Глава 8

Гениальный Вэньчжань

Примерно в одиннадцать лет я заболел.

Болезнь не была опасной. Мне просто не хотелось разговаривать, не хотелось есть, не хотелось никого видеть. Местный доктор, когда я пришел к нему на осмотр, довольно пренебрежительно отнесся к таким несерьезным симптомам. А возможно, ему просто недоставало ума или опыта, чтобы разобраться в моей болезни. В то время народ жил бедно, без излишеств, и у врача не было ни желания, ни времени возиться со мной. Похоже, мое заболевание он просто считал блажью. «Просто оставьте его на время в покое, и он скоро выздоровеет», — посоветовал моей матери врач.

Это был тот же доктор, что лечил мою заболевшую кошку и пользовал прабабушкину корову. Он прописал одинаковое лекарство и той и другой, только для кошки дозировка была поменьше, а для коровы — побольше. Кошка умерла в тот же вечер, а корова продержалась еще месяц. Предчувствуя ее смерть, прабабушка поспешила к мяснику.

— Если корова сдохнет, есть мясо будет нельзя, — рассудила она. После того как мясник забил и разделал корову, прабабушка положила куски мяса в корзину и, торопливо семеня по деревне, стала разносить гостинцы родственникам и знакомым. Пришла она и к врачу. Он не дал ей и рта раскрыть. «Скажите спасибо, если бы не я, ваша корова не прожила бы еще целый месяц», — заявил он.

Именно поэтому, когда мать услышала, что сказал врач о моем заболевании, она тут же бросилась к отцу:

— Вряд ли это пустяковая болезнь. Если сам доктор Ту не знает, как ее лечить… Мы должны хоть что-то сделать для нашего сына.

Отец не любил предаваться долгим раздумьям — наверное, это и делало его жизнерадостным человеком. Как всякий настоящий мужчина, больше всего он ценил хорошую компанию добрых приятелей, поэтому насчет рецепта для меня он долго не размышлял:

— Ему нужны настоящие друзья, его сверстники. Найди ему кого-нибудь.

На следующий день мать привела к нам домой Вэньчжаня. Так произошла наша первая встреча.

Нельзя сказать, что мать долго и придирчиво отбирала мне друга.

В то время жители нашего городка обладали особым талантом есть, держа в руке пиалу с рисом и поставив на запястье этой же руки блюдце с маринованной сычуаньской горчицей, кусочком мяса и другими закусками. Благодаря такому замечательному умению они могли одновременно утолять голод и, спокойно перемещаясь, заниматься другими делами. Женщины при этом болтали о всякой всячине, а мужчины, сидя в углу на корточках, обсуждали свои дела.

В тот день мать, захватив с собой обед, отправилась в соседский дом и вернулась оттуда вместе с Вэньчжанем. Он был всего на год старше меня и — как со значением отметила мать — тоже хорошо учился.

Уже не вспомню, каким было мое первое впечатление о нем. Помню только, что он наклонился надо мной, я сквозь дрему что-то хмыкнул в знак приветствия и, прикрыв глаза рукой, собрался спать дальше. В то время спал я постоянно, а после обеда тем более засыпал обязательно. Проснувшись, я садился в кровати, безучастно глядя перед собой, потом снова ел и снова спал.

Оказанный холодный прием не обескуражил Вэньчжаня. Он пристально посмотрел на меня, потом окинул внимательным взглядом комнату и спокойно уселся в ногах кровати. Он держался с таким достоинством, будто исполнял важный религиозный обряд. Наверное, он еще тогда понял, что наша встреча предопределена судьбой, и преисполнился решимости спасти меня и направить на путь истинный.

Вэньчжань дотронулся до меня и сказал:

— Просыпайся! Давай поболтаем.

— Не хочу, — ответил я.

— Почему? Ты же не собираешься всю жизнь валяться в постели?

Не знаю, прав я или нет, но, по моим наблюдениям, дети в возрасте двенадцати или тринадцати лет довольно часто употребляют такие слова, как «жизнь», «мечта» и все в таком роде. Они всегда задевали меня за живое и вызывали какую-то подсознательную тревогу. Когда Вэньчжань задал свой вопрос, я сразу на­сторожился.

— Отстань, — ответил я ему. — Нам не о чем говорить. Я просто ничего не хочу. И тебе нет никакого смысла торчать здесь и беспокоить меня. Мне ничего не интересно.

— Именно об этом я и хотел поговорить с тобой, — заявил Вэньчжань. — Ты знаешь, что наши мечты могут исполниться и мы вырвемся отсюда?

Услышанное заставило меня сразу сесть. Он просто ткнул пальцем в мое самое больное место. Наверное, он сам страдал от того же, что так мучило меня. Мне вот-вот должно было исполниться двенадцать лет, и я рос в глухомани, где не было ни одной асфальтированной дороги — только брусчатка или протоптанные тропинки, вдоль которых стояли неуклюжие и нелепые домики. Я стал задумываться, что ожидает меня в будущем. Когда я представлял, что всю мою взрослую жизнь мне придется провести здесь, меня охватывали ужас и безысходность.

В то время наш городок казался мне самым скучным местом, и я не сомневался, что и мое будущее будет таким же скучным. Но Вэньчжань говорил удивительно искренне и убежденно, и на меня это подействовало. Когда он говорил про мечты, то раскинул руки, как орел крылья. Он был таким тощим, что одежда трепыхалась на нем, будто постиранное белье на ветру.

Его слова, что «мы сами создаем свою жизнь», глубоко запали мне в душу, и я помню их до сих пор. Никогда, ни до ни после, не слышал, чтобы эту высокопарную фразу произносили с такой непоколебимой верой.

И еще, должен признаться, пока он говорил, я на секунду забылся и вдруг словно оказался на бескрайнем просторе: у меня перед глазами промелькнули широкая степь, открытый океан, звездное небо… Даже голова слегка закружилась. Помню, как сидел и смотрел на него. Наконец я произнес: «Знаешь, давай я сейчас посплю, а завтра мы с тобой все обсудим».

Собираясь с ним попрощаться, я окончательно разлепил глаза и впервые внимательно посмотрел на него — оказалось, у моего нового знакомого заячья губа.

На следующий день я пошел к нему в гости.

После того что он мне сказал, я потихоньку возвращался к жизни и начал обращать внимание на то, что происходит вокруг. Я заметил, что Вэньчжань носит мешковатые брюки и чересчур просторную рубашку — очевидно, они достались ему от старшего брата.

Его тощая грудь напоминала стиральную доску, но он упорно расстегивал пуговицы до пупа. Наверное, ему казалось, что так он выглядит более элегантно. А может быть, ему нравилось, как ветер овевает грудь, будто он парит в высоте.

Но сильнее всего бросалась в глаза его заячья губа — она выглядела словно разорванной и изгибалась под необычным углом. От нее было трудно отвести взгляд.

Дети и подростки чаще всего не задумываются над собственной жестокостью, когда высмеивают ровесников. Каждый ребенок довольно рано осознает свой физический недостаток и учится тщательно скрывать его. Страх перед разоблачением следует за такими детьми по пятам. Ведь приятели непременно начнут над ними издеваться. Травля оставляет след в их детских душах на всю жизнь. Я много раз видел, как дети, над которыми смеялись из-за увечий, становились изгоями. Они даже не мечтали о лучшей доле, не надеялись, что смогут быть наравне с ровесниками. Они привыкали считать себя хуже всех остальных.

Вот почему я с восхищением смотрел на Вэньчжаня. Он, видимо, был таким единственным, для кого физический изъян не имел никакого значения. Его недостаток совершенно не мешал ему жить.

Придя к нему в дом, я вдруг выяснил, что у него собираются соседские дети. Я знал чуть ли не половину мальчишек, сидевших в гостиной Вэньчжаня и ожидавших, чем они займутся сегодня.

Когда Вэньчжань гулял по улицам нашего городка, он высмат­ривал новых детей, с кем можно было бы подружиться. Приглашал их к себе в гости, ждал, когда в условленное время соберутся все остальные, а потом торжественно объявлял, что, например, сегодня они пойдут на море собирать моллюсков.

Затем Вэньчжань распределял, кто что должен принести: кто-то — мотыги; кто-то — весы, чтобы взвесить ракушки; кому-то полагалось найти коромысло, чтобы дотащить добычу на рынок. Когда он заканчивал раздавать указания, мы все дружной толпой выдвигались из его дома. По дороге Вэньчжань всегда рассказывал что-нибудь интересное, какую-нибудь легенду — например, о волшебной белой змее, которая живет в лесу недалеко от моря, — или что-нибудь из истории нашего городка.

Честно говоря, он не придумывал ничего такого, чем мы не занимались бы раньше. Единственное отличие состояло в том, что теперь все делалось под мудрым руководством Вэньчжаня.

Каждый раз, когда он отдавал приказания, слегка шепелявя из-за заячьей губы, я удивлялся, почему мы, дети, так жаждавшие свободы, с такой готовностью бросаемся выполнять его указания и являемся к нему домой строго в назначенное время. Казалось, он на голову выше всех нас. Никто не осмеливался его ослушаться или посмеяться над ним.

Наверное, все дело в том, что он верил в свои идеалы. Но понял я это позже. Пожалуй, такое объяснение звучит наивно, но именно идеалы сделали Вэньчжаня упорным и несгибаемым.

Я присоединился к войску Вэньчжаня, которое впоследствии стали называть уличной босоногой армией. Позже я узнал, что наше войско — лишь часть большого замысла Вэньчжаня. И еще я узнал, что он работал над каким-то проектом.

Войско Вэньчжаня жило по жесткому расписанию. По будням мы собирались после школы примерно в половине пятого вечера, а в шесть часов уже шли домой ужинать. По выходным мы были предоставлены самим себе и целые дни проводили вместе.

В субботу и воскресенье наше войско отправлялось на учения, во время которых мы жарили сладкий картофель, учились плавать, добывали моллюсков и занимались всякими другими интересными вещами. С понедельника по пятницу мы вместе делали уроки, а потом играли в шашки, сянци, го, «Монополию». Удивительно, сколько настольных игр было у Вэньчжаня. У него дома мы находили все, что наша душа пожелает.

Но больше всего нас привлекали не сами игры, а разговоры и шутливые перебранки, которыми мы развлекали себя, пока сидели вместе. В основном речь шла о великих деяниях Вэньчжаня.

— Когда он закончит свой проект, он будет таким же известным человеком, как наш директор школы.

— Бери выше! Он станет вторым председателем Мао!

Мне захотелось узнать подробнее о великом проекте Вэнь­чжаня.

— Ты все равно не поймешь, — презрительно хмыкнул один из моих приятелей. — Он гениален.

Они раззадорили мое любопытство еще больше. Когда гости разошлись, я схватил Вэньчжаня за руку и, запинаясь, спросил:

— Все говорят, что ты работаешь над каким-то проектом. Но чем именно ты занят?

Он улыбнулся, вздернув бледную заячью губу. Выглядело это немного зловеще.

— Хочешь посмотреть?

Я кивнул.

— Обычно я никому его не показываю, но для тебя сделаю исключение, — сказал Вэньчжань и повел меня в свою комнату.

Он делил ее со старшим братом. С первого взгляда было ясно, что они не очень ладят — комната была четко разделена на две половины. Вэньчжань достал из-под кровати желтый кожаный чемодан. Наверное, этот чемодан принадлежал его матери, когда она выходила замуж. Вэньчжань открыл его, и я увидел толстую пачку бумаги и множество книг.

Он осторожно вытащил бумажные листы и аккуратно разложил их на полу. После этого, понизив голос, пояснил: «Вот, видишь, я перечисляю самые важные события в истории Китая за один год, а потом излагаю основные причины и объясняю их со своей точки зрения. Я начал этот проект, когда мне было девять лет. Каждый день после ужина я сажусь работать. Я рассчитываю описать первую тысячу лет до того, как мне исполнится восемнадцать. Если мне это удастся, я буду верить, что добился успеха», — он так раскраснелся от волнения, что мне казалось, я вижу, как кровь пульсирует в сосудах под его кожей.

Меня вдруг бросило в жар — даже макушка вспотела. Я с благоговением посмотрел ему в глаза, уверовав, что Вэньчжань и правда великий человек.

После того как Вэньчжань показал мне свой труд, я стал бегать к нему каждый день. Я, как и все остальные, увлеченно играл в настольные игры, но на самом деле только и ждал момента, чтобы спросить: «А сегодня ты будешь работать над проектом?»

В ответ он только спокойно улыбался, но, когда смотрел на меня, мне казалось, я вижу в его глазах какой-то священный свет. Я с восторгом думал о том, что всем нам посчастливилось стать свидетелями судьбоносных событий.

Учился я всегда хорошо, но по сравнению с проектом Вэньчжаня мои школьные успехи казались такими пустяками. Я добился того, что стал первым учеником в классе, но и этого мне было мало. Меня снедала тревога. Иногда я буквально задыхался — так мне хотелось быть наравне с Вэньчжанем.

И я использовал любой повод, чтобы заговорить с ним.

Сначала он успокаивал меня и обещал, что мы обязательно побеседуем, если я буду хорошо учиться. Когда я показал ему свой табель с отличными оценками, в его глазах промелькнуло удивление, и я на секунду возгордился.

— Так что мне нужно делать? — спросил я.

— Для начала постарайся представить свою идеальную жизнь во всех подробностях. А потом подумай, как добиться этого в реальности. — Вот и все, что я тогда от него услышал.

Похоже, Вэньчжань считал, что из всех местных ребят только я способен его понять. Наверное, он слишком долго вынашивал в сердце грандиозные схемы, которыми ни с кем не мог поделиться. Вот почему в тот вечер он вдруг так разоткровенничался:

— Я, например, мечтаю жить в большом городе. Именно по­этому я намерен поступить в университет. Это не проблема, но где взять денег? Ведь моя семья небогата. Учеба в университете стоит дорого, поэтому я, скорее всего, выберу училище в Фучжоу. Чтобы меня туда приняли, нужно набрать определенное количество баллов, не больше и не меньше. Я уже понял, как это осуществить. Но переехать в большой город — это только начало, главное — там остаться и не упустить свой шанс. Для этого нужно развивать лидерские качества. Тогда я смогу стать старостой курса и завести полезные знакомства. Если я хорошо себя зарекомендую, кто-нибудь из важных людей заметит меня и приблизит к себе.

В эту секунду все встало на свои места.

— Так вот почему ты приглашаешь к себе ребят и придумываешь разные игры? — спросил я.

Он победоносно кивнул:

— Кроме того, я задумал проект по истории Китая, чтобы на­учиться писать сочинения. Это обязательно понадобится на вступительных экзаменах. Еще я слышал, что преподаватели любят, когда абитуриенты приводят примеры из истории, так что это тоже плюс.

У меня перехватило дыхание. Господи, каким я был глупым и наивным!

— Я бы тоже так хотел, — робко заметил я. — Можно я попробую?

С замиранием сердца я уставился на Вэньчжаня.

— Ты должен сам найти свой путь, — твердо ответил он. — Когда я перееду в большой город, я буду ждать тебя там. Я в тебя верю.

И он похлопал меня по плечу, прямо как генерал из сериала про сопротивление японским захватчикам.

Вэньчжань, наверное, даже не подозревал, какое сильное и тягостное впечатление оказал на меня этот разговор. Несмотря на то что начались летние каникулы, я терзался мрачными предчувствиями и сомнениями в себе.

Я играл с друзьями, а сам думал: «Какой в этом смысл?» Я представлял, что буду учиться еще лучше, но, осекшись, спрашивал себя: «Зачем?» Мать просила меня каждую неделю навещать бабушку и дедушку и справляться об их здоровье, но опять у меня в голове звучало: «Какой в этом смысл?» Я не понимал, зачем нужно вообще что-то делать, если ни в чем нет никакой высшей цели.

Я верил, что ответить на мой вопрос может только Вэньчжань, единственный во всем мире.

Но он, похоже, решил изменить тактику. Хотя летом занятий в школе не было, Вэньчжань сказал, что теперь учения его войска будут проходить только по воскресеньям, во второй половине дня. В этот день он придумывал для нас разные новые игры и развлечения, а все остальное время запирался дома.

На душе у меня было грустно и тоскливо, и я попытался снова поговорить с ним наедине, но он отмахнулся от меня:

— Я уже придумал, как добиться своей цели. Теперь твоя очередь.

У меня началась бессонница. Я, как безумный, пытался отыскать свой путь, читая философские трактаты Шопенгауэра, Ницше и Канта, но ничего в них не понимал. Мать говорила, что тем летом я расхаживал по дому, как лунатик.

Любому было ясно, что я снова заболел той же болезнью, только в более тяжелой форме. Мать решила опять обратиться к Вэнь­чжаню.

Поддавшись на ее уговоры, он согласился со мной встретиться.

Вэньчжань с раздраженным видом вошел в мою комнату.

— Что ты наделал! У меня было столько планов на это лето, а ты не даешь мне работать. Я готов всего на восемьдесят процентов. Ты же знаешь, как для меня важно подготовиться к экзаменам. Пообещай, что оставишь меня в покое.

Я послушно кивнул.

— У многих людей нет никакой цели — и это нормально. Мало кто задумывается об этом в молодости. Но тебе лучше не терять времени.

— А как тебе удалось придумать себе цель? — спросил я.

Наверное, этот вопрос задел его за живое, потому что он вдруг широко раскрыл глаза и заговорил так, словно ему в голову пришла грандиозная мысль. Он посмотрел на меня и сказал:

— У меня есть талант.

Он долго молчал, а потом, видимо, вспомнив, зачем ко мне пришел, продолжил:

— У тебя тоже есть талант. Так что хватит себя терзать. Пусть жизнь идет своим чередом. Главное — сделать все, что в твоих силах. Тогда ты найдешь ответ.

— Правда? — спросил я.

— Правда.

И неожиданно для самого себя я заплакал.

После летних каникул Вэньчжань перешел в выпускной класс. Как он и говорил, это была первая важная битва в его жизни. В то время вышел указ, что в училища будут принимать только лучших учеников, поэтому ему нужно было прилежно учиться, чтобы сдать экзамены на «отлично». Я знал, как это нелегко.

Я старался не подходить к нему, как и обещал. Мне вообще казалось, что я ему надоел.

Но однажды мы случайно столкнулись на улице, он тепло по­здоровался со мной и предложил вместе прогуляться. Вэньчжань рассказал, как воплощает в жизнь свои планы:

— В прошлый раз я получил за тест девяносто баллов, как и рассчитывал, а в этот раз получилось на один балл больше, чем я ожидал. Тем не менее теперь я, похоже, могу с точностью предсказать, какую оценку мне поставят.

В ответ я лишь робко улыбнулся.

— А у тебя как дела? — спросил он.

— Даже не знаю. Учусь принимать жизнь такой, какая она есть. Я решил, что пока ни о чем не буду беспокоиться.

— И правильно, — поощрительно заметил он. — Когда придет время, все встанет на свои места.

Другие ребята тоже скучали по нему. Наверное, Вэньчжань напряженно учился, а может быть, ему больше не нужно было оттачивать свои лидерские качества, только теперь он проводил со своим войском — которое уже стало уличной босоногой армией — не больше одного часа в неделю по воскресеньям.

Как-то ребята пришли ко мне, чтобы узнать, что, по моему мнению, с ним происходит.

— Послушайте, — сказал я, — может, он просто эгоист? Похоже, мы ему больше не нужны.

Когда я сказал это, то сам удивился. В тот момент я осознал, как сам был очарован Вэньчжанем. А еще я понял, что начал его ненавидеть.

Втайне я стал даже подумывать, что неплохо было бы ему и потерпеть поражение. Интересно, что тогда будет?

Вскоре я смог увидеть это своими глазами. Мать снабжала меня новостями о Вэньчжане. Однажды она сказала, что он, должно быть, сильно переутомился из-за экзаменов, потому что каждый раз, когда ему приходится что-то сдавать, у него сильно болит голова. Его оценки стали хуже, он не спит ночами, и у него клочьями выпадают волосы.

— Его родители очень переживают, — сказала мать. — Сходи как-нибудь с ребятами его проведать.

— Мы ему не нужны, — раздраженно ответил я. — Мы ничем не можем ему помочь, он и сам прекрасно справится.

В моих словах звучала обида, но я сказал правду: мы ничем не могли ему помочь.

Однажды я нагнал его по дороге в школу. Похоже, он был очень недоволен, увидев меня. Я хотел сказать ему что-то утешительное, но не успел и рта раскрыть, как он резко меня перебил: «Теперь ты будешь давать мне советы?» Наверное, он рассчитывал, что эти слова прозвучат гордо и независимо, но, разозлившись, он сильно гнусавил из-за заячьей губы.

По легенде, наш городок был основан еще во времена империи Цзинь, и в нем до сих пор блюли некоторые древние традиции: например, во время Праздника фонарей в школе чествовали лучших учеников и Комитет по образованию раздавал денежные призы.

Раньше Вэньчжань всегда был лучшим учеником в классе, а вот мне приходилось сражаться за победу с двумя другими мальчиками. В том году я был так подавлен и растерян, что занял только шестое место. Я даже не хотел идти на церемонию, но мать меня уговорила: «Тебе же дадут приз! Я разрешаю тебе потратить деньги на все, что захочешь».

Мне полагалось пятьдесят юаней, и я быстро сообразил, что могу купить на эти деньги пару комиксов. Так что я взял себя в руки и пошел.

Церемония награждения была стародавней традицией, которая не менялась со времен оных. Сначала ученый старик, со значением кивая головой, торжественно зачитывал список жертвователей, а затем, с тем же выражением, список призеров. Начинал он с учеников младших классов, получавших скромную награду, и переходил к старшим, которым полагались более солидные премии.

В детстве я очень любил слушать, как почтенный старец объявляет имена учеников хорошо поставленным голосом. Мне казалось, что быть включенным в этот список — большая честь. Но в тот день я встревоженно прислушивался к его голосу, нервно провожая взглядом школьников, которые поднимались на сцену за наградой. Мне казалось, он читает слишком медленно. Мне не терпелось узнать, кто еще получит денежный приз. Старик стал нараспев называть имена учеников того класса, в котором учился Вэньчжань, но его имя так и не прозвучало. Похоже, про­изошла какая-то ошибка.

Сердце бешено колотилось. Забрав свой приз, я опрометью бросился домой и, задыхаясь, объявил матери:

— Вэньчжань ничего не получил, его даже не было в списке! Наверное, он провалился на экзамене.

— Как такое может быть? — изумилась мать. — Это же Вэнь­чжань!

Вскоре и другие дети узнали, что Вэньчжаня не было в списке лучших учеников. Мы быстро нашли этому объяснение: он, само собой, сдал экзамен на «отлично», но его забыли внести в список, и теперь он не получит награду.

Мы много раз приходили к Вэньчжаню, надеясь, что он подтвердит наши догадки, но на зимних каникулах, да и после них он все время сидел дома и отказывался оттуда выходить.

Судя по всему, раньше Вэньчжань просил родителей не запирать дверь, чтобы мы могли приходить к нему в любое время. Но теперь, с приходом зимы, она всегда была плотно закрыта. Мы стучали и звали его с улицы, и в конце концов его мать выходила к нам и говорила, что Вэньчжань занимается, что ему нужно подготовиться к экзаменам и у него нет времени играть с нами.

Постепенно наша уличная босоногая армия распалась. Мальчики стали дружить по двое, по трое. Я не хотел участвовать в их шалостях. Постепенно я сам стал запираться дома и сидеть там целыми днями. Если мне было скучно, я записывал какие-нибудь истории, а потом читал их вслух.

Мать беспокоилась за меня. Я слышал, как она сказала кому-то: «От этой учебы у него уже мозги кипят». И с опаской добавила: «Прямо как у того соседского парнишки, Вэньчжаня. Он-то совсем чудаком стал». Чтобы не допустить этого, она решила отправить меня в Нинбо, к отцу — тогда он там был моряком.

В то время Нинбо казался мне, по сравнению с нашей деревней, гигантским мегаполисом. Мы с отцом поселились в гостинице в старом квартале, построенном иностранными торговцами. Я познакомился с местными ребятами и на своем опыте узнал, каково это — жить в большом городе. Нельзя сказать, что я извлек много полезного из пребывания в Нинбо, но то, что происходило в моем родном городке, совершенно перестало меня занимать.

Когда я вернулся домой, как раз наступила пора сдавать экзамены. Ученики старших классов тем временем готовились к выпускным испытаниям, после которых станет ясно, на какие учебные заведения они могли бы рассчитывать.

Я снова с тревогой думал о Вэньчжане. Мне пришлось попотеть, чтобы нагнать одноклассников в учебе, ведь я отсутствовал целых полсеместра, но все-таки я нашел время, чтобы его навестить. Я хотел отдать открытку, которую купил ему в подарок в Нинбо, и надеялся, что этот маленький знак внимания его подбодрит.

Но он так и не открыл мне дверь.

Вскоре после выпускных экзаменов пришло время моих мучений. Я с грехом пополам сдал все тесты. Наконец эта непростая пора закончилась, и начались летние каникулы.

