Глава 6

Красавица Чжан

Чжан Мэйли и правда была красавицей. Не зря ее так назвали. Но убедился я в этом гораздо позже. Сначала я думал, что это просто легенда.

В детстве я каждый день ходил в школу мимо одного каменного дома. Когда спускались сумерки, темнеющее небо отбрасывало на покрытую брусчаткой дорогу багровые отблески, и переулок казался необычайно красивым.

В это время там часто можно было слышать женский плач. Точнее, то был не плач, а жалобный мелодичный стон, то нарастающий, то утихающий в сумеречной полутьме. Именно поэтому все дети верили в легенду, что в этом доме живет призрак женщины. И звали ее Чжан Мэйли.

Когда я был ребенком, то не мог понять, что в той истории правда, а что нет. Наверное, поэтому меня так увлекали легенды о любви, героях и призраках прелестных девушек.

Мне не давали покоя рассказы о красавице Чжан — в легенде о ней было все, что так меня волновало.

Жила-была милая и красивая девушка. Влюбилась она в юношу из дальних стран, который приплыл в наши края на корабле за товарами и провизией. Он был статен и пригож собою, что вполне соответствовало его роли рыцаря из легенды. В нашем маленьком городке казалось невообразимым, что юная девушка может потерять девственность до замужества. Но Чжан тайно встретилась с моряком и отдалась ему. Вместе они задумали бежать. Тайна их была раскрыта, девушку силой вернули домой, и вскоре она убила себя.

Легенда о Чжан оказалась очень поучительной историей, с которой, как кажется, все и пошло. В прибрежных городках, подобных нашему, началось время больших перемен. Улицы засияли не­оновыми огнями, в наши края хлынули приезжие, заполонившие недавно открывшиеся рестораны и бары; контрабандисты и спекулянты вовсю торговали товарами сомнительного происхождения.

Местные жители пребывали в смятении, их психология явно не выдерживала натиска новой жизни. Они жадно расспрашивали тех смельчаков, которые дерзнули зайти в новые ресторанные залы и с раскрытыми ртами смаковали детали: стены, оклеенные золотистыми обоями; короткие юбки, обнажавшие белые ножки и крутые бедра. И тут же с видом оскорбленной невинности ожесточенно осуждали показную роскошь, пьянство и разврат.

Мало кто тогда понимал, что с приходом благосостояния и текущих рекой наличных денег людям становилось все труднее сдерживать свои глубоко скрытые желания. Никто уже не бедствовал, не голодал, и местные жители постепенно отходили от суровых будней прошлой жизни. Раньше бедность действовала как клапан, сдерживающий сильные страсти, свойственные любому из нас, но с появлением новых возможностей человеческие желания и стремления невольно вырывались наружу. И теперь каждому приходилось выбирать: бороться с ними или поддаться им.

Наступили смутные, тревожные времена — это ощущали как старые, так и молодые, как женщины, так и мужчины. Старики, собираясь вместе, горестно вздыхали, что жизнь раньше была «тяжкой и бедной, но не такой беспокойной». Вокруг все кивали в знак согласия, но глядели друг на друга уже с какой-то новой настороженностью.

К счастью, мы помнили легенду о Чжан. Она служила предостережением тем, кого одолевали неуемные страсти. Ведь красавица, уступившая им, упала в ту пропасть, на краю которой оказались все жители наших мест. Мы слышали эту легенду столько раз, что она намертво впечаталась в нашу память. Каждая ее подробность могла служить учебным пособием в подтверждение любого неписаного правила, например: не заговаривать с посторонним или не встречаться с молодым человеком наедине — это был нескончаемый список запретов, один из которых распространялся даже на посещение парикмахерских, где женщины, ко всеобщему ужасу, осмеливались красить волосы. По сути, все сводилось к одному умозаключению: хочешь закончить, как Чжан Мэйли, хочешь, чтобы о тебе судачили по всей округе, хочешь прожить с такой репутацией?

И никто не ожидал, что все попытки демонизировать Чжан обернутся тем, что она станет святой.

