Глава 5

Небесные друзья матери

Вскоре после того, как похоронили отца, он стал являться матери в снах. Человек, который ей снился, был так же наполовину парализован, как и мой отец в последние годы жизни. Из-за этого он кривился набок. Ей снилось, что отец сидит на другом берегу реки, смотрит на нее и спокойно улыбается.

Сон вроде бы не плохой, не тревожный, но мать сомневалась, что отец снится ей лишь потому, что она по нему скучает. Она была убеждена, что он «просит о помощи».

— Должно быть, что-то из этой жизни все еще висит на нем, — объясняла она мне, — какой-то долг, который он все никак не может вернуть. Вот почему он до сих пор выглядит так, как после инсульта. Если чья-то душа ушла, то ушла насовсем, и они не могут продолжать появляться в наших снах. Они приходят один раз, а затем уходят навсегда. Им нельзя навещать своих близких.

Мать твердо верила, что, во-первых, «у всех нас есть долги и грехи, за которые мы должны успеть расплатиться в этой жизни, и мы не сможем покинуть этот мир, пока за все не заплатим»; а во-вторых, если «душа покойного уже ушла, он не может приходить к кому-то во сне».

Именно поэтому мать решила, что отцу требуется помощь, и дала клятву, что поможет ему.

Как я узнал позже, в молодости мать не верила ни в бога ни в черта. Что довольно странно, ведь она была дочерью шаманки.

Мать родилась вскоре после образования Китайской Народной Республики. В те времена жизнь простых людей была пропитана политикой и партийной идеологией. Плакаты с революционными лозунгами развешивали даже в храмах и монастырях. Впрочем, бабушка и прабабушка продолжали каждый день зажигать благовония на семейном алтаре в честь богов и предков. Но мамин скептицизм не имел никакого отношения к коммунистической пропаганде. Дело в том, что она всегда была голодна и рассуждала так: если добрые боги правда существовали бы, они не бросили бы ее семью на произвол судьбы.

У матери было три сестры — одна старшая и две младших. И два брата — старший и младший. Ее большая семья представляла собой типичный продукт того времени, когда на государственном уровне велась борьба за повышение рождаемости. Как и везде в мире, наше правительство в основном было озабочено чисто умозрительными идеологическими соображениями, и мало кто из высоких начальников задумывался над повсе­дневными проблемами, например как прокормить такую ораву детей — этот незначительный вопрос государственной политики оставлялся на усмотрение простых граждан. Выходило, что решать его должна была моя бабушка, кстати, тоже, как и мой отец, наполовину парализованная. Так что свои удивительные качества шаманки ей приходилось проявлять прежде всего дома, в собственной семье. Моя мать с удовольствием рассказывала о своем детстве. Удивительно, но она не любила вспоминать о жизненных трудностях и вообще избегала распространяться на тему, через что им всем пришлось пройти. «Как ни крути, а жить-то было надо», — обычно приговаривала она. По ее словам, в те времена всем приходилось несладко, и никто особенно об этом не говорил, никто не жаловался. Страдания их семьи не казались какими-­то особенными — всё как у всех, — но порой уникальны были способы, которые придумывали разные семьи, чтобы справляться со своими бедами.

Мать была человеком, полагающимся только на самого себя. В нашей провинции Фуцзянь от женщин и девушек всегда требовалось проявлять скромность, добродетельность и покладистость, но моя мать научилась быть непреклонной до жесткости. Она стала первой девушкой, самостоятельно забравшейся на дерево и собравшей плоды. Конечно, чтобы прокормить такое количество ртов, одних фруктов было мало, и мать наловчилась ставить ловушки на крабов и ловить в сети креветок, не побоявшись скандала в собственном семействе, не принимавшем ее храбрости. А она на самом деле ничего не боялась и шла на большой риск, поэтому у нее и получался славный улов. Мать просыпалась раньше всех, в четыре часа утра, даже зимой, и отправлялась к лагуне, куда больше никто не рисковал соваться. Там водилось множество моллюсков, но люди опасались плыть туда на лодке, чтобы не сесть на мель; а если пойти по воде пешком, то рискуешь попасть в приливное течение, которое утянет тебя на дно. Однажды мать чуть не погибла.

Чем больше риск, тем богаче награда — в нашем мире это уже стало общим правилом. Рыбу лучше всего ловить в начале вечера, поскольку в сумерках она весело себе плещется у рифа, но именно в это время вода прибывает стремительно и коварно: мощное течение налетает на риф, словно желая обнять и раздавить его. Любой несчастный, оказавшийся в этих гибельных объятиях, попадает в безжалостный водоворот океана.

В тот вечер мать, вечно испытывающая голод и потому охваченная охотничьим азартом, упустила момент и задержалась на рифе дольше, чем надо. Вода стала подниматься, окружая островок. Океан уже готовился ее проглотить. Рыбаки на маленькой лодке, издали увидевшие девочку, попытались ее спасти, но волны отшвыривали их суденышко. Они были вынуждены отступить и только в ужасе что-то кричали моей матери.

Матери оставалось спасать себя самой. Она забросила дневной улов на спину, набрала в грудь воздуха и очертя голову бросилась в воду. В ее решимости было что-то детское, как у раззадоренного ребенка. Волны рвали ее, но, похоже, мамина непокорность пришлась не по вкусу морским демонам, и ее вытолкнуло на поверхность. Причем она так и не выпустила из рук свой улов.

Мать рассказывала, что, когда ее втащили на лодку, она вела себя молодцом, то есть «держала голову высоко поднятой». Но больше никогда не ходила на риф. «Я все еще помню, как мне было там одиноко. До сих пор ощущаю это», — говорила она.

Много лет после того, как мать рассказала эту историю, я пытался представить, как она борется с тем течением. Наверное, стиснув зубы, лихо нырнула в воду с самонадеянностью юности, не верящей в существование смерти. Она изо всех сил цеплялась за жизнь, пробиваясь сквозь хаос волн, полагаясь на свой инстинкт и врожденную силу воли. Что бы ни уготовила ей судьба, мать всегда шла в противоположном направлении.

Она рассказывала, что бабушка, глядя на нее, часто вздыхала: «Что за хулиганка растет! Кто ж на тебе женится? И как ты только детей будешь воспитывать?»

Однажды мать сказала, что если божества хотят приблизить к себе человека, то даруют ему то, что недостает ему в жизни. Ведь большинство смертных сами не знают, что хотят и в чем нуждаются. Как мать говорила, они на самом деле просто боятся узнать об этом.

И хотя в те времена Китай сотрясали революционные перемены, жизнь в Фуцзяни шла своим чередом. Простой народ предпочитал придерживаться древних обычаев. Пусть они давно устарели, но трепетно передавались из поколения в поколение.

Мать, как и все юные девушки нашей провинции, должна была принимать участие в смотринах, которые устраивались ради поиска мужа. Впрочем, она была еще так молода, что супружеская жизнь и тот человек, которому предстояло занять в ней главное место, казались ей чем-то призрачным и отдаленным. Однако она, как и все ее подруги, уже очень хорошо знала, какая женская доля уготована ей в будущем: во-первых, она должны выйти замуж; во-вторых, подарить мужу сына, чтобы его род продолжился и в родословную книгу вписали новое имя; в-третьих, заработать денег, чтобы прокормить детей; в-четвертых, собрать хорошее приданое дочери, иначе не избежать издевательств со стороны будущих родственников; в-пятых, скопить денег на свадебный банкет и подарки невесте сына; в-шестых, дождаться рождения внука, чтобы его имя также вписали в родословную книгу; в-седьмых, нянчиться с внучатами — и вот, выполнив свой женский долг, теперь она могла передать обязанности новому поколению молодых женщин и приглядывать за тем, чтобы те неукоснительно следовали старым обычаям. А когда божества и предки сочтут ее работу в этом земном мире законченной, они призовут наконец женщину к себе, и начнется у нее следующая жизнь.

Для таких, как моя мать, женская участь была предопределена с самого рождения, они проходили свой трудный путь, который вел их к бесконечной и счастливой жизни после смерти.

А тем временем мой будущий отец пришел на смотрины в дом моей будущей матери. Устав от понуканий родителей, молча стоя в углу, она бросила на моего отца короткий взгляд и почти незаметно кивнула. Легкий кивок означал согласие — и ее шаг на первую ступень.

Первым серьезным испытанием стало, когда мать родила дочь. Родственники сердечно поздравляли ее, но она знала цену этим теплым словам, в которых таилась тактичная надежда, что ее вторым ребенком все-таки окажется мальчик. Впрочем, мать и сама хотела бы иметь сына — такого же упрямого и неукротимого, как она.

Всю свою вторую беременность мать проходила нормально, не теряя самообладания, но за месяц до родов она вдруг сломалась и в слезах побежала в храм, где женщины молились госпоже из Линьшуя. Там она пообещала, что, если у нее родится сын, она всю жизнь будет почитать богов и духов.

Через месяц родился я.

Мать рассказывала, как она пришла в храм в первый раз. В Фуцзяни все боги дружно располагаются в одном месте: даосские бессмертные, буддийские святые, божество войны Гуаньди, хозяин земель Туди вместе с покровительницей мореходов Мацзу и многие другие. Мать растерялась, поскольку не имела ни малейшего представления, как обращаться к богам за помощью и какие именно божества окажутся наиболее милостивыми и в конечном счете эффективными. Она начала кланяться наобум, но проходившая мимо старая женщина, сжалившись над ней, объяснила, какой бог за что отвечает и на что способен. Вот здесь — очень важный бог кухни и очага; вот здесь — божества земледелия и плодородия; а еще у каждой деревни есть свои духи и божества. «Что бы у тебя ни случилось, ты можешь найти нужного тебе бога и обговорить это с ним. Он услышит тебя и обязательно поможет — если не полностью, то хотя бы часть бремени он с тебя снимет», — рассказывала старуха. В тот момент мать была готова поверить в любую чудесную силу.

«Я так нуждалась хоть в чьей-то помощи. Я поняла, что одна не справлюсь с той тяжестью. Она просто раздавит меня. И подумала, как, в общем-то, здорово, что есть специальные боги, которые возьмут на себя часть моего груза», — признавалась она мне много лет спустя.

Затрудняюсь сказать, как складывались отношения с богами у других жителей нашей деревни — так же, как у моей матери, или нет. Сколько себя помню, мать ходила по разным храмам, будто навещала родственников. Она часто забегала то в один, то в другой, как в гости к любимому дядюшке или брату. В общем, всякий раз, когда ее что-то беспокоило, первым местом, куда она шла, был храм.

Для разговора с богами мать использовала шэнбэй — лунные блоки. Они представляли собой два деревянных полумесяца, были плоскими с одной стороны и выпуклыми с другой. Чтобы узнать волю божества, она задавала вопрос, бросала лунные блоки на пол и смотрела, какое положение они займут, когда остановятся. Всего насчитывалось три возможных ответа: да; нет; не знаю. Мать шепотом излагала богам свои горести, делилась своими соображениями, как можно было бы исправить положение, а потом бросала лунные диски. Иногда она даже могла всплакнуть, на что-то взволнованно жалуясь безучастно стоявшему в нише божеству, но потом поворачивалась ко мне с неизменной улыбкой на лице.

Порой она обращалась с богами, как ведет себя избалованный ребенок с любящими родителями. Если ее не устраивал ответ, о котором ей сообщалось через лунные блоки, она продолжала упрямо бросать их до тех пор, пока божество не отвечало на ее просьбы, как ей хотелось. Удовлетворенная мать поднимала лицо и с простодушной улыбкой благодарила того, кто, надо полагать, в тот момент проплывал над нею на большом красивом облаке.

Я действительно не понимал, что испытывала мать, когда искала утешения в храмах. Помню только густой запах благовоний, клубы которого лениво поднимались под потолок, и звонкий стук лунных блоков, падавших на деревянный пол.

Благодаря матери у меня появился небесный покровитель: она упросила одно божество — мне тогда было около четырех лет — буквально усыновить меня. Когда она ходила беременной мною, в их с отцом семье сложилась довольно тяжелая обстановка, и, возможно из-за этого, я родился ослабленным и довольно болезненным. Насколько я слышал, мать часто ходила в храм Гуаньди в нашей деревне и бросала там лунные блоки, пока не добивалась желаемого ответа. Во время каждого Праздника весны мать отводила меня туда, прихватив с собой свиную рульку в качестве подношения. Служка в храме давал мне немного благовоний и ритуальную бумагу для сожжения, чтобы на следующий год я не лишился божественной защиты.

Я не совсем понимал, какую роль Гуаньди сыграл в моей жизни и чем конкретно в дальнейшем мог бы помочь мне мой божественный покровитель, но я начинал чувствовать себя в храме как дома, будто заходил навестить родственников. В храме Гуаньди посетители, чтобы узнать свою судьбу, наугад вытаскивали бумажки с притчами, написанными в стиле классической поэзии. Мне они казались мудрыми наставлениями моего божественного покровителя. Я любил перечитывать их перед сном. Я представлял, будто сам Гуаньди, словно добрый дядюшка, сидя у изголовья кровати, ласково нашептывает мне сказку, чтобы я спокойно заснул.

Согласно местным обычаям, Гуаньди оставался моим небесным отцом до тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать лет. После этого я уже считался взрослым и не мог рассчитывать на его покровительство. Однако я привык навещать своего покровителя и хотя бы раз в год приходил в храм с подношениями. Если меня что-то беспокоило, я чуть ли не полдня беседовал с Гуаньди в храме, бросая лунные блоки.

Когда отца разбил паралич, мать пришла в такую ярость, что чуть ли не сразу бросилась в храм, чтобы выяснить, за что так жестоко боги обошлись с ее мужем.

Общение матери с богами меньше всего напоминало беседу, оно сводилось к тому, что она сама находила в душе ответ на вопрос, а затем бросала лунные блоки, чтобы боги лишь подтвердили правильность ее решения. То есть мать практически самостоятельно справлялась со своими проблемами, а боги если и вмешивались, то просто помогая ей выбирать из ее собственных вариантов.

На все вопросы по поводу мужа у нее уже был свой ответ, и боги подтвердили его: моего отца парализовало, потому что такова его судьба, а ее судьбой было оставаться рядом с ним и помогать ему. Именно это она и желала услышать. Я думаю, в глубине души она оставалась все той же решительной и бесстрашной девочкой, которая справилась с бушующим океаном.

Несмотря на утверждения докторов, что у моего отца почти нет шансов полностью восстановить левую половину тела, моя мать отказывалась сдаваться. Родители разработали план упражнений, чтобы добиться выздоровления за три года. Результата это не принесло. К сожалению, оценка врачей оказалась верной, и состояние отца ухудшалось.

В течение многих лет после отцовского инсульта мать брала меня с собой в ежегодную поездку по храмам. Она все так же бросала свои лунные блоки и требовала от богов обещаний насчет немедленного выздоровления моего отца в этом году. Через год она возвращалась и спрашивала у каждого бога, почему не исполнилось ни одно из «пророчеств».

С каждым годом левая половина отцовского тела все более ослабевала, а сам он продолжал тучнеть и становился совсем немощным. Спустя четыре года отец так растолстел, что мать, когда он падал, уже ничем не могла ему помочь.

Мать все чаще бросалась в наш храм, отчаянно требуя объяснений, почему ее муж не выздоравливает. Однако в конце года мы по-прежнему отправлялись в нашу обычную поездку по храмам, чтобы поклониться и принести подношения.

Однажды мать по обыкновению поставила дары на алтарь, зажгла благовония и попросила меня тоже встать на колени. Сама она не стала бросать лунные блоки, а просто начала тихо молиться.

Сначала я ничего не мог разобрать, но мало-помалу сложил слова в обрывки предложений и с ужасом понял, о чем она просит богов: «Пожалуйста, заберите моего мужа прежде меня. Пожалуйста, пусть он не станет обузой для моих детей. Если мне предначертано прожить меньше, чем ему, то сделайте так, чтобы моя жизнь все-таки продлилась немного дольше. Я умру сразу, как провожу его, обещаю».

— Мама, что ты такое говоришь? — не выдержав, воскликнул я.

Мать обернулась, шлепнула меня по щеке и надолго замолчала.

— Я делаю это для тебя, — наконец сказала она.

Я приблизился к алтарю, упал на колени и взмолился: «Прошу, сделайте так, чтобы я, папа и мама умерли в один день, мы же одна семья».

Мать с размаху дала мне подзатыльник и закричала богам: «Он еще слишком мал и не понимает, что говорит. Слушайте только меня!»

В тот день по пути домой мать как-то слишком торжественно начала мне говорить, как она видит будущее:

— Все, о чем тебе нужно беспокоиться, — это учеба. Поступи в хороший университет. Работай, зарабатывай деньги. Женись. Живи своей жизнью. А я отвечаю за твоего отца. Я буду жить так же долго, как и он. И обо всем позабочусь.

— Но ты даже не можешь его поднять.

— Все я смогу. Со мной все будет в порядке.

— Как же ты будешь ухаживать за ним, когда тебе нужно работать? А деньги на лекарства? Ты не становишься моложе. И ему лучше уже не будет.

— Со мной все будет в порядке, — нетерпеливо повторила она.

— А вдруг ты сама заболеешь?

Мать раздраженно закатила глаза.

— Не заболею.

— Но вы же мои родители!

Мать остановилась, сурово глянула на меня и твердо произнесла:

— Послушай, это судьба. Я буду с ним до гробовой доски, так уж суждено. Мы с ним навсегда связаны. К тебе это не имеет никакого отношения. Это касается только его и меня.

Немного помолчав, она добавила:

— Так сказали боги.

Я знал, что не надо рассказывать отцу о страшной молитве мамы.

Потеряв всякую надежду на выздоровление, отец сам стал обращаться к богам и предкам, ворча перед семейным алтарем: «Если вы не собираетесь делать меня здоровым, так дайте хоть помереть». Слыша это, мать каждый раз выходила из себя:

— Тьфу на тебя! Все зависит от судьбы. Не сиди тут и не жалуйся! Уйдешь, когда придет время уходить. Это твоя судьба.

На самом деле, несмотря на болезнь, отец, благодаря неустанной маминой заботе, выглядел даже лучше, чем раньше. На его щеках появился здоровый свежий румянец. Мать с гордостью говорила знакомым: «Я нянчусь с ним, как с младенцем. Даже если паралич его не отпустит, он лет до восьмидесяти доживет спокойно».

Я, например, в этом очень сильно сомневался, но был рад слышать, что она так думает. Сколько ей еще всего предстоит? Как она это вынесет? Уход за отцом становился все сложнее по мере того, как его тело раздавалось, а левая сторона была уже совсем обез­движена, однако, конечно, мать будет продолжать заботиться о нем. Впрочем, даже если бы отец был здоров, она бы все равно вела себя так же, поскольку верила, что в этом ее судьба — ухаживать за ним.

Мамины прогнозы не сбылись. Зимой отец покинул наш мир. Как и молилась мать, он ушел раньше нее.

Но смириться с этим она не могла. Она видела, что, хотя его левая сторона теряла чувствительность, правая становилась все сильнее и мускулистее, потому что отец долгое время рассчитывал только на нее. «Как же так? Один раз упал, и все? Он был такой крепкий! Он падал тысячу раз, и ничего, даже синяков не было. Как он мог умереть от того, что упал?» — все время повторяла она.

Узнав о смерти отца, я побросал все дела в Пекине и помчался домой. Мать все еще недоумевала и искала ответов. Когда я переступил порог, она как раз собиралась идти в храм, чтобы требовать у богов объяснений. Но я встал у нее на пути и крепко обнял. Она сразу обмякла в моих руках и зарыдала:

— Может, боги меня не поняли? Я же не говорила им, что забота о нем была обузой. Я ведь молила их только о том, чтобы он не стал тебе в тягость. Я была бы только счастлива, если бы он прожил до девяноста, да хоть до ста лет!

— Все они поняли. Но такой уж ему выпал удел. Отец много страдал. Наверное, он уже заплатил за грехи, которые совершил в этой жизни.

Мать изумленно уставилась на меня. Задумалась на мгновение и сказала:

— А ты прав. Ему и впрямь жилось нелегко. Столько лет страдал. Сейчас ему хорошо на небе. Пусть наслаждается.

Однако со следующего дня после похорон отца мать начала видеть его во сне.

— Что-то не дает ему покоя. Должно быть, он в беде, — говорила она.

— Да нет же, просто он скучает по тебе, — утешал я ее.

— Нет. Я должна ему помочь.

— Как ты ему поможешь? Ты даже не знаешь, что там у него происходит.

— Я разберусь, — серьезно пообещала мать.

Если нужно узнать, что происходит в загробном мире, стоит обратиться к шаману.

Дух умершего человека входит в тело шамана, чтобы поговорить с родственниками, которые остались в мире живых. У нас говорят, что шаман «ищет дух покойного».

В наших краях шаманство — такая же обычная работа, как врач, рыбак или зеленщик. Все с жаром и знанием дела обсуждают знакомых шаманов, сравнивая их способности и мзду, которую они берут за свои услуги.

Мать стала выяснять, где какие есть шаманы. Ей сказали, что в одной деревушке, к западу от нашей, живет шаман, который отлично умеет искать людей в загробном мире. Он мог найти дух умершего человека даже спустя двадцать или тридцать лет после смерти, когда от него оставался лишь слабый след. А в деревне на севере был шаман, которому не нужно было ничего рассказывать; он мгновенно входил в такое состояние, что дух умершего тут же начинал говорить через него и вспоминать обо всем, что происходило в прошлом. Однако вести из загробного мира почему-то передавались им на манер пекинской оперы. Еще она узнала о шамане с востока, которому члены семьи должны были точно описывать, кого хотят отыскать в загробном мире. Он требовал, чтобы они напрямую говорили с покойным, а в доказательство, что пришел именно тот человек, который нужен, он в точности описывал какие-нибудь прошлые события. Кроме того, призраки у него говорили нормально, как обычные люди.

Взвесив все за и против, мать решила обратиться к шаману из деревни на севере.

Шаман, конечно, самое обычное явление в нашей провинции, но все-таки при его выборе требовалось проявлять осмотрительность.

Считается, что между двумя мирами, миром живых и миром мертвых, есть тонкая расщелина, куда проникает шаман, разыскивая души умерших, — и в этом определенно есть большой риск. Шаман по неосторожности может обидеть какое-нибудь божество или какого-то духа и тем самым навлечь опасность и на себя, и на родственников покойного.

Сначала мать даже не хотела, чтобы я шел с ней. С одной стороны, чем больше родственников призывают умершего предка, тем сильнее вероятность, что он откликнется на зов. С другой — она слышала, что духи слетаются к молодым людям, потому что их привлекает жизненная сила и энергия, и теперь боялась, что ко мне привяжется какой-нибудь беспокойный дух.

Она поделилась со мной тем, что ее тревожит. Я сразу оживился и чуть не запрыгал от нетерпения. Мне ужасно захотелось пойти с ней, потому что я всегда был очень любопытным. Чтобы успокоить мать, я сказал:

— Что ж ты не попросишь своих небесных друзей тебе помочь? Пусть они дадут мне какой-нибудь защитный амулет или типа того.

Наконец мать придумала, что делать. Она принесла мне несколько амулетов из разных храмов и целый пакет с пеплом от возжигания благовоний.

По ее словам, боги не одобряют, когда смертные ищут родственников в загробном мире. Должно быть, с их точки зрения, если человеку было суждено умереть, пути назад нет. Кроме того, если человек не смог искупить вину за грехи в прошлой жизни, пока жил на земле, ему придется сделать это после смерти. И в таком случае боги ничем не могут ему помочь, даже если захотят вмешаться.

— Но тогда я спросила богов: зачем делать добро при жизни, если все равно придется расплачиваться после смерти? — рассуждала мать. — Отец умер, он на пути к новой жизни, так почему бы не помочь ему рассчитаться с долгами, пока она еще не началась?

Я, конечно, знал, что мать человек упрямый, но чтобы до такой степени… Оказывается, она не собиралась уступать даже богам.

— Уверена, боги благословят наши усилия, — решительно заключила она.

Мать зажгла палочку благовоний и пробормотала, из какого она города, какого района и кого хочет найти. Я сделал то же самое и добавил, при каких обстоятельствах умер отец и в каком возрасте.

После этого мы встали на колени и трижды поклонились, касаясь лбом земли. Затем помощник шамана пригласил нас подождать во внутреннем дворике.

Жилище шамана выглядело типично для наших мест: оно состояло из двух рядов кирпичных зданий, между которыми находился двор. Судя по всему, его предки, мягко говоря, не бедствовали. Но почему он стал шаманом и куда делись все его родственники — об этом можно было только догадываться.

Шаман ожидал нас в самой большой комнате, которая располагалась в центре дома. Там же находился гигантский алтарь, немного не такой, как у большинства жителей Фуцзяни. Он был прикрыт желтой тканью, чтобы никто не видел, каким богам он поклоняется.

Все люди, которые приходили к шаману, сначала зажигали благовония перед богами на алтаре и рассказывали им о цели своего визита. После этого, сделав три земных поклона, они уходили во второй внутренний двор. Как только мы вышли оттуда, дверь за нами захлопнулась. Эта старинная дверь была сделана из дорогого дерева. Очень тяжелая и плотно примыкающая к косякам, она не пропускала ни лучика света. Возникло чувство, будто мы оказались в другом мире.

Во дворе было полно людей, желавших узнать о своих умерших. Некоторые возбужденно расхаживали взад и вперед, на­стороженно прислушиваясь к тому, что происходит внутри дома, но у большинства был такой вид, будто они вот-вот заснут от усталости.

Время от времени из дома раздавались протяжные, как в традиционной опере, распевы шамана: «Я жил в такой-то местности, в такой-то деревне и умер в такое-то время. Мне столько-то лет», — и шаман, подражая голосу покойного, предлагал женам, детям и другим родственникам задавать свои вопросы.

Люди из толпы, к которым он обращался, в ответ начинали голосить: «Мы здесь! Мы пришли тебя навестить!»

Дверь открывалась и закрывалась, и доносившиеся из дома протяжные звуки мешались с всхлипываниями и воплями.

Когда пришла наша очередь, помощник шамана сказал: «Не рассчитывайте, что он непременно сегодня отыщет вашего отца — ведь к нему каждый день приходит множество духов. Если услышите, что ваш отец заговорил с вами через шамана, сразу отвечайте. Если сегодня ничего не получится, приходите в другой день».

Сказать честно, пока я там сидел и наблюдал за происходящим, у меня появилось немало вопросов и сомнений. