Эксперт-графолог генерального штаба и Французского банка, Гобер, исследовал «бордеро» и сравнил его с образцами почерка Дрейфуса.

— Они различны, — заявил он.

Когда Бертильон возразил ему, генеральный штаб поспешно отказался от своего эксперта в пользу Бертильона.

— Что вы нашли, обыскав квартиру Дрейфуса? — спросил начальник генерального штаба.

— Дрейфус успел замести все следы, — пожаловался маркиз дю Пати де Клам.

— Как вел себя Дрейфус, когда вы в первый раз предъявили ему обвинение?

— Еврей побледнел.

— Он сознался?

— Он продолжает отпираться, но, сударь, его слова звучат неубедительно.

Клика из генерального штаба, избрав себе жертву, всеми силами старалась не выпустить ее из когтей, даже ради изобличения действительного изменника.

Генерал Буадефр обратился за разъяснением к Форзинетти — директору военной тюрьмы на улице Шерш-Миди.

— Поскольку вы ко мне обратились, — ответил Форзинетти, — я должен вам сказать, что, по моему мнению, вы на ложном пути. Дрейфус так же невиновен, как я.

Форзинетти посчитал, что глава генерального штаба практически признался в своем собственном неверии в виновность Дрейфуса, когда заметил:

— Военный министр предоставил мне carte blanche, но ему лучше уладить дело Дрейфуса самому.

Но широкой публике эта точка зрения осталась неизвестной.

Французская пресса по-прежнему подогревала скандал, как умеет это делать только французская пресса, ничего толком не зная и не имея доказательств. В это же время германский посол граф Мюнстер старался довести до сведения различных государственных деятелей Франции, что «никто в посольстве, даже полковник фон Шварцкоппен, ничего не знал и не слышал о капитане Дрейфусе».

Разумеется, и это заявление не было оглашено во французской печати.

В анонимных доносах офицера Дрейфуса обвиняли в том, что он прирожденный распутник и картежный игрок. Нужно было постараться, чтобы перечесть все изменнические наклонности блестящего и честолюбивого человека, чей суммарный доход от военного жалованья, фабрики в Мюлузе и приданого его жены составлял 50 тысяч франков в год.

Обвинение по делу было состряпано по анонимным полицейским донесениям. Военный суд начался 19 декабря, продолжался четыре дня и шел все время при наглухо закрытых дверях. Следующий эпизод хорошо демонстрирует всю грубость процедуры. Один из свидетелей показал, что некое «уважаемое лицо», назвать которое от него не потребовали, сообщило ему, будто Альфред Дрейфус изменник. Это показание было торжественно занесено в протокол и произвело глубокое впечатление на всех семерых членов военного суда, из которых ни один не был, подобно обвиняемому, артиллерийским офицером.

Майору Анри, как специалисту по контрразведке, разрешили дать показание в отсутствие обвиняемого и защитника, так что ни Дрейфус, ни адвокат Деманж не могли знать, какая новая «улика» была выставлена против офицера, сидящего на скамье подсудимых.

После того как суд удалился для вынесения приговора, военный министр генерал Мерсье приказал представить восемь документов и сопроводительное письмо. Из этих документов лишь один имел отношение к Дрейфусу. Он представлял собой перехваченную шифрованную телеграмму, вероятно, от Шварцкоппена к его начальнику в Берлин. Если бы французская расшифровка оказалась точной, невиновность Дрейфуса была бы полностью установлена. Не дав защите подробно ознакомиться с этой «уликой», судьи нарушили 101-ю статью кодекса военного судопроизводства. Но они намерены были осудить Дрейфуса, и, следовательно, это нарушение пошло им на руку.

Суд признал капитана Дрейфуса виновным в том, что он «выдал иностранной державе или ее агентам некоторое число секретных или доверительных документов, касающихся национальной обороны», и приговорил его к пожизненному заключению в крепости. Не сочтя приговор достаточно суровым, суд постановил разжаловать Дрейфуса в присутствии всего парижского гарнизона.

Эта унизительная церемония состоялась утром 5 января 1895 года на плацу военной школы, на виду у построенных в каре войск и, как писал иностранный наблюдатель, «с присущей французам театральностью». С мундира Дрейфуса сорвали знаки различия, шпагу переломили пополам и швырнули наземь. Затем последовал позорный марш вокруг всего плаца, причем Дрейфус чуть не на каждом шагу кричал: «Я невинен!» — на что толпа отвечала воем и злобными насмешками.

Самый драматический отчет об этом деле был напечатан «Оторите», газетой, крайне враждебно настроенной к Дрейфусу. По иронии судьбы, именно этот злопыхательский и полный предубеждений материал первым пробудил сочувствие к Дрейфусу за пределами Франции и даже вызвал тревожные сомнения в его виновности.

Пересуды во Франции по-прежнему не кончались, а лишь усиливались, поэтому ex post facto law (задним числом) был проведен закон, превративший каторжную колонию Кайенну во Французской Гвиане — так называемую «сухую гильотину» — в «крепость», место пожизненного заточения Дрейфуса. Жене его, вопреки действовавшему во Франции законодательству, не позволили переселиться к мужу.

Дрейфус прибыл в эту колонию 15 марта; с месяц его держали в каторжной тюрьме, пока для него и его сторожей строились хижины на одном из мелких островов залива. Это был пресловутый Чертов остров, название которого, после заточения Дрейфуса, перешло на всю каторжную колонию. В сенях его лачуги днем и ночью дежурил часовой. Узнику приходилось самому варить себе пищу, стирать белье, убирать, и спички ему выдавали только по предъявлении пустой коробки.

Он писал, как насекомые уничтожали его еду и книги. Дрейфусу разрешили делать физические упражнения на маленьком участке земли — пустом треугольнике, образованном его хижиной, причалом и небольшим оврагом, который когда-то размещал лагерь для прокаженных. В сентябре 1896 года прошел слух, будто он пытался бежать. На несколько недель беднягу заковали в двойные кандалы, а на острове усилили охрану.

С самого возникновения дела Дрейфуса и вплоть до дня объявления приговора его дело считалось относительно незначительным и якобы интересующим лишь армейские круги. Но после ссылки «изменника» дело всколыхнуло широкую общественность и даже получило международный резонанс. Постепенно дрейфусары, т. е. сторонники капитана Дрейфуса, образовали многочисленный лагерь. Армейские заговорщики не желали сдаваться. Франции угрожал пожар внутреннего конфликта.