Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Сегодня многие обеспокоены тем, что зависимость от социальных сетей вкупе с постоянной доступностью сотового телефона и его социальной приемлемостью вызвала настоящую эпидемию родительской безответственности. Некоторые даже ассоциируют СДВГ с синдромом дефицита родительского внимания. Многие из читавших или слышавших о парадигме «каменного лица» задаются вопросом: а не создает ли пользование сотовым телефоном аналогичную ситуацию, опасную для развития ребенка? Но период «каменного лица» краток, родитель рядом, и все же ребенок воспринимает кажущееся отсутствие матери как невосполнимую потерю, пытаясь создать смысл из этой ситуации.
В книге «Возвращение разговора» («Reclaiming Conversation») Шерри Теркл упоминает о небольшом исследовании, стимулом к которому послужило поведение родителей, обедающих в ресторанах фастфуда вместе с маленькими детьми. Исследователи обнаружили, что в целом взрослые уделяют больше внимания своим телефонам, нежели детям. Дети в этом случае либо перестают проявлять интерес к окружающему и уходят в себя, либо начинают буянить. Теркл точно описывает их соперничество с сотовым телефоном: «Они изо всех сил стараются привлечь внимание родителей, но технологии побеждают». Чтобы объяснить значение полученного ребенком опыта, Теркл прибегает к парадигме «каменного лица»: «Младенцы, лишенные зрительного контакта и оказавшиеся лицом к “каменному лицу” родителя, сначала волнуются, потом уходят в себя, затем впадают в депрессию». Мы очень ценим упоминание о нашем исследовании, однако должны отметить, что в оригинальном эксперименте младенцы не впадали в депрессию. Более того, ситуация ребенка, находящегося рядом с родителем, поглощенным просмотром контента в сотовом телефоне, совершенно иная. Ребенок лишен непосредственного взаимодействия, поскольку родитель недоступен, но при этом он не предъявляет ему «каменного лица».
Какой смысл родителя в данном случае создают дети? Для них очевидно, что он уделяет внимание чему-то другому, но не им. То же самое происходит, когда отец или мать после рабочего дня приходит домой и готовит ужин, а не садится рядом и не играет с ними. Даже если родители беседуют по стационарному телефону, выражение их лиц и голос указывают на то, что все их внимание занято не детьми. Родители, воспитывавшие детей до наступления эры сотовых, вспоминают, что, когда они поднимали трубку телефона, дети, спокойно игравшие самостоятельно, вдруг требовали к себе внимания. То же касается и современных технологий: многие дети воспринимают переключение родительского внимания как депривацию (от лат. deprivatio — потеря, лишение).
Понимание того, что парадигма «каменного лица» все-таки отличается от увлечения родителем сотовым телефоном, позволяет вникнуть в социальные проблемы, с которыми мы столкнулись по мере технологического прогресса. Родитель с сотовым в руках отвлечен, но не отсутствует. Смысл такого родителя, создаваемый детьми, зависит от истории их ежемоментных взаимодействий, начинающейся на ранних этапах развития.
Реакция на партнера по взаимодействию, отвлекшегося на сотовый телефон, коренится в истории отношений. Одни могут на это время чем-то занять себя, другие почувствуют раздражение. А кто-то решит, что партнер не отрывается от телефона, просто не желая общаться, и в результате испытает полный эмоциональный коллапс, как в случае с Дженнифер, описанном в . Парадигма «каменного лица» дает возможность прояснить эти варианты. Человек с нормальной историей прохождения через типичные уточнения и притирки ежемоментных взаимодействий вряд ли продемонстрирует ту же разрегуляцию и дезорганизацию, как дети в ресторанах фастфуда. Напротив, у человека с недостаточным опытом восстановлений сотовый телефон в руках партнера может вызвать грусть, беспокойство и даже острый гнев. Люди, имевшие мало возможностей для сбоев и восстановлений, нуждаются в непрерывной связи, иначе при разрывах их могут захлестнуть неуправляемые чувства.
