В предыдущей главе мы видели, что в годы, непосредственно следовавшие после начала христианской эры, гунны после нескольких десятилетий вассальной зависимости от Китая снова смогли обрести независимость и восстановить контроль над Монголией и Западной Маньчжурией. Однако Кашгария, всего несколько лет входившая в состав новой гуннской империи, откололась от нее, и на ее территории возникла еще одна империя, в которой доминирующее положение занял царь Яркенда.

В период, начавшийся в 46 г. и закончившийся в 73 г., новое гуннское царство претерпело удивительную трансформацию, которая, как стало ясно позднее, имела огромнейшее значение для развития всей Центральной Азии. Эта трансформация, носившая по большей части географический характер, закончилась переносом центра гуннского царства на тысячи миль к западу и, таким образом, по меньшей мере косвенно привела в дальнейшем к вторжению гуннов в Европу.

Изменения начались после смерти шаньюя Ю, случившейся в 46 г. Несмотря на то что мы мало знаем о жизни Ю, он наверняка был незаурядной личностью, поскольку в течение его долгого царствования (18–46 гг.) гуннам действительно удалось вернуть себе независимость и снова стать важным фактором в дальневосточной политике. То, что этого успеха удалось достичь во многом благодаря уверенному лидерству Ю, подтверждает тот факт, что вскоре после смерти Ю гунны снова пали жертвой внутренних распрей, носивших очень серьезный характер и едва не лишивших их недавно завоеванной независимости.

На самом деле внутренние конфликты были не единственным из того, что тревожило гуннов в этот период. Китайские летописи сообщают, что как раз в то время, когда умер Ю, на территории гуннов в течение нескольких лет стояла засуха. Засуха была тем ужаснее, что сопровождалась появлением огромных туч саранчи, превратившей значительные территории гуннских пастбищ в пустыню. Китайские летописцы утверждают, что в результате этой засухи и нападений саранчи гунны лишились более половины своих стад, что привело к огромной смертности среди них самих.

Такие тяжелые потери и людей и собственности, естественно, оказали влияние на морально-политическое состояние гуннов. Они не только оставили всякую надежду на завоевание Северного Китая, но стали бояться, что Китай воспользуется их слабостью и страданиями, чтобы начать еще одну широкомасштабную кампанию на севере. Именно этот страх заставил шаньюя по имени Бонюй, который стал преемником своего отца, гуннского шаньюя Ю, отправить в Китай посольство с предложением о заключении нового соглашения о мире и дружбе.

Китайцы были так сильно заняты своими собственными делами, что у них едва ли имелась возможность заметить слабость гуннов, и прибытие этого посольства после стольких лет войны стало для них приятным сюрпризом. Император отправил к гуннам ответное посольство для продолжения переговоров, и какое-то время казалось, что отношения между гуннами и китайцами снова станут дружескими. Но вскоре китайцы полностью осознали все проблемы, терзавшие гуннов, и в результате стали сильно колебаться в отношении заключения прочного мира, который позволил бы гуннам остаться хозяевами независимого царства. В это самое время влиятельный гуннский князь Би вступил в коварные секретные переговоры с китайцами. Би был внуком великого Хуханье и сыном одного из прежних шаньюев. Его дядя, шаньюй Ю, пожаловал Би громкий титул и, кроме того, сделал его правителем гуннских и ухуаньских племен в южной части гуннского царства, сопредельном с Китаем регионе. Несмотря на все эти милости, Би не отличался большой лояльностью, но, пока был жив его могущественный дядя, он не смел войти в какие-либо предательские сношения с китайцами.

Однако теперь, когда Ю умер и его место занял не столь решительный и энергичный сын, Би почувствовал, что пришло время начать активные действия. Но даже теперь он не смел поднять открытый мятеж, пока не чувствовал за собой одобрения и содействия со стороны Китая. Считается, что Би начал свои переговоры с китайцами почти сразу после смерти Ю (в 46 г.), отправив императорскому двору подробную карту всего гуннского царства. На следующий год Би лично нанес тайный визит на китайскую границу, чтобы обсудить с местными китайскими чиновниками возможный план действий. Воодушевленный атмосферой этого обсуждения, Би пошел дальше и начал планировать вооруженный мятеж, который, как он надеялся, приведет к свержению Бонюя и позволит ему занять трон шаньюя гуннской империи.

Однако до того, как этот план был приведен в исполнение, законный шаньюй Бонюй начал подозревать своего кузена, и на секретном совете в шатре шаньюя было решено отправить в сопровождении соответствующего военного эскорта двух знатных гуннов, чтобы схватить и обезглавить предателя Би. Шаньюй надеялся, что секретность и внезапность нападения позволит карательному отряду схватить Би до того, как он сможет подготовиться и защитить себя. Но вскоре оказалось, что все надежды на секретность были тщетны, поскольку младший брат Би, заподозривший неладное, спрятался у шатра шаньюя во время проведения секретного совета и, как только совет закончился, немедленно помчался сообщить Би о предполагаемом нападении. Таким образом, когда карательный отряд прибыл на подконтрольную Би территорию, его встретила целая готовая к бою армия, и карателям не оставалось ничего иного, как повернуть назад. Вскоре после этого шаньюй Бонюй послал против Би более значительные силы, но и они ничего не добились и были вынуждены в спешке отступить.

Эти события имели серьезные политические последствия для всего гуннского царства. Би надеялся сместить своего кузена и стать правителем гуннов, но его коварные планы были раскрыты слишком рано, и он не успел их осуществить. С другой стороны, оказалось, что Бонюй не в состоянии схватить Би и лишить его контроля над обитавшими на юге племенами. В результате в скором времени гуннское царство разделилось на две отдельные противоборствующие части: царство северных гуннов и царство южных гуннов. Это de facto разделение было легализовано на следующий год, когда Би официально принял «приглашение» восьми южных гуннских племен и провозгласил себя шаньюем.

За сто лет до этого, во времена конфликта между Хуханье и Чжичжи (58–36 гг. до н. э.), гунны уже переживали подобное разделение, но если первое разделение было временным, и вскоре после него Хуханье снова стал правителем всех гуннов, то произошедшему в 48 г. н. э. второму разделению на северное и южное царства суждено было стать постоянным. Никогда больше гунны не были единым целым, проживавшим в границах одной империи. Это, в свою очередь, означало, что, хотя еще целых сто лет после этого разделения гунны продолжали доставлять Китаю много проблем, они больше не могли надеяться на создание по-настоящему великого государства, которое могло бы добиться господства на всем Дальнем Востоке.

Как видно из названия, Би и его последователи контролировали южную и в особенности юго-восточную часть гуннской территории, иными словами, большую часть того, что теперь называется Внутренней Монголией. Северные гунны со своей стороны какое-то время продолжали господствовать на севере, на территории нынешней Внешней Монголии. Но помимо этого северные гунны чувствовали себя обязанными поддерживать имперские традиции старой гуннской империи. Именно северные гунны делали все возможное, чтобы в каком-то виде сохранить контроль над народами Южной Сибири, Джунгарии и даже Туркестана. Но еще важнее то, что северные гунны постоянно пытались восстановить господство над государствами Кашгарии. С учетом этих различий мы будем называть северное государство Северной гуннской империей, а южное государство – Южным гуннским царством.

