Саймон с самого рождения с трудом приспосабливался к жизни. Младший из троих детей, он непрерывно плакал, нарушая мирное течение семейной жизни. В два-три года мальчик так остро на все реагировал, что любой семейный выход превращался в катастрофу. Если ему не удавалось первым нажать кнопку в лифте, он моментально впадал в истерику. Далеко не радостная реакция на его поведение со стороны родителей и других детей расстраивала Саймона еще больше. Мальчик не реагировал на попытки успокоить его и только глубже погружался в свои невеселые мысли. Когда родители, Джасинда и Роман, пытались разобраться, что происходит с сыном, врачи были склонны диагностировать у него то аутизм, то СДВГ и даже клиническую депрессию. Но родители последовали совету близкого друга: бережнее относиться к сыну, дать ему время прийти в себя и помочь создать ощущение собственного «я». Это был непростой путь. Родители искали способы помочь Саймону справляться с бурными проявлениями негативных эмоций. Иногда это удавалось, иногда — нет. Бывало, что родители устанавливали четкие границы с малоприятными последствиями в случае их нарушения. В некоторых случаях они, наоборот, многое позволяли сыну, пытаясь преодолеть его упрямство. И со временем, научившись выражать свои чувства словами, Саймон начал постепенно адаптироваться к происходящему вокруг него. Тем не менее порой он по-прежнему мрачнел и замыкался в себе, что очень беспокоило родителей. Чтобы провести сына по пути роста и развития, они обращались за помощью к родным, друзьям и психотерапевтам.
Саймон был на редкость ярким и умным мальчиком, его единственного из всей семьи приняли на полную стипендию в частную школу. Там он неожиданно увлекся фехтованием, о котором раньше и представления не имел. Это оказалось поворотным моментом в жизни мальчика. Благодаря его способностям и любви к спорту обычно бурные подростковые годы прошли без особых потрясений. Физическая и особенно интеллектуальная активность, отличающая фехтование от многих других видов спорта, взаимоотношения с тренером и товарищами по команде предоставили ему множество возможностей для движения от сбоев к восстановлениям. Долготерпение родителей, их стремление работать над собственными ошибками и помогать сыну в работе над его промахами заложили основу для позитивного ощущения собственного «я», подкрепленного новыми взаимоотношениями. И хотя склонность к чрезмерному реагированию никуда не делась и временами Саймон по-прежнему уходил в себя, он научился находить выход из таких состояний. В колледже Саймон продолжал фехтовать, но после выпуска напряженная работа не давала ему возможности заниматься любимым спортом. Он увлекся алтимат фрисби и вступил в клуб. Его способность к саморегуляции окрепла, и он смог создать новые смыслы в новых взаимоотношениях.
В отличие от Саймона, Мона росла в семье, где не терпели даже малейших отклонений от правил. Когда она совершала обычные детские проступки, например упрямилась и отказывалась ложиться спать, отец тут же отвешивал ей пощечину — так заканчивались все ее прегрешения. Ни о каких восстановлениях и речи не шло, и девочка засыпала в слезах.
Став матерью, Мона была поражена, с какой силой вспыхивала в ней ярость, стоило двухлетнему сыну Рашиду схватить ее за очки или случайно ударить игрушкой. В глубине души она сознавала, что подобное поведение обычно для малыша. Но спокойно поразмыслить о том, каким образом установить границы дозволенного, как советовали врачи и эксперты в журналах для родителей, было выше ее сил: в эти моменты женщина совершенно не владела собой. Иногда ей удавалось сдержаться и не ударить ребенка — тогда она била посуду или заливалась слезами. Мона понимала, что советы специалистов пойдут ей во благо, но в пылу гнева была неспособна остановиться и осмыслить собственные реакции.
Мона желала для Рашида другого детства, не такого, каким оно было у нее. Но поскольку реакция на поведение сына стала частью ее телесных реакций, погасить эти вспышки получалось только путем создания новых смыслов, и не обязательно в форме слов и мыслей. Мона нашла эти смыслы в собственной мозаике опытов, своего рода «копилке», то есть в сети безопасных взаимоотношений. Очень важными оказались беседы с психотерапевтом. Подобно тому, как развивались отношения между Эриком и доктором Олдсом, описанные в , ее взаимодействия с терапевтом сыграли даже большую роль, чем беседы о том, как отразилась жестокость ее отца на отношениях с собственным сыном. Сыграли свою роль и ее взаимоотношения с женой, и творческий подход к работе — она была дизайнером интерьеров, — и занятия айкидо. Все это создавало пространство для восстановления. Мона прошла через все сложности и построила новые, ненасильственные смыслы взаимоотношений с сыном.
Эти две истории иллюстрируют крайние проявления влияния природы и воспитания. Вследствие врожденных качеств детство Саймона проходило менее гладко, чем у его братьев с более легкими характерами; у него накопилось больше невосстановленных сбоев. А у Моны недостаток восстановлений объяснялся прежде всего тем, как к ней относились ее родители. В обеих ситуациях искаженные смыслы мира как места подавляющего и лишенного надежды могли быть перенесены на новые отношения, которые стали бы весьма проблемными. Но когда мы переходим к новым взаимодействиям, с самого первого момента природа и воспитание тесно переплетаются. Чтобы добиться длительных изменений, и Саймон, и Мона должны были вступить в новые взаимоотношения и найти иные виды деятельности. Перемены не бывают быстрыми или легкими. Со временем каждый из них обрел более полное и сложное ощущение собственного «я».
Впадая в уныние: либо переживая болезненные эмоции, либо преодолевая сложности в отношениях, либо из-за того и другого вместе, — мы, что совершенно естественно, ищем быстрое решение, которое облегчило бы наши мучения. Но, рассматривая такое решение в перспективе, мы понимаем, что действовать следует прямо противоположным образом. Со временем, вступая во всё новые и новые взаимодействия, проходя через тысячи непростых моментов, мы двигаемся от сбоев к восстановлениям, тем самым создавая новые смыслы. Смысл собственного «я» может выражаться не только в словах и мыслях — в новых взаимодействиях участвует не только сознание, но и тело. К сражениям с эмоциональными трудностями следует подходить творчески — так, как поступил Саймон, занявшись фехтованием. Этот вид спорта можно описать как организованное и целенаправленное ненасильственное сражение, сопряженное, подобно всем видам спорта, с серьезными поражениями, с которыми надо уметь справляться.
В книге «The Body Keeps Score («Тело ведет счет») психиатр Бессел ван дер Колк из Фонда исследования травм рассказывает о том, как стресс запечатлевается в теле, а физические нагрузки помогают излечению от сильного стресса или психологической травмы. В качестве примера ван дер Колк приводит новаторскую театральную программу «Шекспир в судебных палатах», развернутую в Леноксе. В программе участвуют подростки, осужденные за различные правонарушения. Согласно решению суда, они в течение шести недель, по четыре вечера в неделю, постигают актерское мастерство. Такой опыт предоставляет молодым людям возможность сформулировать свои чувства — а это важный шаг на пути к управлению собой в социальной среде. Многие из этих ребят росли в неблагополучных семьях. Поскольку никто толком о них не заботился, они не умели словесно выражать эмоции, результатом чего стало импульсивное поведение — то есть они буквально не ведали, что творили, — которое привело их на скамью подсудимых. Ван дер Колк пишет о работе с подростками режиссера Кевина Коулмана. Он помогает им выразить свой эмоциональный опыт с помощью актерского мастерства. Коулман не спрашивает ребят, как они себя чувствуют, — такой вопрос предполагает оценочный ответ вроде «хорошо» или «плохо»: ему важно их осознание того, что именно они чувствуют. В некоторой степени эта театральная программа развивает и поддерживает способность подростков прислушиваться к себе, отыскивать смысл собственного поведения. Ван дер Колк пишет:
«<…> Коулман спрашивает: “Вы отметили какое-то особое ощущение, посетившее вас здесь, на этой сцене?” Отвечая, они учатся распознавать свои чувства: “Когда он так сказал, я разозлился”, “Когда он на меня посмотрел, мне стало страшно”. Воплотив свои ощущения в слова, молодые актеры понимают, что могут испытывать множество разных эмоций. И чем больше собственных эмоций они выявляют, тем интереснее им становится».
Создавая что-то — скульптуру, картину, книгу, — мы расходуем массу не самого подходящего материала, пока не найдем именно то, что пригодно для самовыражения. Полагая, что ваша идея сразу должна приобрести законченный вид, вы так и застрянете на начальном этапе и ничего не сотворите. Только в неразберихе и путанице проб и ошибок вы обретете свой художественный голос. Точно так же, если вы стремитесь в новых отношениях воссоздать себя заново, оставив позади историю искаженных и проблематичных смыслов, вам придется пройти через множество несовершенных и не всегда верных взаимодействий.
В рамках программы «Шекспир в судебных палатах» малолетние преступники готовят свои постановки — это значится в их приговорах. Во время репетиций с ними происходит то же самое, что и с профессиональными актерами: кто-то что-то напутал, забыл текст, пропустил реплику. Многократно повторяя ту или иную сцену, они учатся преодолевать ошибки на пути к ее слаженному исполнению, пусть и не всегда идеальному.
Ранний опыт взаимодействий закладывает фундамент саморегуляции и способности к близости с людьми, а также влияет на все взаимоотношения во взрослой жизни, включая реакции на травмы и последующее восстановление. Давайте рассмотрим пример военной травмы и разберемся, как справиться с посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР).
Актер Стивен Уолферт поставил моноспектакль «Пощады нет!» (Cry Havoc!), с которым выступает перед самыми разными аудиториями. Вначале он голосом изображает звуки едущего поезда, сопровождая их имитирующими движение локомотива жестами, затем в звуки вплетаются слова и начинается повествование.
Уолферт рассказывает историю своей жизни и исцеления. С ранних лет его преследовали невзгоды: жестокость отца-алкоголика, домашнее насилие и развод родителей, серьезная спортивная травма, годы службы в армии и война, ранения и тяжелые потери, самовольный уход из вооруженных сил.
История начинается с того, как он ехал на поезде и где-то посреди Монтаны вдруг взял и вышел на незнакомой станции. Название городка ни о чем ему не говорило, но здесь его судьба сделала крутой поворот. В местном театре давали «Ричарда III». И Шекспир мгновенно захватил его в плен. Это стало первым шагом на пути к созданию программы, которая использует тексты Шекспира для помощи ветеранам, страдающим ПТСР.
Слоган на сайте Уолферта гласит: «Лечение травмы с помощью Шекспира и науки». Стивен считает, что нейронные связи ветеранов сформировались определенным образом для того, чтобы выжить в боях, однако для гражданской жизни их необходимо перестраивать, а таких возможностей ветеранам не предоставляют. История Стивена Уолферта помогает лучше понять механизм исцеления как от детских, так и от всех прочих травм.
Выступая перед нашими коллегами по Бостонской программе психогигиены отношений между родителями и детьми, Уолферт объяснял, что целительными свойствами для ветеранов обладают не столько тексты Шекспира, сколько ритм его стихов, а также ритм дыхания, требующегося для их чтения. В каком-то смысле представление Уолферта инсценирует процесс создания младенцем смысла от сенсорного опыта и движений к сознательным мыслям и языку. Глубоко укоренившиеся, но неосознанные смыслы могут нанести огромный вред текущему опыту. Уолферт побуждает зрителей обратиться к фундаментальным телесным смысловым системам и проникнуться ими.
Опосредованное участие в путешествии Уолферта может оказать на аудиторию такой же мощный трансформирующий эффект, каким стал для него спектакль «Ричард III». В наши дни поход в театр воспринимается как развлечение, а не как терапия. Пьеса Уолферта и его личная история служат примером поиска творческих путей к исцелению.
При нарушении процесса сбоев и восстановлений в раннем возрасте у взрослого человека меняется физиологическая реакция на стресс. Прежний опыт сохраняется в организме, и тело при стрессе реагирует на него так, как подсказывает ранний опыт, поэтому в обучении новым паттернам участвует как сознание, так и тело. Если смыслы были сформированы до освоения языка, то перемены требуют новых смыслов, также основанных не только на языке и сознательном мышлении. Для того чтобы вступать в новые взаимоотношения, разрушающие нездоровые детские паттерны, люди должны научиться даже дышать по-новому, как демонстрирует нам Уолферт.
Ветеран, герой фильма «Не оставляй следов», переезжает с дочерью-подростком с места на место, спасаясь от преследующих его душу демонов. Мы видим, как он занимается обычными, казалось бы, делами, которые совсем не похожи на терапию в привычном понимании, однако оказывают целительный эффект. Такой образ жизни мог бы оказаться пространством, в котором герой фильма попытался бы справиться со сложностями взаимодействий и получить возможности для способствующего росту восстановления. Однако этих возможностей у них нет.
Социальные службы заставляют их с дочерью покинуть лесное убежище и поселиться на ферме. Там он спрашивает, можно ли ему работать с лошадьми. Но фермер отвечает, что он ищет работника, который помогал бы пилить елки для предстоящего Рождества, и герою снова приходится погрузиться в создаваемый механизмами шум. Улучив момент, он пробирается на конюшню. Мы видим, как расслабляется его тело и смягчается выражение лица, когда он встречается взглядом с одной из лошадей, ощущая целительную силу такого долгожданного контакта.
Но в этом ему отказано, и он решает снова уйти вместе с дочерью. Во время их все более трудного путешествия он не раз сталкивается с творческими возможностями исцеления. В пути они встречают ветерана. Тот щедро делится с героем фильма своим методом терапии — собакой, которая остро чувствует напряженность хозяина и дарит ему успокоение. В другом, особенно драматичном эпизоде, герой наблюдает, как рой пчел окружает его дочь, а на ней нет защитной одежды. Но пасечник успокаивает девушку: не стоит бояться, ты заслужила их доверие. Эта мозаика опытов, то есть, как мы уже говорили выше, сеть безопасных взаимоотношений — с другими ветеранами, лошадьми, собаками, даже пчелами и пасечниками, — способна помочь герою изменить искаженные смыслы, созданные в его сознании военной травмой, приспособиться к гражданской жизни и вернуться в общество. Однако одинокая жизнь в лесу видится ему единственной возможностью для исцеления.
Этот художественный фильм основан на реальной истории. Существует множество творческих возможностей излечения военной травмы. Их объединяет обилие самых разных сложных взаимодействий и вариантов, дарующих ощущение безопасности взаимоотношений. Вот еще один, особенно выразительный пример из реальной жизни: ветераны находят успокоение в общении с покалеченными или брошенными попугаями, многие из которых всю жизнь провели в клетках в полном одиночестве. В птичьем приюте «Сиренити-парк» под Лос-Анджелесом попугаи содержатся в среде, имитирующей жизнь на воле. Лилли Лав, ветеран с тяжелой формой ПТСР, которой не помогало традиционное лечение, в статье, опубликованной в New York Times, описывает свой необычный опыт: «Эти огромные сгустки света были забыты, заброшены, выброшены за ненадобностью. Я видела, что птицы страдают от той же травмы, что и я, и мое сердце переполнилось желанием помогать им, кормить их, заботиться о них. Это помогло мне справиться с травмой. И при этом — без единого слова».
Искаженные смыслы, создаваемые детьми в ранние годы, накладываются на травмы, с которыми они сталкиваются во взрослой жизни, и в результате люди не могут вырваться из их густой паутины. Недавние исследования показали, что у женщин — ветеранов войны, страдающих от болей при фибромиалгии, в историях болезни присутствуют как военные сексуальные, так и детские психологические травмы. Женщины-ветераны, подвергавшиеся в армии сексуальному насилию, в детстве страдали от пренебрежения и жестокого обращения. И это очень печально, потому что в упорядоченной воинской жизни они искали именно надежность и безопасность. Данные исследования — пример того, как людей преследуют созданные в детстве искаженные смыслы, еще больше искажаемые военными и сексуальными травмами. Такие смыслы сохраняются в теле в мирное время и проявляются в виде хронических болевых синдромов.
Любая реакция взрослого человека на травмирующее событие берет начало в раннем неблагоприятном опыте. Давняя травма отражается в любом опыте, сопровождающем развитие. Если человек создает смысл мира как места небезопасного, людей — как недостойных доверия, а самого себя — как личности неэффективной и беспомощной, то любая кратковременная терапия, способная помочь в настоящий момент, все равно не меняет этих смыслов. И неважно, что послужило причиной их искажения — военная травма, долгие годы сложных взаимоотношений или и то и другое вместе. Если в паттерне взаимодействий не произойдет серьезных изменений, то любые новые отношения тоже будут искажены, а это чревато новой травмой. Откровенно говоря, сегодня мы страдаем не только от того, что происходило с нами в детстве. По мере роста и во взрослой жизни мы продолжаем подготавливать почву для страданий. Изменения возможны только тогда, когда мы накопим новый, в корне отличный от прошлого набор взаимодействий и преодолеем неизбежные моменты разрывов, чтобы снова обрести связь.
Психотерапию также можно рассматривать как возможность создания новых смыслов. Исследования показали, что основная ценность всех видов психотерапии — взаимоотношения между пациентом и терапевтом. В центре внимания любой формы терапии находятся неупорядоченность, хаотичность ежемоментных взаимодействий в условиях, дающих возможность участвовать в создании многочисленных уровней смысла и преобразовывать их. Именно это служит отношенческим опытом психотерапии.
В мы уже говорили об одном из фундаментальных принципов психотерапии — концепции переноса. Сильные чувства из прошлых коммуникаций привносятся в новые взаимоотношения, открытые для рефлексии. Если для раннего периода жизни характерны продолжительные переживания, связанные с «каменным лицом», и восстановлений при этом не происходило, то разрывы связей во время терапевтических взаимодействий не только неизбежны, но и необходимы для исцеления.
В отношениях за пределами психотерапии уход в себя, диссоциация как реакция на «каменное лицо» обычно неосознанны. Но безопасная среда терапевтических бесед помогает осознать такие реакции. В момент разрыва связи пациент может обдумать, оценить этот опыт. Терапевт смотрит на часы именно в тот момент, когда вы, пребывая в возбужденном состоянии, вызванном эмоциональным расстройством, делитесь какой-то важной мыслью. С его помощью вы сможете разобраться в том, каким образом этот неожиданный разрыв влияет на ваше тело и разум именно в данный момент. Переживания, облеченные в слова, теряют силу. Вспомним поливагальную теорию, о которой упоминалось в . Если отсутствие возможностей для восстановления привело к тому, что окружающий вас социальный мир воспринимается как угроза, то система примитивной ветви блуждающего нерва с годами станет сверхактивной, что служит одной из форм защиты. Тело утверждает, что мир опасен, и такая интерпретация становится способом существования в любых ситуациях. Обстановка во время сеансов психотерапии — тишина в кабинете, временные рамки сеанса, даже ритм и мелодика речи терапевта — позволяет выйти на передний план развитой ветви блуждающего нерва. Вам становится доступной система социальной вовлеченности, вы чувствуете себя в безопасности, вместе с терапевтом пробираясь сквозь нормальную сумятицу человеческого взаимодействия. Необходимая для роста энергия, которую вы получаете, прорабатывая «ошибки», помогает в дальнейшем участвовать во множестве новых взаимоотношений с новыми возможностями для восстановления.
Винникотт замечательно выразил мысль о том, что здоровье зиждется на преодолении сложных опытов, предлагаемых жизнью. В книге «Игра и реальность» он писал: «Все мы надеемся, что пациенты, заканчивая работу и забывая о нас, обнаружат, что сама жизнь — вполне осмысленная терапия». Психотерапия — это ограниченное вмешательство, предоставляющее нам новый набор взаимодействий, в котором создаются новые смыслы, отличные от проблематичных смыслов, с которыми вы сроднились. И уже эти новые, позитивные смыслы переносятся в ваш новый опыт и новые взаимоотношения.
Суть творческой вовлеченности как пути к исцелению кроется в новых взаимоотношениях. Хотя ранние взаимодействия, образно выражаясь, — это базовые ингредиенты будущего пирога, однако совсем не обязательно «печь пирог» именно из них. Новые ингредиенты, то есть новые взаимоотношения, позволяют творчески развивать ощущение собственного «я».
Энил почти всю жизнь сражался с депрессией. В Ираке его родители были успешными инженерами, однако в разоренной войной стране они не чувствовали себя в безопасности и эмигрировали в Соединенные Штаты. Здесь они стали владельцами бакалейной лавки. Все их надежды сосредоточились на сыне. Родители хотели, чтобы Энил тоже стал инженером и осуществил их американскую мечту. И сын оправдал их надежды. По всем внешним критериям жизнь удалась, и только его жена Лана знала, до какой степени он несчастлив.
В детстве Энил чувствовал, что родители в трудные моменты отстранялись от него и друг от друга. Годы жизни в опасности породили в них вполне объяснимое стремление избегать неопределенности. Когда пришло время выбора профессии, Энил последовал по стопам родителей и стал инженером. Однако мотивацией было не желание приобрести именно эту профессию, а боязнь самостоятельных решений и страх разочаровать семью. В молодости ему и в голову не приходило, что можно выбрать иной путь. Прошли десятилетия, Энил хорошо зарабатывал, но работа тяготила его, да и диагноз «депрессия» не прибавлял оптимизма.
В 45 лет, заручившись поддержкой Ланы, Энил бросился в бурные воды неопределенности. На самом деле он всегда мечтал сочинять музыку. И хотя он отдавал дань своему увлечению — писал композиции для танцевальных выступлений дочери, — ему все-таки хотелось посвящать этому занятию все время. Энила терзала мысль о том, что ему придется до конца профессиональной жизни оставаться инженером. В отличие от его родителей, Лана не избегала трудностей и принимала сторону мужа. Она была чиновником системы здравоохранения, и ее зарплаты хватало семье на жизнь. В конце концов Энил все-таки решил расстаться с работой и посвятить себя музыке.
Взаимоотношения с Ланой дали Энилу возможность справиться с сумятицей, сопряженной с открытием себя заново, принятием более сложного и цельного ощущения собственного «я». За годы брака супруги преодолели много испытаний. Две личности, у каждой из которых был собственный взгляд на себя и на мир, путем проб и ошибок сумели выработать общие установки. Этот опыт укрепил в Эниле чувство собственной значимости и веру в способность делать выбор и открывать собственные смыслы. И хотя в детстве из-за недостатка сбоев и восстановлений он сопротивлялся вызовам и против своей воли пытался соответствовать ожиданиям родителей, взаимоотношения с Ланой помогли ему уже в среднем возрасте найти путь от отчаяния к обнадеживающей креативности. В отличие от родителей Энила, Лана понимала, что успех может принимать разные формы, и стойко переносила неопределенность его новой жизни.
Хотя нас формируют ранние отношения, на протяжении всей жизни мы можем меняться, создавая новые смыслы в новых отношениях. Если мы переносим смыслы тревоги, страха и безнадежности из нашего детства в новые непростые переживания, встречающиеся нам на жизненном пути, взаимодействия в новых отношениях, где есть пространство для сбоев и восстановлений, предлагают путь к исцелению.
Исследования «каменного лица» учат тому, что терапия не заключается в поиске узконаправленных или поверхностных решений. Не стоит предполагать, что путь к развитию и исцелению будет гладким — на нем много кочек, ухабов и тупиковых ответвлений, — но именно его сложность позволяет нам по-новому взглянуть на себя и окружающий мир. Исцеление души и тела наступает только тогда, когда мы открыты для любых возможностей; ему способствует не только психотерапия, но и самые обыкновенные занятия, например уроки боевых искусств или фотографии, прогулки с другом на природе, приготовление еды для родных и друзей.