Легенда о Чжан Мэйли обрастала новыми подробностями. Там были и душераздирающие рассказы о сверхъестественной силе ее обольщения, и воспоминания якобы живых свидетелей, заставших ее на месте преступления, когда она была с тем молодым человеком, и истории о том, что он был потомком великого генерала Народно-освободительной армии Китая, и многое другое. Ее образ прочно поселился в моем воображении, но он был скорее расплывчатым и идеальным, без конкретных черт. В конце концов, после долгих обсуждений, мы с одноклассниками решили, что Чжан Мэйли выглядела точь-в-точь как та девушка, что полуголой позировала на мотоцикле для эротического календаря.

Примерно в это время у меня и моих приятелей-однолеток по­явились новые, необъяснимые желания. Тогда мы, конечно, совсем не знали таких слов, как «сексуальное возбуждение» и «половое влечение», однако втайне начали собирать неприличные фотографии и обмениваться ими. А по ночам к нам стала являться красавица Чжан — падшая девушка из легенды в образе фотомодели на мотоцикле, — при виде которой почему-то сразу приливала кровь к низу живота.

Если в нашем городе могла быть богиня секса, то, без сомнений, ею стала бы Чжан Мэйли. Я представлял ее столь же утонченной и соблазнительной, как фею, приходившую во сне к главному герою романа «Сон в красном тереме».

Странное то было время. Если родители видели идущую женщину, выглядевшую не так, как жительницы нашего городка, а одетую модно, ярко, да еще с крашеными волосами, они тут же подпрыгивали к своим чадам и ладонями закрывали им глаза — дети не должны наблюдать сие вопиющее зрелище. Но через пару лет наши женщины уже выбирали себе самые цветастые и самые модные наряды. А как иначе они могли бы соперничать с приезжими девушками, стремившимися увести их мужей?

На улицах то и дело стали попадаться солидные мужчины, важно разговаривавшие по мобильным телефонам. Откуда ни возьмись появились вызывающе выглядевшие женщины с размалеванными лицами.

Все забыли о Чжан Мэйли. Жителей нашего городка больше занимали соблазнительные ресторанные истории и рассказы об уличных «принцессах». Из старого дома больше не доносился жалобный плач красавицы — мы, по крайней мере, его больше не слышали.

Я не стал исключением. Хотя столько раз представлял себе ее образ — но он исчез без следа.

Однако любопытство мое не исчезло, и я подбил своего соседа по прозвищу Свинёнок наведаться в тот таинственный дом. Мы захватили с собой фонарики, рогатки и целую кучу даосских бумажных талисманов. Свинёнок захватил еще меч из персикового дерева — этим мечом его дедушка, даосский священник, подталкивал в нужном направлении души умерших, заплутавших в мире живых людей. На полдороге к старому дому Свинёнок вдруг спросил:

— Слушай, а зачем мы туда идем?

Я опешил и после долгого молчания сказал:

— Разве ты не хочешь увидеть Чжан Мэйли?

— Конечно хочу. Только мне страшно, — нерешительно ответил мой приятель.

Однако мы пошли дальше.

Когда мы приблизились к двери дома, я почувствовал, как горячая волна прошла по всему телу и застыла где-то в области паха. Тогда я понял, зачем на самом деле все это затеял, и разволновался еще сильнее.

Свинёнок осторожно толкнул дверь персиковым мечом, и через щелку до нас донеслись приглушенные голоса двух женщин. Я вгляделся и увидел изнуренное, мертвенно-бледное лицо. Глаза впились в меня из темноты. «Привидение!» — завизжал Свинёнок и бросился наутек.

Тогда я тоже подумал, что увидел призрака. Я прибежал домой и запер дверь. Сердце колотилось как бешеное. А внутри брюк вдруг стало тепло и мокро.

Само собой, я не рассказывал о нашей вылазке никому из домашних, но воспоминания о бледном женском лице не давали мне покоя. Постепенно этот образ стал даже более отчетливым, я все воссоздавал в памяти ее глаза, пронзительно глядевшие на меня. И мне не было страшно — напротив, не хотелось отводить от нее взгляда.

Несколько дней я ходил сам не свой. Во время еды палочки то и дело выпадали из рук. Когда это случилось в третий раз, мать постучала меня по голове: «Ты что, привидение увидел?»

Конечно, она сказала это в шутку, но я был поражен до глубины души. Неужели Чжан Мэйли и впрямь меня приворожила?

Я с трепетом вспоминал ее красивое лицо. Втайне от родителей я наведался в храм, набрал там защитных талисманов и навесил их на себя. Но воспоминания об этом лице меня не отпускали.

Однажды оно мне даже улыбнулось.

Ночью я ворочался без сна. Хуже того, когда мне все-таки удавалось заснуть, мне снились сны, от которых я просыпался на мокрой простыне. Больше так не могло продолжаться. Я набрался смелости и решил признаться матери, что меня зачаровал призрак.

Но не успел. Мать помахала приглашением на свадьбу и оживленно сказала:

— Вот и Чжан Мэйли выходит замуж!

Я обомлел.

— Разве она не умерла?

— С чего ты взял? Хотя, конечно, она нехорошо поступила. Наверное, многие думали, что лучше бы ей и впрямь умереть. Ну, кто прошлое помянет… Тот ее парень разбогател и сделал ей предложение. Наверное, родители никогда не оправятся от удара, но все обернулось не так уж и плохо.

Свадьба красавицы Чжан была помпезной и в то же время какой-то скомканной и несуразной.

Семья невесты, как требует наш обычай, получила неприлично дорогие подарки, а соседям были отправлены вкуснейшие дорогие конфеты. Свадебный банкет состоялся в ресторане лучшей гостиницы, однако Чжан Мэйли и ее загадочный жених показались лишь в самом начале. Выслушав ради приличия первый поздравительный тост, они тут же скрылись в номере для новобрачных.

Утром они уехали в Дунбэй, на северо-восток, в родной город ее мужа.

Я почти ничего не знал про Дунбэй, только догадывался, что это где-то очень далеко. Иногда я останавливался как вкопанный посреди дороги и мечтал о том, как шел бы по ней все дальше и дальше на север и в конце концов встретился бы с Чжан Мэйли.

Я верил, что когда-нибудь доберусь туда и непременно ее узнаю — ведь ее лицо всегда стояло у меня перед глазами.

Но время, словно вода, размывало его очертания, и вдруг однажды я понял, что совершенно его забыл.

Было довольно грустно думать, что в жизни иначе и не бывает. Тогда, чтобы хоть как-то сохранить ее образ в памяти, я начал писать стихи.

Жаль только, что книжным червям вроде меня не дано испытать в полной мере, как прекрасны годы юности.

А вот красавица Чжан — она это познала.

Спустя пару лет Чжан Мэйли внезапно вернулась. Она была одета в традиционное платье — ципао — с разрезами по бокам, ее прическа была сделана по последней моде, шею украшали золотые ожерелья, а пальцы были унизаны кольцами.

По рассказам, она приехала в роскошном автомобиле. Но меня там не было, и я не смог насладиться ее грандиозным возвращением, так как задержался в школе. Сколько раз я представлял себе эту сцену: изумленные соседи выбежали на улицу и замерли вдоль дороги, как верноподданные, приветствующие королеву.

Спустя несколько дней все с жаром обсуждали последнюю сплетню о Чжан Мэйли: она развелась! Вот почему красавица вернулась в родную деревню.

Развелась — но что это означало? Люди в наших краях имели весьма смутное представление о том, что такое развод.

Вскоре напротив школы появилось что-то странное: то ли ресторан, то ли магазин. Снаружи развевались цветные флажки, а вечером перед ним зажигались красные огни. Соседи говорили, что открыла это заведение Чжан Мэйли.

Видимо, там же она и жила, так как ходили слухи, будто на третий день после возвращения родители выгнали ее из дома. Я знаю только, что красные огни перед рестораном горели три дня подряд, а в переулке висело объявление, написанное чернилами и каллиграфической кисточкой: «С этих пор наша семья и Чжан Мэйли разрывают отношения. Что бы потом ни произошло, мы снимаем с себя всякую ответственность».

Почерк был великолепен; видно, что иероглифы выводила сильная и уверенная рука. Скорее всего, объявление написал кто-то из старших членов семьи, долго занимавшийся каллиграфией. Похоже, родители Чжан Мэйли были культурными, образованными людьми. Но прохожим, которые останавливались, чтобы поглазеть на него и посмаковать пикантную ситуацию, это было невдомек.

