Брир не возражал против перемены погоды. На улице было слишком душно, и дождь с его символическим очищением заставил его чувствовать себя более комфортно. Хотя прошло уже много недель с тех пор, как он чувствовал хоть малейший спазм боли, жара все-таки вызывала у него зуд. Даже не зуд. Это было более фундаментальное раздражение: ощущение ползания по коже или под ней, которое не смягчала никакая мазь. Моросящий дождь, казалось, немного приглушил его, за что Брир был благодарен. Или дождь, или то, что он шел увидеть женщину, которую любит. Хотя Карис несколько раз нападала на него (он носил раны как трофеи), он прощал ей ее прегрешения. Она понимала его лучше, чем кто-либо другой. Она была уникальна – богиня, несмотря на волосы на теле, – и он знал, что, если бы снова увидел ее, показал себя ей, прикоснулся к ней, все было бы хорошо.

Но сначала нужно добраться до дома. Потребовалось некоторое время, чтобы найти такси, которое согласилось его взять, и когда один такой водитель нашелся, он проделал лишь часть пути, прежде чем велел пассажиру выйти: вонь до того отвратительная, заявил он, что потом целый день никто не согласится сесть в машину. Пристыженный слишком публичным отказом – водитель такси, уезжая, продолжал на него орать, – Пожиратель Бритв отправился в глухие переулки, где, как он надеялся, никто не будет его высмеивать и осыпать колкостями.

В одном из таких захолустий, всего в нескольких минутах ходьбы от места, где его ждала Карис, молодой человек с вытатуированными на шее синими ласточками вышел из дверей, чтобы предложить Пожирателю Бритв некоторую помощь.

– Эй, мужик. У тебя больной вид, ты в курсе? Давай помогу.

– Нет-нет, – пропыхтел Брир, надеясь, что добрый самаритянин оставит его в покое. – Я в полном порядке, спасибо.

– Но я настаиваю, – сказал Татуированный, ускоряя шаг, чтобы догнать Брира, а затем встав на пути Пожирателя Бритв. Он бросил взгляд налево и направо, проверяя, нет ли свидетелей, а потом толкнул Брира в дверной проем кирпичного дома.

– Держи рот на замке, приятель, – сказал он, выхватывая нож и прижимая его к забинтованному горлу Брира, – и все будет ладушки. Просто выверни карманы. Быстро! Быстро!

Брир не сделал ни малейшего движения, чтобы подчиниться. Внезапность нападения сбила его с толку, а то, как юноша схватил его за сломанную шею, вызвало головокружение. Татуированный слегка вдавил нож в бинт, чтобы пояснить свою мысль. От жертвы дурно пахло, и вор хотел покончить с делом как можно скорее.

– Карманы! Ты что, оглох? – Он вонзил нож глубже. Мужчина даже не вздрогнул. – Эй, я сделаю это, – предупредил вор. – Я перережу тебе глотку, твою мать.

– О, – сказал Брир, не впечатленный. Скорее для того, чтобы успокоить нервную дрожь, чем от страха, он порылся в кармане пальто и нашел горсть вещей. Монеты, несколько мятных леденцов, которые он продолжал сосать, пока слюна не иссякла, и бутылка лосьона после бритья. Он протянул их со слабым извинением на нарумяненном лице.

– И это все, что у тебя есть? – возмутился Татуированный. Он разорвал пальто Брира.

– Не надо, – предложил Пожиратель Бритв.

– Жарковато для пальто, правда? – спросил вор. – Что ты скрываешь?

Пуговицы поддались, когда он рванул куртку, которую Брир носил под пальто, и теперь вор, разинув рот, смотрел на рукоятки ножа и вилки, которые все еще были погружены в живот Пожирателя Бритв. Пятна засохшей жидкости, стекавшей из ран, были лишь немногим менее отвратительны, чем коричневая гниль, которая расползалась от подмышек и вверх от паха. В панике вор еще глубже вонзил нож в горло Брира.

– Господи…

Энтони, потерявший чувство собственного достоинства, самоуважение и, если бы он знал это, свою жизнь, мог потерять только самоконтроль. Он протянул руку и схватил пытливый нож жирной ладонью. Вор разжал хватку слишком поздно. Брир, более проворный, чем предполагала его комплекция, вывернул клинок и руку назад и сломал запястье нападавшего.

Татуированному было семнадцать. Для семнадцатилетнего юноши он жил полной жизнью. Он видел две насильственные смерти, потерял девственность – со своей сводной сестрой – в четырнадцать лет, дышал

веселящим газом, смотрел снафф-видео, принимал все колеса, какие попадали в его дрожащие руки; он думал, что не терял времени даром и поумнел. Но такое ему не встречалось. Ничего похожего, ни разу. У него заныл мочевой пузырь.

Брир все еще держал бесполезную руку вора.

– Отпусти меня… пожалуйста.

Брир просто смотрел на него, его куртка все еще была распахнута, странные раны были видны.

– Чего ты хочешь, чувак? Ты делаешь мне больно.

Куртка Татуированного тоже была расстегнута. Внутри лежало еще одно оружие, засунутое в глубокий карман.

– Нож? – спросил Брир, глядя на рукоятку.

– Нет, блин…

Брир потянулся к нему. Юноша, желая услужить, вытащил оружие и бросил его к ногам Брира. Это было мачете. Его лезвие покрывали пятна, но режущий край сохранил остроту.

– Он твой, чувак. Валяй, забирай. Только руку отпусти.

– Подними его. Наклонись и подними, – сказал Брир, отпуская раненое запястье. Юноша присел на корточки, поднял мачете и протянул его Бриру. Пожиратель Бритв взял оружие. Картина, на которой он стоял над своей коленопреклоненной жертвой с клинком в руке, что-то значила для Брира, но он не мог определить, что именно. Возможно, это была картинка из его книги о зверствах.

– Я мог бы убить тебя, – заметил он с некоторой отстраненностью.

Эта мысль не ускользнула от Татуированного. Он закрыл глаза и стал ждать. Но удара не последовало. Мужчина просто сказал:

– Спасибо.

И ушел.

Стоя на коленях в дверном проеме, Татуированный начал молиться. Он сам удивился этому проявлению благочестия, повторяя наизусть молитвы, которые они с Осанной, его сводной сестрой, произносили вместе до и после того, как согрешили.

Он все еще молился десять минут спустя, когда дождь начал накрапывать всерьез.

Бриру потребовалось несколько минут поисков вдоль Брайт-стрит, прежде чем он нашел желтый дом. Обнаружив его, он несколько минут постоял снаружи, готовясь к встрече. Она была здесь: его спасение. Он хотел, чтобы их воссоединение прошло как можно лучше.

Входная дверь была открыта. На пороге возились дети, которым начавшийся дождь помешал играть в «классики» и прыгать со скакалкой на солнцепеке. Он осторожно прошел мимо них, опасаясь, как бы его неуклюжие ноги не раздавили чью-то крошечную ручку.

Одна особенно очаровательная девочка заслужила от него улыбку, но не ответила тем же. Он стоял в коридоре, пытаясь вспомнить, где, по словам Европейца, прячется Карис. Второй этаж, не так ли?

Карис слышала, как кто-то ходит по лестничной площадке снаружи, но этот проход из обшарпанного дерева и облупившихся обоев лежал через непреодолимые проливы, далеко от ее Острова. Там она была в полной безопасности.

Потом кто-то снаружи постучал в дверь – осторожно, по-джентльменски. Сначала она не ответила, но, когда стук повторился, сказала:

– Уходите.

После нескольких секунд колебания ручка двери слегка дернулась.

– Пожалуйста, – сказала она как можно вежливее, – уходите. Марти здесь нет.