По причине большей значимости северных гуннов, а также связи их потомков с более поздними европейскими гуннами, нас на Западе, естественно, гораздо больше интересует история Северной гуннской империи, чем судьбы ее южного соперника. Поэтому очень жаль, что китайские летописи дают подробное описание событий, происходивших у южных гуннов, в то время как о том, что происходило у северных гуннов, мы имеем лишь случайные или косвенные упоминания.

Впрочем, нет ничего удивительного, что китайские историки уделяют так много внимания именно южным, а не северным гуннам, поскольку южные гунны не только жили в непосредственной близости к границам Китая, но на протяжении всего периода существования Южного гуннского царства служили буфером между Китаем и северными гуннами. Это государство с самого начала признало вассальную зависимость от Поднебесной империи, тогда как Северная гуннская империя всегда старалась сохранять независимость. Зависимость южных гуннов от императорского двора Китая началась в 48 г., почти сразу же после того, как Би был «избран» шаньюем Южного гуннского царства. Би собственнолично приехал на китайскую границу и официально попросил, чтобы его признали вассалом и доверили ему защиту Китая от северных гуннов.

Как ни странно, когда предложение Би достигло китайской столицы, оно встретило значительное сопротивление со стороны императорского совета. Конечно, китайцы с радостью восприняли возникшие у гуннов проблемы, и с готовностью тайно предоставили бы Би небольшую помощь для осуществления мятежа. Но официальное признание Би вассалом означало бы, что Южное гуннское царство станет протекторатом Китайской империи, которому нужно будет помогать в случае нападения. Это, в свою очередь, значило взять на себя большую ответственность, а осторожный император Гуан У-ди и его ближайшие советники были категорически против того, чтобы тратить людей и деньги на такие неразумные имперские замыслы.

Тем не менее один из советников так настойчиво умолял удовлетворить просьбу Би на том основании, что это единственный способ сдержать северных гуннов. И император в конце концов уступил. Би с его вновь созданным царством был официально признан Китайской империей, и в случае необходимости ему была обещана моральная и материальная поддержка. Би очень обрадовался тому, что его просьбу удовлетворили, и на следующий год прислал в качестве дани драгоценности, некоторые из которых считались национальным достоянием гуннов. К сожалению, мы точно не знаем, что это были за сокровища, и, конечно, все их следы были потеряны.

Несколько месяцев спустя (в 50 г.) ко двору южных гуннов были отправлены два посланника, которые везли императорскую грамоту с официальным признанием Би шаньюем. Все было бы очень хорошо, но когда посланники прибыли ко двору, то привели гуннских придворных в большое замешательство, настойчиво требуя, чтобы новый шаньюй пал ниц перед грамотой в знак своей покорности императору Поднебесной. Какое-то время Би колебался, прежде чем согласиться на эту унизительную процедуру, но потом, сознавая, как сильно зависит от китайской поддержки, сделал то, что от него требовалось.

Тот факт, что их правителя заставили пасть ниц перед какой-то бумажной грамотой, вызвал большое возмущение в сердцах гуннской аристократии, и, как говорят, во время этого ритуала многие знатные придворные горько плакали. Позже шаньюй по секрету просил китайских послов не принуждать его унижаться на глазах подданных, поскольку это может поставить под угрозу и его трон, и само существование Южного царства. В дальнейшем китайские послы, по-видимому, были несколько более осторожны в своем обхождении с шаньюями, но они заставляли южных гуннов официально признавать свое полное подчинение Китайской империи каждый раз, когда гуннский посол или заложник прибывал в китайскую столицу, чтобы совершить поклонение храмам, возводимым в честь династии Хань. Более того, в самом Южном гуннском царстве во время трех ежегодных праздников, когда, по обычаю, шаньюй и его двор приносили жертвы небесным существам, от них требовалось выразить дань уважения духам ушедших императоров дома Хань.

Помимо этой настойчивости в исполнении ритуалов китайцы предприняли ряд более ощутимых предосторожностей, чтобы удержать южных гуннов в подчинении. Шаньюй был вынужден постоянно держать в китайской столице как минимум одного заложника. Но более важно, что китайцы «давали» шаньюю в качестве личной охраны китайского вое начальника и пятьдесят солдат, большинство из которых были амнистированными преступниками и другими столь же замечательными персонажами. В обязанности этой охраны входила не только защита шаньюя от возможного нападения со стороны его мятежных подданных, но и шпионская слежка за его действиями.

Но если китайцы таким образом твердо держали южных гуннов в подчинении, то они, по крайней мере, хорошо платили этим варварам за их покорность. Почти каждый год ко двору южных гуннов прибывало китайское посольство, привозившее богатые подарки, которые распределялись между придворными. Среди них были такие желанные для гуннов вещи, как золотые украшения, мечи, украшенные драгоценными камнями, парча и расшитые шелка, а также более полезные вещи, как, например, повозки, кожаные доспехи и луки со стрелами. Последним, но далеко не маловажным было большое количество продовольствия, в особенности риса, предназначавшегося для раздачи простым членам племен.

Если отношения между южными гуннами и китайцами с самого начала базировались на дружественной основе, то со своими бывшими соотечественниками, северными гуннами, южные гунны в течение многих десятилетий вели постоянные войны. Нам нет необходимости вникать в детали этих непрерывных войн, тем более что они не приводили практически ни к каким изменениям статус-кво. Достаточно сказать, что в первые один-два года после обретения независимости южным гуннам почти все время сопутствовал успех в их кампаниях против северных соперников. Однажды им даже удалось пробиться в лагерь, где северный шаньюй держал свой двор. Самому шаньюю пришлось бежать, спасая свою жизнь, но тысячи его лучших воинов были убиты или взяты в плен, и на какое-то мгновение показалось, что южным гуннам удастся установить контроль и над Внутренней и над Внешней Монголией. Однако в 50 г. удача им изменила. Южные гунны потерпели ряд существенных поражений, и Китайской империи пришлось предпринять шаги, чтобы защитить их от катастрофы. Южному шаньюю было приказано перенести свою главную ставку дальше на юг таким образом, чтобы до него легко было добраться от китайской границы. Всех командующих гарнизонов в аванпостах предупредили, что они должны быть готовы при необходимости в любой момент оказать помощь, и небольшой китайский отряд численностью 2500 человек выдвинулся на север от Великой стены, чтобы защитить двор шаньюя.

Другие племенные объединения южных гуннов тоже были перераспределены по территории Внутренней Монголии, с тем чтобы каждое такое объединение служило буфером против северных гуннов на случай, если те попытаются сделать бросок в сторону Китая. В то же время эти объединения, игравшие роль буфера, могли с минимальной задержкой получать продовольственное и иное снабжение, поступавшее из Китая.