Поскольку я побывал в Нинбо и привез оттуда много интересных вещиц, ребята стали часто приходить ко мне домой и расспрашивать, что я видел и как жил в большом городе.

Сначала я радовался тому, что поездка в Нинбо превратила меня в их глазах в опытного путешественника, но постепенно это стало мне надоедать. Как я думал, с их стороны было довольно-таки глупо подлизываться ко мне из-за того, что я куда-то съездил. Мне хотелось повидаться с Вэньчжанем, но двери его дома всегда были крепко закрыты.

К середине лета я совершенно потерял терпение и стал прогонять навязчивых приятелей, которым снова и снова хотелось услышать о моих приключениях в Нинбо. Я опять стал запираться в своей комнате и писать разные истории.

Однажды я прилег вздремнуть после обеда и вдруг проснулся оттого, что мать с кем-то громко разговаривала в соседней комнате. Голос звучал чрезвычайно энергично и убедительно. Я сразу вскочил с кровати. Это был голос Вэньчжаня.

Он шагнул ко мне, ликующе вскинув руки: «У меня все получилось! Я поступил в фучжоуское училище. Баллов набрал как раз столько, сколько нужно. Вот так-то, я им всем показал!»

Я не стал уточнять, кого он имел в виду. Я радовался за него, но не потому, что он переедет в Фучжоу, — я был счастлив, что Вэньчжань наконец-то ожил.

Он уже предвкушал жизнь в большом городе и, как обычно, хотел все детально распланировать.

— Пойдешь со мной в районный комитет? — важно спросил он. — В училище сказали, что они должны переслать мои документы, чтобы меня зарегистрировали на новом месте.

— Конечно, — согласился я.

Видимо, он хотел по-своему отблагодарить меня за то, что я принимал его дела близко к сердцу. Вэньчжань многозначительно объявил:

— Когда я перееду в Фучжоу, я буду каждую неделю отправлять тебе письмо, описывать мою новую жизнь. Я верю, что когда-нибудь ты тоже переберешься в большой город.

Я понял, какой реакции он от меня ждет, и радостно закивал, хотя, сказать по правде, мне было все равно, напишет он мне или нет.

Наконец Вэньчжань отправился в Фучжоу. Проводы были доволь­но пафосными, словно он напоследок решил еще раз показать ровесникам хороший пример. Друг отца предложил отвезти его до станции на тракторе. Когда Вэньчжань вскарабкался с чемоданом на железного коня, его родители плакали от счастья, словно заранее предвидя его блестящее будущее. На проводы явился даже старший брат его отца, с которым они были в ссоре. Старший брат привел с собой всех домочадцев, горячо поздравил племянника и наставительно произнес напоследок: «Надеюсь, в будущем ты не обделишь своими заботами племянников».

Вэньчжань сдержанно, но великодушно согласился позаботиться о них. Он был похож на героя, который вернулся домой. Хотя, вообще-то, он еще никуда и не уехал.

В последнюю минуту, когда трактор вот-вот готовился тронуться в путь, Вэньчжань обернулся ко мне и громко воскликнул: «Черныш, я буду тебя ждать. Ты тоже приезжай!» Я помахал ему на прощание, вне себя от гордости, что он верит в мое светлое будущее.

Вэньчжань сдержал обещание. Вскоре после его отъезда я получил первое письмо. Очевидно, он специально приобрел конверт и марку, изданную в честь празднования годовщины основания Фучжоу, и выбрал писчую бумагу с названием своего училища.

В основном он рассказывал о первых впечатлениях от большого города, а также описывал план «экспедиции», которую собирался предпринять по его улицам. Вэньчжань задумал сначала исследовать главные проспекты и магистрали, а потом осматривать тупики и переулки. Он рассчитал, что, если он будет заниматься этим после занятий, на это уйдет неделя. Кроме того, Вэньчжань добавил, что, по его ощущениям, «город растет вширь и ввысь».

Во втором письме он сообщил, что в училище началась неделя, посвященная военной подготовке. Он высказал мнение, что муштра — это «хорошее испытание для силы воли», а также «разумный и достойный одобрения» способ обучения. Вэнь­чжань считал силу воли своим главным достоинством и выражал сдержанную надежду, что курс молодого бойца поможет ему завоевать уважение однокурсников.

Третье письмо пришло с недельным опозданием. Наверное, Вэньчжань совсем выбился из сил после занятий по военной подготовке. В тоне его письма чувствовалась усталость. Он не стал вдаваться в подробности, написал только, что его заячья губа «вызвала агрессию туповатых студентов училища». Письмо заканчивалось так: «Полагаю, они уразумели, что я неизмеримо выше их во всех остальных отношениях и никогда не позволю себе опуститься до их уровня. Я не сомневаюсь в том, что, если я буду вести себя достойно, они осознают свою низость и начнут если не благоговеть передо мной, то хотя бы бояться».

Четвертое письмо я так и не получил. Душа у меня была не на месте. Спустя пару недель я пришел к нему домой и постучал в дверь. Мне открыл его старший брат. Насколько мне было известно, он давно бросил школу. По моим наблюдениям, Вэньчжань всегда был его полной противоположностью. Вот и сейчас, пока младший брат учился в училище, его полуграмотный старший брат продолжал жить с родителями, потому что никто не брал его на работу.

— Ты не знаешь, как дела у Вэньчжаня в Фучжоу? Он почему-то перестал мне писать. Как он поживает?

— Мы с ним не разговариваем, — ответил парень. — Он не хочет иметь со мной ничего общего. Я слышал только, что над ним смеются из-за заячьей губы. Он даже с кем-то подрался. Из училища звонили, сказали, чтобы родители приехали, но они не хотят, потому что денег нет.

Я побежал домой и сразу написал Вэньчжаню письмо. Я долго думал, как тактично узнать у него, что случилось, и, наконец, осторожно поинтересовался, не пришлось ли ему столкнуться с какими-нибудь трудностями. Я надеялся, что этот вопрос его не обидит.

Тем не менее он написал мне лишь через три недели, и ответ его был довольно сух: «Обо мне не беспокойся. Да, я столкнулся с кое-какими трудностями, но я ничего другого и не ожидал, это входило в мои планы. Я рассчитываю все уладить до конца семестра. Скорее всего, у меня не будет времени тебе отвечать. Увидимся летом, на каникулах».

