Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
С рождением Флоры привычный мир Елены, казалось, начал разваливаться. Сначала умер кот, любимец семьи. Затем у свекрови диагностировали рак. И хотя прогнозы врачей были вполне оптимистичными, Сэму, мужу Елены, пришлось чаще ездить к матери и ухаживать за ней. Он и раньше нечасто бывал дома — у него был свой бизнес, — теперь же Елена вообще его не видела. А тут еще добавился стресс: муж, естественно, очень переживал. Елена мучилась, не зная, как объяснить постоянное отсутствие папы трехлетнему сыну Маттео, для которого появление маленькой сестренки тоже было серьезным испытанием. Как же им справиться со всем, что на них навалилось, преодолеть неуверенность и упорядочить неразбериху, порожденную невеселыми событиями? Елена решила, что Маттео переживет сложную ситуацию легче, если она постарается сгладить острые углы, сделать вид, что ничего особенного не происходит. Но сын все больше капризничал и упрямился, а наказания — мальчика отсылали в его комнату — только ухудшали ситуацию. Елена понимала, что ее попытки игнорировать сложности неэффективны. Но когда к ним на несколько недель приехала ее мать, Елена почувствовала почву под ногами. У нее появились время и пространство, чтобы обдумать происходящее и предпринять шаги для восстановления их прежнего образа жизни. Чтобы больше времени уделять семье, она на полгода отложила учебу. (Елена готовилась получить степень специалиста по социальной работе.) Затем записалась в танцевальный класс «Мама и я», так как Маттео проявлял интерес к движению и музыке. Присутствие матери действовало на Елену успокаивающе: она больше не сомневалась в том, что сможет разобраться в сложных чувствах, которые испытывали члены ее семьи в трудное время.
Что побуждает нас пытаться снивелировать неизбежные жизненные неурядицы? Мы боимся, что трещина в системе приведет к полному краху. Но когда рушится мир, нам необходимо чувствовать себя в безопасности, ощущать уверенность в себе, чтобы найти силы снова все собрать воедино.
Пережившие холокост родители Эрика (см. ) упорно избегали сложных чувств, считая, что только так они и смогут выжить. Для них было важно, чтобы все выглядело «нормально». В ответ на реальную угрозу у обоих развилась повышенная чувствительность физиологического характера. Когда человек не ощущает себя защищенным, его организм — самостоятельно, без контроля со стороны разума — старается избегать эмоциональных связей. И пусть разум твердит, что все в порядке и вы в безопасности, тело все равно будет чувствовать опасность.
Давайте поближе познакомимся с процессом, благодаря которому наше тело создает смысл окружения как безопасного или опасного. Исследования в рамках парадигмы «каменное лицо» показывают, что маленькие дети создают смысл эксперимента как угрожающего им задолго до того, как у них разовьются отделы мозга, ответственные за сознательное мышление в словесной форме. Мы наблюдали это, изучая видеозапись шестимесячного малыша и его матери. В реальном времени мы ничего необычного не заметили, но, изучив запись покадрово, поняли, что ошибиться в сути взаимодействия невозможно.
Мать наклоняется вперед и трется носом о малыша. Ребенок хватает ее за волосы и не отпускает. Мать вскрикивает «Ой!», откидывается назад и делает сердитое лицо. Малыш отвечает на выражение лица матери даже не с удивлением, как будто увидел что-то незнакомое, — он распознает опасность. Автоматическая реакция матери, пусть и длившаяся всего секунду, пугает его. Ребенок резко отклоняется, как от удара, выставляет ручки вперед, поворачивается в высоком стульчике, а потом смотрит на мать, загораживаясь поднятыми руками.
Малыш еще не способен мыслить словами, но уже может распознать намерение в поведении другого человека. Он понимает: должно случиться что-то опасное, и выстраивает защиту. Мать, почти мгновенно тоже понимая это, быстро старается преодолеть разрыв и скорректировать его переживание.
Поначалу ребенок продолжает прикрываться ручками, но затем начинает улыбаться. Мать и дитя счастливо воссоединяются, опыт угрозы и восстановления теперь стал частью их смысла относительно друг друга и самих себя. Теперь оба знают, что могут преодолеть серьезное, даже пугающее несовпадение.
Такое взаимодействие матери и ребенка представляет собой один из бесчисленных моментов разрывов и восстановлений, способствующих здоровому росту и развитию. Малыш использует доступные ему участки мозга, чтобы создать смысл ситуации. Вегетативная нервная система, прекрасно функционирующая уже с момента рождения, представляет собой первичную систему создания смысла и оценки безопасности окружения.
Вегетативная нервная система (ВНС), пронизывающая все части тела, воспринимает информацию из внешней среды и приспосабливает к ней среду внутреннюю — все это без участия сознания. Думая о восприятии опасной ситуации, мы сразу вспоминаем знаменитую реакцию «бей или беги», управляемую симпатическим отделом ВНС. Под влиянием гипоталамо-гипофизарно-адреналовой оси высвобождаются гормоны стресса, автоматически мобилизующие двигательную систему организма: сердце начинает колотиться, дыхание становится частым и тяжелым. Но такое простое объяснение оставляет за скобками важный момент: как люди ощущают опасность и реагируют на нее.
В отличие от симпатического отдела ВНС, парасимпатический отдел, функции которого обеспечиваются посредством большого, разветвленного блуждающего нерва, заставляет нас замереть: дыхание замедляется, сердцебиение нормализуется, кровяное давление снижается. Такая замедленность, умиротворенность, неподвижность способна объединять людей, но перед лицом опасности может и разъединять.
Согласно данным исследования Стивена Порджеса, нейробиолога из Университета Индианы, психологическое состояние человека служит своего рода воротами, которые могут открываться или закрываться для возникновения чувства доверия и сопричастности. Это ощущение формирует смысл из пережитого опыта и влияет на наши реакции.
Порджес называет способ, с помощью которого мы оцениваем безопасность или опасность ситуации, нейроцепцией. До его открытий ученые считали, что существуют лишь два пути, посредством которых нервная система вступает во взаимодействие с окружением. Если вы чувствуете себя в безопасности, значит, активирован парасимпатический отдел, и тогда вы спокойны. Если же считаете, что вам грозит опасность, активируется симпатический отдел, контролирующий реакцию «бей или беги», и вы начинаете действовать.
Но Порджес показал, что существует еще один вариант реакции нервной системы, тоже управляемой парасимпатическим отделом, соединяющимся посредством блуждающего нерва с каждой мышцей или органом двумя типами волокон. Один тип волокон — их Порджес называет развитой ветвью блуждающего нерва (также известен как миелинизированная ветвь блуждающего нерва, потому что каждое нервное волокно окружено изоляционным покрытием — миелиновой оболочкой) — активируется, когда вы открыты для чьих-то объятий, прямо смотрите кому-то в глаза, внимательно слушаете и воспринимаете то, что слышите.
Другими словами, когда вы социально вовлечены — это первый уровень симпатической реакции. При ощущении опасности включается ее второй уровень — «бей или беги». Третий же уровень управляется, по определению Порджеса, примитивной ветвью блуждающего нерва (немиелинизированной ветвью — у нее нет защитной оболочки). Вегетативные (парасимпатические) волокна блуждающего нерва вступают в действие перед лицом неизбежной, всепоглощающей угрозы. Классический пример: мышь, попавшая в пасть коту и притворяющаяся мертвой. Примитивный блуждающий нерв заставляет людей замирать, но это не значит, что они согласны на контакт. С помощью перечисленных трех способов нервная система определяет окружающее пространство как безопасное, то есть наделяет его смыслом (Порджес называет свою теорию поливагальной). Подведем итог: две ветви парасимпатической нервной системы играют основную роль в оценке окружения с точки зрения безопасности и нашей реакции на нее. Именно благодаря этой системе мы способны устанавливать социальные связи.
Развитая и примитивная ветви блуждающего нерва служат первичными проводниками чувства безопасности и способности или неспособности к социализации посредством волокон, идущих к мышцам лица, среднему уху, гортани и сердцу. Порджес пишет: «Функционально система социализации основана на связи сердца и лица, которая соотносит сердечную деятельность с мышцами лица и головы».
Возможно, вы встречали фразу: «Он носит свое сердце на рукаве», то есть не скрывает своих эмоций, выставляет их напоказ. Но, по мнению Порджеса, биологически точнее описывать такого человека как «носящего сердце на лице». На способность устанавливать социальные связи указывают выражение лица и голос, интонации. Видеозапись, о которой мы говорили выше, демонстрирует, что маленький ребенок создает смысл опасности, ориентируясь на выражение лица матери и тон ее голоса.
Чарлз Дарвин в книге «Выражение эмоций у человека и животных» — труде, возможно, столь же значимом, как и «Происхождение видов», но гораздо менее известном, — описывает невероятно сложную систему лицевых мышц и столь же сложную систему мышц, задействованных в модуляциях и ритме голоса, свойственных только человеку. Для чего нужны эти мышцы? Мы понимаем, что взаимодействие безопасно и человек идет на контакт, распознавая состояние его вегетативной нервной системы по выражению лица и голосу, то есть, образно выражаясь, видим, что происходит у него внутри.