Ручка снова задребезжала, на этот раз сильнее. Она услышала, как мягкие пальцы возятся с деревом; или это плеск волн о берег Острова? Карис не могла найти в себе силы испугаться или хотя бы встревожиться. Марти принес хороший хмурый. Не самый лучший – такой она получала только от папули, – но он избавил ее от всех страхов.

– Ты не можешь войти, – сказала она незваному гостю. – Тебе придется уйти и вернуться позже.

– Это я, – попытался сказать Пожиратель Бритв. Даже сквозь дымку солнечного света она узнала этот голос. Как Брир мог шептаться у двери? Ее разум играл злые шутки.

Карис села на кровати, в то время как давление на дверь усилилось. Внезапно, устав от тонкостей, Брир толкнул. Один раз, второй. Замок поддался слишком легко, и он ввалился в комнату. В конце концов, это была не игра ума, он был здесь во всей своей красе.

– Нашел тебя, – сказал он, идеальный принц.

Брир осторожно прикрыл за собой дверь и предстал перед ней. Она недоверчиво посмотрела на него: сломанная шея, поддерживаемая каким-то самодельным приспособлением из деревяшек и бинтов, одежда в лохмотьях. Он попытался снять одну из своих кожаных перчаток, но она не поддавалась.

– Я пришел повидаться с тобой, – сказал он прерывающимся голосом.

– Да.

Он потянул за перчатку. Послышался тихий, тошнотворный звук. Она посмотрела на его руку. Бо`льшая часть кожи слезла вместе с перчаткой. Он протянул ей это сочащееся лоскутное одеяло.

– Ты должна мне помочь.

– Ты один? – спросила она его.

– Да.

Это уже что-то. Возможно, Европеец даже не знал, что он здесь. Судя по жалкой попытке проявить вежливость, он пришел ухаживать за ней. Его флирт заставил вспомнить о той первой встрече в парилке. Она не кричала и не блевала, чем завоевала его беззаветную преданность.

– Помоги мне, – простонал он.

– Я ничем не могу тебе помочь. Я не знаю, как это сделать.

– Позволь мне прикоснуться к тебе.

– Ты болен.

Рука все еще была протянута. Он сделал шаг вперед. Неужели он думает, что она икона, талисман, который – стоит прикоснуться – излечивает все болезни?

– Милашка, – сказал он.

Его запах был невыносим, но ее одурманенный наркотиком мозг бездействовал. Она понимала, что бежать очень важно, но как? Возможно, в дверь, окно? Или просто попросить его уйти: пусть придет завтра снова?

– Ты не мог бы уйти, пожалуйста?

– Только прикоснуться.

Рука была в нескольких дюймах от ее лица. Отвращение овладело ею, преодолевая навязанную Островом летаргию. Она оттолкнула его руку, повергнутая в ужас коротким контактом с его плотью. Он выглядел оскорбленным.

– Ты пыталась причинить мне вред, – напомнил он ей. – Так много раз. Я ни разу не причинил тебе вреда.

– Ты этого хотел.

– Он, но не я. Я хочу, чтобы ты была со всеми моими друзьями, где ничто не может причинить тебе боль.

Рука, которую он было опустил, вдруг метнулась вверх и схватила ее за шею.

– Ты никогда меня не бросишь, – сказал он.

– Ты делаешь мне больно, Энтони.

Он притянул ее к себе и наклонил голову, насколько это было возможно, учитывая состояние его шеи. На клочке кожи под его правым глазом она заметила какое-то движение. Чем сильнее он приближался, тем отчетливее она видела жирных белых личинок, которые созревали у него на лице, ожидая крыльев. Знал ли он, что стал домом для опарышей? Может, это было предметом гордости – родство с мухами? Он собирался поцеловать ее, в этом она не сомневалась. Если сунет язык мне в рот, подумала она, я его откушу. Не позволю ему сделать это. Боже милосердный, я лучше умру.

Он прижался губами к ее губам.

– Тебе нет прощения, – произнес тонкий голос.

Дверь была открыта.

– Отпусти ее.

