Чтобы узнать, как шимпанзе взаимодействуют с незнакомцами, нужно отправиться в дикую природу. Команда японских ученых под руководством Тосисады Нисиды работала в Танзанийском национальном парке Махали-Маунтинс четыре десятилетия. Когда Нисида перед своим уходом на пенсию пригласил меня приехать, я не стал долго раздумывать. Он один из крупнейших в мире экспертов по шимпанзе, и ходить вслед за ним по лесу было огромным удовольствием.

Не буду вдаваться в подробности жизни полевого лагеря близ озера Танганьика – который я в шутку окрестил Махали-Шератоном – без электричества, проточной воды, туалета и телефона. Каждый день нашей задачей было встать пораньше, быстро позавтракать и отправиться в путь с восходом солнца. Шимпанзе надо было еще найти, и в лагере работали несколько следопытов, помогающих в этом деле. По счастью, эти обезьяны невероятно шумные, и потому их легко обнаружить. В условиях низкой видимости они полагаются на голос. Например, когда идешь за взрослым самцом, то постоянно замечаешь, как он останавливается, склоняет голову набок и прислушивается к членам своей группы вдалеке. Он, видимо, решает, нужно ли ответить, и отзывается, продвигаясь к источнику звука (иногда чрезвычайно поспешно, вынуждая нас продираться сквозь переплетенные лианы), или беззаботно продолжает свой путь, как будто то, что он услышал, не имеет к нему никакого отношения. Хорошо известно, что шимпанзе различают голоса друг друга. Лес наполнен ими, иногда близкими, иногда едва слышимыми в отдалении, и общественная жизнь этих лесных обитателей по большей части проходит в мире вокализаций.

Шимпанзе могут быть буйной и вздорной оравой, и вдобавок к этому они охотятся. Один раз я получил боевое крещение, стоя под деревом, на котором несколько взрослых самцов и самок с набухшими гениталиями делили мясо еще живого колобуса. Мы узнали об охоте из внезапного взрыва уханий и воплей шимпанзе, смешанного с пронзительными криками мелких обезьянок. Я забыл, что от сильного волнения у шимпанзе обычно начинается понос. К несчастью, я оказался на линии огня.

На следующий день я увидел самку, идущую мимо с детенышем, сидящим верхом на ее спине. Дочь радостно махала в воздухе чем-то пушистым, что, как выяснилось, принадлежало несчастной обезьянке. Хвост одного примата – игрушка для другого. Хотя шимпанзе питаются в основном фруктами и листьями, они в гораздо большей степени хищники, чем когда-то считалось. Эти обезьяны используют в пищу более 35 различных видов позвоночных. Ежедневное потребление мяса взрослым шимпанзе в хорошие времена приближается к рациону человеческих охотников-собирателей в плохие времена. На самом деле шимпанзе так любят мясо, что нашему повару было непросто донести живую утку от деревни до лагеря, чтобы хоть немного разнообразить нашу диету, состоящую из бобов и риса. На пути он встретил самку шимпанзе, намеренную завладеть драгоценной птицей, которую держал подмышкой. Храбрый повар выстоял против ее угроз, но с большим трудом. Если бы он встретил самца шимпанзе, нам бы ни за что не удалось отведать ту утку.

Дело принимает более серьезный оборот, если потенциальной пищей оказывается человек. Фродо, шимпанзе из соседнего Национального парка Гомбе, выросший в золотую пору исследований, потерял всякий страх перед людьми. Он иногда нападает на исследователей, бьет их или стаскивает вниз по склону. Но куда более трагичный инцидент произошел с местной женщиной, ее младенцем и племянницей. Племянница несла 14-месячного ребенка женщины. Они переходили через небольшой овраг и наткнулись на Фродо, который лакомился листьями масличной пальмы. Когда обезьяна обернулась, бежать уже было поздно. Фродо просто сорвал ребенка со спины племянницы и исчез. Позже его обнаружили поедающим ребенка, к этому времени уже мертвого. Похищение детей – один из вариантов хищнического поведения, и до этого случая сообщения подобного рода поступали только с территорий за пределами парка. В соседней Уганде это превратилось в эпидемию, причем человеческих детей похищали прямо из домов. Без оружия люди бессильны: дикие шимпанзе могут убить и иногда убивают даже взрослых представителей нашего вида. Нападения на людей со смертельным исходом случались также и в зоопарках.

Шимпанзе меньше нас по размерам. Стоя на всех четырех конечностях, они достают нам только до колена, и потому люди неправильно оценивают их силу. Можно увидеть, насколько шимпанзе сильны, когда они без усилий взбираются на дерево с голым стволом. Такой силовой подвиг не повторить ни одному человеку. Было установлено, что тянущее усилие руки у самца шимпанзе в пять раз больше, чем у молодого атлета-человека, а поскольку шимпанзе дерутся всеми четырьмя «руками», их невозможно победить. И это действительно так, даже если не давать им кусаться, как делал как-то встреченный мною человек, который выступал вместе с шимпанзе на карнавалах. Каждый мачо был готов побороться с обезьяной, думая, что это будет детской забавой. Но даже здоровяки со сложением профессионального борца обнаруживали, что невозможно справиться с такой обезьяной.

Неудивительно, что я старался уважительно держаться подальше от шимпанзе, проносящихся мимо меня по лесу, вздыбив шерсть и сотрясая мелкие деревца на бегу. Они делали это не для того, чтобы произвести на меня впечатление, а просто ссорясь между собой. Ничего особенно неприятного со мной не случилось – по сравнению со стычками, наблюдавшимися между разными группами. Самцы регулярно ходят патрулировать границу. Они идут группой, иногда вместе с самками, на периферию своей территории – идут тихо, цепочкой, прислушиваясь к каждому звуку, доносящемуся с той стороны. Они могут залезть на дерево и час или дольше озирать оттуда окрестности и прислушиваться. При этом они старательно соблюдают тишину. Если детеныш, идущий вместе с матерью, вдруг начнет хныкать, его могут приструнить. Во время патрулирования все на взводе. Сломавшийся прутик или внезапный топот бегущей кустарниковой свиньи заставляет всех нервно ухмыляться и искать успокоения в прикосновениях и объятиях друг у друга. Патрулирующие шимпанзе расслабляются только после возвращения туда, где безопасно, в глубь своих территорий, перекрикиваясь и барабаня по всему, что подвернется, чтобы сбросить напряжение.

Учитывая то, как шимпанзе из разных групп обходятся друг с другом, я бы на их месте тоже нервничал. Самцы убивают других самцов из чужой группы, нападая на отдельных особей и действуя при этом весьма скоординированно: они подкрадываются, загоняют и быстро одолевают жертву, которую так яростно бьют и кусают, что бедняга обычно умирает на месте – в любом случае у него не остается никаких шансов выжить. Исследователям довелось непосредственно наблюдать несколько таких внезапных атак, но по большей части свидетельства этих событий представляют собой страшные находки в лесу. На некоторых территориях, где проводились исследования, трупы не были обнаружены, однако из группы один за другим исчезали здоровые самцы, пока не оставалось ни одного.

В Махали-Маунтинс Нисида наблюдал за такими пограничными патрулями и жестокими нападениями на самцов из чужих групп. Он полагает, что все самцы одной из групп были постепенно уничтожены соседними самцами в течение 12 лет. Затем победители захватили освободившуюся территорию и самок на ней. Нет сомнений в том, что шимпанзе – ксенофобы. В одной из попыток переселить шимпанзе из неволи обратно в лес местные шимпанзе повели себя настолько агрессивно и злобно, что проект пришлось свернуть.

Поскольку территории у каждой из групп шимпанзе огромные, увидеть агрессивные столкновения между соседями получается редко. Однако те несколько раз, когда их наблюдали, не позволяют усомниться в том, что мы имеем дело с намеренным, целенаправленным убийством, иными словами, «умышленным убийством». Понимая, насколько неоднозначно будет звучать такое заявление, Джейн Гудолл задавала себе вопрос, откуда берется ощущение преднамеренности. Разве убийство не может быть всего лишь побочным эффектом агрессии? И сама же ответила: нападающие демонстрировали уровень координации и жестокости, не наблюдавшийся при агрессивных проявлениях внутри группы. Шимпанзе обращались с врагом, словно с добычей, будто он принадлежал к другому виду. Один из нападающих мог удерживать жертву (сидя на ее голове и держа за ноги), а другие изо всех сил били. Они выкручивали конечности, вырывали трахею и ногти, буквально пили льющуюся из ран кровь и обычно не останавливались, пока жертва не переставала шевелиться. Есть отчеты о том, как нападавшие возвращались на то же место несколько недель спустя, словно желая посмотреть на результаты своих усилий.

Как ни прискорбно, это ужасающее поведение не слишком отличается от поведения людей. Как и шимпанзе, мы привычно дегуманизируем наших врагов, относясь к ним как к низшим, по сравнению с представителями нашего вида, существам. В первые недели войны в Ираке меня поразило интервью с американским летчиком, который с энтузиазмом рассказывал, что, будучи ребенком, он следил за войной в Персидском заливе и был совершенно заворожен точечными бомбардировками. Он не мог поверить, что сам теперь использует еще более сложные и умные бомбы. Для него вся война заключалась в технологиях – она была как компьютерная игра, в которую ему наконец-то позволили поиграть. Мысль о том, что происходило с людьми на другой стороне, кажется, даже не приходила ему в голову; вероятно, именно этого и добиваются военные. Ведь, как только вы начинаете видеть в своем враге человека, все начинает распадаться.

Мышление в стиле «мы-против-них» дается нам исключительно легко. В одном психологическом эксперименте людей случайным образом разделили на две группы – «синие» и «зеленые», распределив между ними разноцветные нагрудные значки, ручки и блокноты. Все, что им нужно было сделать, – это оценить презентации друг друга. Им больше всего понравились презентации людей, относящихся к тому же «цвету», что и они сами. В более сложном эксперименте по конструированию групповой идентичности студентам назначили роли охранников и заключенных, предложив поиграть в тюрьму. Им нужно было провести вместе две недели в подвале Стэнфордского университета. Однако через шесть дней эксперимент пришлось прекратить, потому что «охранники» становились все более наглыми, агрессивными и жестокими, а «заключенные» начали бунтовать. Неужели студенты забыли, что это всего лишь эксперимент и их роли назначались по броску монетки?

Стэнфордский тюремный эксперимент получил широкую известность, когда выплыла на свет история о пытках американскими офицерами заключенных в тюрьме города Абу-Грейб, расположенного недалеко от Багдада. Американские охранники применяли разнообразные пытки, в том числе надевали глухой мешок на голову или подключали электрические провода к гениталиям узников. Некоторые средства массовой информации США пытались представить эти действия как «розыгрыши», но в Абу-Грейб погибли десятки заключенных. Помимо того что там наблюдалось поразительное сходство в жестокости и сексуальном подтексте со Стэнфордским тюремным экспериментом, охранники и заключенные в Абу-Грейб еще и принадлежали к разным расам, религиям и говорили на разных языках. Из-за этого охранникам было еще проще дегуманизировать врагов. Дженис Карпински, генерал, командовавшая бригадой военной полиции в этой тюрьме, сказала, что ей было приказано обращаться с заключенными «как с собаками». На одной из ужасающих фотографий из этой тюрьмы офицер-женщина действительно тащит раздетого узника по полу за поводок, прицепленный к ошейнику на его шее.

Группа «своих» всегда находит повод считать себя лучше других. Самым вопиющим историческим примером является, разумеется, создание Адольфом Гитлером образа «чужих». Существование группы «чужих», изображаемой как низшая по отношению к людям, повышает солидарность и самооценку группы «своих». Этот фокус стар как само человечество, но его психология, вероятно, даже старше, чем наш вид. Кроме простой идентификации с группой, широко распространенной среди животных, у нас с шимпанзе есть еще две другие особенности. Первая, как мы уже видели, – это презрение к «чужим» до степени дегуманизации (или «дешимпанизации»). Пропасть между «своими» и «чужими» настолько огромна, что агрессия распадается на две категории: одна, сдерживаемая и ритуализированная, – внутри группы, а другая, всепоглощающая, безосновательная и беспощадная, – между группами.

Другой, еще более шокирующий феномен отношений с группой «чужих», возникший в Гомбе-Стрим, происходил с участием шимпанзе, знакомых друг с другом. За несколько лет одна группа разделилась на северную и южную части, которые в итоге стали отдельными группами. Эти шимпанзе когда-то вместе играли и занимались грумингом, мирились после ссор, делили мясо и жили в гармонии. И тем не менее части группы начали сражаться между собой. Исследователи в шоке наблюдали, как бывшие друзья теперь буквально пили кровь друг друга. Даже самых старых членов группы не оставили в покое. Чрезвычайно тщедушного самца Голиафа колотили минут двадцать и таскали туда-сюда. Любая связь с врагом служила основанием для нападения. Если патрулирующие самцы находили свежие спальные гнезда на дереве в пограничной области, они демонстративно растаскивали вражеское гнездо по веткам, пока не уничтожали его полностью.

Итак, принцип «мы-против-них» у шимпанзе является социально обусловленным разграничением, при котором даже хорошо знакомые особи могут стать врагами, если им случится проводить время не в той компании или жить не на той территории. У людей этнические группы, привыкшие неплохо ладить, могут внезапно ополчиться друг на друга, как хуту и тутси в Руанде или сербы, хорваты и мусульмане в Боснии. Что это за переключатель щелкает в их головах, меняя отношение людей? И что за переключатель превращает членов одной группы шимпанзе в смертельных врагов? Я подозреваю, эти переключатели действуют у людей и человекообразных обезьян похожим образом и контролируются осознанием общих интересов, которым противостоят чужие интересы. Пока у индивидов есть общая цель, они подавляют негативные чувства. Но как только общая цель исчезает, напряжения выходят на поверхность.

И люди, и шимпанзе ведут себя великодушно – или по крайней мере сдерживают себя – по отношению к членам собственной группы, однако и те и другие могут быть сущими чудовищами для чужаков. Разумеется, я упрощаю, потому что шимпанзе способны, так же как и люди, убивать членов своей группы. Но разделение на «своих» и «чужих» непременно существует, когда речь идет о любви и ненависти. Это верно и для обезьян в неволе. В зоопарке Бюргерса в Арнеме шимпанзе приобрели привычку патрулировать границы, хотя там и не было никаких враждебных групп. Ближе к вечеру несколько самцов принимались обходить большой остров, и в итоге за ними начинали следовать все самцы и некоторые детеныши. Конечно, они не демонстрировали такого напряжения, какое заметно при патрулировании в дикой природе, но подобное поведение указывает на то, что границы территории имеют значение даже в искусственно созданных условиях.

Шимпанзе в неволе точно такие же ксенофобы, как и в природе. Практически невозможно ввести новых самок в уже существующую в зоопарке группу, а с новыми самцами это можно проделать, только если убрать всех прежних самцов, потому что иначе в результате может получиться кровавая баня. В последний раз, когда мы пробовали провести обмен самцов в Национальном центре изучения приматов имени Роберта Йеркса, самки выгнали взашей первых нескольких самцов (то есть самки нападали на них, и нам пришлось удалить этих самцов, чтобы спасти им жизнь).

Через несколько месяцев мы попробовали подселить к ним двух других самцов. Один из них получил такой же нерадушный прием, как и предыдущие, но другому самцу, по имени Джимо, позволили остаться. Через несколько минут после появления на площадке Джимо две старшие самки пошли с ним на контакт и стали его вычесывать, а потом яростно защищали от всех прочих самок. Через много лет, проверяя историю наших шимпанзе, я обнаружил, что Джимо был не таким новичком здесь, как мы считали. За 14 лет до появления в этой группе он жил в другом учреждении вместе с теми самками, которые теперь его защищали. Все это время они ни разу не виделись друг с другом, но прежний контакт из далеких времен определил исход дела.