Глава 59
Сторожевые псы диктатуры
Политические «боссы» в Латинской Америке, как правило, пренебрегали опускаться до предвыборных уловок, практикуемых в Соединенных Штатах. К тому же куда дешевле выходило не обещать голосовавшему того, что он получит, если проголосует за тебя, а убедить его в том, что он будет убит, если проголосует против. Удушающая хватка жадно рвущихся к власти диктаторов оставила свой след на горле практически каждой из республик Южной и Центральной Америки. Некоторые были расточительны и постоянно существовали под завуалированной формой деспотического правления. Некоторые процветали, хотя и не чрезмерно, и даже при значительном улучшении уровня жизни, хотя бы по той причине, что природные ресурсы страны были настолько богаты, что переполняли карманы мародеров.
Такое диктаторство в административном смысле означало особую смесь иллюзорного прогресса, репрессий и пренебрежения. Это также означало обуздание свободы слова и собрания, подкупленную оппозицию с кляпом во рту, а также коррумпированную прессу. А еще шпионов и наемных информаторов, мелких тиранов и мошенников вместе с темницами, поркой, пытками, военным судом, ссылкой, казнью и процедурой habeas corpus (неприкосновенность личности) только как привилегию гробовщика. Короче говоря, это призвало к любой крайности и безжалостности в деятельности политической полиции.
В то время как детективы Северной Америки обычно изображаются в виде «сыщиков», мягко ступающих на резиновых подошвах, то типичный государственный агент латиноамериканской диктатуры топает на кованых подошвах и намеревается наступить ими на шею гражданина. Любой подозреваемый, которого трудно было бы обвинить, но чья ценность вряд ли имеет значение, будет застрелен при попытке к бегству. Подобная полицейская практика уже давно закрепилась в Латинской Америке — деспотичной и революционной. Мадридское иго было радостно сброшено, но после поколений свободы и народного избирательного права, на рубеже столетия существовало еще много латиноамериканских республик, для которых монархии Испании или России могли быть свергнуты, как программа либеральной реформы.
Среди такого количества политических генералов-диктаторов находились настоящие монстры. В маленьком Парагвае правил диктатор, который обладал всеми садистскими замашками Ивана Грозного, без каких-либо оправданий невежества или отсутствия сострадания XVI века. До него Парагвай жил под благосклонным абсолютизмом иезуитских миссионеров, которые правили страной твердо и добродетельно в течение ста лет. С коренными гуарани они обращались как с детьми — бескорыстно, как могут быть бескорыстны люди, церковники или святые, обладающие абсолютной властью, но исповедуя идеальный коммунизм в своей мирской жизни. Все это изменил генерал Франсия, антиклерикальный фанатик, ставший диктатором. Он находил удовольствие в предвкушении казни своих жертв и заставлял их ждать на скамейке в поле зрения окон его дворца, пока он не соблаговолит дать сигнал к началу расстрела.
Запущенный Франсией политический террор вместе с диктаторством унаследовал после его смерти племянник диктатора Карлос Антонио Лопес. Садизму Карлос предпочитал вымогательство; пока люди кланялись и давали взятки, он оставался доволен. После смерти Карлоса его сын, Франсиско Солано Лопес, стал претендентом на пост El Supremo. Живя в Европе, Франсиско обзавелся наполеоновским комплексом и любовницей, Элизой Линч, типичной кокоткой Второй империи. Подражая политическим амбициям Наполеона III, этот монстр принес Парагваю разруху и смерть, сократив мужское население страны на сотни тысяч. Представляется невозможным описать подробно Элизу Линч, урожденную ирландку. Однако она доминировала над Лопесом наравне с его жестокой манией. Он приказал публично выпороть собственную мать за то, что та выступала против злоупотребления им властью; пытки и казнь в отношении женщин стали обычной политикой его деспотизма. Шпионы Лопеса шныряли повсюду; ни одному гражданину, высокородному или простолюдину, не удавалось избежать сетей этого чудовищного тирана. Следуя агрессивному и заносчивому курсу внешней политики, Лопес спровоцировал заключение против себя альянса соседних стран. Солдат приходилось гнать на войну плетью; а затем этот «Наполеон», ведущий свою родословную полукровки от бразильского погонщика мулов, привел свою армию к поражению и практически уничтожению.
Его восьмилетнее правление стало «черной чумой» парагвайской истории. И с тех пор каждый латиноамериканский диктатор обладает или приобретает какие-либо его черты. Их истории — шпионаж и интриги, похождения, убийства и отвратительное мародерство — читаются как фантастическое сочинение потерявшего разум писателя. Латиноамериканские диктаторы являлись прирожденными фашистами еще за целое поколение до знаменитого марша в Риме. Стоить отметить, что, каким бы демократическим их правление ни было у себя дома, вмешательство североамериканцев в дела латиноамериканцев разжигает и открыто защищает наихудшие проявления фашистской диктатуры.
Генерал Хуан Висенте Гомес захватил власть в Венесуэле во время мятежа 1908 года — когда Чиприано Кастро находился за границей — и удерживал ее всеми известными средствами до самой своей смерти. Он правил страной двадцать семь лет — рекорд непрерывного управления южноамериканским государством одной личностью. Для поддержания своей власти Гомес организовал то, что, вероятно, является одной из самых эффективных секретных служб в мире. На каждого одетого в униформу полицейского Каракаса приходилась целая дюжина сыщиков и шпионов в штатском, которые крутились в театрах, в лобби отелей, в ресторанах, салонах и на каждом уличном углу, всегда начеку подслушать обрывки революционных речей. Жесткая цензура создавала самое неблагоприятное отношение иностранцев к гражданам Венесуэлы.
За вклад в развитие страны генерал получил от конгресса титул Эль Бенемерито (Заслуженный). По мнению некоторых коммерчески настроенных экспертов, он «обеспечил столетие прогресса» — утраченного из-за непрерывного господства революционного террора. Террор Гомеса был стабильным и далеко не революционным. Своего собственного сына, наследника его дела, вице-президента Венесуэлы и генерала ее армии, он выслал в изгнание, когда имя сына связали с неудавшимся восстанием. Несомненно, многие истории, очерняющие диктатора, были сфабрикованы притесняемыми им врагами. «Выбирайте, синьора», — якобы сказал он дочери одной известной фамилии, которая, по праву аристократического происхождения, дала ему отказ. Открыв ящичек стола, Гомес протянул даме две бумаги: документ на владение роскошным особняком в Маракаи — в котором он жил в предпочтении Каракасу — и постановление об аресте ее отца. «Она его теперь любит», — сплетничали шепотом позже в кафе, хотя вполне возможно, что эти разговоры принадлежали приспешникам Гомеса.
В другом обвинении говорилось, что в мясной лавке кое-кто из его врагов были подвешены к крюкам для мяса. Доподлинно известно, что агенты Гомеса стреляли из автомобиля по толпе митингующих женщин на площади. Арест и пытки бунтующих студентов университета предоставили его противникам самое острое из пропагандистских оружий. Американские бизнесмены часто восхваляли автомобильные дороги Венесуэлы, но, когда «Бенемерито» наконец умер, его тюрьма La Rotunda отказалась от использования отвратительной груды ножных кандалов, крюков, винтов с накатанной головкой и почерневших от огня инструментов, словно заимствованных из средневековой камеры пыток.