Пожиратель Бритв отпустил Карис и отодвинулся от ее лица. Она сплюнула, чтобы смыть поцелуй, и подняла глаза.

В дверях стоял Мамулян. Позади него – два хорошо одетых молодых человека, один с золотистыми волосами, и оба с обаятельными улыбками.

– Нет прощения, – повторил Европеец и перевел отсутствующий взгляд на Карис. – Видишь, что случится, если ты покинешь мою опеку? Какие ужасы тебя настигнут?

Она не ответила.

– Ты одна, Карис. Твой бывший защитник мертв.

– Марти? Мертв?

– У себя дома, куда он отправился за твоим героином.

Она была на несколько секунд впереди, понимая его ошибку. Возможно, это давало Марти преимущество перед ними, если они считали его мертвым. Но неразумно изображать слезы: она не была трагической актрисой. Лучше изобразить недоверие, по крайней мере, сомнение.

– Нет, – ответила она. – Я тебе не верю.

– Дело моих славных рук, – сказал белокурый Адонис за спиной Европейца.

– Нет, – настаивала она.

– Поверь мне, – сказал Европеец, – он не вернется. Поверь мне хотя бы в этом.

– Поверить тебе? – пробормотала она. Это было почти смешно.

– Разве я только что не предотвратил твое изнасилование?

– Он – твое создание.

– Да, и его ждет наказание, будь уверена. Теперь я надеюсь, ты ответишь мне добром на добро и отыщешь своего отца. Я не потерплю задержек, Карис. Мы вернемся на Калибан-стрит, и ты найдешь его, или, клянусь Богом, я выверну тебя наизнанку. Даю слово. Святой Фома проводит тебя до машины.

Улыбающийся шатен прошел мимо светловолосого спутника и протянул Карис руку.

– У меня очень мало времени, девочка, – сказал Мамулян. Изменившийся тон его голоса подтвердил это утверждение. – Так что, пожалуйста, давай покончим с этим несчастным делом.

Том повел Карис вниз по лестнице. Когда она ушла, Европеец обратил внимание на Пожирателя Бритв.

Брир не боялся его; он больше никого не боялся. В убогой комнате, где они смотрели друг на друга, было жарко; он мог сказать, что жарко, видя пот на щеках и верхней губе Мамуляна. С другой стороны, он был холоден; самый холодный человек в мире. Ничто не могло внушить ему страх. Мамулян наверняка это видел.

– Закрой дверь, – сказал Европеец белокурому парню. – И найди что-нибудь, чем можно связать этого человека.

Брир усмехнулся.

– Ты ослушался меня, – сказал Европеец. – Я оставил тебя заканчивать работу на Калибан-стрит.

– Я хотел ее увидеть.

– Она не твоя, чтобы ты ее видел. Я заключил с тобой сделку, и, как все остальные, ты обманул мое доверие.

– Я чуток сыграл, – сказал Брир.

– Не бывает малозначимых игр, Энтони. Неужели ты провел со мной столько времени и не понял этого? Каждый поступок несет определенную значимость. Особенно в игре.

– Мне все равно, что ты говоришь. Это все слова, только слова.

– Ты презренный человек, – сказал Европеец. Оплывшее лицо Брира смотрело на него без тени беспокойства или раскаяния. Хотя Европеец знал, что он здесь главенствует, что-то во взгляде Брира заставляло его чувствовать себя неловко. В свое время Мамуляну служили куда более мерзкие создания. Бедный Константин, например, чей посмертный аппетит сводился не только к поцелуям. Почему Брир огорчил его?

Святой Чед порвал несколько предметов одежды; их вместе с поясом и галстуком было вполне достаточно для целей Мамуляна.

– Привяжи его к кровати.

Чед едва мог заставить себя прикоснуться к Бриру, хотя тот, по крайней мере, не сопротивлялся. Он подчинился игре в наказание с идиотской ухмылкой, от которой лицо продолжало морщиться. Его кожа – под рукой Чеда – казалась неровной, будто мышцы под ее натянутой глянцевой поверхностью превратились в желе и гной. Святой работал так эффективно, как мог, чтобы выполнить свой долг, в то время как заключенный развлекался, наблюдая за мухами, кружащимися вокруг его головы.

Через три-четыре минуты Брир был связан по рукам и ногам. Мамулян удовлетворенно кивнул.

– Прекрасно. Можешь пойти и присоединиться к Тому в машине. Я спущусь через несколько минут.

Чед почтительно удалился, на ходу вытирая руки носовым платком. Брир все еще наблюдал за мухами.

– А теперь я должен тебя покинуть, – сказал Европеец.

– Когда ты вернешься? – спросил Пожиратель Бритв.

– Никогда.

Брир улыбнулся.

– Тогда я свободен, – сказал он.

– Ты мертв, Энтони, – ответил Мамулян.

– Что? – Улыбка Брира начала увядать.

– Ты мертв с того самого дня, как я нашел тебя висящим под потолком. Я думаю, ты каким-то образом знал, что я приду, и убил себя, чтобы спастись. Но я нуждался в тебе. Поэтому отдал тебе часть своей жизни, чтобы ты оставался на службе.

Улыбка Брира исчезла совсем.

– Вот почему ты так невосприимчив к боли – ходячий труп. Ухудшение состояния твоего тела, которое должно было произойти в эти жаркие месяцы, было сдержано. Боюсь, не совсем предотвращено, но значительно замедлено.

Брир покачал головой. Было ли это чудом искупления?

– Ты мне больше не нужен. Поэтому я забираю свой дар…

– Нет!

Он попытался сделать небольшой умоляющий жест, но его запястья были связаны вместе, и путы впились в мышцы, заставляя их сгибаться и морщиться как мягкая глина.

– Скажи, как мне загладить свою вину, – предложил он. – Что угодно.

– Никаких способов не существует.

– Проси, о чем угодно. Умоляю.

– Я прошу, чтобы ты страдал, – ответил Европеец.

– Но почему?

– За предательство. За то, что в конце концов стал таким же, как все.

– …Нет… это была лишь маленькая игра…

– Тогда пусть это тоже будет игрой, если она тебя забавляет. Шесть месяцев распада, втиснутых в столько же часов.

Мамулян подошел к кровати и положил руку на рыдающий рот Брира, сделав резкий жест, будто что-то схватил.

– Все кончено, Энтони, – сказал он.

Брир почувствовал движение в нижней части живота, словно какая-то дрожащая тварь внезапно дернулась и исчезла там. Он проследил за уходом Европейца, подняв глаза. Материя, а не слезы, собиралась на их краях.

– Прости меня, – умолял он своего спасителя. – Пожалуйста, прости меня.

Но Европеец уже ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

На подоконнике произошла потасовка. Брир перевел взгляд с двери на окно. Два голубя поссорились из-за какого-то лакомства и теперь улетали. Маленькие белые перышки легли на подоконник, как снег в разгар лета.

– Вы мистер Галифакс, не так ли?

Мужчина, осматривавший ящики с фруктами во дворе позади магазина, где в застывшем воздухе кружились осы, повернулся к Марти.

– Да. Чем могу помочь?

Мистер Галифакс загорал на улице, причем весьма неблагоразумно. Его лицо местами шелушилось и выглядело нежным. Ему было жарко, неудобно, и, как догадался Марти, он был не в духе. Если он надеялся завоевать доверие этого человека, следовало помнить о тактичности.

– Как ваш бизнес? – спросил Марти.

Галифакс пожал плечами.

– Справляемся, – сказал он, не желая углубляться в тему. – Многие мои постоянные клиенты в это время года отдыхают. – Он пристально посмотрел на Марти. – А я вас знаю?

– Да. Я был здесь несколько раз, – солгал Марти. – Приезжал за клубникой для мистера Уайтхеда. Именно за этим я и пришел. Как обычно.

Галифакс ничего не заметил; он поставил ящик с персиками, который держал в руках.

– Простите, среди моих клиентов нет никакого мистера Уайтхеда.

– Клубника, – подсказал Марти.

– Я слышал, что вы сказали, – раздраженно ответил Галифакс, – но я не знаю никого с таким именем. Вы, должно быть, ошибаетесь.

– Вы меня помните?

– Нет, не помню. В общем, если хотите сделать покупку, Тереза обслужит вас. – Он кивнул в сторону магазина. – Я хотел бы закончить здесь, прежде чем сварюсь на этой проклятой жаре.

– Но я должен забрать клубнику.

– Берите, сколько угодно, – сказал Галифакс, разводя руками. – У нас ее завались. Просто спросите Терезу.

Марти видел надвигающуюся неудачу. Мужчина не собирался уступать ни на дюйм. Он попробовал сделать последний шаг.

– У вас нет фруктов для мистера Уайтхеда? Обычно они упакованы и готовы для него.

Эта существенная деталь, казалось, смягчила выражение пренебрежения на лице Галифакса. Закралось сомнение.

– Послушайте… – сказал он. – Мне кажется, вы не совсем меня поняли… – Он понизил голос, хотя во дворе больше никого не было. – Джо Уайтхед мертв. Вы что, газет не читаете?

Большая оса села на руку Галифакса, с трудом передвигаясь по рыжим волосам. Он позволил ей спокойно ползать.

– Я не верю всему, что пишут в газетах, – спокойно ответил Марти. – А вы?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – ответил тот.

– Его клубника, – сказал Марти. – Это все, что мне нужно.

– Мистер Уайтхед мертв.

– Нет, мистер Галифакс, Джо не умер. Мы оба это знаем.

Оса поднялась с руки Галифакса и закружилась в воздухе между ними. Марти отмахнулся от нее; она вернулась, жужжа еще громче.

– Кто вы такой? – спросил Галифакс.

– Телохранитель мистера Уайтхеда. Я уже говорил вам, что бывал здесь раньше.

Галифакс снова наклонился к ящику с персиками; еще больше ос собралось над ушибленным фруктом.

– Извините, но я ничем не могу вам помочь, – сказал торговец.

– Их уже забрали, да? – Марти положил руку на плечо Галифакса. – Верно?

– Я не имею права ничего вам говорить.

– Я просто друг.

Галифакс бросил на Марти косой взгляд.

– Я поклялся, – сказал он с решительностью опытного торговца. Марти продумал весь сценарий вплоть до этого тупика: Галифакс признается, что ему что-то известно, но отказывается сообщить подробности. И что теперь? Пустить в ход кулаки, выбить из него правду?

– Джо в большой опасности.

– О да, – пробормотал Галифакс. – Думаете, я этого не понимаю?

– Я могу ему помочь.

Галифакс покачал головой.

– Уайтхед был ценным клиентом в течение многих лет, – объяснил он. – Он всегда получал клубнику от меня. Я не встречал другого человека, который бы так ее любил.

– В настоящем времени, – прокомментировал Марти.

Галифакс продолжал, словно его не прерывали:

– Он приходил сюда лично, пока не умерла его супруга. Потом перестал приходить. Он все еще покупал фрукты. Поручал кому-нибудь их забирать. А на Рождество всегда был чек для детишек. Если на то пошло, он все еще есть. До сих пор присылает им деньги.

Оса села на тыльную сторону его ладони, где высох сладкий сок какого-то фрукта. Галифакс дал ей насытиться. Марти он нравился. Если Галифакс не захочет добровольно поделиться информацией, Марти не сможет выбить ее из этого человека.

– И вот ты пришел и назвался его другом, – сказал Галифакс. – Откуда мне знать, что ты говоришь правду? У людей есть друзья, которые перережут им глотки.

– У него таких особенно много.

