манделы. Он умер меньше чем за два года до моей поездки во Вьетнам. С одной стороны, его смерть, когда я узнал о ней вместе со всем миром, не стала для меня неожиданностью — Мадиба долго болел, но все же это было очень печальное известие. Мы потеряли не только великого человека — мир остался без одного из величайших лидеров. Вся жизнь Мадибы показывает, чего можно добиться, если ты честен, отзывчив и искренне желаешь помочь другим. Прощение, которое Мадиба даровал своим тюремщикам, державшим его в заключении 27 лет, — незабываемо.

С другой стороны, это было для меня и личным горем — я потерял человека, которого воспринимал как наставника и друга. Особенно я ценил умение Мадибы заставить меня и других улыбаться, смеяться и танцевать — снова и снова. Помню, как-то он летел нашим самолетом в Нью-Йорк и на бортовой кухне встретил мою юную приятельницу по имени Пета-Линн. Он предложил ей чашку чая, и вскоре они уже болтали как старые друзья. Никто не умел так легко преобразить все вокруг, осветить своим юмором, скромностью и мудростью. Мадиба всегда неустанно работал на благо других людей — и когда просил меня спасти рабочие места в спортивных клубах Южной Африки, и когда помогал создавать Совет старейшин, и когда открывал памятник Стиву Бико, и когда участвовал в кампании в поддержку больных СПИДом. Мадиба находил время для каждого. У него был волшебный дар видеть в людях лучшее. Я любил смотреть, как он общается со своей женой Грасой Машел — их совместная жизнь была наполнена любовью и взаимопониманием, и они не боялись давать друг другу больше личного пространства и времени. Нам всем стоит у них поучиться — мне-то уж точно.

Когда Граса пригласила меня на похороны Мадибы в его родную деревню Куну, я бросил все дела. Прилетев в Южную Африку, я ехал всю ночь, чтобы успеть на похороны. Когда мы въезжали в деревню, над горизонтом поднялась удивительная радуга — и эта радуга как ничто другое была похожа на добрый, веселый, яркий народ Мадибы. Старая африканская пословица гласит: «Чтобы похоронить человека, надо побывать в его деревне» — и она тоже оказалась к месту. Ранее, на неделе, уже прошла организованная правительством поминальная служба — люди очень достойно почтили жизнь и смерть Мадибы, но я уверен, что, будь на этой службе побольше танцев и песен, ему бы это понравилось!

Добравшись до Куну, мы вышли из машины и стали знакомиться с местными жителями. Я поговорил с очаровательной пятилетней девчушкой Джейми, и своими бесхитростными словами она прекрасно выразила наши общие чувства.

— У меня сердце болит, — сказала она. — Мне кажется, я сейчас заплачу.

Да и у меня глаза были на мокром месте. Перед погребением друзья Мадибы выступили с трогательными речами, и лучше всех сказала президент Малави Джойс Банда. Я даже записал: «Лидер — это тот, кто любит людей, которым служит, и тот, кого любят люди». Я сидел рядом с восхитительной Опрой Уинфри, и мы перебросились парой слов о том, сколько утешения и надежды давал всем нам Мадиба.

После прощальной церемонии близкие Мадибы удостоили меня великой чести и пригласили принять участие в традиционной для народа коса церемонии похорон, очень трогательной и личной. В какой-то момент я перепугался — мне показалось, что внук Мадибы упал прямо в могилу. Я заглянул вниз и хотел его окликнуть, но все было в порядке: трое человек помогли ему вылезти целым и невредимым, и он спокойно отряхивал землю со своего костюма. А потом в могилу спрыгнул — не упал — еще один внук. Я не знал, что в их семье была традиция спускаться к гробу и оставлять там какую-нибудь вещь, связывавшую живого с умершим.

Самый трогательный момент произошел в самом финале церемонии, когда слово взял близкий друг Мадибы архиепископ Туту. Сколько они сделали сообща, чтобы принести мир и согласие в Южную Африку и на всю нашу планету! Когда был возложен могильный камень с именем Мадибы, архиепископ сказал: «Не нужно никакого камня, чтобы мы его помнили. Память о нем останется в наших сердцах». Стоя рядом с могилой, я понимал: Мадиба еще не закончил свой путь. Многие люди во всем мире все еще идут по долгой дороге к свободе, и только от нас зависит, не разбазарим ли мы его наследие. Уход Мадибы заново отозвался болью в сердце и в мой следующий день рождения — мы родились в один и тот же день. Каждое 18 июля он находил время позвонить мне и пожелать счастливого дня рождения. Я никогда не пропускал его звонки в этот день — точно так же, как и звонки от отца. Но мне по-прежнему каждый год звонит Граса Машел, и она по-прежнему старается нести миру добро — прежде всего через Совет старейшин.

Мадиба, я не могу выразить словами, как много ты для меня значил, но я благодарен тебе за наставничество и дружбу. Спасибо тебе за вдохновение и радость, которые ты принес в нашу жизнь. Мы сильно по тебе тоскуем, и нам всегда будет тебя недоставать.

*

Меня невероятно тронуло, как часто на похоронах Мадибы совершенно разные люди вспоминали о Совете старейшин: многие выступавшие находили утешение в том, что учение Мадибы будет жить в работе совета.

Оглядываясь назад, я думаю, что одно из моих главных достижений — это создание Совета старейшин. Сегодня старейшины нужны миру как никогда. Я горжусь, что сумел собрать вместе великих людей, которые готовы посещать такие места, куда другие бы не поехали (Россию, Дарфур, Сомали, Палестину, Северную Корею), бороться за прекращение конфликтов и выступать по проблемным вопросам вроде изменения климата и общедоступной медицины.

Совет старейшин уже не раз менял свой вид. Мадиба возглавлял его — спокойно и уверенно — до самой своей смерти. Затем его место занял архиепископ Туту и был на этом посту человечным и искренним, как и во всем остальном. Теперь с нами Кофи Аннан — он в первую очередь дипломат и, как никто, осознает важность конечных целей. Я многому научился, наблюдая за работой всех троих. Слушая их, я научился выстраивать аргументацию, объединять людей, управлять ими издалека и к каждому находить свой подход.

Мы, консультанты, передали старейшинам бразды правления советом, как только все организовали. Важнее всего было дать им возможность работать честно и независимо. У советников есть право говорить все, что вздумается, но решения принимают только сами старейшины. Совет просуществует хоть до конца времен, но при одном условии — если ему не будут ничего навязывать. Совет постоянно ставит себе новые и новые задачи: очень важно, чтобы он стал более эффективной и влиятельной силой. Старейшины постоянно оценивают, все ли они сделали, что могли, и я научился у них еще кое-чему — безжалостному самоанализу. Старейшины разбирают каждую мелочь, чтобы понять, как провести следующие 10 лет более продуктивно, чем предыдущие. Я тоже стараюсь действовать именно так — каждый новый год, каждое новое десятилетие.

Хотя мы как консультанты не вмешиваемся в дела совета, временами я чувствую, что просто обязан высказаться как частное лицо, невзирая на последствия. У старейшин я перенял многое, включая их фирменный метод тихой дипломатии, и мне прекрасно известно, что самая эффективная работа — частная, ненавязчивая — ведется за кулисами. Самое простое — это отправка обычных рукописных писем. Никому не говоря, я ежегодно рассылаю политикам и организациям по всему миру десятки личных писем, в которых пишу о всевозможных проблемах — от защиты прав ЛГБТ-сообщества до глобального потепления, от тюремной реформы до реформы наркополитики. Но иногда эти вопросы нужно выносить на публику, чтобы письма получили больший эффект. Порой приходится высовывать голову из окопа, и в этой книге вы прочли про несколько примеров — войну в Ираке, проблему СПИДа… В феврале 2016 года меня удостоили чести и приняли в Международный совет Amnesty International. Салил Шетти, генеральный секретарь организации, назвал мою деятельность в защиту социальной справедливости «последовательной и весьма заметной», и я был ему очень признателен за оценку. Но я всего лишь пытаюсь распространять эти правильные идеи и подталкиваю людей бороться за свои права. Чем старше я становлюсь и чем больше времени трачу на благотворительность, тем чаще приходится это делать.

За последние несколько лет я не раз задумывался, что вмешательство делового мира в тех или иных случаях могло бы разрешить проблему или улучшить положение. Показательный пример — события на Украине, где несколько лет царил беспорядок. В 2014 году в Давосе мы почтили минутой молчания память тех, кто погиб на майдане Незалежности. Прошло два года — за это время погибло больше шести тысяч человек, больше миллиона были вынуждены покинуть свои дома, а экономика страны практически рухнула. Кроме того, двухлетняя борьба и международные санкции ударили и по жителям России, простым людям. А ведь большинство и русских, и украинцев просто хотят жить в мире и обеспечивать достойное будущее своим семьям.

На Украине я был дважды, оба раза в 2014 году. Я встречался с людьми, которые пытались вдохновить других, в том числе и своей сетевой активностью, — например, с мэром Киева Виталием Кличко и Юлией Марушевской. Я был исполнен оптимизма и верил, что страна справится. «Я смотрю на молодое поколение и на бизнесменов, и у меня появляется надежда, — писал я впоследствии. — Молодые украинцы сосредоточены на проблемах, которые губят их страну, и пытаются что-то изменить». Я призвал бизнес помочь с крупными инвестициями и поддержать международную торговлю: «Ни для кого не секрет, что люди, которые вместе ведут бизнес, с меньшей вероятностью будут вредить друг другу. Бизнес может помочь Украине выйти из конфликта и заложить основы будущего процветания. И если международное бизнес-сообщество поддержит развитие торговли, то молодежь Украины получит заряд уверенности, а жизненно важные для страны изменения пойдут быстрее».

Однако ситуация ухудшалась, и мы с нашим юрисконсультом Маттиасом Штаусбергом и с Virgin Unite начали собирать группу из 16 заинтересованных русских, украинских и международных бизнес-лидеров, чтобы совместно выступить за прекращение конфликта. Мы опубликовали открытое письмо с призывом о помощи: «Мы, ведущие бизнесмены из России, Украины и остального мира, призываем наши правительства к совместной работе, чтобы не допустить новой холодной войны, принесшей в прошлом столько страданий. Мы призываем политиков выступить смело и решительно, чтобы наши народы перестали испытывать лишения войны и снова смогли объединиться ради благородных целей».

*

Украинский кризис был у всех на виду благодаря телевизионной картинке, и всем было понятно, что дело плохо. Но другим регионам, испытывающим огромные проблемы, уделялось куда меньше внимания. Один из таких регионов — Мальдивы, рай посреди Индийского океана. Впервые я посетил это удивительное место в 2011 году, когда принимал участие в Slowlife Symposium — мероприятии, где собралось множество неравнодушных людей, в том числе Дэрил Ханна и президент Мальдивской Республики Мохамед Нашид, чтобы обсудить угрозы, связанные с климатическими проблемами. Со мной была Джоан, и нас радовало все — интересные дискуссии, невероятно прекрасные закаты, солнечные пляжи. Погода была замечательная, а люди еще лучше — бесконечно дружелюбные (и в душе предприниматели!).

Президент Нашид стал первым демократически избранным руководителем на Мальдивах. При диктатуре, продолжавшейся десятилетиями, он провел в тюрьме пять лет. Но в конце концов режиму пришлось провести выборы, на которых и победил Нашид. Оказавшись у власти, он сразу начал продвигать более строгое ограничение эмиссии парниковых газов и нашел множество сторонников. Он даже проводил правительственные заседания под водой, чтобы продемонстрировать опасность, с которой столкнулись Мальдивы из-за климатических проблем, и призывал дружественных лидеров к действиям: «Сегодня каждая страна, участвующая в переговорах по климату, ищет возможности сохранить свою квоту на выброс парниковых газов как можно более высокой. Это логика сумасшедшего дома, рецепт коллективного самоубийства. Нам не нужен договор о коллективном самоубийстве. Мы хотим заключить договор о всеобщем выживании». Тут я был всецело согласен с президентом — неравнодушным, честным и энергичным лидером. Я сказал президенту Нашиду, что восхищаюсь его позицией, а потом пошутил, что наши речи должны быть более позитивными: «Мартин Лютер Кинг вряд ли донес бы свою мысль, если бы вместо “У меня есть мечта” сказал “Мечтать не вредно”».

В следующий раз мне пришлось вспомнить о Мальдивах в феврале 2012 года, когда, казалось, все мечты Нашида были разбиты: «Крайне озабочен судьбой моего друга-демократа Мохамеда Нашида после государственного переворота на Мальдивах», — написал я в Twitter. Когда появилась более подробная информация, я узнал, что власть захватил Мохаммед Вахид, но что именно произошло, было покрыто мраком. Потом Вахид вышел на связь и заявил, что он получил власть законным путем. Я позвонил Нашиду, который утверждал обратное: «У нас государственный переворот, меня свергли. Вся эта неразбериха в первое время — из-за того, что меня силой удерживали в Президентском дворце, чтобы я не общался с прессой. Я не мог ни с кем связаться и только через пару дней сбежал».

Нашида беспокоило, что новые власти откажутся от защиты прав человека и антикоррупционных расследований. Он призвал к проведению новых выборов: «Единственный инструмент смены власти — избирательная урна. Ни в одной стране мира военные не должны захватывать власть». Выслушав обе стороны, я в своем блоге призвал к свободным и честным выборам, чтобы жители Мальдив смогли перевернуть эту грязную страницу своей истории.

К сожалению, мира и согласия не случилось. Туристы валом валили на Мальдивы (что им до прав человека), бывшему президенту Нашиду постоянно угрожали, и в конце концов в 2015 году суд приговорил его к 13 годам тюрьмы по сфабрикованному обвинению в терроризме.

Команда юристов под руководством знаменитой правозащитницы Амаль Клуни помогала (разумеется, бесплатно) Нашиду добиться разрешения на 30-дневный отпуск для получения медицинской помощи в Британии. Я разослал письма властям США, Британии и Евросоюза, чтобы помочь ускорить его освобождение. «Если мы за демократию и главенство закона, то нам нельзя успокаиваться, пока Мохамед Нашид не будет освобожден», — написал я в блоге. Разрешат Нашиду покинуть Мальдивы или нет, было непонятно. 17 января Амаль прислала мне сообщение: «Дорогой Ричард, хочу сообщить тебе последние новости. Нашид должен был выехать сегодня. Но утром власти внезапно выдвинули новые условия: Нашид должен выбрать члена своей семьи, который останется в Мале в качестве заложника. Его задержат и подвергнут уголовному преследованию, если Нашид не вернется в 30-дневный срок. Нашид отказался — его семья не имеет отношения к политике, и он считает, что не имеет права подвергать ее опасности. Буду держать тебя в курсе».

Пока я писал ответ, власти Мальдив поменяли решение, и Амаль сообщила, что они с Нашидом на пути в аэропорт. «Прекрасные новости! Лишь бы все получилось, — мгновенно ответил я. — Сообщи, можем ли мы помочь с перелетом. Скрестил пальцы». Через час Амаль сообщила: «Вылетаем!» Нашид был на пути в Британию.

*

Интересно, что всего одна встреча может повлечь за собой много хорошего. С тех пор мы постоянно работаем с Амаль Клуни по разным вопросам, начиная с миграционного кризиса беженцев и заканчивая отменой смертной казни. Вместе со своим мужем Джорджем Клуни она принимала участие в благотворительном сборе средств, который проводила Virgin Unite у нас на Некере, и выступила с блестящей речью о нарушениях прав человека. Но были в этот день и смешные моменты! Я напомнил Джорджу, как журналист задал ему вопрос, с кем бы он хотел поменяться местами на один день, будь у него такая возможность. Джордж, добрый человек, тогда ответил, что с удовольствием поменялся бы местами с вашим покорным слугой. Моя жена тут же воскликнула: «Договорились!»

На мероприятии много говорилось о смертной казни — у всех в памяти был еще свеж один возмутительный случай.

Однажды я услышал о Ричарде Глоссипе, заключенном, который 17 лет дожидался исполнения приговора в камере смертников в Оклахоме. Все больше и больше людей, среди которых были монахиня Элен Прежан, актриса Сьюзан Сарандон и даже папа Франциск, выступали на его стороне, считая, что он невиновен. Против Ричарда не было никаких прямых улик; Джастин Снид забил жертву до смерти бейсбольной битой и отвертелся от смертной казни только потому, что заявил, будто ему заплатил Ричард. Ричарда осудили за убийство и приговорили к смерти только на основании показаний Снида — человека, у которого были все причины, чтобы солгать. Позже нашлись и свидетели — по их словам, Снид хвастался, как подставил Ричарда. И все же Ричард по-прежнему дожидался казни, назначенной на 30 сентября 2015 года.

Все усилия по его освобождению оказались бесплодными, и я решил сменить тактику. «А давайте выкупим рекламную полосу в самой крупной газете Оклахомы! — предложил я команде 29 сентября. — Власти могут не читать интернет, могут не отвечать по телефону, но если сами граждане потребуют остановить казнь — к этому придется прислушаться». Через два часа рекламная полоса была отправлена редакторам газеты. Во имя «отца, и сына, и ближнего своего» я просил о пощаде. «Речь не о том, нужна или не нужна смертная казнь. Речь о том, что каждый человек заслуживает честного суда». Мы разместили в газете телефонный номер губернатора штата Мэри Фоллин и призвали людей звонить ей и требовать освобождения Ричарда Глоссипа.

Уже во второй раз Ричард заказывал еду для последней трапезы, почти уверенный в том, что смерть уже близка. Надо сказать, что трапезу он разделил с охранниками — Ричард заказал пиццу, а ему привезли две по цене одной. 30 сентября в последнюю минуту казнь была отсрочена. Власти штата заявили, что возникла путаница с препаратами, необходимыми по протоколу проведения казни, а на следующий день пошли еще дальше — было объявлено о бессрочной приостановке всех ближайших казней. Испытание казалось бесконечным (и это многое говорит о проблемах уголовного судопроизводства США), но эта отсрочка дала Ричарду хоть какое-то облегчение. Однако отсрочка — это не освобождение. Битва за его полное оправдание еще в самом разгаре.

Всего месяц спустя я беседовал с Ричардом по телефону. Мы проговорили почти целый час.

— Как вы сейчас, держитесь? — спросил я его.

— Держусь, — ответил он. — Сами понимаете. Борюсь изо всех сил, чтобы эта тюрьма меня не сломала.

— Вы поразительный человек. То, через что вам пришлось пройти, — варварство. Не представляю, как вы с этим справляетесь.

— Я вам признателен.

— По-моему, смертная казнь сама по себе бесчеловечна и отбивает человечность у всего общества, — сказал я. — Но в вашем случае, похоже, смертный приговор вынесли, чтобы закрыть дело, а не чтобы установить истину, и ваша вина вообще не была доказана. Я считаю, что все указывает на вашу невиновность. Поэтому за вас вступилось столько людей по всему миру, не только в Оклахоме. Вы должны знать, что у вас множество сторонников.

— Я это знаю… Но больше всего мне хочется, чтобы люди обратили внимание на проблему смертной казни. Чтобы такого больше ни с кем не случилось. А случиться может с каждым, и это просто кошмар.

Мне запомнился этот удивительный разговор. Вопреки всему, Ричард каким-то чудом сохранял надежду и оптимизм, в нем не было ни тени страха или злобы. Я продолжал выступать за его освобождение. Позже меня удостоили большой чести — я получил награду Abolition Award от организации Death Penalty Focus в Калифорнии. На церемонии награждения я воспользовался возможностью и решил развернуто объяснить, почему считаю смертную казнь нарушением прав человека и почему ей не место в цивилизованном обществе: «Много лет я использую свое влияние и богатство, свои ресурсы, выступая против смертной казни в США или где бы то ни было еще. Некоторые страны, например Саудовская Аравия, Иран, Китай и Пакистан, по-прежнему казнят своих граждан пугающе часто, а суд нередко использует юридические процедуры, которые противоречат нормальному человеческому представлению о справедливости и о приличиях. — Я говорил, и люди кивали в знак согласия. — Впервые в истории на большей части земного шара — в 102 государствах, если быть точным! — нет смертной казни за какие бы то ни было преступления. Список стран, окончательно отказавшихся от смертной казни, растет, и недавно его пополнили Республика Конго, Фиджи, Мадагаскар и Суринам. Теперь настал черед США. Отмена смертной казни в США перестала быть несбыточной мечтой: появилось мощное общественное движение, которое уже прорвало оборону фанатиков, движение, объединившее тех, кто понимает, что это не только правильно, но и практично, вне зависимости от того, как вы лично к этому относитесь. Уверен, что через 10 лет смертная казнь в США уйдет в прошлое».

Мы продолжаем кампанию за отмену смертной казни и за реформу уголовного судопроизводства, и ведем мы ее разными способами: например, некоторые компании группы Virgin работают с бывшими преступниками и нанимают их на работу на определенный срок. В мае 2014 года я посетил Айронвудскую тюрьму в Калифорнии, чтобы побольше узнать об уголовной системе США; это была первая в истории лекция TED, проведенная в тюрьме. Еще до провала референдума в Калифорнии об отмене этого варварства (увы, большинство выступило за смертную казнь) мы поддержали серию очень сильных фильмов студии Sundog Pictures под названием #DeathPenaltyFail.

Сколько невиновных приговорили к смерти? За последние несколько лет из американских тюрем для смертников вышли — оправданными — 156 человек. Кто знает, сколько еще ни в чем не повинных людей по-прежнему ждут казни? Как сказала замечательная Элен Прежан, нельзя судить человека по его худшему поступку.

Понятно, что есть и люди, опасные для окружающих, люди, совершившие нечто ужасное. Они заслуживают пожизненного заключения — но их меньшинство. А большинство заключенных имеют право на второй шанс — они еще могут снова стать полноценными членами общества, им следует протянуть руку помощи, чтобы они могли подняться.

Отправить