Такая реорганизация сил южных гуннов произвела желаемый эффект. Одного того, что южане, очевидно, действовали в тесном сотрудничестве с китайцами, оказалось достаточно, чтобы предотвратить дальнейшие попытки северных гуннов полностью уничтожить Южное царство. Северяне прекрасно сознавали собственную слабость и не хотели провоцировать Китай на проведение крупномасштабной агрессивной кампании.

В дальнейшем в течение нескольких лет конфликт между северными и южными гуннами ограничивался набегами на приграничные районы, и даже когда северяне совершали эти набеги, они тщательно старались убедить китайцев, что просто наказывают своих мятежных собратьев и не собираются нападать на Поднебесную империю. Это само по себе указывало, что северные гунны оставили всякую надежду отвоевать какую-либо часть Внутренней Монголии, а Южное гуннское царство стало, таким образом, постоянной преградой меду Северной гуннской империей и Поднебесной.

Только в самой западной части Внутренней Монголии Северная гуннская империя напрямую граничила с Китаем. В этом районе, расположенном вблизи того места, где сходились Китай, Монголия и Кашгария, южным гуннам так никогда и не удалось установить свою власть. Только там Китай оставался открытым для возможного нападения северных гуннов, и именно в этом секторе были сосредоточены военные кампании, которые будут описаны далее. В силу того, что южные гунны лишили своих северных собратьев контроля над юго-востоком Монголии, северные гунны тоже начали страдать от нападений «восточных варваров», ухуаней и сяньби, которые в конечном счете привели к тому, что северные гунны утратили контроль над северо-восточной частью Монголии.

Нужно помнить, что в течение беспокойных лет, последовавших за началом христианской эры, когда гунны снова стали независимыми, они опять установили свое господство над ухуанями и сяньби. Однако это не значило, что «восточным варварам» каким-то образом полюбились их гуннские хозяева, и неудивительно, что, как только появились признаки ослабления гуннов, они снова отказались от своих верноподданнических клятв. А вскоре «восточные варвары» пошли дальше и начали нападать на своих бывших хозяев.

Нападения начались в 46 г., сразу же после смерти шаньюя Ю, когда в гуннском царстве появились первые признаки раскола, и с течением времени становились все более и более частыми. Сначала в этих нападениях отличались ухуани, но затем именно сяньби, северные соседи ухуаней, стали наносить северным гуннам большую часть ударов. Такому поведению ухуаней и сяньби очень сильно способствовало одобрение и поддержка со стороны Китайской империи. В 49 г. н. э. китайцам снова удалось включить ухуаней в сферу своего влияния. Это ни в коем случае не было результатом военной доблести китайцев и стало возможным исключительно благодаря лести и массовому подкупу.

Восемьдесят один племенной вождь ухуаней получил громкий титул и приглашение поселиться вблизи северовосточной границы Китайской империи. А обещание предоставить неограниченное количество шелков и еды убедило многих ухуаней-кочевников приехать и, обосновавшись в тех же местах, признать себя подданными этих марионеточных вождей. Благодаря таким мерам огромное большинство ухуаней снова признали верховенство китайцев. В ответ на эти подарки от ухуаней ждали всего лишь того, что они будут служить дополнительным бастионом от грабительских набегов северных гуннов. Примерно в то же время китайцы учредили специальный пост, который известен нам под названием «военачальник ухуаней». Человек, занимавший этот пост (естественно, китаец), был своего рода главным надзирателем за различными ухуаньскими поселениями.

В том же самом 49 г., когда китайцы снова включили ухуаней в сферу своего непосредственного влияния, им удалось установить дружественные и достаточно тесные контакты с некоторыми из главных вождей сяньби. Сяньби жили дальше на север от китайской границы, и для Китая еще не пришло время пытаться установить реальную власть над этими далекими варварами. Но китайцы смогли как минимум начать переговоры с вождями сяньби и, раздав им свои обычные подарки, вынудить некоторых из этих вождей официально отправить «дань» китайскому двору.

Кроме того, воспользовавшись тщеславием и алчностью одного из этих вождей, они уговорили его возглавить нападение на восточные области Северной гуннской империи. Ему удалось одержать значительную победу, в результате которой больше двух тысяч гуннов лишились своих голов. Эти головы он привез в китайский аванпост как подтверждение того, что его рассказы о победе не выдумка. Китайцы были так довольны эффективными действиями своего союзника, что осыпали его подарками. Следствием этой авантюры стало то, что сяньби включились в охоту за головами и в дальнейшем год за годом совершали налеты на территорию северных гуннов и, раздобыв некоторое количество гуннских голов, привозили их в качестве трофеев китайцам, которые платили за каждую голову хорошую цену.

В результате этой дружественной торговли головами взаимоотношения между сяньби и китайцами со временем стали гораздо более близкими, и позднее Поднебесная пожаловала нескольким наиболее выдающимся вождям сяньби титулы «царь» и «маркиз». В свою очередь, сяньби были так польщены этим вниманием, что даже помогли китайцам разгромить некоторых ухуаней, не желавших подчиняться китайской власти.

Для царства северных гуннов союз сяньби с китайцами стал настоящим бедствием. Из-за мятежа южных гуннов они полностью потеряли контроль над большей частью Южной и Юго-Восточной Монголии. А в результате нападений ухуаней и сяньби северным гуннам пришлось медленно, но неуклонно уходить из Восточной и Северо-Восточной Монголии. Вскоре они обнаружили, что удерживают власть только в Западной Монголии.

Однако, к счастью для них, как раз в то время, когда северные гунны поняли, что вынуждены уйти с востока, они смогли восполнить свои территориальные потери за счет расширения на запад и юго-запад, в особенности в Кашгарии. Когда мы в последний раз уделяли внимание Кашгарии (46 г.), весь этот регион находился под властью амбициозного и властного царя Яркенда Хиена. В течение того периода, который мы рассматриваем сейчас (46–72 гг.), амбиции и тирания Хиена привели его к гибели, и по мере того, как одна страна за другой поднимали восстания против гнета царя Яркенда, гунны, пользуясь ситуацией, восстанавливали свое верховенство над восставшими государствами.

Череда восстаний началась в конце 46 г. уже вскоре после того, как Хиен с помощью ряда военных кампаний установил свою власть над всем бассейном реки Тарим. Первым государством, предпринявшим шаги к тому, чтобы вырваться из-под диктаторской власти Хиена, стал Шань-шань (Лоулань), расположенный в самой восточной части Кашгарии. Не будем забывать, что Хиен напал на царя Шаньшаня и одержал победу, заставив последнего бежать в горы. Но, несмотря на то что этот монарх потерпел поражение, он так и не был низложен. Не успел Хиен вернуться в Яркенд, как царь Шаньшаня начал новую серию интриг, которые, как он надеялся, приведут к освобождению от ненавистного гнета Яркенда.

