Правительственный шпион лорда Тауншенда, государственного секретаря во время критического мятежного «15-го года», Дефо добился этой должности в сущности как побега из тюрьмы. Враги полагали, что они его погубили, но верховный лорд-судья Паркер запретил дальнейшие разбирательства против Дефо и лично доложил Тауншенду, что памфлетист является преданным сторонником короля Георга I. Поэтому Тауншенд принял на службу мнимого дезертира, но было решено, что примирение Дефо и госсекретаря должно быть настолько хорошо замаскировано, чтобы журналист мог оставаться в лагере «врага» в качестве шпиона. Правительство питало острую неприязнь к якобитской прессе, чьи мятежные выпады провоцировали в народе опасное брожение. Если бы Дефо мог продолжать использовать явный антагонизм между Тауншендом и правительством, он легко бы завоевал доверие якобитских редакторов. От него ожидали главным образом противодействия их предательским листовкам, путем перехвата или извлечения ядовитого жала из каждой статьи, предназначенной для затруднения действий правительства.

Похоже, Дефо охотно присоединился к этому подпольному альянсу. В 1716 году он стал редактором газеты «Тори» для Тауншенда и продолжал работать в этой должности до 1720 года, помогая составлять якобитскую газету так, чтобы «вводить в заблуждение партию», дабы они не стали действовать гораздо напористей. В 1717 году правительство по разным каналам узнало, что якобиты замышляют новое восстание. Действуя на основании сведений, добытых тайными агентами — возможно, среди них был и Дефо, — власти нагрянули в резиденцию шведского посланника, графа Гилленборга, и обнаружили множество «компрометирующих» документов, главным образом переписку между ним и бароном Гёрцем, выдающимся шведским дипломатом, служившим послом на континенте. Король Швеции Карл XII сразу же стал мишенью повсеместной английской враждебности, и Дефо задумал проект, направленный на то, чтобы сбить с толку всех шведов, включая их короля.

За девять лет до этого, в 1708 году, воинственный Карл XII с его неуемной одержимостью Александром Великим приговорил к смерти на колесе одного ливонского дворянина, Иоганна Рейнхольда, графа Паткуля. Дефо никогда не слышал о Паткуле до его казни, но теперь асу английских пропагандистов пришло в голову, что сейчас самое подходящее время для возрождения дискуссии о забытой гнусности короля Карла. Получившийся в результате памфлет, появившийся почти мгновенно, являлся известным переводом оригинального произведения лютеранского священника, который находился при несчастном Паткуле в его последние часы. Этот «священник», однако, был разоблачен современными учеными как бессовестный плагиатор, ибо, осуждая Карла и раскрывая перед цивилизованными современниками страдания и невинность осужденного Паткуля, он позаимствовал целых четыре страницы из более ранней работы Даниэля Дефо о войнах Карла XII.

Такое нападение на шведского монарха нельзя было оставить без внимания, и граф Гилленборг сделал решительные заявления британскому правительству, требуя сурового наказания для слишком откровенного критика чужой королевской власти. Это был еще не тот век, когда любой простолюдин, не говоря уже о каком-то «писаке», мог безнаказанно поносить живого короля. Дефо, однако, была оказана правительственная поддержка, и поэтому граф Гилленборг был еще более смущен тем, что ничего не добился от министров короля Георга в своей контратаке на памфлетиста.

В апреле 1717 года, когда лорд Сандерленд сменил на посту Тауншенда, хитроумный Дефо еще больше обязал правительство, ухитрившись присоединиться — «под видом переводчика иностранных новостей» — к газете тори мистера Натаниэля Миста. Тогдашний каламбур гласил, что Дефо «с удовольствием скрылся в тумане», а Сандерленд пребывал в еще большем восторге, поскольку еженедельная газета Миста являлась печатным органом претендента на престол Стюарта. Дефо кратко изложил свою собственную тайную цель: «В целом, однако, при таком руководстве, еженедельное издание (Миста) и „Письмо“ Дормера, а также Mercurius Politicus, который находится в той же самой природе управления, что и газета, всегда будут распространяться как газеты тори, и все же будут неправомочны и ослаблены, дабы не причинять никакого вреда или не оскорблять правительство». Он описывал корреспондентов и сторонников Миста как «папистов, якобитов и разгневанных Высоких тористов — поколение, которое, как я открыто признаю, ненавистно самой моей душе».

Его задание было, несомненно, опасным, но Дефо взялся за него с большим рвением. Преимущества использования на службе «правительственного» редактора, который к тому же оказался гением, вскоре проявились на страницах издания Миста. Дефо тянул в одну сторону, якобиты — в другую, а Мист тем временем страдал от конвульсий приступов беспокойства, нерешительности и преуспевания. Политические статьи, яростно нападавшие на правительство, были вытеснены в пользу «занимательных историй» и материалов, написанных в шутливом тоне, который отпугнул старых читателей Миста, но привлек сотни новых. Несмотря на это, газета Миста все еще подвергалась резкой критике со стороны органа вигов — газеты Рида; и когда, что являлось неизбежным, связь Дефо с Мистом просочилась наружу, пресса вигов веселилась, а тори пребывали вне себя от ярости.

В конечном счете в газете Миста вновь появились резко антиправительственные статьи. В октябре 1718 года было опубликовано письмо, подписанное «сэром Эндрю Политиком», которое настолько глубоко ранило чувствительных министров короны, что в типографии Миста произвели обыск с целью найти оригинал письма. На допросе Мист клялся, что это Дефо был автором оскорбительного письма «Политика». Лорд Стенхоуп, по-видимому, знал все это от самого Дефо, и никакого судебного преследования не последовало. Вскоре после этого, благодаря заступничеству Дефо, Миста отпустили на волю. И в двух последующих случаях влияние Дефо способствовало освобождению Миста из-под стражи. Презирая политические взгляды Миста, Дефо, по-видимому, обращался с ним по-доброму и сочувственно, как миссионер, который боролся за душу язычника и который уже вовлек его в неприятности. Мист отвечал ему не чем иным, как фанатичной враждебностью, поскольку влияние Дефо на правительство вышло наружу. Таким образом, эти двое расстались, что было отмечено в газете Рида 6 декабря 1718 года рифмованным намеком на то, что они поссорились из-за дележа прибыли: