Из предыдущей главы мы знаем, что в первые десятилетия христианской эры гуннская империя претерпела существенную трансформацию и что эта трансформация произошла в значительной степени благодаря усилиям китайцев взять верх над гуннами и стараниям гуннов взять верх над китайцами. Успех восстания южных, точнее, юго-восточных гуннов и их отделение от материнской империи стали возможны только благодаря поддержке, которую им оказали китайцы. Вместе с тем тому, что ухуани и сяньби смогли ускорить уход гуннов из Восточной Монголии, они в значительной степени обязаны финансовой и моральной помощи со стороны Поднебесной. Гунны, со своей стороны, получили своеобразное удовлетворение от того, что снова захватили контроль над Кашгарией, поскольку это означало, что престиж Китая и его претензии на сюзеренитет в этой части мира были безоговорочно уничтожены.

Учитывая, что в течение всего этого периода гунны и китайцы находились в смертельном соперничестве, довольно странно, что в это время между этими двумя державами не велось почти никаких открытых военных действий. Китайцы с удовольствием помогали гуннским мятежникам и субсидировали нападения сяньби на северных гуннов, но осторожный китайский император чувствовал себя недостаточно уверенно в собственных владениях, чтобы начинать какую-нибудь серьезную военную кампанию на севере. С другой стороны, гунны хотели и могли воспользоваться временной неспособностью Китая справиться с ситуацией в Кашгарии, и сами захватили этот регион. Однако они больше не смели предпринять широкомасштабного вторжения в сам Китай.

Фактически китайцы и гунны воздерживались от активных военных действий друг против друга, но в течение долгого времени в этот период часто вступали в дипломатическое взаимодействие, которое, по крайней мере номинально, носило весьма дружественный характер. В период 46–60 гг. гунны прекрасно сознавали собственную слабость и в своих отношениях с китайцами придерживались исключительно подобострастного тона. Например, в 50 г., когда северные гунны безуспешно пытались с помощью военной силы уничтожить вновь созданное Южное гуннское царство, они побеспокоились о том, чтобы отправить назад в Китай всех попавших к ним в руки пленных китайцев. Кроме того, гунны заверили китайцев, что кампании в отношении южных гуннов не ставят целью нападение на Поднебесную империю и предназначаются только для наказания их мятежных сородичей.

В 51 г., когда Южное гуннское царство окончательно утвердило свою независимость под защитой Китая, северные гунны, вместо того чтобы затаить злобу, отправили посольство к северо-западной границе Китая (единственное место, где китайцы и гунны непосредственно граничили друг с другом) и попросили о проведении переговоров между двумя державами с целью заключения мирного договора. На заседании китайского государственного совета, собравшегося для обсуждения этого предложения, наследник престола возразил, что установление дружеских отношений с северными гуннами будет воспринято как предательство по отношению к друзьям и союзникам Китая, южным гуннам, и, следовательно, предложение должно быть отвергнуто.

Этот аргумент прозвучал очень красноречиво и решил исход дела, но уже в следующем 52 г. н. э. северные гунны, которых не смутил этот отказ, отправили новое посольство с предложением о мире. Более того, на этот раз гуннское посольство в доказательство своих мирных намерений привезло с собой большое количество лошадей и изделий из меха. Интересно отметить, что помимо просьбы о мире гунны попросили несколько китайских музыкальных инструментов, поскольку те, которые были у них, износились. Вопрос снова был вынесен на рассмотрение Большого совета, но в этом случае наиболее высокопоставленные советники оказались настроены менее воинственно.

Один из авторитетных камергеров заметил: «Тот факт, что северные гунны так стремятся к миру, показывает, что они наверняка находятся в отчаянном положении. В то же время союз с южными гуннами приносит нам очень мало реальной пользы, и было бы правильно не разрывать все связи с северными гуннами, поскольку в будущем они могут нам понадобиться».

Последовав этому совету, император принял преподнесенную ему «дань» и отправил назад подарки, по ценности не уступавшие гуннской дани. Среди подарков были и музыкальные инструменты, которые так хотели получить гунны. Помимо этих подарков император послал также гуннам длинный документ, приказывающий им отныне относиться к Поднебесной империи с уважением и почтением.

На тот момент гуннам пришлось молча проглотить это нравоучение, но по прошествии нескольких лет, в течение которых державы изредка обменивались посольствами, гунны стали гораздо менее подобострастны в отношении Китая и китайского императора. Это стало особенно заметно после 61 г., когда гунны завершили завоевание Кашгарии и, следовательно, снова стали большой и значимой империей. В 64 г. гунны потребовали права приезжать и торговать в некоторых китайских городах, расположенных вблизи северо-западной границы Китая. Китайские власти с готовностью дали им эти привилегии в надежде, что установление торговых отношений с гуннами поможет покончить с их старой привычкой получать то, что они хотят, с помощью набегов.

Однако вскоре эти надежды были грубо обмануты. Большие банды гуннов снова начали появляться на северной границе с намерением разворовать все, до чего дотягивались их руки. Южные гунны по-прежнему служили буфером для Северного и Северо-Восточного Китая, и в некоторых случаях они отгоняли банды северян, намеревавшиеся пробиться в Китай, но на северо-западе – в Дуньхуане и окрестных районах – у китайцев не было такого буфера, и потому они страдали. В летописях указано, что в 65 г. гунны предприняли необычно большое число набегов, в ходе которых сожгли много городов, захватили или убили их жителей. В этом и следующих годах китайским городам, окруженным стенами, часто приходилось держать ворота на замке даже в течение дня, чтобы внезапное нападение не застало их врасплох, и эти запертые ворота на время парализовали коммерческую жизнь всего региона.

Если бы на троне по-прежнему сидел осторожный Гуан У-ди, сомнительно, чтобы эти гуннские набеги могли спровоцировать китайцев на попытку какой-то широкомасштабной контратаки. Но Гуан У-ди почил в 58 г., и трон занял его сын, блистательный император Мин-ди. Мин-ди был очень способным энергичным человеком. Он чувствовал горькую обиду от мысли, что набеги гуннов останутся безнаказанными. К тому моменту, когда он взошел на трон, императорская власть надежно укрепилась на всей территории Китая, и империя снова была в состоянии броситься в бурное море войны. Более того, если его отец и предшественник мало интересовался Центральной Азией, то Мин-ди придавал большое значение тому, что происходило в этом регионе. Это подтверждается тем фактом, что именно во время его царствования и под его патронажем в Поднебесной империи был официально признан буддизм.

Традиционно считается, что официальное появление буддизма в Китае произошло между 65 и 71 гг. и стало результатом видения Мин-ди. Императору явился образ золотого человека, излучающего сияние. Государственные советники подумали, что «золотой человек» в этом видении соответствует «богу» Западного края, известному как Будда. Вскоре после этого император отправил на запад эмиссаров, чтобы те привезли ему буддийские изображения и книги. Несмотря на то что эта история описана в официальных анналах Поздней династии Хань, ее достоверность подвергалась сомнению со стороны некоторых современных ученых. Однако сколько бы мы ни сомневались в истории о видении Мин-ди, нет никаких сомнений, что именно во время его царствования буддизм впервые получил серьезное распространение в Поднебесной империи.

Особенно важно отметить, что буддийские миссионеры, впервые появившиеся в Китае, пришли через Кашгарию, и весьма вероятно, что истории, которые они рассказывали о ситуации в западных землях, заново пробудили интерес китайцев к тому, что происходит в этом регионе. Как бы то ни было, известно, что вскоре после прихода буддийских миссионеров с запада Китай снова сделал решительную попытку сокрушить державу гуннов и в то же время восстановить свою власть над многочисленными кашгарскими царствами.

Учитывая сложность этой темы, будет лучше для начала очертить различные этапы борьбы между китайцами и северными гуннами за верховенство в Центральной Азии. Не менее трех раз императоры Поздней династии Хань предпринимали крупные кампании с целью ослабить или уничтожить гуннов и включить Кашгарию в состав Поднебесной империи. Первая из таких кампаний состоялась в 73–74 гг., вторая – в 89–91 гг., а третья продлилась с 119 по 127 г.

Каждая из этих кампаний была в высшей степени успешной. Гунны неизменно терпели унизительное поражение, и мелкие кашгарские царьки были вынуждены признать верховенство Китая. Но каждый раз после более или менее длительного периода господства китайцы теряли большую часть плодов своей победы в основном из-за бездарного и неумелого управления делами своих колоний. Каждый раз гунны были сильно ослаблены, но не уничтожены, и каждый раз после более или менее длительной передышки им удавалось восстановить какую-то часть своей военной мощи, достаточную как минимум для того, чтобы снова стать угрозой для китайцев. В конце концов не китайцы, а сяньби раз и навсегда оттеснили гуннов далеко на запад и навсегда покончили с их мечтой о возрождении империи на Дальнем Востоке.

Теперь после этого предварительного обзора мы можем перейти к подробному обсуждению первой фазы, а именно кампании 73–74 гг. Несмотря на то что сами военные действия начались только в 73 г., подготовкой к этой кампании Китай занялся задолго до этого, и в 72 г. некоторые военачальники уже были на границе, чтобы они и их войска могли освоиться с ландшафтом и природой земли, по которой им предстояло идти.

В начале 73 г. все было готово, и масштабное наступление на гуннов началось. Было решено, что четыре отдельные китайские армии, каждая численностью более 10 тысяч человек, должны одновременно броситься на врага. Предполагалось, что две из этих армий должны идти с севера Китая через территорию южных гуннов, чтобы ударить по Северной гуннской империи с юго-запада. В третьей армии, помимо обычных китайских солдат, имелось некоторое количество воинов из племен ухуань и сяньби, поскольку считалось, что эти «варвары» могут быть особенно полезны в боях с северными гуннами. Командующим еще одной армией был назначен Дсы Юн, человек, долгое время служивший на северо-восточной границе Китая и имевший прямое отношение к стимулированию и организации более ранних нападений ухуаней и сяньби на гуннов. К сожалению, его поставили командовать вспомогательной армией, состоявшей из южных гуннов, а не той, куда входили ухуани и сяньби, знакомые ему гораздо лучше. Но что еще хуже, Дсы Юн должен был взаимодействовать с главным командующим южных гуннов – человеком, с которым он лично состоял в плохих отношениях.

Поэтому неудивительно, что армия, которой командовал Дсы Юн, не смогла добиться никаких впечатляющих успехов. Хотя нельзя сказать, что он потерпел поражение, благодаря злой шутке, которую сыграл с ним его соратник, командующий южных гуннов, его армия оказалась не способна выполнить свою главную задачу. Было известно, что большой отряд северных гуннов расположился вблизи горы Джози. Дсы Юн получил приказ идти к этой горе и напасть на лагерь врага.

Поскольку Дсы Юн не знал местности, ему пришлось положиться на южногуннского командующего как на проводника. Последний, которому хотелось опозорить Дсы Юна, отвел его на холм, находившийся недалеко от границы, и сказал, что это и есть гора Джози. Дсы Юн оказался настолько глуп, что поверил этому заявлению. Осмотрев окрестности и не обнаружив никаких признаков вражеских войск, он решил, что они, должно быть, бежали, после чего без промедления вернулся назад в Китай.

Вскоре после его возвращения обнаружилось, что он не добился поставленной цели и потому должен пойти под трибунал. Но когда стали известны все обстоятельства, суд решил проявить снисхождение, и вместо того, чтобы приговорить его к смерти, как поступали с большинством неудачливых военачальников, Дсы Юна просто лишили должности и титулов и понизили до простолюдина. Однако Дсы Юн так переживал свой провал и унижение, что вскоре после выхода из тюрьмы начал кашлять кровью и довольно быстро умер.

Неудача Дсы Юна не способствовала поднятию престижа Китая в его борьбе с гуннами, как, впрочем, и достижения другой китайской армии, которая шла на гуннов с северо-востока, поскольку эта армия, несмотря на то что она сильно углубилась в гуннскую территорию, оказалась не способна нанести им решающий удар. К счастью для китайского престижа, две армии, которые вышли с северозападной части Китая, смогли добиться одной-двух существенных побед. В состав этих двух армий, сформированных в основном на территории нынешней провинции Ганьсу, помимо обычных китайских воинов входили вспомогательные отряды тибетцев и кашгарцев, которые оказались очень боеспособными. Тот факт, что северо-западная часть Китая непосредственно граничила с территорией гуннов, тоже мог каким-то образом способствовать успеху этих двух армий. Но более важно то, что благодаря постепенному движению Северной гуннской империи на запад, удар, нанесенный из северо-западной части Китая оказался ударом в самое сердце гуннских владений.

Как уже было сказано, обе армии, вышедшие с северо-запада Китая, добились успеха. На самом деле одна из этих армий всего-навсего преследовала небольшие группы гуннов по равнинам Южной Монголии, а затем отошла назад, так и не сумев навязать противнику ни одного генерального сражения. В то же время другая армия нанесла гуннам удар, принесший славу и состояние ее командующему Доу Гу, представителю семейства Доу, которое уже славилось своими военными заслугами. Доу Гу продвигался от своей базы на север вдоль границы с Монголией и Кашгарией, пока не дошел до восточной части гор Тянь-Шань. Там он вступил в бой с армией под командованием одного из видных представителей гуннской знати, известного как царь Хуянь.

Титул царя Хуянь был неизвестен в ранней гуннской иерархии и, вероятно, означал должность, которая появилась в I в. н. э. в то время, когда гуннское царство переместилось на запад. С течением времени эта должность стала играть все большую роль в политической структуре гуннов. В рассматриваемый нами и последующие периоды китайские летописи гораздо чаще упоминают царя Хуянь, чем шаньюя, который являлся номинальным командующим всех войск северных гуннов. Известно, что с ранних времен одно из четырех самых знатных гуннских семейств носило имя Хуянь, и возможно, что царем Хуянь назывался ведущий представитель этого клана, а этот клан стал играть самую важную роль в политических делах гуннов, так как старая правящая династия начала проявлять признаки упадка.

Как бы там ни было, победу Доу Гу приветствовали повсюду, как блестящий военный подвиг, поскольку китайские солдаты не только отрубили тысячи гуннских голов, но Доу Гу преследовал отступавшую армию гуннов на большое расстояние. Перейдя через Небесные горы (Тянь-Шань), он не остановился, пока не дошел до берегов озера Баркёль на юго-востоке Джунгарии, которое в то время было совсем недалеко от центра гуннского царства. В тот момент Доу Гу не думал, что было бы желательно захватить какой-нибудь регион к северу от Небесных гор (Тянь-Шаня), и потому он вскоре отвел свои войска из Джунгарии. Но он сделал очень важный шаг, оставив постоянный гарнизон в местечке под названием Ивулу, которое соответствует современному городу Хами (Кумул).

Захвату Хами суждено было иметь очень важные результаты. Хами расположен в северо-восточной части Кашгарии у самой границы, поэтому присутствие китайского гарнизона в Хами означало, что у китайцев снова появился плацдарм в Западном крае, и в дальнейшем именно из Хами отправлялась большая часть китайских военных и дипломатических экспедиций в Кашгарию. Учитывая огромную стратегическую значимость Хами, неудивительно, что китайцы учредили новую должность «командующий по развитию сельского хозяйства», чтобы управлять этим районом и держать открытыми пути на запад.

Победа Доу Гу над северными гуннами и оккупация Хами означали, что Китай занял позицию, откуда мог предпринять попытку снова захватить всю Кашгарию. Но прежде чем этот регион можно было реально включить в состав Поднебесной империи, требовалось еще многое сделать. Прежде всего необходимо было снова обеспечить себе контроль над царством Гуши, располагавшимся между Хами и другими кашгарскими царствами. В предыдущих главах мы уже подчеркивали важность Гуши, поэтому нас не удивляет, что китайцы уделяли такое внимание захвату этого района, прежде чем пытаться подчинить себе другие части Западного края.

В 74 г. было принято решение отправить против Гуши экспедицию, и в качестве награды за его службу в предыдущем году командующим экспедиционной армией был назначен Доу Гу. Заместителем командующего назначили командующего по имени Гэн Бин. Случилось так, что Гэн Бин очень хотел отличиться за счет своего командующего. За год до этого, когда Доу Гу добился впечатляющего успеха, Гэн Бин командовал другой западной армией, не снискавшей большой славы, поэтому ему не доверили командовать отдельной армией, а поставили под начало знаменитого Доу Гу. С учетом этой ситуации неудивительно, что дух соперничества между двумя командующими вскоре проявился в яростных разногласиях по поводу того, как лучше вести кампанию против Гуши.

Не будем забывать, что Гуши был расколот на два отдельных государства. Одно из этих государств – Северный Гуши – находилось сразу же к северу от Небесных гор (Тянь-Шаня), тогда как другое – Южный Гуши – располагалось в Турфанской впадине, сразу же к югу от этих гор. Эти два государства, хотя и считались отдельными, имели тесные политические связи, как видно из того факта, что царь Южного Гуши был сыном монарха Северного Гуши.

Вскоре выяснилось, что китайские полководцы, командовавшие относительно небольшим войском, не смогли бы атаковать сразу оба этих царства одновременно, поэтому нужно было решить, какое из двух царств должно подвергнуться нападению в первую очередь. Главнокомандующий Доу Гу придерживался мнения, что сначала следует предпринять кампанию против Южного Гуши, поскольку это государство находилось ближе. Кроме того, чтобы атаковать Северный Гуши, солдатам необходимо было перейти Небесные горы (Тянь-Шань), где им пришлось бы переносить сильный холод и где они оказались бы открыты для внезапного нападения в узких ущельях, где проходили тропы. С другой стороны, Гэн Бин, который чувствовал, что должен продемонстрировать какую-то небывалую доблесть, возражал, что, несмотря на эти природные препятствия, будет гораздо лучше напасть сразу на Северный Гуши по той причине, что это более значимое из двух царств. Кроме того, если с помощью военной силы удастся подчинить Северный Гуши, то Южный Гуши, возможно, подчинится сам.

В то время как этот вопрос еще обсуждался на военном совете и главнокомандующий еще не успел получить никаких определенных приказов, Гэн Бин продемонстрировал блестящий образец нарушения субординации. Во главе тех войск, которые находились в его непосредственном подчинении, Гэн Бин начал поход в направлении северного царства. Доу Гу с основной частью армии ничего не оставалось, как двинуться вслед за ним, поскольку иначе две группы войск оказались бы полностью разделены, и возникал риск их разгрома превосходящими силами противника.

По стечению обстоятельств, этот акт нарушения субординации закончился для армии Поднебесной бесспорным успехом. Китайские войска смогли без труда перейти Небесные горы и, оказавшись на юге Джунгарии, принялись всласть убивать и разорять ее, не встречая никакого серьезного сопротивления. Еще задолго до того, как они подошли к столице Северного Гуши, монарх этого государства так испугался, что решил не рисковать, принимая бой, и сразу же признал господство Китая. Во главе отряда из нескольких сот воинов он вышел вперед, чтобы сдаться Гэн Бину, который по-прежнему шел в авангарде китайской армии.

Как раз в это время соперничество между Гень Бином и Доу Гу снова дало о себе знать. Одного из адъютантов Доу Гу очень расстраивала мысль о том, что вся слава достанется Гэн Бину, который будет принимать капитуляцию царя Гуши. Предприняв отчаянный рывок, он смог перехватить царя Гуши, направлявшегося в лагерь Гэн Бина. «Ваше величество, – сказал он, – было бы крайне желательно, чтобы вы объявили о своей капитуляции не Гэн Бину, который является всего лишь подчиненным командующего Доу Гу, а ему самому, как военачальнику более высокого ранга и главнокомандующему всей экспедиции. Не говоря уже о том, что, будучи шурином императора, он имеет гораздо больше опыта общения с монаршими особами».

На бедного перепуганного царя Гуши эта речь произвела глубокое впечатление. Чтобы избежать дальнейших нападений, он послал основную часть своих командиров в лагерь Гэн Бина, но сам остался ждать, когда появится возможность предстать перед главнокомандующим.

Весть о том, что произошло, быстро дошла до Гэн Бина, который сразу же пришел в бешенство. Надев доспехи, Гэн Бин помчался в лагерь Доу Гу и выразил свое возмущение действиями главнокомандующего. Доу Гу пытался тянуть время и просил своего подчиненного не предпринимать никаких действий, которые могли бы поставить под угрозу всю экспедицию. Однако Гэн Бин не собирался успокаиваться. Прокричав, что собирается убить царя Гуши, он галопом поскакал в сторону Гуши, чтобы исполнить свою угрозу, и вскоре появился под стенами его столицы.

Несмотря на угрозу жизни, царь Гуши больше не посмел возражать. Выйдя из города, поверженный монарх снял свою царскую шапку и, обняв ногу лошади, на которой приехал Гэн Бин, взмолился, чтобы ему сохранили жизнь. Это несколько успокоило Гэн Бина. В результате он отказался от мысли предать царя смерти и удовлетворился тем, что торжественно сопроводил свою жертву в лагерь Доу Гу.

По всем нормам военного закона Гэн Бина следовало предать военному трибуналу за нарушение субординации, но поскольку он одержал важную победу, его не наказали, а, наоборот, щедро наградили, немедленно повысив по службе. А через некоторое время ему пожаловали титул маркиза и поместья.

Как и предсказывал Гэн Бин, вскоре после того, как Северный Гуши сдался китайцам, родственный ему Южный Гуши тоже поспешил признать власть Китая. После того как был обеспечен контроль над обоими царствами Гуши, китайцы предприняли дальнейшие шаги, чтобы сделать этот контроль постоянным и эффективным. Правителям обоих государств было позволено сохранить свое место на троне, но в стратегических пунктах каждого из царств разместили китайские гарнизоны. У каждого из этих гарнизонов был командующий, которому, помимо выполнения своих военных обязанностей, полагалось следить за соблюдением китайских интересов с дипломатической точки зрения.

Но более важно то, что китайцы сочли желательным восстановить пост наместника Западного края. Человек, который его занимал, обладал высшей властью во всей Кашгарии. Однако тому, что Китай почувствовал себя достаточно сильным, чтобы возродить этот пост, он был обязан не только кампаниям против гуннов и Гуши, но и тому, что в разгар этих кампаний еще одному китайскому полководцу удалось нагнать страху на большую часть Кашгарских государств.

Имя этого человека Бань Чао, и ему предстояло стать одним из величайших китайских полководцев и наместников, так что этот человек заслуживает особого внимания. Бань Чао происходил из семьи, которая особенно прославилась своими литературными талантами. Его отец был известным автором, а его брат Бань Гу, обладавший еще большим литературным даром, написал монументальное произведение «История Ранней династии Хань», которое мы часто используем, когда изучаем историю Центральной Азии в период, непосредственно предшествовавший христианской эре. Его сестра, Бань Жао, стала первой китайской женщиной-ученым и получила известность благодаря своим обширным знаниям, а также своим литературным сочинениям.

Сам Бань Чао начал свою карьеру в должности писца и, как ожидалось, должен был посвятить себя литературному творчеству. Но вскоре неугомонные амбиции заставили его искать более активного и яркого способа существования. В один прекрасный день, отбросив в сторону кисть для письма, он поклялся, что больше не будет рабом тривиальных занятий и заверил своих удивленных и недоверчивых коллег, что решил пойти служить на границу и подняться до титула маркиза. Прошло немного времени, и ему представилась подходящая возможность начать жизнь, полную приключений.

В 73 г., после того как китайские армии ушли на север, чтобы драться с гуннами, было решено отправить небольшую миссию в государство Шаньшань на востоке Кашгарии. Миссии предстояло просто посмотреть, что там происходит, и провести переговоры, о чем свидетельствует тот факт, что миссия состояла всего из 30 с небольшим человек. Как это часто бывало с китайскими посольствами, миссию возглавляли не один, а два человека, на которых возлагалась общая ответственность. Одним из этих двоих был Бань Чао.

Когда китайское посольство впервые явилось ко двору царя Шаньшаня, с его членами обошлись с большим уважением и вниманием. Однако вскоре после этого стало заметно, что отношение к ним со стороны царя Шаньшаня стало холоднее. Большинство членов китайской миссии едва заметили эту перемену, но Бань Чао она очень встревожила, и он сразу же заподозрил, что дело неладно. Незаметно схватив местного камергера, отвечавшего за прием посольств, он силой и угрозами получил от него информацию, что за несколько дней до этого в Шаньшань тайно прибыл большой отряд гуннов, которые теперь стояли лагерем в нескольких милях от столицы. Царя Шаньшаня так напугало прибытие этого отряда, что он собрался решительно порвать с Китаем и даже отдать китайское посольство на милость гуннских воинов.

Первым делом Бань Чао запер этого камергера, чтобы тот не смог поднять тревогу. Затем он пригласил всех членов китайской миссии, за исключением своего второго коллеги, на банкет. Когда все гости достаточно разогрелись вином и были готовы на отчаянные выходки, Бань Чао принялся увещевать всю компанию. Объяснив им, в какой опасности они находятся, он воскликнул: «Чтобы поймать детенышей тигра, надо войти в логово тигра. Давайте этой же ночью нападем на лагерь гуннов. Под покровом темноты гунны не поймут, как нас мало, и мы сможем застать их врасплох. Как только гунны будут побеждены, царь Шаньшаня снова станет послушным, а мы завоюем себе громкое имя».

Некоторые члены посольства сказали, что это нужно обсудить со вторым главой экспедиции, но Бань Чао сразу же отклонил это предложение. «Наша удача или неудача, – сказал он, – зависит от быстроты действий. Мой товарищ – педантичный чиновник. Если он узнает про наш план, то очень испугается и станет тянуть время. Слухи о нашем плане просочатся наружу, и наши шансы на внезапное нападение будут уничтожены».

Воодушевленные красноречием Бань Чао и вином, 36 членов посольства в конце концов решили рискнуть жизнью и напасть на гуннский лагерь, хотя было известно, что численность гуннов превышает их в несколько раз. Воспользовавшись темнотой, небольшой отряд бесшумно выбрался из города и вскоре оказался вблизи гуннского лагеря.

Вместо того чтобы задействовать всех своих людей, Бань Чао поставил десятерых позади лагеря гуннов. Каждому из них он дал военный барабан и приказал, как только будет дан сигнал, начать производить как можно больше шума в надежде, что гунны подумают, будто прибыла большая китайская армия. Оставшиеся 26 человек, вооруженные самострелами, подобрались к гуннскому лагерю спереди и залегли в ожидании сигнала атаки. Сам Бань Чао подкрался еще дальше вперед, и в конце концов ему удалось поджечь одну из гуннских палаток. К счастью, дул сильный ветер, и вскоре весь лагерь запылал огнем.

Как только вспыхнуло пламя, китайские воины, стоявшие сзади, начали бешено бить в барабаны, а те, что прятались спереди, выпустив стрелы из самострелов, бросились в рукопашный бой. Для гуннов все это стало полной неожиданностью. Придя в ужас от пожара и вообразив, что они со всех сторон окружены большой вражеской армией, гунны думали только о том, как спастись. Гуннский командующий и тридцать его командиров были убиты, и более сотни солдат погибли в огне.

На следующее утро Бань Чао послал царю Шаньшаня голову гуннского командующего как деликатное напоминание, что ему будет лучше повторить клятву верности императору Поднебесной. Испуганный монарх понял намек, поклялся в вечной верности и тут же отправил к китайскому двору одного из своих сыновей в качестве заложника.

Сначала могло показаться, что проблема может возникнуть от того, что товарищ Бань Чао не был поставлен в известность о нападении, пока все не закончилось, поскольку этот человек был завистлив и имел при дворе могущественных друзей. Но после того как Бань Чао наговорил ему массу лестных слов и поклялся, что не станет присваивать себе все плоды успеха, проблема разрешилась сама собой. В действительности император Китая и его двор были так довольны подвигом Бань Чао, что решили в том же 73 г. отправить его еще дальше в Кашгарию, чтобы он смог заключить договоры с другими мелкими государствами Западного региона. На этот раз он один был ответственным за экспедицию, и ему не мешал товарищ того же ранга. Кроме того, Бань Чао предложили гораздо более многочисленный эскорт, но он настоял, что снова возьмет с собой только 36 человек – на том основании, что более крупным отрядом труднее управлять.

В то время государства Северной Кашгарии находились в слишком сильной зависимости от гуннов, чтобы у Бань Чао был какой-нибудь шанс на успех в этом регионе, поэтому он мудро решил идти в Южную Кашгарию и там начать переговоры в первую очередь с царем Хотана. Не будем забывать, что, хотя в этот период Хотан являлся вассалом гуннского царства, монарх этого маленького государства был исключительно активным и энергичным человеком и превратил Хотан в самый важный центр в южной части Таримского бассейна. С учетом сложившейся ситуации Бань Чао надеялся, что он сможет пошатнуть зависимость хотанцев от гуннов, не втягиваясь в активные военные действия, к которым он из-за малочисленности своих сил был абсолютно не готов. Однако вскоре он обнаружил, что перед ним стояло множество трудностей. Гунны держали в Хотане постоянного представителя, и этот человек по-прежнему пользовался большим влиянием. Но еще хуже, что главный местный колдун или «верховный жрец» был решительно настроен в пользу гуннов и против китайцев. По этой причине неудивительно, что царь Хотана оказал Бань Чао и его маленькому отряду довольно холодный прием.

Через несколько дней верховный жрец, желая еще больше смутить китайских послов, сказал царю, что боги разгневались, поскольку он принял китайцев, и теперь, чтобы успокоить их гнев, нужно принести им в жертву именно ту лошадь, на которой имел обыкновение ездить Бань Чао. Царь, желая умилостивить богов, но не порывать с китайцами окончательно, отправил к Бань Чао гонца с просьбой подарить ему эту лошадь, чтобы на празднике ее можно было принести в жертву богам.

Бань Чао прекрасно знал, какую интригу затеял колдун, и сразу же решил действовать. Он очень вежливо ответил гонцу, что будет рад отдать свою лошадь для жертвоприношения, но только если верховный жрец лично явится и укажет ему нужную лошадь. Верховный жрец с готовностью согласился, желая продемонстрировать свою власть, и вскоре приехал в китайский лагерь, после чего Бань Чао немедленно схватил злосчастного колдуна и отрубил ему голову. Отрубленную голову он отправил царю в качестве «подарка».

Царь был так потрясен отвагой китайского посла, что вместо того чтобы наказать Бань Чао за дерзость, решил окончательно порвать с гуннами. В скором времени хотанцы убили гуннского представителя и присягнули на верность Поднебесной империи. Нет сомнения, что такой смене покровителей во многом способствовало то, что царь и его придворные, заявив о своей лояльности китайцам, получили от Бань Чао щедрые подарки.

Бань Чао оставался в Хотане еще несколько месяцев, но в начале следующего 74 г. он решительно двинулся на северо-запад и завладел Кашгаром. Незадолго до этого царь Кучи, который сам был вассалом гуннов, пришел в Кашгар и, свергнув местного правителя, посадил на трон Кашгара знатного человека из Кучи по имени Даути. Поскольку Даути был предан Куче и гуннам, Бань Чао понимал, что, пока Даути остается на троне, ему будет очень трудно склонить Кашгар на сторону Китая.

Не смутившись этими трудностями, Бань Чао со своим маленьким отрядом двинулся на северо-запад и в скором времени оказался неподалеку от цели. Однако вместо того, чтобы самому идти прямо ко двору недружественного правителя, Бань Чао приказал одному из своих военачальников ехать в Кашгар и требовать от царя официально присягнуть на верность Китаю. Наряду с этим формальным приказом Бань Чао шепнул своему подчиненному, что его требование почти наверняка будет отвергнуто, но во время аудиенции появится возможность схватить самого царя. «Не забудь, – добавил он, – что царь Даути не местный, и большинство обитателей Кашгара далеки от преданности ему. Поэтому тебе будет не очень сложно схватить царя».

Посланец Бань Чао поскакал к царю. Когда он явился перед Даути, тот надменно отказался даже рассматривать вопрос о подчинении Китаю, но, увидев, что его сопровождают всего два человека, не стал особенно беспокоиться о своей личной безопасности и позволил китайскому военачальнику и его людям приблизиться к себе. Аудиенция уже подходила к концу, когда китайский военачальник и его люди внезапно набросились на царя и связали его веревками. Придворные, присутствовавшие на аудиенции, были так ошарашены их бесстрашными действиями, что выбежали из комнаты, даже не попытавшись прийти на помощь своему монарху.

Как только Бань Чао услышал об этом, он и оставшиеся члены его маленького отряда немедленно поскакали в Кашгар и сразу же выпустили обращение, где говорилось, что они прибыли только для того, чтобы освободить жителей от гнета Кучи и гуннов. По их наущению на трон был посажен племянник прежнего местного царя Кашгара (которого сместили кучайцы). Местные жители обрадовались новому положению дел, а новый царь, конечно, с полной готовностью присягнул хозяину Бань Чао – китайскому императору.

Затем встал вопрос, что делать со свергнутым и взятым в плен Даути. Новый правитель и большинство обитателей Кашгара выступали за то, чтобы предать его смерти. Однако Бань Чао, который, вероятно, уже задумывался о будущих отношениях с Кучей, заявил, что смерть Даути нисколько не поможет делу, и приказал освободить свергнутого монарха и отправить его на родину.

Захват Кашгара ознаменовал собой высшую точку в карьере Бань Чао этого периода. На тот момент сам Бань Чао не предпринимал никаких попыток расширить китайское господство на Кучу, Карашар или какое-то еще государство Северной Кашгарии, но несомненно, что благодаря его впечатляющему успеху на юге и западе Китай смог позже, в 74 г., назначить другого человека наместником всей Кашгарии. Именно этот человек впервые пошел на государства северной части Таримского бассейна и восстановил там сюзеренитет Китая.

В начале 75 г. казалось, что Китай занимает очень выгодное положение в отношении народов Центральной Азии.

Западная Маньчжурия и Восточная и Западная Монголия находились либо в руках дружественных китаю ухуаней и сяньби, либо в подчинении южных гуннов. Северные гунны потерпели существенное поражение; стратегически важные царства Гуши были вырваны из их рук, а господство гуннов в Кашгарии сменилось почти повсеместным признанием верховенства Китая.

Однако тот же год показал, что, хотя гунны потерпели поражение, они были далеко не разгромлены, и уже очень скоро смогли продемонстрировать впечатляющее возвращение. В результате их возобновившихся нападений китайцы за несколько месяцев лишились почти всех плодов своих недавних побед.

Нас не должно удивлять, что, возобновив военные действия, гунны нанесли первые серьезные удары по родственным царствам Гуши на северо-востоке Кашгарии, и эти удары были прежде всего направлены против китайских гарнизонов, расквартированных в этих двух государствах. Оба этих гарнизона защищались блестяще, и хотя они сражались в проигранной битве, отголоски истории их героизма эхом прокатились сквозь века. Особенно героически сражался гарнизон, находившийся к северу от Небесных гор, в Северном Гуши, которым командовал Гэн Гун.

Гэн Гун (двоюродный брат упоминавшегося выше Гэн Бина) принимал активное участие в кампании против Гуши в 74 г., и после того, как основная армия вернулась домой, его в награду за службу поставили руководить китайскими военными и политическими делами в этом районе. Помимо поддержания Северного Гуши в подчинении Поднебесной империи, Гэн Гун вступил в переговоры с сильным народом усуней, которые по-прежнему жили на несколько сотен миль дальше к западу, в Юго-Западной Джунгарии. Не будем забывать, что веком раньше усуни были вассалами китайцев, но после падения династии Ранняя (Старшая) Хань они оказались совершенно вне орбиты китайской политики, так что переговоры, которые вел с ними Гэн Гун, представляли особый интерес.

Гэн Гун не делал попыток завоевать и даже угрожать усуньскому правителю (кунми), но полностью полагался на правильные слова и заманчивые обещания. Переговоры шли с неизменным успехом. Усуни были рады возобновить свои связи с Китаем и по собственной воле отправили в китайскую столицу «дань» в виде лошадей и заложников. Успех этих переговоров, без сомнения, убедил Гэн Гуна в том, что ему суждено стать великим строителем империи. Но в начале следующего 75 г. он получил ощутимый удар, когда северные гунны внезапно вторглись в Северный Гуши – страну, за которую он нес непосредственную ответственность и которую обязан был защитить.

Первой целью гуннов стал не китайский гарнизон, а столица царства Гуши. Однако Гэн Гун должен был отправить своим союзникам подкрепление. Учитывая, как мало у него было людей, он смог послать только три сотни, но даже это количество уменьшило его гарнизон настолько, что у него осталась лишь горстка солдат. К несчастью, гунны перехватили те три сотни китайцев раньше, чем они успели добраться до столицы Гуши, и перебили всех. В результате подкрепление не пришло, и вскоре столица Гуши сдалась под напором гуннов, а царь Гуши был схвачен и убит.

Покончив с этим, гунны могли свободно переключить свое внимание на китайский форт и его самым печальным образом поредевший гарнизон. Многочисленное гуннское войско подошло к стенам форта и попыталось взять его штурмом. Сознавая свою отчаянную ситуацию, Гэн Гун решил, что нужно смазать стрелы воинов ядовитым веществом, благодаря которому рана, нанесенная стрелой, воспалялась и начинала гноиться. Гунны не были знакомы с отравленными стрелами, поэтому использование этого оружия вызвало панику среди осаждающих, большинство из которых готовы были поверить в россказни китайцев о том, что эти стрелы обладают магической силой. Воспользовавшись замешательством в рядах врага, Гэн Гун со своим отрядом вышел за стены и так неожиданно и яростно напал на гуннов, что те сняли осаду и ушли из этого района.

Однако Гэн Гун понимал, что скоро гунны быстро оправятся от шока. Пройдет совсем немного времени, и они вернутся, чтобы завершить начатое наступление. Поэтому он снялся с места и перевел свой отряд на другую позицию, находившуюся на некотором расстоянии от их прежнего лагеря, в надежде, что там они смогут выдержать более длительную осаду. Главное преимущество новой позиции заключалось в том, что она располагалась возле ручья, и таким образом китайцы были обеспечены необходимым количеством воды.

Как и ожидалось, прошло немного времени, и в том же году (75 г. н. э.) гунны появились, чтобы снова осадить маленький китайский форт. На этот раз они сделали лишь несколько попыток взять его штурмом, но потом ограничились тем, что отрезали его от поставок пищи и воды. Воде они уделили особое внимание. Приложив немного инженерной смекалки, они смогли изменить русло ручья, протекавшего через китайский форт, так что вскоре китайский отряд оказался в отчаянной ситуации. Китайцы пытались рыть колодцы в разных местах форта, но копатели так и не смогли найти воду, и страдавшим от жажды воинам приходилось выжимать жидкость из лошадиного навоза.

В этот критический момент Гэн Гун снова решил прибегнуть к силе суеверий. «Воистину, провидение не покинет нас в трудный час», – воскликнул он и, облачившись в одежды священнослужителя, принес торжественную жертву богам, в то время как воинам было приказано копать. Случилось так, что молитвы Гэн Гуна, видимо, были услышаны, потому что не успело закончиться жертвоприношение, как воины наткнулись на воду. Весь гарнизон разразился криками безумной радости. Наполнив свои бадьи водой, солдаты выставляли их напоказ противнику, чтобы он понял, что его попытка уморить китайских воинов жаждой провалилась. Когда гунны увидели, что, несмотря на все их усилия, у китайцев полно воды, они снова прекратили осаду и ушли. На тот момент казалось, что Гэн Гуна и его храбрый отряд, выстоявший в двух осадах, наконец оставят в покое, но вскоре выяснилось, что это заблуждение.

Хотя Гэн Гун отбил нападение гуннов, во всех других местах их действиям сопутствовал успех. В результате их дипломатических интриг мелкие государства Северной Кашгарии (Куча, Карашар и др.) отвернулись от китайцев и убили недавно назначенного наместника Кашгарии вместе со всеми его военачальниками и солдатами. Более того, перейдя Небесные горы (Тянь-Шань), гуннская армия вторглась в Южный Гуши и захватила его, а затем осадила китайский гарнизон, размещенный в этом районе.

С учетом сложившейся ситуации обитатели обоих царств Гуши решили, что, встав на сторону Китая поставили не на ту лошадь. Поэтому, отбросив все клятвы в верности Поднебесной империи, они снова признали верховенство гуннов и даже участвовали вместе с ними в нападениях на китайские аванпосты. С помощью жителей Гуши гунны усилили свой натиск на китайский гарнизон в Южном Гуши и смогли предпринять третью и последнюю атаку на Гэн Гуна и его жалкий маленький форт в Джунгарии.

На этот раз гунны были настроены очень серьезно, и осада продлилась несколько месяцев. Поскольку им не удалось ни взять форт штурмом, ни отрезать его гарнизон от источников воды, они решили положиться на голод, который должен был заставить мужественных китайских солдат сдаться. Через несколько месяцев небольшой запас продовольствия в форте полностью закончился, и солдатам пришлось варить и есть кожаные части своего оружия и доспехов. Это была не слишком здоровая диета, и вскоре смерть уменьшила число защитников форта до нескольких дюжин. Но Гэн Гун продолжал держаться.

Гуннского шаньюя так восхитило мужество и доблесть китайского командующего, что он послал эмиссара сообщить Гэнь Гуну, что если тот сдастся без лишнего шума, то получит титул царя в гуннской иерархии и шаньюй отдаст ему в жены свою дочь. Но храброго полководца не удалось склонить к предательству. Невзирая на священную неприкосновенность эмиссаров, Гэн Гун вывел гуннского посланника на стену форта и на глазах осаждавшей его армии убил его собственной рукой. Гуннов это представление, естественно, привело в ярость, и они возобновили свою атаку с удвоенной силой, но снова обнаружили, что не могут взять форт штурмом, и осада опять затянулась.

Кого-то может удивить, что Китай прилагал так мало усилий, чтобы спасти свои гарнизоны в Кашгарии. Но случилось так, что в 75 г., как раз когда гунны начали свои нападения, император Мин-ди, который проявлял особый интерес к делам Центральной Азии, внезапно умер, и эта смерть привела китайский двор в такое замешательство, что организация и отправка спасательной экспедиции оказалась слишком сложным делом. От Мин-ди императорский трон перешел к его сыну, известному как император Чжан-ди. Новый правитель, который был еще подростком, не имел имперских амбиций своего отца и проявлял мало интереса к тому, что происходило у гуннов или в Кашгарии, поскольку это не затрагивало Китая как такового. Однако со временем его убедили, что если не сделать попытки спасти китайские гарнизоны в обоих царствах Гуши, ни одна часть Китайской империи не будет застрахована от нападения гуннов. В результате с опозданием на несколько месяцев в начале 76 г. из Китая вышла армия, которая двинулась первом делом в Южный Гуши, находившийся к югу от Небесных гор.

Эта армия действительно добралась до столицы Южного царства Гуши и нанесла серьезное поражение объединенным силам гуннов и местных жителей. Гунны ушли на север, а Гуши мгновенно возобновил свою клятву верности Китаю. Однако эта спасательная армия пришла слишком поздно, чтобы выполнить свою главную задачу, а именно спасти китайский гарнизон, находившийся в этом районе, поскольку этот гарнизон уже был захвачен гуннами и всех воинов перебили.

Несмотря на одержанную им победу, полководец, командовавший спасательной экспедицией, пожелал немедленно вернуться в Китай и не сделал никаких попыток спасти Гэн Гуна и его маленький отряд, находившийся к северу от Небесных гор. Однако один из военачальников был близким другом Гэн Гуна и раньше служил под его началом. Этот военачальник по имени Фань Кян умолял старших по званию не бросать храброго Гэн Гуна на произвол судьбы. Главнокомандующий и большинство его военачальников отказались идти дальше, но в конце концов разрешили Фань Кяну с небольшим отрядом пойти на выручку к его другу.

Маленький отряд двинулся на север, но, проходя через Небесные горы, его воины попали в сильный снегопад и чудом выжили. Тем не менее они старались идти как можно быстрее и наконец поздним вечером приблизились к месту, где стоял маленький китайский гарнизон. Услышав стук копыт, воины гарнизона решили, что это еще один отряд гуннов, явившийся, чтобы возобновить атаку. Какова же была их радость, когда они услышали в отдалении крик, означавший, что это пришла долгожданная спасительная помощь. С радостными криками они открыли ворота форта. Спасатели и спасенные обнялись и заплакали от радости.

Однако опасность еще не миновала. Новый император не был сторонником имперской политики, и это лишало смысла существование китайских гарнизонов в этом регионе. Единственная цель отряда спасателей состояла в том, чтобы благополучно сопроводить доблестных воинов гарнизона до китайской границы. Это оказалось трудной задачей, поскольку, когда небольшой объединенный отряд спасателей и спасенных тронулся в долгий путь на юго-восток, вслед за ними пустились отряды гуннской конницы, и им часто приходилось останавливаться, чтобы отбить очередную атаку. Кроме того, им с трудом удавалось раздобыть продовольствие. Многие из спасенных воинов, ослабев от долгих тягот и лишений, умерли, но 13 человек все же выжили, и среди них был их командующий Гэн Гун. Наконец они добрались до границы Китая. Приятно отметить, что все, кто остался в живых, получили от императора Поднебесной причитающуюся награду за службу.

Хотя успех спасательного отряда показал, что китайцы по-прежнему способны успешно драться с гуннами, император был решительно настроен против того, чтобы тратить деньги и людей на установление или даже поддержание китайского господства в Центральной Азии. В 76 г. (в том же году, когда был спасен Гэн Гун) император издал эдикт, объявлявший, что он окончательно отказывается от идеи сохранения должности наместника Кашгарии. Кроме того, было объявлено, что не будет предприниматься никаких попыток восстановить гарнизоны в царствах Гуши, и это означало, что обоим этим государствам позволяли остаться под властью гуннов. В то же время героическому Бань Чао, который еще находился в далеком Кашгаре, был направлен приказ вернуться в Китай и предоставить Западную и Южную Кашгарию самим себе. В последующие годы китайцы сделали очередной шаг, уйдя из Хами, расположенного еще ближе к китайской границе. Неудивительно, что прошло совсем немного времени, и этот регион снова оккупировали гунны, и на тот момент все выглядело так, словно гунны снова стали хозяевами Центральной Азии.

Позицию, которую занимал китайский император в отношении Центральной Азии, нетрудно понять. Опыт показал, насколько трудна задача по-настоящему разгромить такой кочевой народ, как гунны. Более того, защита оседлых провинций Кашгарии от нападений гуннов требовала постоянных расходов, поскольку Кашгария тогда, как и сейчас, в значительной степени представляла собой пустыню, и, даже когда этот регион уверенно управлялся китайскими властями, им с большим трудом удавалось получать от него какой-то существенный доход.

Хотя позиция императора была вполне понятной, он допустил одну большую ошибку. Недавние победы гуннов убедили его в том, что они по-прежнему представляют собой мощное и политически хорошо организованное государство, с которым было бы трудно и даже опасно вести долгую войну. В этом он ошибался. Несмотря на свои победы в 75 и 76 гг., Северная гуннская империя была неустойчивым государственным образованием, и вскоре она начала демонстрировать явные свидетельства внутреннего раскола.

Мы знаем, что территория Монголии в то время переживала очередной длительный период засухи и голода, и весьма вероятно, что бедствия, вызванные этими природными причинами, во многом предопределили политическую нестабильность и недовольство среди северных гуннов, которые вскоре стали очевидны. Начиная с 81 г., всего через пять лет после того, как китайцы устранились от дел в Центральной Азии, мы видим, что значительное число гуннских семей год за годом уходили из-под власти собственного шаньюя и искали убежища либо непосредственно у китайцев, либо у правителя южных гуннов, который был вассалом Поднебесной империи. В 84 г. шаньюй северных гуннов чувствовал себя настолько неуверенно, что объявил китайцам о прекращении всех враждебных действий его подданных в отношении китайцев и предложил заключить с императором Поднебесной договор о мире и дружбе. Это предложение хорошо согласовывалось с политическими принципами последнего, и вскоре соответствующий мирный договор был подписан и вступил в силу.

Но даже установление мира между китайцами и северными гуннами не смогло остановить процесс неуклонного упадка гуннской империи. В следующем 85 г. ее ослабление стало очевидно всем, и непосредственные соседи гуннов согласно старой доброй традиции кочевников воспользовались этой возможностью, чтобы нанести удары своему давнему врагу. Динлины из Сибири и Северо-Восточного Туркестана возобновили набеги на гуннскую территорию с севера, сяньби из Восточной Маньчжурии усилили свои атаки на восточные районы гуннского царства. Несколько кашгарских государств, отказавшись от верности своим восточным хозяевам, напали на гуннов с запада. Последним, но немаловажным стало то, что южные гунны, воспользовавшись ситуацией, атаковали своих сородичей и соперников с юга и смогли захватить большое количество пленных.

Успех южных гуннов привел Китайскую империю в изрядное смущение. Южные гунны были вассалами китайцев и находились в их юрисдикции, и, значит, китайцы, так или иначе, считались ответственными за их действия. Всего год назад китайцы заключили официальный мирный договор с северными гуннами, а теперь эти вассалы затеяли войну с северянами, с которыми Поднебесная империя поддерживала дружеские отношения. Повелитель северных гуннов счел нападения южан подлым предательством и выразил китайским властям официальный протест.

Император Чжан-ди в соответствие со своими антивоенными принципами отнесся к этому протесту с большим сочувствием. Вместо того чтобы воспользоваться слабостью северных гуннов и присоединиться к нападениям на них южных гуннов, он немедленно освободил пленных, которых к нему привел шаньюй южных гуннов, и вернул их хозяину, правителю северных гуннов. Однако этот сочувственный акт не спас северных гуннов от дальнейшей катастрофы. В 87 г. сяньби развернули против них еще одну крупную кампанию, и эта кампания оказалась в высшей степени успешной. Шаньюй был убит, с него сняли кожу, которую сяньби забрали с собой как символ победы. Эта победа показала, что империя северных гуннов находилась на последнем издыхании.

Пока северные гунны шаг за шагом отступали в Монголии, наш старый знакомый Бань Чао с неизменным успехом подрывал их влияние в разных частях Кашгарии. Не будем забывать, что в 77 г., когда император Чжан-ди окончательно утвердился в своей антиимперской позиции, Бань Чао получил приказ немедленно вернуться в Китай. Это стало сильным ударом по амбициям Бань Чао, но на тот момент он чувствовал, что должен повиноваться приказу императора, и подготовился к отъезду из Кашгара, где находилась его резиденция.

Узнав о его планах, жители города пришли в ужас. Командующий местной армии сказал: «Китайский посланник помог нам освободиться от гнета Кучи. Как только он уедет, Куча снова завоюет нас». Не желая оказаться перед лицом такого мрачного будущего, он тут же покончил с собой. Хотя это событие потрясло Бань Чао, он все же отправился в путь. Но по прибытии в Хотан его встретили еще более громкие причитания и слезы. Царь этой страны и его придворные обступили Бань Чао и, удерживая его лошадь, взвыли: «Китайский посланник для нас как отец и мать. Не может быть, чтобы он хотел покинуть нас».

Вдохновленный этими выражениями преданности и преклонения, Бань Чао принял дерзкое решение. Категорически отказавшись выполнять императорский приказ, он решил остаться в Кашгарии и сражаться за нее до конца. Заверив хотанцев, что не покинет их в беде, он повернул назад в Кашгар и после того, как восстановил там порядок (после его отъезда в городе воцарился хаос), решил держать свою резиденцию в этом городе столько, сколько его ограниченные силы позволят держать оборону. Тем не менее он понимал, что не сможет удержать город, если не получит подкреплений из Китая.

Поэтому в 78 г. он отправил в Китай меморандум, в котором умолял императора пересмотреть свое решение оставить Кашгарию на произвол судьбы и просил его прислать подкрепление. Меморандум Бань Чао (который сохранился до наших дней) был настолько красноречив, что смог убедить даже осторожного императора. Бань Чао разрешили остаться на своем посту, и в помощь ему из Китая был выслан небольшой отряд из тысячи человек, большинство которых составляли заключенные, получившие досрочное освобождение.

Эта армия появится на сцене только через два года – в 80 г., но ее появление было очень своевременным. Одно из самых сильных городов-государств, Яркенд, расположенный между Кашгаром и Хотаном, уже начал восстание и пошел на врага в уверенности, что китайская власть в бассейне реки Тарим обречена. Даже в самом Кашгаре начались активные волнения и назревал мятеж. С приходом свежих сил Бань Чао смог удержать под контролем Хотан и подавить волнения в Кашгаре. Более того, укрепив таким образом свое положение и повысив престиж, он смог восстановить дружеские отношения со своим непосредственным соседом с севера, могущественным царством усуней. Однако Бань Чао не удалось перейти в наступление и захватить Кучу или даже вернуть к подчинению Яркенд.

Четыре года спустя (84 г.) из Китая к нему был отправлен еще один отряд из восьмисот солдат, и с этим подкреплением плюс войском, которое ему удалось собрать в самих кашгарских государствах, сохранявших лояльность Китаю, Бань Чао начал активную подготовку к большой наступательной кампании. Эти приготовления вскоре были прерваны одним непредвиденным происшествием. Марионеточный царь Кашгара, который до этого с большой готовностью сотрудничал с китайским посланником, внезапно начал проявлять недовольство. Сам Кашгар оставался в руках Бань Чао, но царь Кашгара сбежал в крепость, находившуюся недалеко от города к западу, и там объявил об открытом неповиновении Китайской империи. Ясно, что мятежного монарха необходимо было сместить, прежде чем он успеет что-нибудь сделать, но это оказалось довольно трудно, учитывая поддержку, которую царь Кашгара получил из неожиданного источника.

В течение какого-то времени кангюи – иранские кочевники, занимавшие доминирующее положение в значительной части Туркестана, – были настроены дружественно в отношении Китайской империи. Но теперь они по какой-то причине решили, что должны встать на сторону мятежного царя Кашгара, и, когда Бань Чао и его китайские воины осадили крепость, кангюи явились, чтобы спасти его. Эта поддержка не позволяла китайцам добиться какого-либо продвижения в осаде, и похоже, что процесс восстановления контроля над всей Кашгарией зашел в тупик.

Однако в скором времени хитроумный Бань Чао нашел способ выйти из этого тупика. Он хорошо знал, что кангюи, несмотря на всю свою силу, были союзниками и находились в зависимости от еще более могущественных юэчжей или кушанов, которые как раз в то время создавали свою великую империю на Ближнем Востоке. Бань Чао отправил ко двору юэчжей посольство, щедро снабдив его ценными подарками, и с помощью хорошо продуманного подкупа убедил царя юэчжей отправить кангюям послание, в котором он настоятельно советовал им прекратить военные действия против китайцев.

Послание сработало, как заклинание. Кангюи быстро вернулись в родной Туркестан, забрав мятежного кашгарского царя с собой. Когда тот спустя год или два сделал еще одну попытку вернуть себе трон Кашгара, но на этот раз без посторонней помощи, он был быстро схвачен недремлющим Бань Чао и предан смерти. От способа, каким был убит злополучный монарх, попахивало предательством, но Бань Чао никогда не отличался излишней щепетильностью в мелочах.

Как только хлопотный вопрос с мятежником был окончательно урегулирован, стало возможным снова начать подготовку к нападению на Яркенд. В 88 г. Бань Чао собрал армию из 25 тысяч человек, большинство из которых, естественно, были его местные сторонники из Хотана и других вассальных государств, и двинулся к своей цели. Не успел он встать лагерем под Яркендом, как его давний враг, царь Кучи, правитель прогуннского государства из Северной Кашгарии, собрав армию из 50 тысяч человек, выступил на защиту Яркенда. При приближении этой армии, вдвое превышавшей его собственную, Бань Чао собрал своих командующих на совет. «Невозможно, – сказал он, – биться с врагом, который так сильно превосходит нас в численности. Давайте попытаемся уйти, прежде чем на нас нападут. Пусть одна половина войска идет на восток в Хотан, а другая – на запад в Кашгар».

Вскоре после того, как его план был официально принят военным советом, Бань Чао позаботился о том, чтобы несколько захваченных им ранее военнопленных сумели бежать. Эти пленные принесли царю Кучи весть о новом плане китайцев. Царь Кучи немедленно отправил половину своего войска на восток, чтобы напасть на ту часть китайской армии, которая шла в Хотан. Вторую половину он послал на запад, чтобы разгромить китайцев, возвращав шихся в Кашгар. Шпионы Бань Чао сообщили ему об этих передвижениях врага, и он порадовался, что его хитрость так хорошо удалась. Он тут же дал команду отменить объявленный прежде план и приказал всем своим войскам оставаться на месте и готовиться к атаке на Яркенд.

С рассветом был дан приказ атаковать. Яркендцы, считавшие, что китайцы уже ушли, были застигнуты врасплох, и после того, как тысячи их воинов погибли, согласились без каких-либо условий сдаться китайскому командующему. Когда весть об этом событии дошла до царя Кучи, он понял, что дальнейшая борьба бессмысленна, и сразу же вернулся со своей армией в Северную Кашгарию, оставив под полным контролем Бань Чао всю южную и западную части Таримского бассейна. Победы Бань Чао вкупе с явными признаками слабости гуннов, проявившимися в отношении с их соседями и соперниками в Монголии, ясно показали, что гуннская империя быстро слабела, и для китайцев открывались блестящие перспективы обеспечить себе победу, если они пожелают снова начать военные действия на севере.