Предыдущая кампания показала, что Шаньшань был слишком слаб, чтобы выстоять в одиночку. Поэтому, прежде всего, ему необходимо было найти друга или союзника, на которого он смог бы опереться и получить поддержку. И снова царь Шаньшаня обратился к Китаю с просьбой помочь ему исправить свои ошибки. В срочном послании, которое он отправил императору Поднебесной, царь Шань-шаня умолял последнего прислать наместника (естественно, в сопровождении армии), чтобы восстановить китайское господство в Кашгарии, и добавил, что, если Китай не придет к нему на помощь, он будет вынужден обратиться к северным гуннам.

Но даже эта отчаянная мольба не смогла разжалобить императора Гуан У-ди. Верный своей политике не брать на себя ответственность, которая может оказаться слишком тяжелой, его императорское величество ответил, что положение дел в Китае не позволяет ему отправить какие-либо военные силы в Центральную Азию, и, как бы он ни сожалел об этом, Китай не сможет предоставить Шаньшаню никакой помощи.

Поскольку Китай подвел его в трудную минуту, царь Шаньшаня должным образом исполнил свою угрозу и обратился за помощью к северным гуннам. Те были только рады предоставить требуемую помощь, и в результате царь Шаньшаня, воспользовавшись их поддержкой, сумел вырваться из-под власти царя Яркенда, но только ценой вхождения в состав Северной гуннской империи. Огромную важность имел тот факт, что вскоре после этих событий большое и занимавшее стратегически важное положение царство Гуши последовало примеру Шаньшаня и перешло в подчинение северным гуннам.

Восстановление господства гуннов над Гуши и Шаньшанем означало, что теперь северные гунны владели сплошным участком территории между Китаем и другими кашгарскими царствами, и китайцы больше не смогли бы пытаться – даже дипломатическим путем – наращивать свое влияние в этой части бассейна реки Тарим. Таким образом, Китай выбыл из борьбы за верховенство в этом регионе, который контролировал с одной стороны царь Яркенда Хиен, с другой – северные гунны. На тот момент ни одна из сторон не могла или не хотела ввязываться в широкомасштабные военные действия, но каждая из них ждала подходящей возможности, чтобы взять верх над другой. Северным гуннам такая возможность представилась довольно быстро, когда начались волнения в Куче и Северной Кашгарии.

Куча, как мы уже отмечали, была одним из тех государств, которые сильнее всего пострадали от гнета Хиена. Он разорил весь регион, сместил династию местных монархов и после того, как некоторое время сам непосредственно правил Кучей, вынужден был восстановить ее как полуавтономное государство, но в качестве монарха посадил там одного из своих сыновей. Такое положение дел длилось какое-то время, однако сын Хиена никогда не пользовался популярностью у своих подданных, и в конце концов подданные подняли восстание, в ходе которого им удалось убить навязанного им силой монарха. Опасаясь мести со стороны Яркенда, горожане Кучи сразу же отправили посольство к северным гуннам с просьбой, чтобы те пришли им на помощь, и с предложением, чтобы гунны выбрали им нового царя.

Северные гунны с готовностью ответили на этот призыв. Более того, они оказались настолько мудрыми, что не стали назначать царем Кучи кого-то из своих, а вместо этого выбрали в качестве царя отпрыска старого аристократического семейства из Кучи. В благодарность за корону этот царь добровольно признал верховенство гуннов, так что в конечном счете восстание Кучи против Яркенда привело к тому, что и она сама, и окружавшие ее районы снова вошли в состав владений северных гуннов.

Установление гуннского протектората над Кучей означало, что теперь северные гунны получили почти полный контроль над Восточной и Северо-Восточной Кашгарией. Рассматривая эти события, очень интересно отметить, что во всех случаях, когда гуннам удавалось восстановить контроль над тем или иным царством этого региона, это происходило благодаря тому, что гуннам удавалось выступать в роли освободителей и борцов против национального угнетения. В то время все государства Кашгарии были населены людьми, относившимися к белой (европеоидной) расе и индоевропейской языковой семье. Но тогда расовый и языковый факторы играли настолько незначительную роль в политике, что огромное число из этих кашгарских индоевропейцев предпочитали, чтобы ими правили туранцы гунны, а не энергичный царь Хиен, который был представителем их собственной расы и языковой семьи.

Достаточно странно, но повторное вторжение гуннов во владения Хиена не привело к широкомасштабным военным действиям между этими двумя царствами. Впрочем, гунны научились извлекать уроки из недавних поражений в Восточной Монголии и не имели желания бросаться опрометью в бой против сильного врага. Сяньби и яркендцы, со своей стороны, понимали, что любая попытка отвоевать взбунтовавшиеся провинции означала бы, что им придется драться и с доведенным до отчаяния местным населением, и с большим контингентом гуннских войск, и что кампания против этих объединенных сил, весьма вероятно, может привести к катастрофе.

Кроме того, Хиен к тому времени был очень занят устройством и переустройством дел в Западной и Юго-Западной Кашгарии – регионе, где ему по-прежнему удавалось сохранять имперские права. Правда, в одном случае Хиена спровоцировали на вторжение в Давань (Фергану), расположенный западнее Памира. Но после того, как он нанес этому царству громкое поражение и низвел его до положения вассала, Хиен снова вернулся в родной Яркенд. В дальнейшем он занимался тем, что снимал и назначал правителей государств, примыкавших или расположенных близко к его собственному.

В течение нескольких лет Хиен довольствовался тем, что давал этим соседним царствам некое подобие автономии. Каждому из этих царств позволялось иметь своего номинального царя и двор, хотя из-за частой смены преемников и перехода короны с одной головы на другую эти марионеточные монархи понимали, что полностью зависят от милости своего могущественного господина. В конце концов Хиену надоело терпеть даже это подобие самоуправления. Убедившись на одном примере, что некоторые из его вассальных царьков становятся нелояльными, он велел казнить их всех и вместо назначения новой когорты царственных бездельников приказал, чтобы отныне все эти вассальные царства управлялись военными губернаторами, назначаемыми непосредственно двором Яркенда.

Такие военные губернаторы отличались скорее храбростью, чем тактом и дипломатичностью в обращении со своими подданными. Активная враждебность по отношению к Хиену и тому, что он делал, быстро распространилась во все стороны, и вопрос о том, когда это приведет к открытому восстанию, стал вопросом времени. В конце концов тревожные веяния достигли Хотана, самого большого и значимого из вассальных государств Южной Кашгарии. В 60 г. в результате тщательно спланированного заговора военный губернатор этого региона был убит, и вскоре один из представителей местной знати по имени Хиумоба (Сюмоба) объявил себя царем Хотана и довольно быстро смог стать правителем не только по названию, но и по сути.

Сюмоба понимал, что в скором времени ему предстоит отразить удар армии Яркенда, но он был так уверен в своих собственных силах, что не счел необходимым обращаться за поддержкой к гуннам. Вместо этого он ограничился взаимодействием с силами некоторых соседних государств, которые, следуя примеру Хотана, восстали против владычества Яркенда. Дальнейшие события показали, что Сюмоба не ошибся, полагаясь на собственную доблесть. За короткий срок он и его союзники разбили не меньше трех армий, посланных против них надменным царем Яркенда. Одной из этих армий командовал назначенный Хиеном вое начальник, второй – один из его сыновей, а третьей – сам Хиен. Но в каждом случае силы Яркенда ждало сокрушительное поражение.

Окрыленный этими успехами Сюмоба перешел от защиты к нападению. Пройдя со своей армией на запад, он заставил Хиена искать убежища за городскими стенами Яркенда. Но даже этого ему показалось недостаточно. Сюмоба хотел схватить и убить ненавистного Хиена, поэтому он организовал осаду Яркенда. Ему удалось обложить город со всех сторон, но вскоре после этого в ходе очередного штурма Сюмоба был убит случайной стрелой.

Смерть своего вождя, естественно, привела осаждавшую город армию в оцепенение, а затем было решено, не пытаясь нанести очередной удар, идти назад в Хотан. Таким образом, Хиен получил спасительную передышку, во время которой он восполнил свои потери. Однако она оказалась короткой, поскольку в скором времени на трон Хотана взошел племянник Сюмобы Гуандэ, и этот новый правитель оказался не менее способным и энергичным, чем его предшественник. В течение нескольких месяцев он смог собрать новую армию, с которой снова пошел на Яркенд.

После нескольких предварительных перестрелок Хиен решил, что разумнее проявить осмотрительность, чем демонстрировать храбрость. Оставив все надежды на воссоздание своей империи, он начал мирные переговоры с новым монархом Хотана. Хиен не только согласился признать абсолютную независимость Хотана, а его нового царя законным сувереном, но и предложил также отдать последнему в жены свою дочь, полагая, что таким способом мир и дружба между Яркендом и Хотаном будут восстановлены. Новый царь Хотана принял предложенные условия. Договор о мире был подписан, и больше года никакие военные действия не велись.

В 61 г. ситуация получила новое развитие. Тирания Хиена не ограничивалась его отношением к другим народам, но давала о себе знать в жестокостях по отношению к его собственным подданным, включая тех, кто занимал высокий пост при дворе. Потеря Хиеном его прежнего высокого положения вдохновила некоторых министров спланировать заговор с целью его окончательного свержения. На следующий год после заключения мирного договора один из наиболее влиятельных министров отправил царю Хотана Гуандэ секретное послание, где сообщал, что в Яркенде готовится заговор против угнетателя, и советовал Гуандэ прибыть в Яркенд во главе армии, чтобы воспользоваться этой нестабильной ситуацией.

Царь Хотана последовал его совету, и вскоре он и его войско появились у стен Яркенда. Хиен сделал вид, что поражен таким очевидным нарушением договора о мире, и отправил в лагерь противника гонца с посланием следующего содержания: «Я заключил с тобой мир и дал тебе в жены свою дочь. Так почему ты пришел сюда и хочешь на меня напасть?»

В ответ на этот вопрос Гуандэ немедленно отправил Хиену такое послание: «Ты, о царь, отец моей жены, и все же прошло много времени с тех пор, как мы говорили друг с другом. Я полагаю, что нам надо организовать приватную беседу за стенами города, чтобы мы могли еще сильнее укрепить наши политические и личные связи. А чтобы не было никаких страхов, пусть каждый из нас придет в сопровождении только двух приближенных».

Предложение вызывало у Хиена некоторые подозрения, и он спросил своих советников, что они об этом думают. Хиен ничего не знал о том, что вокруг него зреет предательство, и человек, с которым он советовался, тот самый, кто стоит во главе заговора, и тот самый, кто привел врага к воротам города. Этот достойный министр настоятельно советовал своему суверену пойти на предложенную встречу. «Царь Хотана, – сказал он, – как ваш почтительный зять, безусловно, не может иметь никаких злых намерений в отношении вас».

Воодушевленный этим советом, Хиен согласился пойти на встречу, но, как только он благополучно вышел за пределы городских стен, его тут же окружили хотанские солдаты, сидевшие в засаде. Не успели они это сделать, как предатель-министр открыл городские ворота, чтобы позволить армии Хотана без единого выстрела захватить дом и семью Хиена. Самого Хиена в цепях привезли в Хотан и, продержав пленником несколько месяцев, в конце концов предали смерти.

Так погиб один из самых интересных персонажей во всей истории Кашгарии. Он, несомненно, был тираном, но такими же были многие куда менее значимые личности, оставшиеся в истории как прославленные монархи, тогда как Хиен, благодаря своему падению (произошедшему во многом из-за предательства), долгое время оставался забытым и бесславным. Однако у него есть по меньшей мере одно важное отличие, поскольку за многие сотни лет, когда Кашгарию населяли индоевропейские народы, Хиен был единственным местным «арийцем», который сумел собрать все мелкие царства Таримского бассейна в одну империю. Археологические работы показали, что эти ранние обитатели могли достигать высокого уровня культуры, но в истории они, как и греки, оказались не способны отказаться от мелочной зависти ради общей политической цели, и потому становились легкой добычей своих туранских и китайских соседей с севера и востока.

Легкая победа Гуандэ над Яркендом привела к тому, что вскоре он стал вызывать благоговейный страх во всей Юго-Западной Кашгарии, а Хотан стали считать главным политическим центром в этом уголке света. Но хотя Гуандэ удалось сохранить за собой положение лидера среди своих ближайших соседей, прошло немного времени, и ему пришлось склонить гордую голову перед превосходящей силой и славой северных гуннов.

Пока был жив Хиен, северные гунны не предпринимали особых усилий к тому, чтобы завоевать Юго-Западную Кашгарию. Но как только этот могучий монарх был свергнут, гуннские вожди решили, что настало время получить свой кусок пирога. Действуя совместно с некоторыми вассальными государствами Северной Кашгарии, гунны собрали армию и осадили Хотан. Царь Хотана Гуандэ не желал рисковать, ввязываясь в долгую войну с гуннами на этом этапе своего царствования, поэтому он сразу же объявил, что готов добровольно стать вассалом гуннской империи и послать заложника к гуннскому двору. Это вполне устраивало гуннов, и гуннская армия отступила, хотя позднее в том же самом году эта армия помогла посадить на трон Яркенда сына вышеупомянутого Хиена. В последовавшие за этим годы Гуандэ показал себя довольно беспокойным и проблемным вассалом, но он никогда полностью не порывал со своими гуннскими господами, и в целом Юго-Западная Кашгария оставалась в орбите гуннской власти.

Признание Хотаном и Яркендом верховенства гуннов означало, что северные гунны снова стали хозяевами всего Таримского бассейна, так что власть и престиж, которых они лишились на востоке, были с лихвой компенсированы их дипломатическими и военными победами на западе. Это, в свою очередь, означало, что географический центр Северной гуннской империи находился теперь не в самой Монголии, а скорее в Восточной Джунгарии, и неудивительно, что гуннский двор постепенно перебрался в этот регион (куда-то в район озера Баркель).

Остаются некоторые сомнения в том, насколько далеко в этот период простиралась территория, где северным гуннам удавалось поддерживать или восстанавливать свое господство над народами Туркестана, поскольку китайские хроники ничего об этом не сообщают. Однако известно, что динлины и гиенкуны (киргизы) продолжали жить в Юго-Западной Сибири и в Северо-Восточном Туркестане, и, возможно, эти два народа, хотя бы на словах, добровольно признали верховенство гуннского шаньюя после того, как он восстановил свою власть и престиж на западе.

Однако такое впечатление, что в Туркестане гуннам непосредственно подчинялись только эти два народа. Усуни по-прежнему жили на юго-западе Джунгарии и, следовательно, географически находились в очень близком соседстве с гуннами, в особенности теперь, когда центр гуннского царства переместился из Монголии в Восточную Джунгарию. Но, несмотря на то что усуни по-прежнему были разделены на два отдельных царства (управлявшихся большим кунми и малым кунми), они накопили достаточную политическую и военную силу и были вполне способны защитить свою независимость.

Царство Давань (Фергана) продолжало занимать район верхнего течения реки Яксарт (Сырдарья), примыкавший к западу Кашгарии. Из китайских источников известно, что этому государству приходилось постоянно обороняться от нападений со стороны кангюев, которые жили еще дальше на запад. Кроме того, мы видели, что какое-то время царство Давань входило в империю, созданную царем Яркенда Хиеном. Однако о судьбе Даваня после падения Хиена нам ничего не известно. Тем не менее возможно и даже весьма вероятно, что гунны, поставив под контроль Яркенд, смогли распространить свою власть и на Давань.

Есть все основания считать, что в этот период кангюи были полностью свободны от власти гуннов. Нужно помнить, что кангюи были кочевниками-иранцами, занимавшими большую часть Согдианы и большую часть бассейна нижнего течения реки Яксарт (район современного Ташкента и т. д.). Из доступной нам отрывочной информации создается впечатление, что именно в этот период царство кангюев достигло пика своей силы и могущества. Оно не только создавало постоянную угрозу Даваню на востоке, но смогло навязать вассальную зависимость большей части племен, обитавших в Северном Туркестане, поэтому маловероятно, что правители кангюев чувствовали необходимость, пусть даже на словах, выражать свою покорность гуннскому шаньюю.

В китайских летописях есть одна интересная ремарка в отношении основной группы обитателей Северного и Северо-Восточного Туркестана этого периода. Они говорят, что этот народ, который раньше был известен как яньцай, теперь стал называться оланы (древнее произношение слова «аланы»). Немаловажны свидетельства греческих авторов, которые рассказывают, что как раз в это время (середина I в. н. э.) на территорию нынешней Южной Европейской России хлынули люди из Центральной Азии и что эти люди назывались «аланы». Собранные вместе китайские и греческие источники совершенно ясно говорят нам, что вскоре после начала христианской эры иранские обитатели Северного Туркестана, которые раньше были известны как яньцай (по-гречески аорсы) изменили свое название на аланы (вероятно, благодаря тому, что племя с таким названием обеспечило себе доминирование над другими племенами). Спустя несколько лет постепенная экспансия царства кангюев вынудила многих из этих аланов уйти через Волгу на запад. Из китайских записей ясно, что только часть аланов стремилась сохранить свою независимость с помощью бегства. Другая часть – вероятно, большинство – осталась в Северо-Западном Туркестане и подчинилась власти кангюев.

Как мы уже отметили, вторжение аланов на территорию с юга Европейской России в I в. н. э. можно в значительной степени считать следствием экспансии кангюев. Однако не следует забывать, что в эту цепь событий могли вклиниваться и другие неизвестные нам или как минимум не описанные в китайских летописях причинные звенья.

Вполне возможно, что движение гуннов на запад в течение этого периода тоже оказало свое влияние на то, что аланы оставили свои потомственные владения. Более того, Хёрт заставляет нас поверить, что в этот период в Северном Туркестане продолжали жить гуннские потомки повесы Чжичжи, и если так, то они могли сыграть свою роль в решении аланов искать себе новый дом на западе.

В любом случае было бы правильно держать аланов в поле зрения, поскольку в дальнейшем они сыграют в истории немаловажную роль. По прихоти судьбы позднее аланы заняли часть Венгрии, а еще позже завоевали большие территории в Испании и в Африке. Однако основная часть аланов осталась в степях (ущельях) Северного Кавказа, где и поныне живут их потомки, осетины, которые до сих пор говорят на языке иранской группы индоевропейской языковой семьи.

Обратившись теперь от Северо-Западного к Юго-Западному Туркестану, мы обнаруживаем, что в то время в этом регионе продолжала формироваться Парфянская империя. Парфяне, помимо того что держали под контролем Юго-Западный Туркестан, оставались доминирующим фактором на большей части Иранского нагорья. В войнах, которые парфяне непрерывно вели с римлянами на западе и с юэчжами на востоке, эта беспокойная нация иногда побеждала, иногда терпела поражения, но она в любом случае оставалась сильным и опасным противником, над которым гунны никогда не надеялись установить свой сюзеренитет.

Юго-Восточный Туркестан на всем протяжении этой эпохи также оставался свободен от влияния гуннов. Не будем забывать, что в этом регионе доминировали юэчжи. Несмотря на то что два века назад, когда юэчжи обитали на северо-западе Китая, они были разгромлены гуннами и вынуждены уйти на запад, теперь, обосновавшись в Юго-Восточном Туркестане, они стали намного сильнее и больше не боялись попыток гуннов вернуть свое былое величие. Фактически именно в течение I в. н. э. юэчжи создали свою великую империю, которой было суждено стать одним из самых важных культурных факторов в истории Ближнего Востока, Индии, Западного Ирана и Центральной Азии. Принимая во внимание размер, мощь и значимость этой империи, кажется удивительным, как мало нам известно об ее истории.

Юэчжи, как и их соседи, парфяне, не создали своей исторической литературы, или, возможно, будет правильнее сказать, что если они ее и создали, то она не дошла до нас. Но парфяне по меньшей мере контактировали с греками и римлянами и таким образом вошли в письменную историю. Юэчжи, со своей стороны, контактировали в основном с обитателями Индии, которых исторические знания интересовали меньше, чем любой другой народ в мире. Индусы никогда не могли создать трудов о собственной истории, не говоря уже о том, чтобы пролить свет на другие народы, которые вторгались и завоевывали их.

Некоторое количество монет, а также надписи на камнях, большинство из которых не имеет датировки или датировано в соответствии с неизвестной нам хронологией, несколько прямых ссылок в римских или парфянских описаниях событий на Дальнем Востоке, – вот и все, что у нас есть, чтобы воссоздать историю одной из величайших империй в истории человечества. Очень жаль, что китайцы с их обостренным ощущением истории имели лишь редкие случайные контакты с юэчжами в период их наивысшего подъема и могущества. Если бы эти контакты были более частыми, многие наши проблемы, касающиеся юэчжей, могли бы разрешиться. Но хотя китайцы сочли необходимым посвятить этой далекой империи только несколько строк в своих хрониках, эти несколько строк дают нам самые надежные сведения в отношении периода, когда племена юэчжей выросли в обширное имперское государство. Теперь благодаря этим случайным упоминаниям в китайских летописях дополненным данными европейских археологов, нам стали ясны основные вехи дальнейшей истории юэчжей, хотя по поводу деталей по-прежнему ведется множество споров.

Не будем забывать, что вскоре после того, как юэчжи вторглись и обосновались в Бактрии (примерно 130 г. до н. э.), они раскололись на пять частей, каждая из которых управлялась вождем, носившим титул ябгу. Одна часть этих племен назвалась кушаны. Какое-то время в начале I в. н. э. (25–40 гг.) правителю кушанов удавалось держать остальные четыре части в подчинении, объединив таким образом все владения юэчжей. Благодаря усилению кушанской ветви юэчжи стали известны народам Индии и других частей Ближнего Востока только как кушаны, а название «юэчжи» оставалось неизвестным или было забыто. Но китайцы, хотя они прекрасно знали об этом, продолжали называть их старым общим именем.

Основателем Кушанской империи был человек по имени Кудзула Кадфис, которого обычно называют Кадфисом I. Те несколько монет, выпущенных этим монархом, которые удалось найти, демонстрируют удивительное сходство с римскими монетами того же времени. Когда Кудзула взошел на трон, юэчжи уже долгое время владели Бактрией – регионом, расположенным между верховьями реки Окс на севере и горами Гиндукуш на юге. Кудзуле посчастливилось не только подчинить власти кушанов все остальные ветви юэчжей, обосновавшиеся в Бактрии, но и расширить владения кушанов или юэчжей на многие соседние территории.

У нас есть некоторые сомнения по поводу того, насколько упорными были попытки Кудзулы и его преемников подчинить себе Согдиану, примыкавшую к ним с севера. Следует помнить, что в 128 г. до н. э., когда великий китайский посланник Чжан Цянь посетил юэчжей, он обнаружил, что большая часть этого народа по-прежнему жила к северу от реки Окс (то есть в Согдиане), хотя они уже обеспечили себе надежный плацдарм в Дахии (Бактрии), расположенной к югу от реки Окс. В дальнейшем, когда юэчжи раскололись на пять отдельных княжеств, мы видим, что все эти княжества, насколько можно определить их географическое положение, находились не в Согдиане, а в Бактрии. Из этого следует, что юэчжи оставили все притязания на территорию к северу от реки Окс. Вместе с тем по другим признакам создается впечатление, что вся Согдиана оказалась в руках кангюев.

Маловероятно, что кангюи смогли вытеснить юэчжей из Согдианы. Гораздо разумнее предположить, что юэчжи, которых манили более богатые земли к югу от Окса, постепенно переместили свои племенные группы в этот регион, добровольно оставив всю территорию севернее Окса кангюям, которые, помимо того что были их соседями, принадлежали к той же этнической группе и приходились юэчжам дальними сородичами.

Но хотя кангюи, таким образом, закрепили за собой территорию, которая раньше принадлежала юэчжам, известно, что юэчжи продолжали иметь на кингюев определенное влияние. В особенности это справедливо для периода, начавшегося с царствования первого кушанского монарха Кудзулы (Кадфиса I). Мы не знаем, каким способом Кудзула и его преемники обеспечили и поддерживали это влияние, дипломатическим или военным, но оно определенно существовало в течение длительного периода времени. Много лет спустя, например в 81 г. н. э., когда китайцы страдали от действия кангюйской армии, они начали переговоры с юэчжами, и, после того как юэчжи использовали свое влияние, кангюи быстро отвели войска. Через несколько веков, когда китайские летописи снова обнаруживают интерес к кангюям, они сообщают, что цари этого народа были юэчжами по происхождению и очень гордились этим фактом.

Имея в виду дальнейшие события, мы можем предположить, что во времена расцвета Кушанской империи царство кангюев определенно находилось в сфере ее влияния. А если вспомнить, что в это время сами кангюи контролировали аланов в Северном Туркестане, можно прийти к выводу, что кушанское влияние опосредованно распространялось по всей Центральной Азии, простираясь от Бактрии на юго-востоке до берегов Каспия на северо-западе.

Возвращаясь от распространения влияния юэчжей на севере к их влиянию на подвластные им земли на юге, мы обретаем большую уверенность, поскольку китайские записи совершенно определенно упоминают действия кушанов на этой территории. До этого времени юэчжи были ограничены с юга горами Гиндукуш, но Кудзула Кадфис перешел эти горы и, выйдя в долину Кабула, завоевал ее, обеспечив себе контроль над большей частью региона, известного ныне как Афганистан. В скором времени он двинул свои войска на восток и захватил царство Гибинь на северо-западе Индии. После долгого и успешного царствования (китайские летописи утверждают, что он дожил до 86 лет) Кудзула Кадфис умер, и следующим на троне стал его сын Вима Кадфис, или, как его часто называют, Кадфис II. Задача сына состояла в том, чтобы завершить завоевания его отца.

Обладание долиной Кабула и Гибинем означала, что кушаны уже имели доступ на юг. Кадфис II воспользовался этим стратегическим положением и продолжил продвигаться вперед и завоевывать регион, орошаемый рекой Инд, большая часть которого номинально признавала верховенство парфян. Но, несмотря на то что Кадфису II удалось присоединить к своим владениям значительную часть Северной Индии, этот доблестный монарх, похоже, мало интересовался своими вновь завоеванными землями, поскольку назначил правителем индийской части своего царства наместника, а сам вернулся жить в Бактрию.

Самым известным кушанским монархом, безусловно, был третий царь по имени Канишка. Судя по всему, Канишка не был прямым родственником своих предшественников (хотя и принадлежал к тому же кушанскому роду), но именно он действительно превратил Кушанское царство в великую мировую империю. Именно Канишка консолидировал кушанские владения в Индии. Он распространил кушанские завоевания дальше на юг и восток, захватил долину Ганга вплоть до самого Бенареса (Варанаси), так что практически вся Северная Индия вошла в состав кушанских владений. Кроме того, Канишку не устроило, что Индия управляется наместником, и он установил прямое правление над индийской частью своей империи. Каждый год он вместе со своим двором часть времени проводил на территории Индии. Поскольку Северо-Западная Индия, где кушаны сосредоточили центр своей власти, в то время была известна как Гандхара, империя, которой правил Канишка и его преемники, стала называться Гандхарской империей. Гандхара стала центром широко известной культуры, в особенности что касается искусства, а само слово «гандхара» стало общепризнанным названием всего периода истории Индии и чрезвычайно важных художественных форм, которые в этот и следующие за ним периоды распространились из Северной Индии на другие части Азии.

Канишка, безусловно, является одной из двух-трех самых выдающихся фигур в истории Индии. Он был не только великим воином, но, в значительной степени благодаря его влиянию, Гандхара, где размещалось его правительство, стала важнейшим центром литературной и художественной жизни. Кроме того, Канишка был великим покровителем религиозных знаний, и северные буддисты почитают его практически так же, как христиане Константина Великого. От времени царствования Канишки сохранилось множество памятников и бесчисленное количество монет, но индийская историческая традиция так скудна, что мы до сих пор пребываем в некотором сомнении по поводу того, когда оно в действительности имело место.

К сожалению, ни в одной из китайских записей того времени Канишка не упоминается по имени – факт странный сам по себе, поскольку более поздние китайские буддийские тексты часто упоминают Канишку, и в этих записях содержится множество легенд о нем. Однако практически все эти буддийские книги либо переведены с индийского, либо основаны на индийских оригиналах, и потому совершенно бесполезны для установления исторических фактов. Однако теперь европейские археологи так сильно продвинулись в своей работе, что вселили в нас уверенность, что великий Канишка правил приблизительно в конце I в. н. э.

Археологические находки показали, что до тех пор, пока юэчжи или кушаны оставались в Бактрии, они обладали многими чертами, позволяющими связывать их в смысле расы, языка и одежды с ранними иранскими кочевниками севера. По монетам первых кушанских правителей мы видим, что эти правители имели сильно вытянутые головы, большие выступающие носы и носили густые бороды, что делает их очень похожими на изображения древних «скифов», найденные на юге Европейской России. В этих головах не видно никаких признаков так называемого монголоидного типа.

Более того, имена и титулы, использованные на этих кушанских монетах, показывают, что кушанские монархи говорили на индоевропейском, вероятно, иранском языке, хотя этот язык сильно отличался от классического персидского. Если языки саков и парфян демонстрируют заметные признаки сходства, кушанский, хотя и относится к той же языковой группе, очевидно, представляет собой совершенно другой диалект.

Костюмы, изображенные на ранних монетах, заметно отличаются от тех, что были в моде у греков, парфян, индусов и китайцев. Высокие остроконечные шапки, грубая войлочная обувь и длинный плащ или сутана, сильно напоминающая старинную одежду, распространенную среди иранских кочевников из Центральной Азии. Под плащом можно уловить штаны, которые, как мы знаем, тоже характерны для костюма древних кочевников. Однако кушаны, очевидно, не делали попыток навязать свою культуру странам, которые они завоевывали, а, напротив, стремились перенимать более высокую культуру народов, с которыми вступали в контакт.

В долине Кабула и на северо-западе Индии еще прослеживались заметные признаки греческого влияния. Поэтому неудивительно обнаружить на некоторых ранних кушанских монетах для обозначения царя такие греческие титулы, как Basileos. На более поздних монетах этих греческих слов нет, но греческий алфавит продолжал использоваться для создания надписей на других языках. Множество монет, как ранних, так и более поздних, показывают, что кушанские монархи поклонялись таким греческим божествам, как Геракл, Гелиос и Селена. Более того, именно в кушанский период гандхарская школа в искусстве, основанная непосредственно на греческих образцах и традициях, достигла своего апогея.

Но по вполне естественным географическим причинам греческое влияние с течением времени ослабевало. Парфяне оборвали все прямые контакты между старыми греческими колониями на северо-западе Индии и самой Грецией, поэтому греческие колонисты, а с ними и греческие традиции, постепенно исчезали. По мере того как греческое влияние ослабевало, его место занимало, прежде всего, иранское влияние, и на более поздних кушанских монетах мы видим все большее использование таких иранских титулов, как «шахиншах» (царь царей) вместо греческого «басилевс», а греческий Геракл уступает место иранским Митре и Анахите и иранскому поклонению священному огню.

Однако в конце концов самым важным влиянием суждено было стать индийскому. Чем глубже кушанские монархи проникали в Индию, тем больше они становились подвержены ее влиянию. На некоторых кушанских монетах с греческими надписями на другой стороне мы видим индийские буквы. Кушанские монархи приняли титул махараджей, и в скором времени на одной стороне их монет появились изображения таких индийских богов, как Шива.

Но еще более важна роль, которую призван был сыграть в Кушанской империи буддизм. Буддийская традиция утверждает, что Канишка не просто исповедовал буддизм, но и активно проповедовал его. Считается, что во время его царствования и под его покровительством был учрежден великий буддистский совет, задачей которого стало урегулирование нерешенных вопросов доктрины и дисциплины.

Многие ученые сомневаются в существовании этого совета. Кроме того, Канишка едва ли мог быть фанатичным буддистом, поскольку на его монетах присутствуют не только буддийские, но и иранские и индуистские божества. Однако точно известно, что во время царствования Канишки и его преемников буддизм проник в кушанские владения и в конце концов стал доминирующей религией. Буддийские монахи и буддийские монастыри наводнили не только Индию, но и Афганистан и Бактрию.

Кроме того, в кушанский период буддизм проник в Согдиану (где правили кангюи) и в Кашгарию. Точное время обращения Кашгарии в буддизм до сих пор неизвестно, но представляется весьма вероятным, что буддизм мог проникнуть в кашгарские государства в то время, когда царь Яркенда Хиен (Хьень) создавал свою недолго жившую империю, и что последующее поглощение Кашгарии гуннами не остановило неуклонное проникновение буддийского влияния в различные области Таримского бассейна. Особенно важным представляется тот факт, что хотя буддизм, безусловно, имел чисто индийское происхождение, тот буддизм, который получил развитие в кушанских владениях и, таким образом, проник во все части Центральной Азии, радикально отличался от раннего буддизма. Именно в кушанский период и в значительной степени на кушанской территории впервые была создана целая религиозная система, представляющая собой тот тип буддизма, который стал известен как махаяна и который позднее стал доминирующей религией на всем Дальнем Востоке.

Поскольку, как нам известно, центр кушанских владений был очагом всевозможных противоборствующих культурных влияний, многие из которых имели неиндийское происхождение, представляется весьма вероятным, что буддийская махаяна, даже в части доктрины, подверглась сильному воздействию этих неиндийских влияний. Действительно, с художественной и архитектурной стороны буддизм, который развивался на северо-западе Индии и затем распространился на Центральную Азию, во многом обязан иранскому и особенно греческому влиянию. Изображения Будды и бодхисатв, созданные гандхарской школой искусств, которые стали основой всего более позднего буддийского искусства Центральной Азии и Дальнего Востока, настолько сильно похожи на греческие, что так и тянет поверить, что они были созданы греческими мастерами.

Обсуждение подъема Кушанской империи увело нас довольно далеко в сторону. Теперь нам нужно снова вернуться к гуннам.