– Воистину. Денег полным-полно, а людей, которые тревожатся за него, мало. – У Галифакса был грустный взгляд. – Мне кажется, я должен хранить тайну его убежища, не так ли? Иначе кому еще он может доверять во всем мире?

– Да, – согласился Марти.

Сказанное Галифаксом было логичным и полным сострадания – он не был готов предпринимать какие-то шаги, чтобы заставить этого человека изменить свою позицию.

– Спасибо, – сказал Марти, напуганный жизненным уроком. – Простите, что оторвал вас от работы.

Он направился обратно к магазину, сделал несколько шагов, когда Галифакс сказал:

– Ты здесь уже бывал.

Марти резко повернулся на каблуках.

– Что?

– Это ты приходил за клубникой. Я тебя помню. Только тогда ты выглядел по-другому.

Марти провел рукой по отросшей за несколько дней бороде: бритье в эти утренние часы стало забытым ремеслом.

– Дело не в щетине, – сказал Галифакс. – Ты выглядел жестче и не понравился мне.

Марти с нетерпением ждал, когда Галифакс закончит прощальную проповедь. Его разум перебирал другие варианты. И только когда он снова обратился к словам Галифакса, понял, что тот передумал. Он собирался рассказать; поманил Марти обратно через двор.

– Ты думаешь, что сможешь ему помочь?

– Возможно.

– Надеюсь, кто-нибудь сможет.

– Вы его видели?

– Я тебе скажу. Он позвонил в магазин и спросил меня. Забавно, но я сразу узнал этот голос, даже спустя столько лет. Он попросил принести ему клубники, сказал, что не может прийти сам. Это было ужасно.

– Но почему?

– Он так напуган. – Галифакс помедлил, подыскивая нужные слова. – Я запомнил его крупным, понимаешь? Впечатляющим. Он приходил в магазин, и все расступались перед ним. Сейчас же? Сжался до нуля. Это сделал с ним страх. Я видел, как это происходит. С моей невесткой случилось то же самое. У нее был рак. Страх убил ее за несколько месяцев до того, как это сделала опухоль.

– Где же он?

– Говорю тебе, я вернулся домой и никому не сказал ни слова. Просто взял и выпил полбутылки скотча. Никогда в жизни такого не делал. Я хотел выбросить из головы то, как он выглядел. У меня все внутри сжималось от того, что я видел и слышал. Я имею в виду – если такие, как он, боятся, какие шансы у остальных?

– Вы в безопасности, – сказал Марти, моля Бога, чтобы месть Европейца не настигла поставщика клубники. Галифакс был хорошим человеком. Марти поймал себя на том, что цепляется за эту мысль, глядя на круглое красное лицо. Вот она, доброта. Пороки тоже, без сомнения: возможно, целая охапка грехов. Но добро стоило чествовать, сколько бы изъянов ни было у этого человека. Марти захотелось вытатуировать на ладони дату этого озарения.

– Есть один отель, – говорил Галифакс. – Раньше он, видимо, назывался «Орфей». Это на Эджвер-роуд, в Стейпл-корнер. Ужасное захудалое место. Не удивлюсь, если оно ждет команды подрывников.

– Он там один?

– Да. – Галифакс вздохнул, думая о том, как пал великий. – Может, – предложил он, помолчав, – возьмешь ему персиков?

Торговец зашел в магазин и вернулся с потрепанным экземпляром «Атласа улиц Лондона от А до Я»; пролистал пожелтевшие от времени страницы в поисках подходящей карты, неустанно выражая смятение от нового поворота событий и надежду, что все еще может обернуться хорошо.

– Вокруг отеля сровняли с землей много улиц, – объяснил он. – Боюсь, эти карты сильно устарели.

Марти уставился на страницу, которую выбрал Галифакс. Облако, несущее дождь, который уже промочил Килберн и предместья на северо-западе, закрыло солнце как раз в тот момент, когда грязный указательный палец Галифакса прочертил маршрут по карте от оживленных улиц Холборна до отеля «Пандемониум».