Личная история отношений определяет и уровень стресса, испытываемого при потере внимания партнера, будь то перенос внимания на просмотр текстовых сообщений, проверку почты или иной отвлекающий момент. Утыкаясь носом в свой девайс и пытаясь успокоиться, вы попадаете в замкнутый круг. Пока вы нажимаете на кнопки телефона, увеличивается разрыв с партнером, в результате повышается уровень тревожности, а вы лишаете себя успокаивающего эффекта личного общения, описанного в . Беспокойство, вызванное разрывом связи, снова приводит вас к экрану.
Первичной проблемой происходящего является не сотовый телефон сам по себе, а острый отношенческий стресс. Каковы причины стресса, который испытывали матери в ресторане фастфуда? Исследование, о котором пишет Теркл, свидетельствует о долговременном, многолетнем паттерне проблематичных отношений между родителем и ребенком. Перегруженная мать — возможно, вынужденная без надлежащей поддержки заботиться о новорожденном и других детях — может испытывать недостаток ресурсов для вовлеченности в ежемоментное взаимодействие, которого требует от нее младенец. По мере роста у таких детей наблюдаются недостаточно развитые способности к саморегуляции, они становятся всё более неуправляемыми, у них случаются истерики, паттерны сна непредсказуемы. Пытаясь смягчить вызванный этими проявлениями стресс, родитель ищет утешения в технологиях, чтобы уберечь от стресса и себя, и ребенка. (Конечно, иногда отцу или матери действительно необходимо воспользоваться сотовым телефоном.) Причина проблемы — не в самом по себе применении того или иного устройства, а в истории ежемоментных взаимодействий, характеризуемых невосстановленными сбоями. В мы подробно поговорим о том, что решение этой проблемы заключено не в призывах к ограничениям эксплуатации сотовых телефонов и других гаджетов, а в погружении в реальные личные взаимодействия.
В мае 2017 года французская газета Le Monde опубликовала статью о том, что рост случаев аутизма у детей, предположительно, связан с использованием родителями сотовых телефонов. Предлагалась следующая гипотеза: дети двух-, трехлетнего возраста слишком часто сталкиваются с «каменными лицами» родителей, которые переносят внимание с детей на электронные девайсы. Теркл в своей книге тоже ссылается на эту статью, отмечая, что родители обеспокоены связью между использованием сотовых телефонов и синдромом Аспергера (такое состояние и другие сходные проблемы развития сейчас принято объединять под названием расстройство аутического спектра).
Подозрение, что использование родителями сотовых телефонов вызывает аутизм у детей, может быть развеяно упоминанием того факта, что экспоненциальный рост связанных с аутизмом диагнозов предшествовал нынешней эпидемии сотовых. Но сама постановка вопроса предлагает возможность выяснить, какова связь увлечения сотовыми телефонами и ассоциирующегося с аутизмом поведения. Как было сказано в , необходимо рассматривать не только поведение родителей и детей по отдельности, но и их влияние друг на друга в ходе ежемоментных взаимодействий, то есть общую регуляционную модель.
Дети с сенсорной чувствительностью и другими видами нейробиологической уязвимости могут адаптироваться к ситуации, надолго отключаясь от внешнего мира. Дети, испытывающие трудности с социализацией, могут естественным образом погружаться в привлекательные пассивные занятия, предлагаемые на экранах, — они не требуют ответной реакции. Родители, желая успокоиться и отдохнуть от экстремального стресса, вызванного усилиями по установлению связи с детьми, также нередко обращаются к своим телефонам. Ситуация осложняется еще больше, когда находящиеся под влиянием стресса родители передают его детям, а те снова и снова прибегают к технологиям ради саморегуляции и снижения стресса и тревожности.
В два года Билли уже знал слова всех песен из диснеевского «Аладдина». Когда они со старшей сестренкой смотрели фильм, мальчик повторял все песни, и его движения почти полностью совпадали с движениями мультяшных героев. Эта привычка была одним из проявлений его увлечения происходящим на экране. Но когда он подрос и оказалось, что его невозможно разлучить с Game Boy даже во время семейного отпуска, родители Стелла и Джим забеспокоились. Их попытки ограничить время, потраченное на электронные игры, заканчивались истериками сына, особенно неприятными во время семейных походов в рестораны: это мешало наслаждаться вкусной едой не только членам семьи, но и другим гостям. Чтобы не портить настроение хотя бы старшей сестре мальчика, родители часто сдавались под неприязненными взглядами соседей, осуждающих их за то, что они не могут справиться с дурно ведущим себя ребенком и не в состоянии ограничить его экранное время.
Психотерапевт предположил у Билли расстройство аутичного спектра. Это позволило Стелле и Джиму понять, что увлеченность мальчика социальными сетями — симптом его трудностей. Но родители не стали вводить строгих запретов, а постарались найти для сына возможность выбрать приятное для него социальное окружение. Когда они пошли в магазин игрушек — а это тяжелое испытание для сенсорных систем любого ребенка, — Билли заинтересовался отделом игрушечных музыкальных инструментов. С тех пор Стелла сознательно использовала музыку, чтобы помочь сыну сконцентрироваться и самоорганизоваться в моменты, когда тот находился на грани срыва, а позже стала вместе с ним слушать музыку и в других ситуациях. Оказалось, что лучше всего мальчика успокаивают классические произведения, и мать с сыном начали вместе ходить в музыкальный класс. Как только он смог охватить гриф маленькой гитары, Стелла записала его на занятия. В третьем классе Билли уже играл в школьном оркестре.
В средней школе Билли очень нравилась одна учительница. Под ее влиянием мальчик полюбил искусство. Он часто рисовал яркие образы игравших вместе детей. Своими картинами он компенсировал неспособность к общению, и это помогло ему создать смысл из собственного раннего опыта. Спустя годы Билли стал графическим дизайнером. Он создавал свои проекты в тишине и покое домашней студии. Со временем сгладилась и его социальная тревожность. Он самостоятельно сократил время пребывания у экранов и приобрел гораздо более богатый опыт социального взаимодействия с людьми.
На этом примере мы видим, что увлечение технологиями было не причиной, а следствием проблем Билли. Видеоигры помогали ему снизить пугающее напряжение социального мира. Стелла и Джим поддержали друг друга и с помощью психотерапевта смогли пережить сложности взаимодействия с непростым в общении сыном. Но многие родители, не имея такой поддержки, обращаются к сотовому телефону как к интерактивному партнеру, что ведет к еще большей разобщенности. Трехмерная запутанность реального взаимодействия, которое бросает нам сложные вызовы, позволяет людям в процессе сбоев и восстановлений меняться. Но, спасаясь бегством в двухмерную гладкость экрана, они лишаются такой возможности, застревают в цифровом контенте, и на этом их развитие прекращается.
Чрезмерное увлечение сотовыми телефонами ассоциируется у многих со стрессом, депрессией и тревожностью, однако свидетельств тому, что эти проблемы вызывают именно технологии, очень мало. Как и в случае с аутизмом, телефоны — скорее реакция, чем причина. В опубликованной в New York Times статье о роли современных технологий в повышении уровня тревожности у молодых людей профессор психологии из Хантерского колледжа Трейси Денни-Тивари пишет: «Когда нами овладевает тревожность, мы стремимся к опыту, который ее глушит. И тут появляется мобильное устройство — совершенное двухмерное убежище, полужизнь, — в котором может разобраться любой подросток».
Исследования также свидетельствуют о четкой связи между низкой самооценкой и повышенной активностью в социальных сетях. Однако, как отмечает психолог Эрин Вогел, непонятно, то ли увлечение социальными сетями порождает низкую самооценку, то ли индивидуумы с низкой самооценкой стремятся в социальные сети. В своем исследовании Вогел намеревается найти ответ на этот вопрос.
Люди делятся в социальных сетях позитивными моментами своей жизни. Мы не видим на экране фото измученных родителей с всклокоченными волосами и в одежде, запятнанной молоком, которое отрыгнул младенец. Никто не демонстрирует фотографии пар, спящих в разных комнатах после особенно шумной ссоры. Одинаково позитивные изображения могут еще более ухудшить настроение и самочувствие рассматривающих их людей. В Университете Калифорнии (Сан-Франциско) Вогел разработала эксперимент, к участию в котором привлекла студентов колледжа. В социальных сетях были созданы профили якобы настоящих студентов. Исследователи отметили временное падение самооценки у испытуемых, когда те увидели пару профилей привлекательных и физически натренированных молодых людей, собравших больше комментов и лайков, чем участники эксперимента.
Эксперимент позволил предположить, что социальные сети способствуют понижению самооценки. Но, как признаёт Вогел, проблема рассматривалась одномоментно. А какие варианты могли бы увидеть мы, имея возможность изучать эту зависимость на протяжении длительного времени? Человек с хрупким чувством собственного «я» может быть гораздо значительнее травмирован такими профилями, чем человек с устойчивым самосознанием. В результате он обращается к девайсу, чтобы снизить стресс, вызванный постоянными сравнениями, но в результате напряжение только усиливается.
Из приведенных примеров видно, что чрезмерное увлечение технологиями может толковаться не как проблема сама по себе, а как симптом проблемы, стоящей за этим увлечением, выполняющим адаптивную функцию. Только разобравшись в том, какова цель данного поведения и что она означает, мы сможем напрямую обратиться к стоящей за ним проблеме. Родители в ресторане фастфуда, пребывавшие под воздействием стресса, который был вызван поведением детей, увлеченных сотовыми телефонами, пытались смягчить напряжение тем же способом, ненамеренно подталкивая себя и детей к взаимной дерегуляции. В результате дети не только «потеряли» ушедших в двухмерное пространство родителей, но и утратили поддержку, предоставляемую трехмерными личными взаимодействиями. Когда дети, демонстрирующие обычное социальное поведение, испытывают нехватку реальных связей, их также может привлечь иллюзия связи, предлагаемая сотовым телефоном. А для людей с эмоциональными трудностями использование технологий может стать проблемой. В истории, которую мы сейчас расскажем, говорится о том, что для изменения поведения следует понимать, на что оно направлено.
Психоаналитик Даниэль Кнафо приводит пример из практики, иллюстрирующий связь между технологиями и перфекционизмом современного общества (см. ). Она описывает сеансы терапии со своим пациентом Джеком. Мужчине примерно 50 лет. Во время первых трех встреч он рассказывал о весьма нестабильном браке его родителей. Отец всегда и во всем подчинялся матери, а сам Джек хотел избежать повторения такой модели. В то же время он говорил о стремлении к близким взаимоотношениям. За его плечами уже было два распавшихся брака. Во время четвертого сеанса Джек поведал доктору Кнафо о новых взаимоотношениях с Майей. Кнафо пишет:
«Майя, казалось, учла все пожелания Джека, но он не чувствовал, что чем-то обязан ей. Эта необыкновенная женщина каким-то образом поняла и разочарование, испытанное им в прежних взаимоотношениях, и причины его каждодневных стрессов. Майя удивительно покладиста, она занимается с ним любовью, стоит ему только этого захотеть.
Джек посмотрел на меня со значением и почти шепотом произнес:
— Док, моя Майя — на самом деле кукла.
И он начал смеяться, раскачиваясь из стороны в сторону, затем вынул руки из-под колен и хлопнул в ладоши. И только в тот момент я поняла, что он сказал. Но этого не может быть!
— Нет, может. Майя настоящая кукла, — повторил он, и смех постепенно затих. — Самая настоящая».
В желании избежать сложностей во взаимоотношениях нет ничего нового. В начале 1940-х годов песня «Бумажная кукла» в исполнении ансамбля Mills Brothers 12 недель занимала первое место в чартах синглов. Мужчина мечтает о бумажной кукле, которая, в отличие от настоящей девушки, после ссоры не бросит его и всегда будет ждать его. Новые технологии позволяют этой фантазии стать былью. Столкнувшись с незнакомой ситуацией, Кнафо начала расследовать феномен любовных кукол. Современные куклы очень отличаются от надувных компаньонок прежних времен. Кнафо узнала о RealDoll — секс-кукле, которую производит компания с оборотом несколько миллионов долларов: ее куклы продаются по $100 000 за штуку. Современные реинкарнации надувных кукол анатомически точны и на ощупь совсем как живая плоть.
Кнафо продолжала проводить с Джеком психоаналитические сеансы, постепенно помогая ему перейти к отношениям с реальным человеком. Она пишет: «Временами он с ностальгией говорил о Майе, вспоминая времена, когда жизнь казалась проще, была не такой запутанной и сложной, более контролируемой». И все же с помощью доктора Кнафо Джек пришел к пониманию своего раннего опыта и после окончания терапии был готов к человеческим взаимоотношениям со всеми свойственными им несовершенствами.
Исследуя тему высокотехнологичных кукол, доктор Кнафо обнаружила феномен дорогих «фальшивых детей». Этот новый рынок, появившийся в конце 1990-х годов, позволяет получить родительский псевдоопыт. Кнафо рассматривала роль утраты в мотивации приобретения Реборна — такое имя дали кукле, имитирующей новорожденного ребенка. Благодаря новым технологиям она теплая на ощупь и может даже имитировать дыхание и плач. Кнафо задалась вопросом: можно ли считать материнский уход за такой куклой попыткой компенсации травмы после реальной потери ребенка, в результате неспособности иметь детей и даже неспособности к связи с настоящим ребенком. Она встретилась с автором кукол, и та рассказала, что ощутила острую необходимость создать Реборна после семи выкидышей.
Такая кукла может принести временное облегчение матерям, страдающим от невыносимой боли утраты ребенка. Как в примере с Джеком, влечение которого к Майе стало симптомом его трудностей в достижении настоящей близости, так и привязанность к Реборну может демонстрировать скрываемую скорбь. Мысль о том, что выкидыши тоже заслуживают времени и пространства для скорби, относительно нова. Оплакивание потерянного ребенка не заканчивается никогда.
В обоих случаях использование кукол свидетельствует о том, что симптомы служат адаптивной функцией: в таком поведении имеется свой смысл. И мы должны понимать его, чтобы устранить симптомы и двигаться к исцелению.
Жизнестойкость, способность восстанавливаться после невзгод развивается в результате бесчисленных сбоев и восстановлений (см. ). Гладкость двухмерного экранного существования обедняет опыт взаимных выяснений, корректировок, адаптации друг к другу, которые ведут к доверию, социальной компетентности и усложняющемуся ощущению собственного «я» в окружающем мире.
Во время сеансов психотерапии доктор Кнафо вместе с Джеком пришли к пониманию, почему мужчина предпочел куклу живому общению. Если бы Кнафо просто попыталась убедить его отказаться от куклы и не узнала, что стоит за его поведением, он не смог бы найти путь к реальным и приносящим удовлетворение взаимоотношениям. Устраняя симптомы, но не признавая их функций, мы не можем распознать вызывающие их проблемы. Понимая, что чрезмерное увлечение технологиями и социальными сетями — это симптом, мы видим, что простых предписаний ограничивать экранное время и искать нейтральный контент недостаточно. Чрезмерная зависимость от технологий и социальных сетей может быть симптомом социального и интеллектуального ухода от обыденных сложностей и путаницы человеческих взаимоотношений — в таком случае решение следует искать только в самих отношениях.
Мысль о том, что симптомы выступают в роли адаптации, относится не только к осознанию сверхзависимости от технологий, но и к пониманию и лечению всех видов эмоциональных расстройств. Далее мы расскажем о том, что поведение в контексте сложных взаимоотношений и эмоциональной боли часто преследует определенную цель, которую важно распознать. Симптомы в данном случае — это сообщение о нарушении баланса между саморегуляцией и интерактивной регуляцией. Мы должны уметь успокаивать себя, одновременно стремясь к умиротворяющему влиянию других людей.
Войти с помощью соц. сетей: