Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Представьте себе двух братьев — пятилетнего Роланда и полуторагодовалого Остина. Роланд учит младшего брата игре, которую только что придумал: он несется через комнату, запрыгивает на подушку, а потом мчится обратно. Обучение строится на постоянном повторении, сопровождаемом неизбежными ошибками. Продолжается это уже около часа. Когда Остин, добежав до подушки, не запрыгивает, а садится на нее, Роланд, отчаявшись, хватается за голову, но через секунду возобновляет демонстрацию. Наконец Остин все-таки запрыгивает на подушку, после чего бежит по проложенному Роландом маршруту, и мальчишки падают на пол, радостно хохоча. С каждой пробежкой Остин не только лучше понимает правила игры — радостные повторы углубляют его связь с Роландом, а также усиливают у обоих понимание того, что за расхождением обязательно последует воссоединение. Сам ритм игры, даже те моменты, когда Остин совершает ошибки, дает ему возможность узнать: «Вот как мы это делаем!»
Мы привыкли думать, что культура передается с помощью языка. Но маленькие дети создают смысл своего мира и становятся частью определенной культуры задолго до того, как научатся говорить. Культура встроена во множество систем, которыми мы пользуемся для существования в окружающем мире, — сенсорную, двигательную, гормональную, вегетативную, генетическую и эпигенетическую. Роланд учит брата, не употребляя слов. Весь телесный опыт совместной игры, беготни, падений, кувырканья, даже стресс от того, что у него не все получается, учит Остина не только игре, но и принадлежности к определенной культуре.
В широком смысле культура — это набор общих активностей, ценностей, целей и практик, то есть единый для всех способ существования в мире. Развитие — процесс длиною в жизнь, в ходе которого каждый из нас осваивает принадлежность к различным группам, включая профессиональные, религиозные, территориальные и многие другие, и даже к изменившейся культуре собственной семьи, если она разрослась за счет новых членов.
Когда двое молодых людей переходят от волнующей игры первых свиданий к более серьезным правилам совместной жизни, планирования будущего, воспитания детей, они должны учиться культуре, принятой в семьях друг друга. Какие элементы этих культур они принесут в свою новую семью?
Джейден подобно отцу и трем братьям обладал энциклопедическими знаниями во всем, что касалось бейсбола, баскетбола и особенно европейского футбола. В семье Кьяры общим языком была музыка. Отец регулярно тестировал дочь, например спрашивал, кто автор той или иной звучавшей на заднем фоне джазовой композиции. Кьяра ничего не знала о бейсболистах, Джейден понятия не имел, кто такой Майлз Дэвис. Однажды, когда он заявил, что никогда не слыхал о Диззи Гиллеспи, Кьяра посмеялась над ним, тем самым неумышленно обидев его. Девушка извинилась и больше не подшучивала над «невежеством» Джейдена, зато начала знакомить его с разными музыкальными жанрами. Вскоре они открыли для себя несколько новых групп, которые понравились обоим, и полюбили вдвоем ходить на концерты. Джейден, со своей стороны, не намеревался приглашать Кьяру на матчи — на стадион он ходил с друзьями. Однажды девушка расстроилась: в воскресенье Джейден предпочел встречу с ней футболу, и он наконец решил познакомить ее с миром спорта. И вскоре посещение футбольных матчей стало их любимым времяпрепровождением — наряду с походами на концерты.
Но некоторые культурные различия оказались более глубокими. Кьяра была единственным ребенком, ей было непросто принять безалаберность и простоту нравов большой семьи Джейдена. Сидя за столом в кругу своих родных и часами обсуждая какие-то глобальные идеи, она чувствовала себя вполне комфортно. День благодарения Кьяра провела на заднем дворе вместе с семьей Джейдена. Сначала все играли в футбол, а потом, отталкивая друг друга, понеслись к столу, чтобы успеть ухватить лакомые кусочки. Это было серьезным испытанием, она чувствовала себя очень неловко. Джейден же, отправившись в День благодарения на обед к родителям Кьяры, вынужден был вытерпеть многочасовую дискуссию на самые разные темы. Ладони его потели, он весь извертелся. Для развития отношений молодым людям следовало пережить множество сложных эмоций, которые вызывали их семьи.