Каждый день по пути в школу я проходил мимо ресторана Чжан Мэйли. В семь часов утра его двери всегда были плотно закрыты. На них висели какие-то записки. Несколько раз я порывался подойти, чтобы их прочитать, но не мог набраться смелости. Только спустя неделю я специально встал раньше шести часов и подъехал туда на велосипеде. Двери были оклеены записками с коряво выведенными иероглифами: «Шлюха», «Стерва», «Убей себя, тварь!».

Я торопливо читал, испуганно оглядываясь по сторонам. Когда в конце переулка кто-то показался, я вскочил на велосипед и помчался в школу.

Что за заведение открыла Чжан Мэйли? Поиски ответа на этот вопрос привели к тому, что о ней стали ходить новые легенды.

Многие были уверены, что там полный разгул и распущенность и есть два подземных этажа, где на каждом вас ждут хорошенькие девушки, согласные удовлетворять любые ваши желания.

Другие говорили, что она открыла роскошный массажный салон. Там стоят импортные массажные столы, на которых тебя обрабатывают прекрасные массажистки, массируя тебя так, что ты потом встать не можешь от истомы.

Мы с приятелями каждый вечер страстно обсуждали разные теории и слухи и за время разговоров так перевозбуждались, что каждому из нас срочно требовалось уединение.

Вдруг в нашем городке объявился бывший муж Чжан Мэйли. Он был таким высоким и мускулистым, что мы прозвали его Бугаем.

Сначала кое-кто даже не верил в его приезд, но все больше людей видели, как он сидит, откинувшись на спинку стула, перед магазином, наслаждаясь вечерней прохладой.

Соседи часто слышали, как они по ночам скандалят и бьют посуду. Но на следующий день Бугай снова выносил стул и отдыхал перед магазином.

Мы не понимали, что там у них происходит. Возможно, они и сами не смогли бы этого объяснить. Но в один прекрасный день флажки и красные огоньки исчезли, а двери настежь открылись для всех желающих. Над ними повесили большую вывеску с надписью «Морской ресторан Чжан Мэйли».

С тех пор мы могли хоть каждый день любоваться красавицей Чжан. Она сама, всегда с радушной улыбкой, встречала гостей у входа в свой ресторан. Впрочем, местные жители божились, что ноги их не будет в этом злачном месте. Однако у Чжан Мэйли не было недостатка в посетителях: к ней часто заходили моряки с грузовых кораблей и торговцы, наезжавшие в наши места по делам.

Глядя на ресторан с улицы, мне было сразу понятно, что он устроен по ее вкусу. Все казалось таким нездешним, таким непохожим на то, что я видел в нашей деревне: золоченая мебель из Камбоджи, занавески из искрящихся хрустальных бусин, кожаные кресла, официантки — стройные, миловидные девушки, не то что наши деревенские кубышки. Внутри все «дышало красотой и соблазном» — и у местных это вызывало большое неодобрение.

Похоже, что ресторан Чжан и наш городишко представляли собой две разнонаправленные силы. В глазах старожилов она стала олицетворением тех новшеств, которые разрушали характер города и, как короста, разъедали прежнюю жизнь.

Если отношения между Чжан Мэйли и нашим городком считать войной, то можно сказать, что Чжан победила в ней без единого выстрела. Она приобрела соседнее помещение для расширения ресторана. А главное, местные бизнесмены постепенно, шаг за шагом, становились ее постоянными посетителями. «А что делать? Куда еще приглашать клиентов? Тем более им там очень нравится», — объясняли они, разводя руками.

Потом Чжан Мэйли одержала еще одну победу: один из местных воротил задумал устроить свадьбу сына в ее ресторане.

В тот вечер я с ума сходил от нетерпения, потому что мой отец тоже получил приглашение. Он не очень хотел, но ему объяснили, что этот ресторан — лучшее место в городе, где можно заводить полезные знакомства с нужными людьми, приезжающими к нам из самых разных мест.

Я вызвался сопровождать отца, но мать была категорически против. Тогда я прилип к окну, наблюдая за тем, как он неохотно направился к ресторану и, нерешительно потоптавшись у входа, вошел внутрь.

«Готовят там очень хорошо», — вот и все, что сказал отец по возвращении. А что он еще мог сказать? Вкусная еда — в чем в чем, а уж в таком вопросе местные жители знали толк. Готовили в ресторане отменно, и это помогло им забыть о своих претензиях к красавице Чжан и наконец примириться с ней.

Как-то наша школа объявила сбор пожертвований, потому что школьному зданию давно требовался ремонт. Владелец местной продуктовой лавки колебался, хозяин магазина электротоваров тоже ответил уклончиво, а Чжан Мэйли с готовностью вызвалась помочь. Она лично пришла в школу и объявила директору, что согласна пожертвовать пятьдесят тысяч юаней. По тем временам то была огромная сумма. Ее хватило бы, чтобы построить небольшой дом. Однако директор отреагировал без особого энтузиазма и даже ответил, что ему нужно подумать.

Когда школа опубликовала список спонсоров, имени Чжан Мэйли в нем не было.

Вскоре после этого ремонт понадобился местному храму предков. Чжан Мэйли снова предложила деньги, но ей ответили отказом.

К Новому году настоятель храма богини Мацзу захотел расширить внутренний двор. Наконец хоть кто-то согласился принять ее помощь. После ремонта на стене храма появилась надпись: «Пятьдесят тысяч юаней от благочестивой Чжан Мэйли», — ее имя значилось в самом конце списка, хотя именно ее пожертвование стало самым крупным за все время существования храма. Однако Чжан Мэйли была счастлива. В то время люди часто видели, как она в одиночестве входит в храм и, склонившись, с довольным видом смотрит на выгравированные иероглифы своего имени.

А я стоял у галантерейной лавки в двух шагах от храма и любовался тем, как на ее лице расцветает улыбка.

Когда я перешел в среднюю школу, Чжан Мэйли стала председателем Ассоциации предпринимателей, а ее ресторан переехал ближе к гавани и занял огромное пятиэтажное здание.

Она оплатила ежегодный банкет для лучших учеников школы, который проходил в ее заведении. Выступая перед школьниками, она, разумеется, говорила о долге перед отечеством и строительстве современного общества.

Чжан Мэйли постарела. У нее появился второй подбородок, и толстый слой тонального крема уже не мог скрыть морщины, которые покрыли ее лицо. И все-таки она была красавицей.

Местные старейшины были недовольны тем, что школа приняла помощь Чжан Мэйли, ведь к тому времени она стала владелицей еще и Приморского развлекательного центра, открытого ею по соседству с рестораном.

Вдоль всего побережья только и разговоров было, что об этом центре. По слухам, там имелся караоке-бар, дискотека, кафе и отдельные ВИП-комнаты, а также оказывались другие таинственные услуги. Мы, школьники, почему-то были уверены, что там продают наркотики.

Еще ходили сплетни, что один парень из нашего класса бросил школу из-за того, что подхватил в этом центре венерическую болезнь.

Школьное руководство строго-настрого запрещало ученикам приближаться к развлекательному центру, родители тоже подливали масло в огонь, чуть ли не каждый вечер рассказывая о нем зловещие истории. Я чувствовал, что против Чжан Мэйли затевается новая военная кампания.

Ресторан от развлекательного центра отделяла стена. В тот день, когда проходил школьный банкет, я, находясь в зале ресторана, то и дело подходил к окну и вглядывался туда, где мерцали неоновые огни центра. Мне страшно хотелось узнать, что происходит там, за стеной.

Развлекательный центр был огромным. Посередине располагался главный банкетный зал, а вокруг стояли здания, напомина­ющие европейские виллы. По слухам, каждое из них служило своей цели: в одном был устроен бар с живой музыкой, в другом — дискотека, в третьем — модное кафе и так далее.

После банкета учитель договорился, что Чжан Мэйли — «выдающийся представитель нашего бизнес-сообщества» — даст мне интервью для школьной газеты.

Я был приглашен в ее кабинет.

В тот день она была одета в строгий деловой костюм и черные чулки. Меня бросало в жар. Впервые у меня появилась возможность заговорить с ней.

Учитель еще раз напомнил мне, что я не должен делать заметки. Таково было условие Чжан Мэйли.

Я понимал, что она привыкла к такого рода церемониальным жестам. Но именно благодаря этим церемониям ей удалось наконец добиться признания. Запинаясь, я начал задавать скучные вопросы, например что могла бы она посоветовать школьникам. Она изо всех сил старалась отвечать так, как, по ее мнению, должна была говорить женщина ее статуса.

Похоже, она осталась довольна тем, как прошло интервью. И даже выразила желание стать спонсором нашей школьной газеты. Они с учителем пожали друг другу руки. Все прошло великолепно.

Выходя из кабинета, я не удержался и оглянулся, чтобы посмот­реть на нее напоследок. Я увидел, что из нее будто выпустили воздух. Она откинула голову назад и обмякла без сил в директорском кресле. На ее внезапно постаревшем лице прочитывалась невыразимая усталость.

Чем сильнее нас запугивали старики, родители и учителя, тем больше нам хотелось попасть в Приморский развлекательный центр. Один мой одноклассник не вытерпел и украдкой проник внутрь, а потом возбужденно рассказывал нам, как там круто.

Любой школьник, которому хватило духу пробраться туда, по нашему мнению, был молодцом, а по мнению наших родителей — отпетым хулиганом.

Вокруг развлекательного центра ходило множество слухов. Поговаривали, что весь комплекс контролируют четыре бандита, и они явно положили глаз на нашу школу, планируя набирать новых шестерок среди старшеклассников.

Я в это не верил. Даже если в казино и впрямь проворачивали какие-то грязные дела, какой смысл было местным бандитам соваться в школу? Чтобы сразу попасть под подозрение? Скорее всего, сотрудники Чжан Мэйли тоже любили распускать пустые сплетни. Вообще складывалось впечатление, что все слухи, циркулирующие в нашем городке, так или иначе касались развлекательного центра.

Среди местных жителей зрело недовольство. Все началось со стариков и некоторых женщин, которые стали ходить по домам и требовать, чтобы граждане подписали петицию о закрытии развлекательного центра. Чжан Мэйли незамедлительно нанесла ответный удар: она пожертвовала двести тысяч юаней на стро­ительство нового здания городской администрации.

Ситуация была патовая. Весь город ходил ходуном. Казалось, жители только и ждут, когда появится та искра, от которой взлетит на воздух весь развлекательный центр.

И она появилась. Случилось это во время школьных каникул, когда я учился в выпускном классе. Рядом с центром произошла жестокая драка. В ней был убит сын одного местного патриарха.

Так началась война. Толпа промаршировала к развлекательному центру и стала забрасывать его камнями, требуя закрытия.

Я тоже туда помчался. Ведь я был редактором школьной газеты.

Там собралось множество людей. Среди них были и старики, и юнцы. Кто-то имел прямое отношение к конфликту, а кто-то явился поглазеть на происходящее. Протестанты выкрикивали те же оскорбления, которые когда-то писали на дверях ее ресторана: «Шлюха!», «Стерва!», «Тварь!».

Чжан Мэйли вышла на крышу главного здания. В руках у нее был мегафон. «Пожалуйста, успокойтесь. Произошел несчастный случай. Поверьте, я сделаю все, что в моих силах», — выкрикнула она. Но договорить не успела. Толпа стала забрасывать ее камнями.

К счастью, она стояла слишком высоко и камни до нее не долетали.

Вдруг толпа расступилась, чтобы дать дорогу какой-то старухе. Это оказалась ее мать. Она проковыляла к воротам и заголосила:

— Ты проклятие нашей семьи! Лучше бы ты умерла! Зачем ты вернулась? От тебя одни беды!

От неожиданности Чжан Мэйли расплакалась. Наверное, она давно не встречала свою мать.

— Мама, поверь, мне нечего стыдиться. Клянусь. Я не сделала ничего плохого!

У матери был такой вид, будто она вот-вот хлопнется в обморок:

— Ты просто дьявол! Дьявол! Надо было тебя придушить еще в детстве!

На крыше появился муж Чжан Мэйли и увел ее оттуда.

Толпа еще некоторое время бесновалась у ворот, но понемногу рассеялась.

Ночью я ничего не слышал. Но когда проснулся утром, то узнал, что Чжан Мэйли пришла к храму предков, встала на колени и, горько заплакав, поклялась: «Я никогда не торговала собой и не продавала наркотики. Я лишь мечтала о том, чтобы меня любили. Я хотела быть счастливой и поступала так, как считала правильным и справедливым. Я тяжело работала, и мне нечего стыдиться».

Чжан Мэйли встала, вытерла слезы и бросилась вперед. Она со всей силы ударилась лбом о каменную стену.

Утром на рассвете ее нашли мертвой у входа в храм. Запекшаяся кровь в уличной пыли была похожа на затвердевший благовонный пепел.

По нашим обычаям похоронные ритуалы проводятся в доме умершего или в храме предков. После этого, чтобы душа поко­илась с миром, в храме вешают именную деревянную табличку.

Однако ее не желали принимать ни в родной семье, ни в храме. И конечно, даже речи не шло, чтобы вешать табличку с ее именем. Это означало, что неупокоенный дух Чжан Мэйли будет вечно бродить по свету. Вряд ли кто мог придумать для нее более жестокого наказания. Но ее родственники именно так и сделали.

В конце концов она и правда стала привидением.

Организацией похорон занимался ее бывший муж. Он устроил ей роскошные проводы. И хотя никто из нашего городка на них не пришел, он пригласил из соседних мест несколько похоронных оркестров. Они играли свои заунывные мелодии три дня и три ночи.

Когда все было закончено, бывший муж рассчитался с сотрудниками и поджег развлекательный центр.

Никто не позвонил пожарным, и никто не приехал, чтобы тушить пожар. Все равнодушно наблюдали за тем, как он горит. Это продолжалось сутки. Когда от центра остались лишь угли, некоторые стали запускать петарды, как в честь радостного события — обычно так делают, когда выздоравливает больной человек.

Спустя шесть лет после того, как я окончил университет, мой бывший одноклассник, ставший к тому времени успешным бизнесменом, решил организовать встречу выпускников. Я тогда жил в Пекине. Получив его приглашение в красном конверте, я открыл его и прочитал, что встреча выпускников состоится… в Приморском развлекательном центре.

Я редко бывал дома с тех пор, как поступил в университет, и понятия не имел, что развлекательный центр опять заработал.

Там все было устроено совсем не так, как при Чжан Мэйли. На месте главного здания теперь раскинулся большой зеленый газон, а бывшие «виллы» были перестроены. Громко играла современная музыка, модно одетая молодежь в открытую целовалась без всякого стеснения.

На вечер одноклассников я немного опоздал и хотя обещал себе, что не буду затрагивать эту тему, но не выдержал и спросил:

— Как так случилось, что развлекательный центр снова открыт?

Разбогатевший одноклассник сухо рассмеялся:

— Спрос рождает предложение. У наших жителей завелись деньжата, и они жгут им карман.

Больше я ничего не спрашивал, надеясь, что он сменит тему.

Но он не унимался.

— Люди всегда чего-то хотят. Деньги — вот истинная религия. Если у тебя есть деньги, ты будешь искать им применение, — по­учал меня бывший одноклассник.

Выпив несколько рюмок, приятели стали подтрунивать надо мной:

— А помнишь, как Чжан Мэйли являлась к тебе во сне?

Я молчал, залившись краской. Мой сосед громко заржал:

— Чего ты смущаешься! Между прочим, в моих мечтах нам с ней тоже было очень хорошо!

Кто-то предложил за нее выпить.

Бизнесмен, перебивая остальных, громко заговорил:

— От лица нашего неугомонного поколения я хочу воздать должное нашей великой просветительнице, вдохновительнице и провозвестнице сексуальной революции.

Все покатились со смеху.

— Да здравствует великая Чжан Мэйли!

Я не хотел в этом участвовать и отошел в сторону с бокалом вина. Я глядел на зеленый газон, но перед глазами у меня стоял тот каменный дом и бледное осунувшееся лицо. «Она всю жизнь пыталась стать правильной девочкой — потому и совершила самоубийство», — сказал я сам себе.

Вечеринка продолжалась. Мои приятели вспоминали разные истории о красавице Чжан и продолжали сплетничать о развлекательном центре.

Вдруг я понял, что с меня хватит. Я бросил бокал и выскочил из зала. Не оглядываясь, я уходил от этого проклятого места.

Отправить