Блуждающий нерв управляет круговой мышцей глаза — orbicularis oculi, которая отвечает за приветливое выражение лица (вспомните выражение «улыбаться глазами»). Развитые волокна позволяют этой мышце двигаться. Но когда вы чувствуете опасность, в действие вступает примитивная ветвь блуждающего нерва, и тогда мышца остается неподвижной. Попробуйте улыбнуться так, чтобы в улыбке не участвовали глаза, и другие люди сочтут ее неискренней. Именно поэтому, общаясь с человеком, который улыбается, не используя круговую мышцу глаза, вы неосознанно чувствуете в нем фальшь.
Точно так же блуждающий нерв управляет крошечными мышцами среднего уха. При активации развитой ветви блуждающего нерва вы слышите все богатство звуков в музыке, природе, человеческом голосе. Когда вы ощущаете угрозу и бразды правления перехватывает примитивная ветвь блуждающего нерва, эти мышцы становятся менее подвижными, и в результате вы слышите звуки по-другому. Например, тиканье часов, почти неразличимое, когда вы спокойны, становится навязчивым и раздражающим.
Поведение малыша, которое мы наблюдали на видеозаписи, объясняется нейроцепцией. У него отсутствует сознательное «осмысление» того, что мама «рассердилась», эти понятия для него еще недоступны. Но за счет смысла, который создает в данной ситуации его вегетативная нервная система, он знает, что лицо мамы и ее голос представляют опасность.
Когда вы во всем видите опасность, чрезмерная выработка гормонов стресса наносит вред как вашему мозгу, так и телу. Но страдает не только симпатическая нервная система. При блокировке системы социальной вовлеченности у вас может «заболеть сердце», при этом не исключено, что вы действительно заболеете и, возможно, даже умрете. Блуждающий нерв влияет на иммунную систему, сердечный ритм, кровяное давление, работу внутренних органов. Одиночество, порождая хаос в хорошо отрегулированной системе, способно убивать. Исследования показывают, что у одиноких людей повышается риск сердечных заболеваний, артрита и сахарного диабета, они испытывают эмоциональные страдания, чреватые риском самоубийства.
Социальная изоляция и одиночество не одно и то же. Первое — объективный критерий социальных связей и взаимодействия, второе — субъективное восприятие изоляции. Вы можете чувствовать себя одиноким среди толпы. Возможно, с вами когда-нибудь случалось подобное: на каком-то мероприятии люди вокруг смеются и разговаривают, а вы чувствуете себя случайным аутсайдером. Одиночество среди людей особенно болезненно — такое состояние сходно с тем, что испытывает малыш в эксперименте «каменное лицо», когда мама одновременно и присутствует, и отсутствует.
Но почему мы страдаем от одиночества в окружении других людей? Порой в их обществе мы по ряду причин не чувствуем себя в безопасности и создаем угрожающий смысл: не можем достичь взаимопонимания с теми, кто, судя по всему, получает удовольствие от общения, ощущаем себя изолированными, отгороженными от них. В основе такой реакции нередко лежит личная история отсутствия опыта сбоев и восстановлений важных отношений. А тем, чья история взаимоотношений богата разрывами и восстановлениями, случайные социальные взаимодействия кажутся легкими и безопасными. Люди, создавшие проблематичный смысл социальных взаимодействий — то ли из-за того, что заботившиеся о них были эмоционально недоступными или, напротив, слишком настойчивыми и не допускали разногласий, то ли потому, что с ними жестоко обращались, — могут выказывать совершенно иную реакцию. При этом социальные договоренности не позволяют скрыться или открыто выразить свои чувства. Если тело — здесь на передний план выходит нейроцепция — чувствует угрозу, то в качестве защитного механизма включается примитивная ветвь блуждающего нерва. Такая реакция, происходящая за пределами сознательного понимания, способна создавать нечто вроде замкнутого круга, поскольку история невосстановленных разрывов препятствует исцелению через обретение социальных связей.
Тем, кто на основе прошлых взаимодействий создал смысл окружающего мира как представляющего опасность, в поисках нового смысла необходимо погрузиться в новые, безопасные взаимодействия. Перемены могут быть медленными, но глубокими.
Когда вы сегодня смотрите на принца Гарри и видите его теплую улыбку, слышите мягкий, полный сочувствия голос, становится ясно, почему Меган Маркл полюбила его с первого взгляда. Взгляды, которыми они обменивались на свадебной церемонии, наглядно демонстрируют деятельность миелинизированной, развитой ветви блуждающего нерва: на их лицах отражаются любовь и глубокая привязанность. Однако, глядя на многочисленные изображения Гарри и Меган до встречи друг с другом, особенно на ранние фото и видео принца, вы поймете, что в те времена мир не казался ему безопасным: по его лицу видно, что он ощущал беспокойство и угрозу.
Брак родителей Гарри с самого начала был несчастливым. Его называли запасным игроком: наследником трона всегда был его старший брат Уильям. На фотографиях, где Гарри изображен со своей матерью Дианой, мы видим по их искренним улыбкам и выражению лиц, что Диана очень любит сына. Но через год после развода с Чарльзом она трагически погибла — Гарри тогда было всего 12 лет. На всех снимках, сделанных после катастрофы, лицо принца застывшее, насупленное, и так на протяжении двадцати лет. У него явно были серьезные проблемы: он много пил, неподобающе себя вел.
Выражение лица Гарри на детских фотографиях со всей очевидностью демонстрирует состояние его вегетативной нервной системы. На фото из раннего детства он сидит на коленях у мамы — они на аттракционе в парке развлечений: оба сияют и открыты для социализации. На фотографиях Гарри-подростка и Гарри-юноши нет морщинок вокруг глаз, характерных для детских снимков и современных фотоизображений, его лицо окаменевшее. Даже на снимках, где он улыбается, вы не заметите теплоты во взгляде, полного спектра эмоциональной выразительности, очевидных в настоящее время. Это означает, что после гибели матери он находился во власти примитивной ветви блуждающего нерва в ответ на ощущаемую угрозу, исходящую от окружающего мира; сейчас же полностью проявляется работа развитой ветви. В мелодичном голосе последних интервью слышны живые, веселые нотки, приглашающие к общению.
Как же произошла эта трансформация? Известные факты из жизни Гарри позволяют предположить, что отношения, в которые он вступал, вряд ли позволяли ему преодолевать путаницу и нестыковки и полностью воспринимать их во всей сложности, тем самым обретая внутреннюю устойчивость. Но что может быть сложнее и одновременно согласованнее, чем королевская свадьба? На одном из фото мы видим принца, играющего в футбол с африканскими детьми, чьи родители умерли от СПИДа. Если приглядеться, становится очевидным, что в этих детях он узнаёт себя, потому что ему было хорошо знакомо чувство утраты, пустоты, которое он ощущал после смерти матери.
Гарри отправился на военную службу в Ирак, чтобы стать «просто одним из этих парней», и это решение дало ему возможность стать собой, или, по терминологии Винникотта, найти свое «истинное “я”». Возможно, благодаря этому опыту и другим испытаниям принц обрел ощущение внутренней согласованности и смог предаться скорби по матери — что ранее, по словам самого Гарри, ему не дозволялось, — а затем наконец смириться с утратой. Можно предположить, что безболезненно пройти через нестыковки к восстановлению и полному осознанию чувств, вызванных смертью матери, принцу помогли занятия с психотерапевтом.
В апреле 2017 года в Daily Telegraph было опубликовано интервью принца Гарри с британской журналисткой Бриони Гордон о его намерении прибегнуть к помощи психоанализа, чтобы справиться с потерей матери: «Я могу открыто признать, что потеря мамы в 12 лет и старательное подавление всех вызванных этим эмоций на протяжении последующих двадцати лет оказало серьезное воздействие и на мою личную жизнь, и на мою работу».
Вместе с братом и невесткой Гарри создал организацию Heads Together, задача которой — изменить отношение общества к психическим заболеваниям и их лечению. На сайте организации говорится: «Heads Together стремится помочь людям, имеющим проблемы с психическим здоровьем, чувствовать себя более комфортно в повседневной жизни и предоставляет практическую поддержку их друзьям и родным».
Из средств массовой информации известно, что принц Гарри и Меган Маркл работают с африканскими детьми и полны желания использовать свою известность ради того, чтобы творить добро. Такое объяснение предполагает, что в основе их любви лежат идеи, которые можно выразить словами. Но неоднократно писали и о том, что уже на первом свидании Гарри спросил Меган: «А что ты делаешь завтра?» Это свидетельствует о том, что еще в тот момент они ощутили связь, при которой слова не нужны. Нейроцепция безопасности, которая предшествует словам и сознательному мышлению, наверняка сыграла здесь очень важную роль.
Восприятие мира как места, в котором таится угроза, может возникнуть в результате событий, произошедших в раннем возрасте, как в случае с принцем Гарри. Но значительную роль здесь играют и врожденные свойства. Новорожденные обладают широким спектром реакций на звук, прикосновение, сенсорный опыт. Одни дети любят, чтобы их держали на руках, другие предпочитают обозревать мир по собственному усмотрению. Кто-то просыпается при малейшем шуме, других и пушками не разбудишь. Кому-то интересен любой визуальный стимул, другие держат в фокусе внимания человеческое лицо. Ни одна из этих вариаций не является «нормальной» или «ненормальной». И все же дети с повышенной сенсорной чувствительностью могут в определенных обстоятельствах воспринимать мир как нечто более угрожающее, менее безопасное, чем на самом деле. И в то время как другие дети получают удовольствие от коллективного общения, малыши с чувствительной сенсорной системой могут интерпретировать ситуацию иначе: «Здесь происходит слишком много разного. Я растерян. Мне лучше отстраниться от всего этого».
Многие люди воспринимают звуки низкой частоты как угрозу, что, согласно Порджесу, восходит к реакции предков на рычание хищников. Дети с дисбалансом парасимпатической системы, острее реагирующие на звуки низкой частоты, могут попытаться создать защиту и успокоить нервы. Классическое выстраивание игрушек в ряд или углубленное изучение видов динозавров могут оказывать успокаивающее воздействие в кажущемся небезопасным мире. Для некоторых детей подобное поведение выполняет адаптивную функцию, но взрослые могут воспринимать его как сигнал о каком-то расстройстве — таких детей, например, могут считать аутистами.
При описании качеств, с которыми ребенок приходит в мир, кто-то может сказать: «У него трудный характер» или «До нее все медленно доходит». В новаторском исследовании, начатом в Гарварде в 1980-х годах Нэнси Шидман и Джеромом Каганом, четырехмесячные младенцы подразделялись на высоко- и низкореактивных в зависимости от их реакции на обонятельные, визуальные и звуковые сенсорные раздражители различной степени интенсивности. В серии экспериментов малыши слушали женский голос, произносящий три бессмысленных слога на трех разных уровнях громкости. В зависимости от длительности плача и двигательной активности, включая выгибание тела и движения рук и ног, их относили к тому или иному разряду. У детей, которых причислили к высокореактивным, на личиках чаще появлялось выражение, указывающее на недовольство, расстройство. Шидман и Каган на протяжении многих лет отслеживали этих детей, выявив целый спектр поведенческих и физиологических данных. Было обнаружено, что высокореактивность и низкореактивность отражаются на характере ребенка с раннего возраста до периода полового созревания. Высокореактивные малыши, начав ходить самостоятельно, чаще стараются избегать незнакомых ситуаций. Младшие школьники часто чрезмерно осторожны и склонны подавлять свои эмоции, подростки демонстрируют более негативное настроение, чем прежде, и чаще беспокоятся о будущем. Дети из низкореактивной группы, напротив, не избегали ни общения, ни новых ситуаций, а повзрослев, стали более эмоционально спонтанными и более социализированными. Совокупность основных, наиболее устойчивых психических свойств человека, обнаруживающихся в его поведении, которую мы называем характером, может иметь истоки в смысле, создаваемом на основе сенсорного опыта.
Когда родители пытаются понять поведение ребенка, типичный процесс разрыва — восстановления может пойти неправильно. Элис и Брюс заметили, что их сын Генри с рождения проявлял особую чувствительность к звукам. Когда Элис куда-то везла сына в машине, ей приходилось снова и снова переключать радиоприемник на веселую детскую песенку, иначе поездка превращалась в ад. Если мелодия умолкала хоть на секунду, поднимался отчаянный крик, стихавший, как только песенка звучала вновь. Когда Генри немного подрос, эта проблема отошла на задний план, однако возникли новые. Во время празднования Дня независимости США Эмма, сестра Генри, вместе с отцом любовалась фейерверком, а Элис пришлось схватить в охапку громко ревущего двухлетнего сына и спрятаться с ним в автомобиле. Она закрыла все окна, однако истерика прекратилась только после окончания фейерверка.
В три года Генри пошел в детский сад. Он не играл с другими детьми, а предпочитал кругами бегать по комнате. Время от времени в саду устраивал грандиозные истерики, а дома родителям приходилось справляться с ними ежедневно. Воспитательница предположила у Генри расстройство аутичного спектра.
Исходя из парадигмы «каменное лицо», можно переосмыслить ситуацию как несовпадение биологической природы Генри с его окружением. Из-за высокой чувствительности мальчик воспротивился созданию смысла своего мира через социализацию. Нестыковки ежедневного опыта, более интенсивные и драматичные, чем у детей с более легким характером, повлекли за собой многочисленные попытки родителей, учителей и других школьных работников помочь ему перейти от сбоев к восстановлению.
Генри начал заниматься музыкой и в итоге стал профессиональным гобоистом. С помощью родителей он нашел способ сосуществования с чрезвычайной чувствительностью к звукам, оборотной стороной которой стал его музыкальный талант. Благодаря способности мальчика остро воспринимать и различать звуки различной частоты проблема была решена естественным образом. Пока Генри не научился передавать словами сильнейшее воздействие на него определенных звуков, он мог выражать свои чувства только истериками. Нейроцепция звуков как угрозы стала барьером, преграждающим доступ к созданию смысла через социальное взаимодействие. Генри полностью стал собой, лишь погрузившись в музыкальное самовыражение.
Порджес описывает, как пение и игра на духовых инструментах меняют структуру и функционирование среднего уха. Когда человек дует в духовой музыкальный инструмент, разрабатываются мышцы среднего уха и звуки низкой частоты утрачивают угрожающие свойства. Аналогичный процесс происходит, согласно терминологии Порджеса, при невральных упражнениях: когда человек, желая успокоиться, сознательно глубоко и медленно дышит. При этом в действие вступает развитая ветвь блуждающего нерва, открывающая дорогу к социализации.
Природная креативность Генри дала ему возможность создать новый смысл мира. До поступления в колледж у него было мало друзей. Впервые он почувствовал себя комфортно в социальных взаимоотношениях после многочасовых репетиций с оркестром колледжа: к тому времени его вегетативная нервная система трансформировалась под влиянием игры на гобое. Когда препятствия к социализации исчезли, он подружился сначала с коллегами-музыкантами, а затем расширилась и его социальная среда.
Нервная система Генри, реагируя на определенные звуки, создала смысл опасного мира. Породить искаженный смысл могут и другие варианты обостренного сенсорного восприятия. У сверхчувствительных людей реакция на то, что предстает их взору, на прикосновение, даже на положение тела в пространстве отражает хроническое несовпадение с социальным окружением. Людям, оказавшимся в таких ситуациях, приходится гораздо больше работать над восстановлением несовпадений, чем тем, кому не свойственна повышенная сенсорная чувствительность. К этому добавляется и тот факт, что взрослые тоже привносят в жизнь детей свой смысл взаимодействий, часто носящий отпечаток их ранних взаимодействий. Родитель с небогатым, не полученным в детстве опытом восстановления взаимоотношений может создавать угрожающий смысл, например, из такой обыденной ситуации, как вопли вышедшего из-под контроля ребенка.
Родителям Генри пришлось приложить особые усилия, чтобы помочь сыну создать новый смысл переживаемого им опыта. Но и Брюс, и Элис унаследовали от своих семей опыт любящего и ответственного родительства. Раз в неделю Элис встречалась за чашкой кофе с группой матерей, которых знала с рождения Генри. Каждый уикенд Брюс играл на фортепиано с друзьями по джазовому квартету. У обоих родителей имелся опыт поддержки со стороны, привычка быть выслушанными, и благодаря этому опыту их попытки помочь сыну почувствовать себя в безопасности, справиться со своими эмоциями оказались успешными.
В консультационной группе «Круг безопасности», созданной для поддержки взаимоотношений между родителями и детьми, родители учатся распознавать, каким образом их прежние отношения влияют на взаимодействия с детьми. Чтобы продемонстрировать, каким образом болезненные воспоминания могут заставить чувствовать угрозу, на занятиях используется «акулья музыка», как ее называют и родители, и терапевты, и тренеры. Участники программы смотрят фильм, сопровождаемый приятной мелодией, навевающей мысли о мирном закате над океаном. Затем им снова предлагается тот же фильм, но теперь звучит музыка, похожая на знаменитую тему Джона Уильямса из фильма «Челюсти».
Скорее всего, Уильямс сознательно выбрал данную последовательность нот — мелодию, создающую чувство опасности, хотя в начале фильма зритель видит безмятежный водный простор. Реакция происходит неосознанно, в ней задействована не кора головного мозга, а прекортикальная сенсорная и вегетативная нервная система. Мы реагируем на тему из «Челюстей», не формулируя словами мысль: «Это музыка из страшного фильма», — угроза содержится в самих звуках. Смысл ситуации как пугающей создается без слов или сознательных мыслей. В «Круге безопасности» «акулья музыка» иллюстрирует следующую мысль: родители могут чувствовать угрозу при взаимодействии с детьми, создавая смысл из опыта, находящегося за пределами их сознания, который они не могут выразить словами.
Интересный поворот взаимоотношений между музыкой и созданием смысла прослеживается в популярной детской песенке «Маленькая акула». Во вступлении пародируется тема из «Челюстей», переходящая затем в легкую, запоминающуюся мелодию. Текст соответствует движению к безопасности: в нем перечисляются все члены акульей семьи, выходящие на охоту (возможно, это символ опасностей в большом внешнем мире). Все завершается куплетом «наконец-то в безопасности, ду-ду-ду-ду». Родителям лейтмотив песенки может показаться странным, но для детей он становится воплощением универсального опыта движения от угрозы к безопасности.
Когда при выполнении родительских обязанностей вы ощущаете угрозу, тело может бессознательно отвергать симпатическую реакцию, как и реакцию «бей или беги». Инстинкт защиты детеныша не позволяет нанести ему вред или покинуть его. В таких обстоятельствах верх берет примитивная ветвь блуждающего нерва. Вы можете неосознанно продемонстрировать «каменное лицо», и ребенок воспримет такое «замораживание» системы социализации как угрозу.
Ричард и Наэма считали, что должны установить для своих детей четкие границы. Наэма сознавала, что часто проявляет излишнюю заботу и склонна баловать детей, а Ричард понимал, что он слишком строг и авторитарен. Оба относились к двухлетнему Оуэну с уважением и разговаривали с ним как со взрослым. Они считали такой подход правильным, пока однажды, когда Оуэн с увлечением играл с подаренным на день рождения набором «Лего», Ричард не напомнил сыну, что им пора куда-то идти. Тот бросился на пол, забился в истерике и завопил. Ричард мгновенно подхватил извивающегося ребенка и, крепко держа его, заявил твердым, но спокойным голосом, что так поступать нельзя, потому что он может пораниться сам или кого-то ударить.
С этого момента Оуэн принялся падать на пол и скандалить по шесть и более раз на дню. «Не надо разбрасывать еду» — истерика. «Пора спать» — истерика. Казалось, такую реакцию вызывали любые слова родителей. Каждый раз они поднимали его с пола и, твердо сжимая в руках, четко говорили, что так вести себя нельзя. Последней каплей стал случай, когда Наэма сказала сыну, что он не получит печенья, пока не съест обед, а тот швырнул тарелку на пол, забрызгав все кругом. Что случилось с их милым и послушным мальчиком?
Поначалу внезапная метаморфоза, произошедшая с сыном, приводила Ричарда в полное замешательство, но после беседы с психотерапевтом он начал узнавать в Оуэне себя. В детстве Ричард доставлял родителям и воспитателям немало хлопот, его называли проблемным ребенком. Достаточно сказать, что его семь раз исключали из детского сада за драки. Отец наказывал сына шлепками по голой попе — часто в присутствии посторонних, что еще унизительнее. И это длилось годами.
Детские истерики — нормальное явление. Чаще всего они происходят, когда дети, еще в год чувствовавшие себя всемогущими, вдруг осознают, что они практически бессильны. Но для Ричарда с его детским опытом поведение вышедшего из-под контроля ребенка выглядело как нечто пугающее и оскорбительное. Вегетативная нервная система мальчика создала из обычного, соответствующего возрастному развитию поведения угрожающий смысл, который коренился в раннем детстве отца. Ричарду следовало понять причину истерик и дождаться, пока они прекратятся естественным образом, но вместо этого он жестко пресекал подобные проявления. Отец не предоставил сыну возможности преодолеть фрустрацию (от лат. frustratio — обман, расстройство, разрушение планов), служившую причиной истерик. Система социализации Ричарда в такие моменты отключалась.
Детство Наэмы было другим. В ее семье было четверо детей, воспитывавшихся без особых ограничений. В эмоциях женщины царил хаос, поэтому она тоже не умела противостоять истерикам Оуэна и не представляла, каким образом установить поведенческие рамки, чтобы справиться с ситуацией. По сути, Оуэн был предоставлен самому себе, а у взрослых недоставало навыков, которые помогли бы ему совладать со своими чувствами. Отцу с матерью следовало предоставлять сыну возможность быть типичным двухлетним ребенком, однако оба тщетно пытались сопротивляться неразберихе, характерной для этого этапа развития.
Открытия в рамках поливагальной теории и парадигмы «каменного лица» дают возможность понять причины возникновения подобной ситуации. Диссоциативная реакция Ричарда, запущенная телесной памятью о стыде, страхе и боли, идущей из детства, скорее всего, не только транслировалась его поведением, но и отражалась на состоянии лицевых мышц. При стрессе развитая ветвь блуждающего нерва, управляющая ими, отходит на задний план, уступая дорогу примитивной ветви. Когда Оуэн чувствовал себя наиболее беспомощным, лицо Ричарда каменело. И хотя физически он находился рядом с сыном, его лицо и голос пребывали под влиянием примитивной ветви блуждающего нерва. Эта реакция была автоматической, неосознанной. Но Оуэну требовались от отца понимание овладевшего им чувства фрустрации, а также установка соответствующих границ поведения. Порой разумно позволить истерике идти своим чередом. Запрещая подобные проявления и не признавая права сына на законные чувства, Ричард перекрыл для него пути коммуникации, поскольку ребенок еще не умел выразить свои ощущения словами. Все более агрессивное поведение Оуэна могло быть попыткой двухлетнего ребенка вступить в коммуникацию с отцом.
Возможно, из-за постоянного отсутствия помощи со стороны отца Оуэн, испытывая сильные эмоции, не чувствовал себя в безопасности. Чтобы помочь сыну, Ричарду следовало создать новый, менее угрожающий смысл своего поведения, который отчасти вылился бы в слова и мысли. Во время сеансов психотерапии он мог бы рассказать о своем детстве, разобраться в связи своего раннего опыта с проблемами, возникшими во взаимоотношениях с сыном.
Но для изменения телесного выражения смысла — реакции вегетативной нервной системы Ричарда — этого было бы недостаточно, ведь вегетативная нервная система Оуэна тоже начала бы создавать свой смысл из путаницы отцовских чувств.
На занятиях в школе боевых искусств для детей и родителей и те и другие вырабатывают новый «язык», помогающий им при сильных эмоциях чувствовать себя в безопасности. Постигая вместе сложную хореографию нестыковок и восстановлений, они находят новые способы объяснения самим себе и друг другу, что разрывы коммуникации и взаимопонимания неизбежны. Ричард осознал, что истерики сына имеют право на существование. И когда он научился применять новый подход на практике, скандалы стали менее интенсивными и происходили все реже и реже. Наблюдая изменения в образе общения отца и сына и положительный отклик на них Оуэна, Наэма поняла, что ограничения в поведении полезны и особенно эффективны, когда и отец, и мать находятся рядом с сыном и не скрывают своей любви к нему. Поскольку отношения в семье стали более теплыми и доверительными, Оуэн развил в себе способность справляться с потоком эмоций без истерик.
Слова «характер», «темперамент» могут предполагать определенные врожденные черты. Подобным образом и психиатрические диагнозы, такие как аутизм, создают впечатление раз и навсегда заданного врожденного расстройства. Но смысл мира как безопасного или угрожающего места не постоянен (см. ). Восприятие может измениться под влиянием создания смысла из общения с другими людьми.
Вариации в сенсорном восприятии — пример вклада ребенка в процесс сбоев и восстановлений. Эти характеристики представляют собой природную сторону системы социализации. Жизненный опыт с точки зрения воспитания вносит равный вклад в интерпретацию человеком ситуации или взаимоотношений как опасных или безопасных. Ни природа, ни воспитание по отдельности ничего не решают, они находятся в сложном взаимодействии, формируя осмысление человеком себя в окружающем мире.
Поскольку дети рождаются с определенными характеристиками, а родители привносят в свою новую роль уже имеющийся опыт, то при их взаимодействии вклад детей не может быть отделен от вклада родителей. Развитие каждого индивида и взаимоотношения с другими людьми тесно переплетены. Например, активизация вегетативной нервной системы может привести к тому, что для ребенка многие виды сенсорного воздействия будут чрезмерными. Защищаясь, в дело вступает примитивная ветвь блуждающего нерва. У детей с диагнозом «аутизм» спектр выражений лица весьма ограничен, поэтому заботящиеся о них взрослые испытывают разочарование и стресс, тщетно стараясь достучаться до ребенка, добиться от него внятной ответной реакции, что еще сильнее закручивает спираль несогласованности и неправильного понимания друг друга.
Недавно одна мама поделилась с нами методикой, с помощью которой научилась справляться с ситуацией, когда оба сына выходят из-под контроля. Безуспешно несколько раз попросив их обуться, она пропела свою просьбу на манер оперной дивы. Женщина не только разрядила обстановку, сделав что-то забавное, — она изобрела собственное упражнение, успокаивающее вегетативную нервную систему. Порджес пишет: «Пение предполагает медленный выдох при управлении мышцами лица и головы, необходимом для воспроизведения модулированной вокализации, называемой нами вокальной музыкой. Медленные выдохи успокаивают вегетативное состояние, усиливая воздействие на сердце вентральных путей развитого блуждающего нерва». Сыновья были настолько поражены, что перестали противиться и не впали по обыкновению в истерику, а присоединились к ней, оценив юмор ситуации. Находчивая мама обнаружила способ успокоиться самой и помогла сыновьям справиться с зашкаливающими эмоциями.
Вернемся к видео, на котором сынишка тянет маму за волосы. Мы видим, что и мама, и ребенок играют значительную роль в этом взаимодействии. Сначала, реагируя на угрозу, ребенок пытается отдалиться, как будто демонстрируя матери мини-«каменное лицо», а она, поняв, что испугала малыша, совершает усилие, чтобы снова привлечь его. Сбой длился несколько секунд, но затем оба снова обрели друг друга и радостно воссоединились.
И эта видеозапись, и взаимодействие между мамой — оперной певицей и ее сыновьями — примеры развития во взаимоотношениях способности управлять эмоциями и поведением, называемой саморегуляцией. Близость с другими и умение управлять собой — результат одного и того же процесса бесчисленно повторяющихся взаимодействий, в ходе которого партнеры меняются и развиваются. Обмен индивидуальными смыслами, целями и намерениями, который по сути представляет собой процесс взаимного регулирования, — это и есть создание совместных новых смыслов, самое мощное невральное упражнение (см. ). Понимание сути процесса, общего для детей и тех, кто о них заботится, поможет нам в установлении и поддержании всех видов взаимоотношений во взрослой жизни.
Войти с помощью соц. сетей: