Ара

Проснувшись, я осознаю, что, видимо, снова уснула на столе, просматривая видеозаписи Тэина с его последнего реалити-шоу «Медленная жизнь – счастливая жизнь». После скандала с Кенди он залег на дно, и я осталась без любимого занятия – в конце недели просматривать разом все его последние выступления на телевидении. Вместо этого приходится в сотый раз прокручивать старые шоу. Все из-за Кенди. Обычно я засыпаю, представляя себе, как все каналы страны добавляют ее в черный список.

Шея и поясница болят из-за сна в неудобном положении. Мне холодно – наконец пришла весна, но по ночам еще промозгло. Я встаю и начинаю потягиваться.

Вдруг до меня доносится странный отдаленный звук. Остановившись, я прислушиваюсь. Звук повторяется – приглушенный крик, смешанный с жутким плачем. Я открываю дверь и выхожу из комнаты, прислушиваясь, не Суджин ли это.

На кухне горит свет, дверь в спальню Суджин открыта, но внутри темно. Значит, она пришла и снова ушла. Часы над телевизором показывают 3:22 утра. И снова этот звук… Определенно, кричит и плачет женщина. Я прикладываю ухо к входной двери и понимаю: крик раздается снаружи. Снова повисает тишина. Я смотрю в глазок, но ничего не вижу.

Я пишу сообщение в общий соседский чат – там Кьюри, Суджин и Михо: «Кто-нибудь дома или рядом? Слышали крик? Он не с нашего этажа, но разбудил меня».

Я жду, уставившись на телефон. Должно быть, все спят или вообще не дома. Кьюри, возможно, куда-то ушла с Суджин. Михо может быть в студии? Стоит ли звонить в полицию? Но как я буду общаться с ними? Полиция принимает сообщения? Не знаю. В поисковике вбиваю «как написать в полицию», и вдруг – вибрация.

«Я еду домой. – Сообщение в общем чате от Михо. – Мне связаться с полицией?»

«Может, женатая пара внизу ссорится?» – отвечаю я.

Двадцать минут – слишком долго. Кто-то может за это время умереть.

«Можешь тогда сообщить в полицию? – пишу я. – Я пойду проверю, что там такое».

Мгновенно Михо начинает разъяренно набирать сообщение.

«Все будет нормально, не переживай, я возьму оружие».

Она беспокоится за меня, это мило. А еще удивительно – Михо ведь слышала о том, сколько я дралась, когда была подростком. Проблема в одном: у нас дома нет нормального оружия, вообще ничего подходящего. Я скучаю по длинному деревянному агрегату, бесполезно занимающему место в Большом Доме. Как бы украсть его, когда я в следующий раз поеду в Чхонджу? Понятия не имею, но что-нибудь придумаю.

Не знаю, хороша ли идея взять кухонный нож: я не пользовалась им как оружием, и в самый ответственный момент он может подвести меня. Поставив электрочайник на подставку, я принимаюсь обшаривать дом. Нет, это невозможно! Делаю мысленно пометку, что нужно заказать оружие. Наконец, схватив ножницы, я кладу их в карман – с ними, возможно, будет легче управляться, чем с ножом, – и, как только вода закипает и раздается щелчок, хватаю чайник.

С таким арсеналом я и вылетаю из квартиры.

Уже в коридоре, замерев в ожидании новых криков, я вдруг осознаю: мне еще не доводилось драться с мужчинами. Я лишь видела в средней и старшей школе жестокие разборки мальчишеских банд. Порой девочки наблюдали за ними, держась на расстоянии. Огромная скорость и сила ударов, звук бейсбольной биты, обрушивающейся на чью-то голову, или кулака, бьющего в челюсть, – все это шокировало. Во время первых драк большинство девочек визжали, даже Но Хен-джин, которая прославилась тем, что получила шесть жестоких ударов по лицу от нашего учителя физкультуры и устояла на ногах. Что ж, если внизу мужчина, пытающийся изнасиловать или убить кого-то, единственное, что мне останется, – надеяться на эффект неожиданности. Я умею прикидываться слабой и уязвимой – так говорит Суджин.

Здесь, в коридоре, я отчетливо понимаю, что крики, становящиеся все более прерывистыми, доносятся снизу. Прямо под нами живет женатая пара, в другой квартире – одинокая девушка, если не ошибаюсь.

Я тихонько спускаюсь по лестнице и, остановившись прямо напротив квартиры 302, прислушиваюсь. Здесь. Только теперь слышны скорее стоны. Бормотание. Что-то о ребенке? Приложив ухо к двери, я различаю лишь голос женщины. Поначалу мне кажется, что она говорит с кем-то, но затем меня осеняет: она разговаривает сама с собой. Внезапно раздается такой вопль боли, что я в испуге отскакиваю, чуть не выронив чайник.

– Кто там? – резко и испуганно спрашивает она.

Я как можно мягче и безобиднее стучусь в дверь.

– Кто это? – снова кричит она, но крик перерастает в стон.

До меня доносятся шарканье и хрип, а затем по другую сторону двери что-то скрежещет. Возможно, соседка смотрит в глазок. Я немного отступаю, чтобы она смогла меня разглядеть, и, улыбаясь, машу свободной рукой. Замок скрипит. Дверь медленно открывается. Появляется голова нашей замужней соседки.

– Кто там? – говорит она.

Она напугана; глаза налиты кровью, а на бледном, искаженном лице блестят слезы. Она открывает дверь еще немного, видит у меня в руке чайник и спрашивает:

– Что это такое? Ты живешь наверху?

Я киваю и, показывая на свое горло, трясу головой.

– Что? – Она выглядит все более растерянной, а затем, согнувшись пополам, издает очередной стон.

Поставив чайник на пол за порогом, я беру соседку за плечи и веду внутрь. Кажется, ей очень больно, и она, едва добравшись до гостиной, падает на диван. Я поглаживаю ее по руке и тут же выбегаю из квартиры. Схватив чайник, спешу на кухню, ищу кружку и наливаю туда немного горячей воды.

Женщина корчится на диване, держась за живот. Слезы градом катятся по ее щекам. Сев рядом на колени, я начинаю растирать ладонями ее руки, затем достаю из кармана телефон.

«Я услышала странные звуки и пришла проверить, все ли в порядке. Хотите, чтобы я позвонила в скорую?» – набираю я и показываю ей.

Смахнув слезы, она берет телефон и читает написанное.

– Ты не можешь говорить? – спрашивает женщина, хмурясь от удивления. На лбу появляются морщинки.

Говоря, она очень сильно артикулирует, как, впрочем, и большинство людей, впервые узнающих, что я немая. Я киваю. Она вдруг садится и берет меня за запястье.

– Ты родилась такой? – В голосе странное отчаяние. Люди часто задают мне этот вопрос, но у нее он звучит глубже, чем просто мимолетное любопытство.

Я быстро моргаю в ответ, но через мгновение качаю головой. Соседка вздыхает и откидывается на диван. Я жду следующего вопроса, но его нет. Тогда я набираю:

Прочитав, она закрывает полные боли глаза и начинает качаться взад-вперед.

– Не знаю. Думаю, мне следовало бы обратиться за помощью, но я сомневаюсь. – Она снова начинает плакать. – В этом нет смысла, но я хочу подождать еще немного. Срок пока очень маленький, поэтому, если что-то не в порядке, они просто убьют ее, чтобы достать из меня.

Я вдруг осознаю, что она беременна и говорит о своем ребенке.

– Я слышала, что, если что-то не так, врачи предпочитают сохранить жизнь матери, а не ребенка, а я этого не хочу. Если моей девочке и суждено умереть, то я умру вместе с ней.

Я смотрю на нее сверху вниз и понимаю ее. Кивнув, приношу несколько платков, лежащих в коробочке на кухонном столе, и женщина прочищает нос. Сев рядом на колени, я начинаю поглаживать ее мокрые от пота волосы. Даже самые напряженные мои клиенты обычно расслабляются от этого, потому я надеюсь, что хоть немного помогу ей.

Я с любопытством осматриваюсь. Квартира ненамного больше нашей и совершенно непохожа на семейное гнездышко. Не то чтобы я часто бывала в домах молодоженов, но в тех, которые мне доводилось видеть по телевизору, на окнах кружевные занавески с оборками, на стенах красуются свадебные фотографии и повсюду стоят синие и розовые кружки и соответствующих цветов тапочки. В этой же квартире ни фото, ни картин, ни декора. Она пустынна, уныла и нейтральна, как комната ожидания в больнице. Ни книг, ни растений тоже нет, из личных вещей – лишь маленькая полка с CD-дисками в углу. Должно быть, моя соседка очень необычная женщина, раз совсем не украшает дом. В нашем салоне уголок каждого мастера ограничен площадью кресла, но даже мы пытаемся украсить свои чертовы тридцать сантиметров полки перед зеркалом. А ведь у моей соседки будет ребенок! Но вокруг ни единой детской вещи… хотя многие специально не покупают ничего заранее, чтобы не накликать беду, соблазняя богов верой в счастье.

Мой телефон вибрирует, заставляя нас обеих вздрогнуть. Входящий от Михо. Должно быть, она в отчаянии, раз звонит мне.

– Ара, это я. Проверь сообщения! И свяжись со мной! – говорит она, когда я отвечаю на звонок, а затем отключается.

У меня действительно куча непрочитанных сообщений от нее. «Где ты???», «С тобой все в порядке???», «Я постучала в твою дверь, но тебя нет!!!» я пишу в ответ: «Я в 302 квартире. Женщине плохо. Со мной все в порядке!»

Примерно десять секунд спустя я слышу стук в дверь.

– Кто там? – слабо произносит соседка.

Я, вскочив, бегу открывать. При виде меня на лице Михо появляется облегчение. Ее длинные волосы заплетены в две косы, руки, как обычно, измазаны в краске. На меня сразу обрушиваются упреки:

– Ты напугала меня! Ты не можешь так поступать! Написала сообщение – и исчезла!

Я строю виноватую гримасу.

– Я и полицию уже всполошила, – сетует Михо. Я качаю головой. – Позвонить туда снова? Сказать им, чтобы не приезжали?

Я киваю.

– Кто там? – раздается голос соседки.

Мы с Михо идем в гостиную.

– Здравствуйте, с вами все в порядке? – мягко спрашивает Михо, глянув на лежащую женщину. – Ара мне написала, что слышала крики, – и больше ни слова! Поэтому я вся изнервничалась.

Женщина медленно приподнимается, осторожно касаясь живота.

– Мне было очень больно. Мой муж… его нет. – Она говорит нерешительно, а затем круговыми движениями принимается гладить живот. – На самом деле мне, кажется, лучше. Боли уже не такие сильные. Я беременна. – На последней фразе она делает акцент.

– Хотите позвонить своему доктору?

Женщина мотает головой и смотрит на меня. Я касаюсь руки подруги и тоже качаю головой.

– Что ж, по крайней мере, вам лучше, это хорошо! Кстати, я Михо. А это Ара. Мы живем наверху.

– Да, я очень извиняюсь, – говорит соседка. – Уже поздно, а я потревожила вас. Удивительно, почему остальные жильцы еще не барабанят мне в дверь.

– Ах, пустяки, – уверяет ее Михо. – Ара особенная. Она слышит лучше многих людей. Уверена: соседи спят себе спокойно.

«Когда возвращается ваш супруг?» – печатаю я.

Прочитав текст, соседка один раз качает головой. Михо слегка ударяет меня по спине, чтобы я перестала задавать вопросы.

Я иду на кухню проверить воду в кружке. Она слегка остыла, теперь ее можно пить. Я приношу ее женщине, и та делает глоток.

– Спасибо тебе большое. Хорошо придумано. – Держа кружку обеими руками, она подносит ее к животу.

Я слабо улыбаюсь. Соседка не знает моих мыслей, и славно. Я-то думала, ее насилуют, и принесла воду, чтобы выплеснуть в лицо маньяка.

– Мне так неловко, что я не даю вам спать… Пожалуйста, возвращайтесь домой и отдыхайте. Мне намного лучше, правда. – Чтобы доказать свои слова, женщина поднимается и улыбается дрожащей улыбкой.

Мы с Михо смотрим на часы – уже пять минут пятого – и пожимаем плечами. Михо сама себе хозяйка и ложится когда захочет. А вот мне нужно быть на работе уже к половине десятого. У меня нет ассистентки: Черри после той ночи на работу больше не вышла. Я притаилась как мышь и пока не просила о замене.

Взяв руки соседки в свои, я сжимаю их. Они худенькие, но вместе с тем мягкие.

– Спасибо вам, – произносит она, смущенно глядя в пол. Михо бормочет «Доброй ночи», и мы уходим, тихо закрыв за собой дверь.

Весь следующий день я думаю о даме-соседке. Не могу забыть ее полный отчаяния взгляд. Несмотря на острую боль, она ни в какую не хотела обращаться к врачам, боясь, что ее беременность прервут. Я не могу даже вообразить подобные чувства. Не представляю, что значит иметь ребенка, посвящать ему или ей каждую секунду, забыв о собственной жизни. Интересно, как люди приходят к этому? Каково это, когда просыпается материнский инстинкт?

Один из моих клиентов, профессор социологии, как-то сказал мне: «Проблема большинства представителей твоего поколения в том, что вы не думаете о завтрашнем дне». Он еще расспрашивал наших ассистентов об их жизненном выборе, отчего ребята, конечно же, чувствовали себя неудобно. Мне так и хотелось ответить: «Они бы не работали в салоне, если бы у них были хорошие ответы на ваши вопросы». Но, разумеется, все – в том числе сам профессор – знали это, и он повел себя жестоко, затрагивая подобные темы. «Предпочтительно расти с родителями, чья жизнь со временем становится лучше. Именно так ты понимаешь: нужно вкладывать все силы в будущее. Но если тебя окружают люди, чья жизнь со временем только ухудшается, формируется та самая установка, что жить нужно только сегодняшним днем. И когда я спрашиваю молодежь: “Что же насчет будущего? Что ты будешь делать, когда настанет завтра, а ты уже все растерял?” – они отвечают, что просто умрут. Потому-то в Корее самый высокий уровень самоубийств в мире».

Профессор словно читал лекцию, при этом упрекая меня и всех моих коллег. А я хотела спросить: «А что ваши дети? Они гениальные, любящие и успешные?» Ведь на самом деле никто не может соответствовать всем трем критериям.

Порой к лучшему, что я лишилась голоса.

Кьюри пишет мне сообщение в районе обеда.

Я вновь и вновь перечитываю сообщение. Дыхание остановилось, мне нужно срочно сесть. Ассистентки от моего вида разбегаются, как тараканы. Вероятно, Черри им все же что-нибудь да сказала обо мне.

Наконец-то. Шанс увидеть Тэина! Я постоянно представляла себе этот момент. Всякий раз в моем воображении мы оказываемся вдвоем, он хочет общаться лишь со мной, ведет меня в свою квартиру, и мы всю ночь слушаем музыку, лежа на полу в его комнате, – точно как в реалити-шоу «Комната одиночества».

Я подскакиваю с кресла и смотрю на себя в зеркало. Нужно идти. Знаю, Кьюри никогда бы не позвала меня, если бы не было реального шанса. Так. Надо срочно преобразиться, придется попросить одежду у девочек. В голове я прокручиваю все их наряды. Однажды я видела на Михо темно-зеленое платье, в которое просто влюбилась. Прямо сейчас ей и напишу.

Я спешу к стойке и спрашиваю, сколько клиентов у меня осталось. К счастью, всего двое: миссис Парк Ми-сун и мистер Лим Мен-сон. Я пишу, что у меня срочное дело и мне нужно домой; прошу мисс Ким позвонить клиентам и спросить, могут ли они перенести записи или же пойти к свободным мастерам. У миссис Парк химическая завивка, на которую она ходит раз в три месяца, но что поделать. А у мистера Лима обычная ежемесячная стрижка. Мисс Ким кивает и спрашивает, что случилось, но я просто качаю головой и несусь в раздевалку, где переодеваюсь в обычную одежду. Убегая, я ловлю взгляд мисс Ким и делаю ей знак написать мне сообщение. Она кивает и машет на прощание рукой.

Я возвращаюсь в офистель. Дома никого, а Михо так и не ответила на сообщения. Набрав код на дверном замке в их с Кьюри квартиру, я пулей несусь к их шкафам. То самое зеленое платье я нахожу в гардеробе Кьюри, а не Михо, и пишу в общий чат: «Из шкафа Кьюри беру темно-зеленое платье, кому бы оно ни принадлежало!! Спасибо!! А еще косметику и туфли!!»

Увы, вещи Кьюри не делают меня похожей на нее. Из ее комнаты я выхожу все такая же бледная и с распахнутыми глазами. Никогда не умела нормально их подводить, но, по крайней мере, смогу блеснуть прекрасной прической. Надев платье, оказавшееся тесноватым, я подвиваю локоны. Туфли Кьюри мне велики, придется надеть собственные – у меня есть более-менее подходящая пара бежевых, на каблуке. Я купила их несколько лет назад, и они натирают мне пальцы. По всем прогнозам ночью вероятен ливень, поэтому я беру зонт – не хочу испортить платье.

Я ловлю такси, когда на часах уже девять с небольшим. Я и так очень волнуюсь, а из-за потерянных в пробках десяти минут чуть не плачу. Тэин только прибыл, пишет мне Кьюри и добавляет, что встретит меня на входе.

Наконец, такси останавливается. Сердце так и разрывается, когда на крыльце, где слоняются несколько мужчин в костюмах, я вижу машущую мне рукой Кьюри.

– Ты приехала! – пьяно визжит она, дыша на меня алкогольными парами, а затем сжимает мою ладонь и хихикает. Шаткой походкой мы вместе спускаемся по лестнице. – Итак, он пришел с друзьями и менеджером. Позже приедет еще и генеральный директор его агентства. И Суджин! Суджин сейчас в другой комнате, но скоро присоединится к нам!

Мы идем по темному коридору. Двери комнат постоянно открываются; девушки и официанты входят и выходят. До нас доносятся обрывки смеха, гул низких голосов и пение. Наконец, Кьюри останавливается и, распахнув очередную дверь, мягко толкает меня внутрь.

В помещении темно. В центре – прямоугольный мраморный стол, в углу – уборная. За столом сидят четверо мужчин и выпивают, в правом дальнем углу – Тэин. Странно, что здесь больше никого нет и никто не смотрит на него восторженным взглядом. У меня не галлюцинация – его кожа светится, а лицо – идеальное лицо, которое я вижу каждую ночь на экране компьютера, – меньше, чем я ожидала. Оно так близко, что я могу просто вытянуть руки и коснуться его.

– Вперед, Ара. – Кьюри подталкивает меня к столу, и не без ее помощи я опускаюсь на сиденье рядом с Тэином.

Я кланяюсь. Наверное, мое лицо краснеет до самой линии роста волос.

– Ты так быстро ушла, что я уже чуть было не обиделся, Кьюри, – заявляет парень в полосатой футболке, на вид примерно ровесник Тэина.

– Да уж, я и не ожидал. Оказывается, ты настолько популярна, что не можешь посидеть спокойно и десяти минут, – произносит сидящий напротив молодой человек, круглолицый, неприятный и с отвратительной кожей. – Это место становится слишком пафосным.

– Я пошла встретить подругу, она огромная поклонница Тэина! – бодро восклицает Кьюри. – А не в другую комнату, глупенький.

– Ах, серьезно, поклонница? – говорит парень в полосатой футболке. – Он же ненавидит поклонников.

– Нет, вовсе нет, – быстро отвечает Тэин и, протянув руку, в шутку бьет приятеля в плечо. Затем он поворачивается и широко мне улыбается, но я вижу: он насторожился.

– Итак, как тебя зовут? – спрашивает огромный, неуклюжий менеджер Тэина, поворачиваясь ко мне.

Его широкое лицо покрыто пятнами от акне. Я и раньше видела его – по телевизору, в реалити-шоу. Он работал с «Краун» еще до их дебюта. В голове тут же всплывают все сплетни о нем, звучавшие в основном по радио. В кабинете он вечно прятал еду, но притворялся, будто у него ничего нет, когда ребята умирали от голода после многочасовых репетиций. Он тратил на еду десять тысяч вон в день! А один раз он был настолько пьян, что забыл ребят в аэропорту, и им пришлось вызывать такси за свой счет, а ведь сами они еще тогда не зарабатывали. Удивительно, как они могут терпеть его сейчас, после всех тех ужасов и страданий. Ведь все это им пришлось пройти по его вине, когда они еще были бедны и пробивались к успеху изо всех сил.

– Ее зовут Ара, – говорит Кьюри. – И она немая.

– Что? – раздается по всему столу, и я вспыхиваю сильнее.

– Я еще ни разу не встречал немую! – говорит один из друзей Тэина. – Ого, да этот салон все интереснее всякий раз, когда я прихожу сюда. Как она собирается разговаривать со мной, если она немая?

– Язык тела, идиот, – говорит другой, прыснув. – Должно быть, она свободно владеет несколькими диалектами.

Сколько раз я представляла себе встречу с Тэином, но оказалась к ней совершенно не готова. На глаза наворачиваются горячие слезы. Вдруг дверь открывается, и в комнату входит Суджин.

– Мне сообщили, что ты здесь! – радостно говорит она Кьюри. – Всем привет!

Мужчины бросают на нее взгляд, но игнорируют. Затем Суджин видит нас с Тэином и восклицает:

– Ара? О боже! – Поняв, что происходит, она подбегает ко мне, садится рядом и, крепко обняв меня, начинает визжать.

– Что за херня, – бормочет один из друзей Тэина и нажимает кнопку на столе. Тут же приходит официант. – Позови Мадам.

Все замолкают, на лице Кьюри отражается тревога. Проходит всего минута, открывается дверь, и неслышно появляется одетый во все черное менеджер.

– Здравствуйте. – Он низко кланяется. – В чем дело? Я могу помочь?

Парень поворачивается в его сторону.

– Я попросил позвать Мадам, а не тебя. Кто ты вообще такой?

– Ее сегодня нет, но я уверен, что могу помочь вам. Убрать комнату? – Менеджер смотрит на Кьюри, и я вижу, что он всеми силами пытается защитить ее, а заодно и нас. Она нравится ему – это очевидно. Мы все затаиваем дыхание.

– Твою мать, сколько раз повторить, чтобы позвонили Мадам? У нее же есть телефон, не так ли? Кстати, у меня есть ее номер. Я сам наберу ей. – К нашему ужасу, он действительно достает из кармана телефон и, прокрутив список контактов, нажимает на кнопку вызова.

«Вот дерьмо», – на выдохе вырывается у Кьюри. Суджин встает и, сжав мое запястье, медленно тянет меня к выходу.

Вот и все. Тэин даже не поговорил со мной. Я не смогла ничего напечатать ему в ответ. Перешагивая порог, я в отчаянии оборачиваюсь, но он даже не замечает моего ухода и просто шутит с друзьями. За закрывающейся дверью я слышу крик: «Что за херня? Я думал, это – “десятка”, а не дом недоучек и уродов! Сколько денег я потратил здесь за все эти годы? И как со мной теперь обращаются!»

Несмотря на высокие каблуки, я иду довольно быстро, стараясь не отставать от Суджин и Кьюри.

– Вам лучше уйти, – мягко просит Кьюри, остановившись напротив другой комнаты. – Увидимся дома.

Она открывает дверь и скрывается внутри. Суджин берет меня за руку, и мы снова ускоряем шаг. Знаю, что чувствует она, а она знает, как чувствую себя я. Вскоре мы уже бежим что есть сил.

Все это очень похоже на ночь, когда я потеряла голос. Мы и тогда бежали вместе. Сжимая мою руку, Суджин уводила меня оттуда. А ведь из-за нее я и оказалась в том месте – под аркой у грунтовой дороги. Суджин сказала, что нас ждет посвящение в подростковую банду и что в следующем году мы ее возглавим. Я не хотела идти и вообще не была уверена в желании слыть «плохой девчонкой». Это означало, что все учителя будут меня ненавидеть, выделять на фоне остальных и даже бить, если на чем-то поймают. У одного из илджин в прошлом году лопнула барабанная перепонка, когда его ударил проректор.

Мы не знали, что илджин из других школ в курсе нашего посвящения и пришли отомстить за проигранные драки. Они принесли доски, а у некоторых были смертельно опасные бутылочные «розочки». Они окружили нас. Мы сомневались, пустят ли они в ход разбитые бутылки, пока кто-то не выкрикнул: «Вперед!» Вмиг все смешалось в хаос. Я так и не увидела лица девушки, которая ударила меня, но Суджин сказала, что та держала биту.

Когда мы добрались до Большого Дома, Суджин сначала разбудила моих родителей, затем позвонила в скорую. Я плохо помню ту ночь, но в памяти отчетливо запечатлелись кровь и содранная кожа у Суджин под ногтями. Она расцарапала лицо избившей меня девушки. Когда раздались крики «Полиция!», та растерялась, и в этот момент Суджин набросилась на нее, а затем спешно увела меня. Я почти ничего не видела тогда из-за раскалывавшей мою голову боли.

«Прости, прости!» – кричала Суджин, и это воспоминание, наверное, самое тяжелое. Казалось, подруга задыхается – так ей больно за меня.