Однако мне не пришлось ждать лета. Вэньчжань вернулся домой раньше, чем планировалось. Он объяснил, что учебный курс показался ему слишком примитивным и он решил сдать экзамены досрочно.

Сначала все бывшие бойцы босоногой армии валом валили к нему домой, чтобы засвидетельствовать свое почтение и послушать рассказы о жизни в большом городе. Вэньчжань экзальтированно описывал различные новшества и необычные явления, но спустя неделю его запал угас и он вновь заперся в своем доме. Когда кто-нибудь стучал в дверь, выходила его мать и говорила: «Ему не о чем с вами разговаривать. Он хочет побыть один. Он работает над важным проектом».

И хотя он ни с кем не желал встречаться, мне почему-то верилось, что для меня он сделает исключение.

Когда все оставили его в покое, я как-то подошел к его дому и постучал в дверь. Я не собирался расспрашивать его о жизни в Фучжоу. Я беспокоился за него. Мне казалось, он ведет себя как-то странно, словно заболел.

Вэньчжань все-таки пригласил меня войти. Он явно хотел, чтобы его голос звучал твердо и уверенно, но иногда начинал запинаться, словно ему не хватало воздуха. Когда я видел, как он задыхается от волнения, у меня было чувство, что он от меня что-то скрывает.

Разговор с ним я продумал заранее. Чтобы задобрить его и не вызвать подозрений, я решил, что попрошу у него совета. В следующем году мне тоже предстояло сдавать выпускные экзамены, и я никак не мог определиться с тем, что буду делать дальше. Я рассказал, что мои провинциальные родители простодушно надеются, что я выберу училище и стану учителем. По их мнению, это несложная работа. Ну а я мечтаю поступить в университет и уехать из нашего маленького городка.

Вэньчжань, как я и ожидал, горячо отсоветовал мне поступать в училище. Он одобрил мою идею сдать вступительные экзамены в университет, но предупредил, что мне нужно быть морально готовым к тому, что, когда я окажусь в большом городе, жители нашего городка покажутся мне грубыми и не­отесанными. «Поверь, ты возненавидишь это болото. И правильно, ведь все местное только тянет тебя назад», — мрачно сообщил он мне.

В тот день я так и не посмел спросить его, удалось ли ему помириться с однокурсниками в Фучжоу. Как ни странно, но после нашего разговора мне почему-то расхотелось продолжать с ним видеться. Я боялся, что он, как утопленник, утащит меня за собой.

Перед началом зимних каникул в школе вновь провели торжественную церемонию награждения отличников. Почтенный старец нараспев декламировал имена учеников, которым, как предполагалось, было суждено прославить нашу деревню. По традиции он зачитал имена тех, кому посчастливилось поступить в университеты и училища, и вручил им денежные награды. Перед входом в храм предков заранее вывесили плакат с именами призеров, но Вэньчжань так и не появился на церемонии, хотя его имя было в списке.

С тех пор я ни разу не приходил к нему домой, хотя многие беспокоились и спрашивали про него. У меня было странное чувство, что он болен какой-то странной болезнью, и мне было не по себе, словно он мог заразить меня. Я боялся, что так же, как он, возненавижу свой дом, друзей и родителей, которые вырастили и воспитали меня.

Я даже не заметил, когда Вэньчжань уехал. На летние каникулы домой он не вернулся, а я на это даже не обратил внимания. Мы жили в соседних домах, но мне казалось, что живем мы в разных мирах.

И все-таки, когда мне стало известно, что меня приняли в старшие классы, я решил навестить Вэньчжаня. В тот день я и узнал, что он так и не вернулся домой.

Дверь мне открыла его мать. «Вэньчжань сказал, что будет искать способ остаться в Фучжоу. Он надеется, что больше никогда сюда не вернется», — объяснила она.

Странное дело, но порой, когда человек ненавидит что-то или кого-то, он прилипает к нему еще сильнее и увязает в своей антипатии с головой. Как бы он ни боролся, как бы ни старался выбраться, он лишь истощает свои силы. Я пытался представить, что движет Вэньчжанем и как ему сейчас живется.

Когда я учился в выпускном классе, то почти не вспоминал о нем. Но когда передо мной встал вопрос, в какой университет поступать, мне захотелось повидаться с Вэньчжанем. У меня к нему было сложное отношение. Иногда я думал, что он типичный выходец из маленького городка, простодушный и искренний в своих стремлениях. Совсем как я. Наверное, мы с ним были очень похожи.

Однако он так и не вернулся в нашу деревню. Когда Вэнь­чжань звонил домой, чтобы поздравить родителей с Новым годом, он говорил, что усердно работает, чтобы его мечта воплотилась в жизнь. Его отец и мать искренне верили, что когда-нибудь Вэньчжань с триумфом вернется домой, а вот его старший брат только отмахивался от них. Сам он, по выражению Вэньчжаня, «предавался безделью». Старший брат женился, когда ему еще не исполнилось двадцати лет, и жил себе припеваючи, как все «твердолобые селяне», внушавшие Вэньчжаню такое отвращение. Вскоре у его брата родился ребенок.

С тех пор как я поступил в университет и стал жить в большом городе, я часто встречал людей, похожих на Вэньчжаня. Все они любили разглагольствовать о своих планах и были уверены, что хорошие школьные отметки помогут им добиться успеха во взрослой жизни. Мне казалось, от них исходит слабый запах унавоженных полей. Может быть, они не были такими амбициозными и пронырливыми, как их городские ровесники, их цели выглядели простыми и понятными. Но если честно, то они тоже были и амбициозными, и пронырливыми, только этого никто не замечал. Среди моих приятелей встречались такие люди — для меня они были как восхитительно безыскусные деревенские закуски в дорогом ресторане. Сам я от них отличался. Мне не нравилось загадывать далеко вперед. Я предпочитал жить одним днем и шаг за шагом идти дальше, чтобы потом, обернувшись назад, увидеть, что прошлые события и поступки складываются в привлекательную картину. Я не собирался кардинально менять свою жизнь, я лишь хотел, чтобы она стала чуть более приятной и интересной.

Все бывшие деревенские жители, если были чем-то взволнованы, говорили очень громко, почти кричали, прямо как Вэнь­чжань. Я часто вспоминал, как он слегка шепелявил из-за дефекта верхней губы. Иногда мне казалось, что я смотрю на них, а вижу его. Я часто спрашивал себя: как ему живется в большом городе, среди человеческих толп — этому упрямому парню с увечьем на лице?

Окончив университет, я нашел работу в журнале. По-моему, нет ничего увлекательнее, чем писать о том, что делает каждого человека непохожим на других. Я переходил из одной редакции в другую, и чем крупнее и престижнее они становились, тем больше у меня появлялось возможностей, тем больше я встречал интересных людей. Мне очень нравилась моя работа, и я делал ее не ради денег, а ради удовольствия. И конечно, так сложилось, что я переехал жить в Пекин.

Наедине с самим собой человек становится таким, каким он был изначально. Первым делом, как только я вошел в свою новую квартиру и поставил на пол чемодан, я направился в парк Цзиншань и пошел к обзорной площадке, откуда открывался вид на весь город. По пути наверх я вдруг вспомнил о Вэньчжане и подумал, что почувствовал бы он на моем месте? Наверное, глядя на расстилавшуюся внизу столицу, он ощутил бы прилив гордости и вдохновения. Я был настроен не столь оптимистично. Конечно, я радовался появившимся в моей жизни новым возможностям, но сомневался, что мне понравится жить в большом городе.

Когда я наконец добрался до вершины, мне вдруг захотелось позвонить Вэньчжаню. Его мать, когда я приезжал домой на Новый год, всегда приходила меня навестить и предлагала записать его новый номер. Она просила как-нибудь позвонить ему, и я чувствовал, что она беспокоится о сыне. Но она не осмеливалась ничего говорить — наверное, ей казалось, что как только она облечет свои тревоги в слова, они сразу воплотятся в реальность.

Он ответил на мой звонок. «Кто это?» — услышал я в трубке. Вэньчжань перестал шепелявить. Выходит, ему удалось побороть свой недостаток. В детстве он тоже сумел сделать так, что никто не обращал внимания на его увечье.

Я открыл рот, чтобы поздороваться с ним, но тут же положил трубку. В его голосе было что-то неприятное. В нем проскользнула какая-то липкость, как у рыночного торгаша. Я не знал, что ему сказать.

Наверное, мать передала Вэньчжаню, что я наводил о нем справки, а может быть, он сам догадался, что это я ему звонил. Спустя примерно неделю после того неудачного телефонного разговора он прислал письмо на электронный адрес, указанный в моем блоге. Вэньчжань с энтузиазмом похвалил меня за мои «успехи»: «Из всех детей, с кем мы играли в детстве, только тебе удалось переехать в Пекин и к тому же найти престижную работу». Затем он упомянул, что читал мои статьи, и подробно проанализировал несколько из них, указав на их достоинства и недостатки. Наконец он написал, что работает над большим проектом; когда он его завершит, «все его завистники устыдятся, а родственники будут им гордиться».

Я долго думал, что ему ответить, и наконец написал: «О каких завистниках ты говоришь? Никто в тебе и не сомневался. Мы уже давно не виделись. Ты приедешь домой на Новый год? Мы можем снова собраться все вместе, прямо как в старые добрые времена».

Только вдали от родного места я понял, как сильно люблю свой дом. Когда я начал нормально зарабатывать, то использовал любую возможность взять выходной и отметить в кругу семьи Новый год или другой праздник. С тех пор как я уехал, дорогу на нашей улице ремонтировали несколько раз, да и соседские дома выглядели совсем не так, как раньше: однообразные каменные хибары сменились оригинальными особняками разных форм и размеров. Мы тоже построили четырехэтажный дом. Моя комната находилась на самом верху. С балкона я мог видеть окно в комнату Вэньчжаня. Его дом ни капли не изменился за все эти годы. Когда я приезжал на Праздник весны, то часто, сидя за письменным столом в своей комнате, смотрел на этот дом, но занавески на его окнах всегда были плотно задернуты.

Вэньчжань не ответил на мое письмо и не приехал отмечать Новый год. Впрочем, я ничего другого не ожидал. Зато я решил встретиться со своими старыми друзьями и взять у них интервью.

Некоторые уже женились и завели детей. Один товарищ рассказал, что теперь работает мясником на рынке. Другие стали рыбаками и, иронически посмеиваясь, спрашивали меня: «А ты что, не чуешь, чем пахнет?» Один парень открыл цех по пошиву одежды и разбогател. Он пригласил меня поужинать и все время похвалялся тем, какую старую и дорогую водку «маотай» мы сейчас с ним пьем. Захмелев, он вцепился в меня и, обдав жарким дыханием, воскликнул: «Эх, брат, мы с тобой старые друзья! Только не говори, что я лох. Тогда я не скажу, что ты нищеброд. Ну что, еще по одной?»

Тогда я понял, что зря предложил Вэньчжаню собраться вместе с друзьями, как раньше. Это было наивно с моей стороны. Прошлое не вернуть назад. Все мы жили по-разному, каждый из нас жил своей жизнью, и нам было бы сложно найти общий язык. Придется подождать, пока мы состаримся, потому что возраст сотрет большинство отличий между нами, оставив только самую суть. Вот тогда и устроим вечеринку.

Вскоре после того как я вернулся в Пекин, мать позвонила мне и сказала, что отец Вэньчжаня внезапно умер от инсульта. И добавила: «Вэньчжань приезжал на похороны. Даже не представляешь, каким он стал. Худой, черный! К тому же он полысел. И ни с кем не хотел разговаривать».

Спустя месяц мать поделилась новостью: Вэньчжань вернулся. Она сказала, что мать уговорила его остаться, упросила знакомых взять его на работу, устроили его электриком на радиостанцию, и заодно он будет помогать редактору.

С тех пор я все время искал убедительную причину съездить домой. Конечно, я не мог сказать начальнику, что на самом деле рвусь туда из-за того, что мне хочется повидаться с другом детства. Но как я ни старался, у меня ничего не получалось. Я смог попасть домой только спустя год, на Праздник весны.

До отпуска оставался еще целый месяц, а я уже заранее представлял нашу встречу с Вэньчжанем. Я думал, как правильно поступить: вежливо пожать ему руку или обнять, как близкого друга?

Мы не виделись больше десяти лет. Говорят, за этот срок все клетки человеческого тела полностью обновляются, то есть мы с ним стали совершенно другими людьми. Я с волнением думал о том, как пройдет наша встреча.

Мне не терпелось уехать из Пекина, но когда я вернулся домой, то не решился сразу постучать в его дверь. Я рассудил, что, поскольку мы живем по соседству, мы вскоре так или иначе встретимся на улице, и, наверное, так будет лучше, чем являться к нему без приглашения.

Так и случилось. Спустя пару дней я увидел его в конце переулка. Похоже, он шел домой. Я радостно окликнул его: «Вэньчжань!» — и замахал рукой. Он поднял на меня глаза, но как будто не узнал. Вэньчжань продолжил идти вперед и на перекрестке свернул в другую сторону.

Вечером я спросил у матери, во сколько Вэньчжань обычно возвращается с работы. Я сказал, что пойду прогуляться, и стал поджидать его в переулке. Вскоре он появился вдалеке. Я снова стал ему кричать и махать, но он, как и вчера, лишь взглянул на меня и скрылся за поворотом.

Я понял, что Вэньчжань меня избегает. Но почему?

Мой отпуск подходил к концу. Мне ничего не оставалось, кроме как сходить к нему домой. Он жил всего в двадцати метрах от меня. Нужно было повернуть направо и пройти несколько шагов по переулку. Дверь была все та же, и когда я постучал по ней, звук был все тот же.

— Вэньчжань дома? — крикнул я.

— Кто там? — раздался из дома голос его матери.

— Это я. Хочу повидаться с Вэньчжанем.

Она распахнула дверь и с улыбкой пригласила меня войти.

— Он у себя в комнате. Ты же помнишь, куда идти?

Конечно, я помнил.

Последний раз я приходил к нему больше десяти лет назад, но с тех пор ничего особо не изменилось. Образы, которые остаются у нас в памяти, похожи на расплывчатую фото­графию. Но когда я стал приглядываться к тому, что меня окружает, я понял, что воспоминания оказались обманчивыми: в реальности комнаты были меньше, чем они мне запомнились, все было каким-то ветхим, старомодным и к тому же внутри пахло плесенью.

Как и раньше, дверь в его комнату была закрыта. Я постучал, и она открылась. Передо мной стоял Вэньчжань.

Он и правда был таким, каким описывала его моя мать: худой, черный от солнца, с редеющими волосами. Но не это было главным. Еще сильнее изменился он сам — его характер. Он сильно горбился и прикрыл глаза, будто смертельно устал или был чем-то раздражен. Он равнодушно посмотрел на меня, но в этом не было ни позы, ни желания оскорбить; похоже, его и на самом деле мало что трогало или вызывало интерес.

«Ну что, Вэньчжань, давно мы не виделись», — я хотел, чтобы это прозвучало так, словно мы с ним были еще детьми и расстались всего пару недель назад. Очевидно, он не ожидал, что я приду, и замер на пороге.

Я тоже растерялся. Я не знал, что делать. Попытаться его обнять? Но его лицо, его глаза, его поведение — он был совершенно не таким, каким я его помнил. Жизнь, словно скульптор, вытесала из него другого человека, хотя где-то проскальзывало что-то знакомое: изгиб бровей, едва заметная гримаса… Годы не пощадили Вэньчжаня, но, несомненно, это был он.

Наконец он словно очнулся, но не протянул мне руки, не обнял, а просто указал на стул.

На улице было еще светло, но он уже задернул занавески. В комнате горела лампочка. В желтом электрическом свете все казалось коричневатым, как на старых фотографиях.

Я жадно выискивал на его лице следы прошлого, о котором хотел поговорить со старым другом.

— Здесь все по-прежнему, да? Интересно, а чемодан еще лежит под кроватью? В котором ты прятал свой исторический проект?

— Мы сложили в него старую отцовскую одежду и сожгли вместе с телом.

— Прости.

Я долго не решался еще что-то сказать.

— А как же твой проект? Помню, я так тобой восхищался.

— Все это чушь. Я взял его с собой в Фучжоу, а потом выбросил.

— Как жаль! — я не находил слов.

Мы опять долго молчали. Наверное, он понял, что я пришел к нему из лучших побуждений, и потому вдруг сказал:

— Ты знаешь, я работаю на радио. Мы там транслировали твои статьи.

— Твоя идея, наверное? Тоже мне, нашел великого писателя! — неловко и несмешно пошутил я, торопливо ухватившись за эту возможность, чтобы хоть о чем-то поговорить.

Я стал рассказывать ему о своей непростой жизни на чужбине. Я не ожидал, что он будет все время молчать. Его молчание не было паузой в разговоре или короткой передышкой. Вэньчжань неподвижно сидел на стуле, а тишина стремительно накатывала на нас неукротимой волной, угрожая поглотить с головой.

Наконец я не выдержал, поднялся со стула и сказал:

— Прости за беспокойство. Наверное, я лучше пойду домой.

И в тот момент он вдруг отчетливо сказал:

— Извини. На самом деле я сам не знаю, почему так тебя ненавижу.

Я остолбенел.

— Скажи, почему ты? Почему ты, а не я?

Я сразу понял, что он имеет в виду, какого объяснения от меня ждет. Но ответа на этот вопрос не было ни у него, ни у меня.

На следующий день я поменял обратный билет, чтобы вылететь в Пекин на день раньше. В дороге я все время думал, почему так близко к сердцу принимал все, что происходило с Вэньчжанем. Неужели я чувствовал себя виновным перед ним, будто занял его место? Может быть, причина в том, что по сути жизнь наша сложилась одинаково: мы оба покинули родной дом, надеясь обрести новый, но этого так и не случилось?

С тех пор я больше никогда не бывал у него. Когда я приезжал домой на Новый год, то, едва завидев Вэньчжаня, сразу сворачивал в сторону. Мать не знала, что между нами произошло, и продолжала докладывать мне новости: Вэньчжань окончательно рассорился с братом. Благодаря приданому жены тот открыл ресторан, в котором подавали морепродукты, и преуспел. Если отношения между братьями и раньше были прохладными, то теперь старший открыто насмехался над младшим.

На радиостанции Вэньчжань получал всего тысячу юаней в месяц. Свою работу он ненавидел. С коллегами отношения не сложились, поскольку он считал их «грубыми мужланами». Его мать сбивалась с ног, чтобы подыскать ему жену, но желающих так и не нашлось — всех отпугивала его заячья губа и бедность. Спустя два года Вэньчжань опять уехал, но не в большой город, а в соседнюю деревушку, еще меньше нашей, где устроился рабочим на передающую станцию.

Что сказать… Мы с ним оба мучились от неприкаянности.

Отправить