Отчасти Джейден с Кьярой разбирались в этой мешанине чувств по отдельности — каждый со своими друзьями и своими семьями. Но они также выработали привычку во время или после семейных сборов отправляться на совместную пробежку. Физическая усталость успокаивала обоих, и тогда они могли выслушать друг друга без споров и эмоционально заряженных разговоров, неизбежно провоцируемых этими событиями.
Ситуация осложнилась после рождения первого ребенка. У обоих были четкие представления об опыте, который они хотели бы перенять у своих семей, и о том, чего желательно избежать. Кьяра ценила интеллектуальную любознательность членов своей семьи, но эмоциональная дистанция, которую они предпочитали соблюдать, была ей не по душе. В семье Джейдена она наблюдала товарищеские взаимоотношения, чувство сопричастности к семейным ценностям, и хотела, чтобы ее дети унаследовали эти качества. Джейдену же хотелось избежать обязательств, накладываемых на него близкими отношениями с братьями, — ему часто приходилось решать их проблемы. Джейден считал, что с ним поступают несправедливо, навязывая жесткие представления о том, как ему следует поступать в различных семейных обстоятельствах, хотя и он, и его братья давно выросли и имели собственные семьи и обязательства.
Джейдену и Кьяре требовалось выработать новый набор правил для семейной культуры, которую они строили вместе. Но создание новых правил — дело непростое. Культура семьи, в которой вы родились и выросли, встроена не только в ваше сознание, но и в ваше тело. Вынужденный переход к новой культуре сложен и сопровождается сбоями и раздорами. Сами по себе конфликты порождают энергию, необходимую для перехода к новому образу сосуществования с другим человеком. Поначалу вам приходится сражаться с ним. Затем, найдя способ восстановления разрыва, вы с партнером в рамках новой семейной ячейки достигаете нового уровня цельности. Понимая это, вы уберегаете себя от массы проблем и, возможно, даже спасаете брак, в котором возникли трещины.
Малыш ничего не знает о правилах мира, в который он только что пришел. Новорожденному приходится учиться всему, что происходит в окружении, к которому он не приспособлен, и в ситуациях, которые не может предугадать. Ему необходимо освоить присущие данной культуре способы сосуществования с другими людьми. Как это происходит?
Винникотт писал о важной роли игры в процессе развития и роста: «Играя, и только играя, индивидуум — ребенок или взрослый — способен на творчество, в котором участвует вся его личность, и только через творчество он открывает свое “я”».
Здесь речь идет не о походах в магазин игрушек, а об игре как спонтанном, свободно организованном поведении без строго обозначенных целей или последствий.
Почему игра имеет такое сильное воздействие на людей? В ней участвуют движения, эмоции, память, чувство времени и непрерывности бытия, готовность действовать и внимание. С помощью игр, в которые мы играем вместе с другими, эти разные системы подпитываются энергией и получают информацию. Игры способствуют развитию растущего в ребенке ощущения собственного «я», организуют и направляют его поведение во взаимодействии с миром людей и предметов. Через бесконечные игры мы усваиваем новые смыслы. В играх, в которые нас вовлекают и придуманных нами самими, мы получаем и перерабатываем информацию, создающую поддерживающие системы для нашего социального «я». Процесс развития у ребенка принадлежности учит правильным взаимодействиям и подсказывает, в чем мы сами терпим неудачу в процессе обучения принадлежности — к спортивной команде, новой семье, новой работе, другой стране.
Первокурсники, которые учатся танцевать Cupid Shuffle на своей первой вечеринке в колледже, создают смысл нового социального окружения — точно так же, как младенец создает смысл своей семьи. Поначалу спотыкаясь, выбиваясь из ритма, студенты постепенно научатся синхронизировать свои движения. Это достижение тем более приятно, что сначала ни у кого ничего не получалось, а потом все вместе радовались связанности одинаковым смыслом.
В игре «Пикабу» родители сначала играют и за себя, и за малыша. Дети, не понимая, что происходит, реагируют по-разному, некоторые вообще не пытаются участвовать в игре. Они смотрят в сторону, хотя должны смотреть на родителя, или на свои башмачки, или на ручки. Их действия неорганизованны, вариативны, нестабильны. Но после нескольких повторений они уже обращают больше внимания на играющего родителя и предвкушают «бу». Путаницы и неорганизованности становится все меньше.
Еще несколько повторений, и дети начинают контролировать некоторые этапы игры. Они сигнализируют о наступлении «бу», закрывая ручками лицо, и со временем превращаются в настоящих «пикабуров», выучивая обе роли. Когда малыши приспосабливают свои реакции к движениям других играющих, выстраивается последовательность действий и появляется ритм. У игроков развивается способность угадывать намерения партнеров. За счет бесконечных повторений младенец полностью включается в игру, и тогда оба игрока действуют синхронно.
Младенцы не могут сами научиться играть в «Пикабу». В обретении и поддержке этого опыта они зависят от старших детей или взрослых. То же касается и других аспектов существования в мире. Дети учатся игре — или привычке: принимать ванну, правильно вести себя, когда их переодевают, кормят, укладывают спать. Любая такая игра повторяется бесконечное число раз в течение дней, недель, месяцев. Каждая из них индивидуализирована, и в каждой участвует партнер по обучению.
Повторяющиеся взаимодействия с определенным человеком, приводящие к такому же успешному результату, как при обучении игре в «Пикабу», несут ребенку внутреннее знание: «Мы можем преодолеть несогласованности и нестыковки». Это знание не выражено словами, поскольку младенец еще не владеет языком, однако оно очень мощное, поскольку вносит свой вклад в развивающееся у ребенка чувство доверия, надежности и безопасности. Путем накопления опыта успешных восстановлений дети приходят к внутреннему пониманию того, что их разбалансированное эмоциональное состояние и ощущение какой-то нестыковки могут трансформироваться в позитивное состояние и сопровождающее его ощущение правильного хода событий.
Игра в «Пикабу» — это воплощение появлений и исчезновений, разрушений и восстановлений, из которых состоит жизнь. Типичная, строящаяся на повторах игра создает у ребенка чувство, которое Винникотт называл продолжением бытия.
В серии экспериментов в рамках парадигмы «каменное лицо» мы исследовали роль игры при создании смысла в том возрасте, когда у ребенка еще не развиты участки мозга, отвечающие за абстрактное мышление. Чтобы понять, как взаимоотношения фиксируются в разуме ребенка до овладения языком, мы определили игры, характерные для конкретной диады матери и ребенка. Это могла быть игра на основе прикосновений, обмена сочетаниями звуков или же каноническая игра, например «Этот поросенок». Мы искали ответ на вопрос: станет ли ребенок использовать элемент какой-либо игры для привлечения внимания матери в момент «каменного лица»? Таким образом исследовалась ассоциативная память младенца, то есть развитие памяти об особом способе существования с конкретным человеком.
В одном из экспериментов мама пела: «Если ты счастлив и знаешь об этом, хлопни в ладоши!» Чтобы научить малыша правилам игры, она брала ладошки ребенка в свои и хлопала ими. Затем экспериментатор просил мать сделать «каменное лицо». Ребенок не умел говорить и не мог создать смысла из ее необычного поведения, однако хотел вступить с ней в контакт. Он посмотрел на свою правую ручку и медленно, с усилием поднял ее к груди, затем поднял левую ручку. Ладошки соединились, и раздался тихий шлепок. В этот момент период «каменного лица» закончился, и радостная мать с теплой улыбкой взяла две соединенные ладошки — результат усилий ребенка — в свои руки.
Девятимесячный ребенок еще не мог последовательно выстроить свои мысли: «Я играю в эту игру с мамой, поэтому хлопну в ладоши, чтобы она снова была со мной». В его незрелом мозге еще не развилась способность к языку. И хотя малыш еще не умел думать словами и не знал текста песенки, все же можно отметить, что музыка взаимоотношений с матерью уже запечатлелась в его теле и мыслях. Двигательные нейроны, идущие от коры головного мозга через стволовую часть к позвоночнику, соединяются с мышцами ручек и заставляют их двигаться особым образом в попытке вызвать реакцию матери. Такие движения продиктованы не слоями мозга, отвечающими за язык и символическое мышление, — они у ребенка еще не развиты. Мотивация лежит в более глубоких мозговых структурах.
Можно сказать, что у этого ребенка уже развиты зачатки ощущения субъектности и способности оценивать среду для получения позитивного опыта. Но такие навыки присутствуют не в форме слов или мыслей, они запечатлены в мозге ребенка посредством телесных движений во время игры с матерью. Подобным же образом, как следствие бесчисленных игр, в которые ребенок по мере роста и развития играет с тем, кто о нем заботится, запечатлеваются и отношения.
В 1970-х годах мы путешествовали по юго-западной Кении, изучая взаимоотношения «родитель — ребенок» у гусиев, народа группы банту в густонаселенной горной части страны. Проект, спонсором которого выступил Национальный научный фонд США, возглавлял антрополог Роберт Левайн, еще в студенческие годы увлекшийся системой верований гусиев. Он и его коллеги разработали методику наблюдений за бытованием общины гусиев при изучении различных культур. В наши же планы входили наблюдения за взаимодействиями детей и взрослых на протяжении дня и запись их на видео. С гусиями мы провели немало времени, они привыкли к нам и воспринимали как некий фон.
В тех местах прямой взгляд друг на друга имеет иное значение, нежели в западной культуре. Система верований гусиев построена на концепции злого глаза и на опасности, которую они ощущают, когда на них смотрят. Нам было интересно понаблюдать за тем, как дети учатся правилам игр-приветствий в рамках этого культурного контекста.
Среди гусиев взаимные приветствия матерей и маленьких детей значительно отличаются от полных воодушевления приветствий в Северной Америке. Приветствие между матерью (или теми, кто ее заменяет) и ребенком может содержать или не содержать зрительный контакт, а эмоциональный тон общения между ними достаточно сдержанный. Ребенок не поднимает глаза на взрослого, и оба не проявляют особого волнения или эмоций. Они также не играют лицом к лицу, как принято в Соединенных Штатах. Американские родители много разговаривают с младенцами и относятся к ним как к интерактивным партнерам. Когда же мы просили мам-гусиев поиграть с ребенком лицом к лицу, они смотрели на нас как на идиотов. И все же выполняли наши просьбы!
Покадровый анализ показал, что младенцы-гусии, совсем как их ровесники на Западе, заглядывали мамам в глаза и улыбались, но те отводили взгляд. В ответ малыши тоже опускали глаза, улыбки таяли, дети выглядели разочарованными. Изначальный прямой взгляд и улыбка ребенка, говорящие «Я хочу общаться», встречались с невербально выраженным ответом матери: «А я не хочу», или, точнее, «Не так».
Почему матери отворачивались? Они не отвечали на улыбки детей, потому что образ материнского приветствия уже запечатлен в культуре, в нем исключены прямой взгляд и высокий уровень аффектации, так как это нарушает культурные нормы.
Мы не до конца понимали, как в этой культуре координируются пары «мать — ребенок» и как выглядит эта координация. Наша гипотеза состояла в том, что малыши и те, кто о них заботится, открыли и совместно создали для себя форму взаимодействия, которая согласуется с культурно приемлемым (естественным) образом совместного существования. Точно так же, как и в других культурах дети приобщаются к социальным играм, малыши-гусии постигают культурно приемлемый образ приветствий, проходя самостоятельный пошаговый процесс в контексте взаимоотношений с теми, кто о них заботится. Со временем дети путем бесчисленных взаимодействий и повторений постигают способы поведения, совпадающие со сдержанным приветствием гусиев, и учатся принадлежности к уникальной культуре этого народа.
Игры-приветствия, принятые у гусиев, — один из множества примеров, демонстрирующих степень различия образа жизни индивидуумов в разных культурах. Если бы североамериканская мать отворачивалась от ребенка так же, как мать у гусиев, педиатры заинтересовались бы ее душевным здоровьем и выразили беспокойство по поводу взаимоотношений матери и ее ребенка. Мы можем только догадываться, что подумали бы педиатры-гусии о матери, если бы та общалась с ребенком в американской экзальтированной манере, но, несомненно, заподозрили бы в этом нечто ненормальное. Однако дело в том, что, несмотря на значительные различия в манере приветствия между гусиями и представителями западной культуры, в обеих культурах пары «ребенок — тот, кто о нем заботится» складываются в результате повторяющегося процесса сбоев и восстановлений. Со временем процесс усложняется, становится неотъемлемой частью взаимоотношений между родителем и ребенком, и каждый паттерн способствует развитию последнего в его культурном контексте.
Взаимоотношения выражаются в играх, в которые люди играют в процессе развития. На недавней конференции, посвященной репрезентации, проходившей под слоганом «Конец дуализма», были представлены современные исследования различий между мозгом и мыслительной деятельностью. Быстро растущий объем знаний в этой области продемонстрировал, что различия между мышлением (ментальным процессом, происходящим как осознанно, так и неосознанно) и мозгом (нейтральной структурой, в которой протекает данный процесс) носят искусственный характер. Мышление и мозг едины.
Люди обычно считают, что представления о взаимоотношениях выражаются сознательной мыслью и словами. Например, вы пользуетесь языком для того, чтобы описать взаимоотношения с родителями как близкие, конфликтные или еще более сложные. Человек может, например, сказать: «Моя мать много работала и часто эмоционально дистанцировалась, но иногда ее внимание было полностью поглощено мной». В этом предложении взаимоотношения вербально отображены. Но, как мы уже видели, взаимоотношения запечатлеваются многими другими системами, помимо сознательного мышления. Социальный опыт, результат бесчисленных интерактивных игр, запечатлевается как мозгом, так и телом. Примером может служить футбольная команда, координирующая свои усилия ради того, чтобы забить гол: футболисты действуют в соответствии с паттернами, запечатленными в движениях их тел, почти не пользуясь словами.
Играм, создающим искаженные взаимоотношения, например взаимодействия со страдающими депрессией или внушающими страх родителями, учатся точно так же, как и другим социальным играм, с сознательным или бессознательным участием всех систем мозга и тела (см. ). Со временем и обретением опыта их влияние может усиливаться.
Когда Илана и Эндрю начали встречаться с консультантом по психотерапии пар, Илана осознала, что она привнесла во взаимодействия с мужем нездоровые тенденции, усвоенные в результате взаимоотношений с матерью. Но одно дело — понять, а другое — изменить взаимодействия, здесь одних слов и мыслей недостаточно. Вместе с консультантом женщина пришла к своего рода заключению, точнее, объяснению, почему она в определенных ситуациях проявляет такие реакции. Но переход от слов и идей, сформулированных с помощью консультанта, к реальному решению проблем общения с Эндрю занимал слишком много времени. «Мы всё говорим и говорим», — жаловалась Илана. В дополнение к беседам с семейным психотерапевтом паре требовалось найти новые, невербальные способы взаимодействия. Им помогли уроки бальных танцев: с их помощью Илана и Эндрю создали новый образ взаимодействия, не нуждавшийся в осознании. Постоянно сбиваясь, они разучивали танцевальные шаги и смеялись над ошибками. Со временем оба научились синхронно двигаться под музыку, и их отношения укрепились.
Начиная играть в теннис, прежде всего вы учитесь правильно держать ракетку, подавать мяч, следить за ним глазами. Но, освоив эти действия, вы уже не думаете о том, как их выполнять, а всё делаете автоматически, потому что данные установки уже запечатлелись в вашем теле и мозге. Теннис, как и игра-приветствие, служит примером имплицитного отношенческого знания — паттернов взаимодействия, регулярно происходящего между двумя людьми вне их сознательного понимания. Этот термин придуман членами Бостонской группы по изучению процессов изменений — коллективом психоаналитиков и исследователей детского развития, в который входят Эдвард Троник, Лу Сандер, Александра Харрисон, Дэн Стерн и другие. Группа регулярно обсуждает вопросы соотношения взаимодействий «ребенок — родитель» с психоанализом взрослых. Для иллюстрации имплицитного знания Джером Бруннер использовал сказку о муравье, которого поймала тысяченожка. Понимая, что сейчас он будет съеден, муравей попросил разрешения задать всего один вопрос. Тысяченожка согласилась. Муравей спросил: «Откуда твоя двадцать третья нога знает, что собирается делать пятьдесят седьмая?» Тысяченожку эта мысль парализовала, и муравей благополучно сбежал.
Если вы годами неправильно держали теннисную ракетку, то, чтобы научиться делать это как положено, вам придется немало помахать ею и совершить множество ошибок. Но если вы при каждом ударе по мячу станете останавливаться и размышлять о том, как ее держать, то играть вы не сможете. Движения должны быть автоматическими, в каком-то смысле невербальными. Точно так же изменения нездоровых взаимоотношений требуют не только основанного на языке понимания, но и движения сквозь путаницу каждодневных взаимодействий. Только так можно выработать новый образ совместного существования. Это же относится и к отношениям на работе.
Когда вы приступаете к работе на новом месте, постижение правил игры требует времени и чревато неизбежными ошибками. В некоторых рабочих культурах ошибки даже поощряются, поскольку считается, что работник на них учится и движется вперед. Когда выпускник колледжа Эллиот поступил в группу технического обслуживания театральной компании, он неимоверно боялся сделать что-то не так. И через полторы недели его страхи оправдались. Он и его коллега Фил перевозили мебель, служившую декорацией для новой постановки. Тщательно закрепив все вещи в кузове грузовика, они ехали от склада к театру, и вдруг здоровенный комод начал скользить по полу. Фил остановил грузовик, а Эллиот выпрыгнул из кабины и помчался назад в надежде перехватить комод. Однако он оказался тяжелее Эллиота, парень не смог удержать его, и комод рухнул на землю. В ужасе они взирали на повреждения: одна стенка отскочила и валялась в стороне, на другой виднелись небольшие вмятины. Обрадованные тем, что комод хотя бы не рассыпался на мелкие кусочки, они снова загрузили его в кузов и добрались до театра. А там вынуждены были рассказать обо всем боссу. «Что, что вы сделали?! — строго осведомился тот, а потом спохватился и добавил: — Да не переживайте, у меня тоже такое случалось». Босс не счел нужным заострять внимание на этом происшествии, потому что для него оно было незначительным.
И с этого момента Эллиот почувствовал себя членом команды. Пережив эту ошибку вместе с другими, он приобрел новый опыт — ощутил сопричастность, принадлежность к культуре театральных техников. Его вклад в работу возрос, чувство компетентности усилилось. Эллиот стал более ответственно относиться к работе, тем самым способствуя эффективности всего коллектива.
Обычно в рабочем окружении мы встречаемся с разными уровнями толерантности к сбоям и восстановлениям. Некоторые коллеги предоставляют остальным малое пространство для обмена идеями, другие демонстрируют большую склонность к совместной проработке вопросов. Во втором случае более тесные взаимоотношения помогают наладить взаимопонимание с сотрудниками, принадлежащими к первой группе. Но при жесткости, навязываемой сверху, у работника не возникает желания культивировать чувство принадлежности к данной организации.
Сет с радостью предвкушал, как он присоединится к старому другу Артуру в новом бизнес-проекте. Артур занимал ведущую позицию в компании, которая планировала развернуть свою деятельность в новой для нее области, а Сет имел большой опыт работы в этом направлении. Поэтому Артур пригласил его участвовать в своем стартапе. В глубине души Сет не был уверен в целесообразности работы под руководством друга, но, воодушевленный перспективой воплощения новых идей, отбросил сомнения.
Однако вскоре Сет понял, что тот Артур, которого он знал по игре в алтимат фрисби, с легкостью общавшийся с товарищами по команде, в офисе придерживался совсем других правил. Он был небольшого роста, но на работе предпочитал возвышаться над всеми и давал указания свысока, подчеркивая свое положение каждым словом и жестом. Артур не поощрял открытые диалоги и отрицал отличные от его мнения взгляды: последнее слово всегда должно было оставаться за ним. Эта жесткая иерархическая культура пронизывала всю рабочую атмосферу. И хотя Сет был его другом, Артур и с ним обращался подобным образом.
Какое-то время Сет надеялся, что они все-таки сработаются, а их дружба выдержит это испытание. Но изменения в компании — внезапно уволился вице-президент — дестабилизировали всю структуру, и авторитарность Артура проявилась в полную силу. Он жаждал контролировать друга во всем. И Сет пришел к выводу, что в такой организационной культуре у него нет возможности развиваться и расти. Он уволился, сменил место жительства и со временем нашел более подходящую компанию, где наконец-то реализовал собственную креативность. Сет ясно увидел то, чего Артур так и не смог понять: корпоративная культура, для которой характерно жесткое мышление, отрицающая сложности, вызванные несогласием с мнением лидера, не в состоянии развиваться. Предположения Сета оправдались: спустя несколько лет компания прекратила существование.
Сидя в зале в ожидании выпускной церемонии своего старшего сына Макса, Габриэла и Стефан делились сентиментальными воспоминаниями. До рождения Макса оба были шеф-поварами и работали по 14 часов в день. Габриэла вспоминала, как она вернулась из роддома, положила Макса на кровать, повернулась к Стефану и спросила: «И что мне теперь делать?»
Научиться общаться с новым существом, за которое вы несете полную ответственность, — серьезный вызов для начинающих родителей. Бразелтон, которого и родители, и коллеги часто называли кудесником благодаря умению находить общий язык с новорожденными, постоянно наблюдал такую растерянность. Он слышал один и тот же вопрос: «Как мне понять, что собой представляет мой ребенок как личность?»
В интервью, которое Бразелтон дал незадолго до смерти в 99-летнем возрасте, он ответил на этот вопрос так: «Как только родители начинают играть со своим ребенком, им все становится понятно». Основываясь на огромном опыте педиатра и вырастив собственных детей, Бразелтон пришел к пониманию того, что каждый ребенок приходит в этот мир со свойственным только ему набором качеств и способов коммуникации. В интервью он говорил о том, что его главным вкладом в педиатрию было создание Оценочной шкалы поведения новорожденных (NBAS), которую он разрабатывал, играя с детьми. NBAS предлагает игру, которая в идеальных условиях сопровождает познание людьми друг друга. Например, он наблюдал за тем, как родители с восторгом смотрели на малыша, лежавшего на животике и совершавшего движения, будто он пытается ползти. «Какой сильный!» — восклицали они. Когда над ушком спящего ребенка пару-тройку раз потрясли погремушкой с мягким звуком, но он все равно продолжал спать, отец с матерью умилялись его способности охранять свой сон.
Основываясь на NBAS, педагог Джон Наджент и его коллеги по Институту Бразелтона при Бостонской детской больнице разработали Систему наблюдения за поведением новорожденного (NBO). В отличие от NBAS, целью которой является оценка общего состояния ребенка, NBO оценивает его поведенческие реакции и используется как клинический инструмент для выстраивания здоровых взаимоотношений с самого рождения. Это не тест, а метод организации совместных с родителями наблюдений за ребенком. Используемые при этом предметы смоделированы по образцу несессера Бразелтона, в котором он хранил инструменты, предназначенные для выявления любознательности ребенка, его открытости к игре. Такие наблюдения могут быть составной частью работы медсестер в детских отделениях больниц, педиатров, консультантов по грудному вскармливанию, специалистов по лечебно-терапевтическому вмешательству в раннем детском возрасте и других профессионалов, имеющих отношение к семьям с новорожденными. Участвовать в этой деятельности могут и другие члены семьи.
Дни и недели, предшествовавшие рождению второго ребенка Дары и Карлоса, были наполнены не радостным волнением, а страхом и опасениями, потому что их трехлетний сын Ронан очень сильно злился из-за неизбежного появления младшего братика. Ронан был чрезвычайно близок к матери и с трудом переносил даже самые короткие разлуки. Родители не могли представить, как новый ребенок впишется в сложившиеся в семье паттерны взаимодействия и что они должны для этого делать.
Во время первого посещения мамы и новорожденного братика Рэя Ронан буквально приклеился к Даре. На залитом слезами личике было написано страдание. Сидевший в углу Карлос напряженно наблюдал эту картину. Рэй мирно спал в колыбельке. Медсестра родильного отделения Глэдис подкатила ее к кровати Дары, говоря что-то одновременно и Ронану, и новорожденному. Рэй проснулся, и Глэдис достала ярко-красный мячик. Он служил одним из ориентиров, призванным продемонстрировать, как дети, которым всего несколько часов от роду, демонстрируют предпочтения определенным объектам, голосам, лицам. Когда Глэдис показала Ронану, как Рэй следит глазами за мячиком, мальчик расслабился. На его лице появилась заинтересованность, он даже отодвинулся от матери. Потом медсестра достала маленькую погремушку и протянула ее Ронану: «Хочешь помочь мне?» Мальчик нерешительно отошел от матери и приблизился к колыбельке. Глядя на нового человечка, появившегося в его жизни, он под руководством Глэдис осторожно потряс погремушкой. Когда Рэй повернулся на звук, лицо Ронана озарилось улыбкой. Впервые за несколько месяцев Дара и Карлос вздохнули с облегчением. В этот момент они увидели возможность превратить их семью в гармоничный квартет.
Процесс открытых наблюдений дает возможность использовать идею игры с присущими ей сбоями и восстановлениями во взаимоотношениях с новорожденным как родителям, так и братьям и сестрам. Сегодня многие родители страдают из-за ожидания совершенства. Когда педиатры находят время выслушать их и понаблюдать за новорожденными, они могут донести до родителей мысль о том, что изначально «правильного» пути не существует, новорожденный и отец с матерью найдут его сами.
Игра с новорожденным, чья нервная система еще не созрела и очень хрупка, требует времени и внимания. Родители, находящиеся под влиянием стресса, могут быть неспособны на это. У стресса множество причин: беспокойный ребенок, ежедневный вынужденный выбор между работой и воспитанием детей, часто без поддержки, сложные взаимоотношения, нехватка средств, отсутствие в семье мамы или папы. Родители по-разному реагируют на стрессы. Некоторые способы справиться со стрессовой ситуацией помогают адаптации к новой реальности, другие вызывают еще большие проблемы.
Сегодня многие родители для облегчения стресса у себя и детей прибегают к помощи сотового телефона или компьютера. Мы не станем обсуждать пользу или вред времени, проведенного у экрана. Все дело в том, какое влияние сотовые телефоны и другие чудеса технологий оказывают на взаимоотношения. Что происходит между родителем и ребенком в связи с разрешением или запрещением проводить время у экрана? Может ли обращение к виртуальному миру помочь в саморегуляции, если социальное взаимодействие оказалось не по силам? И если это так, то не становится ли подобная помощь проблематичной, поскольку позволяет избегать прямых контактов? В главе 7 мы поговорим о том, как технологии изменили игры, в которые играют люди, и не только в плане воспитания детей, но и в остальных аспектах жизни. Вы узнаете и о том, как исследования парадигмы «каменного лица» помогают осознать разнополярные стороны технологий и каким образом уменьшить негативный эффект.
Войти с помощью соц. сетей: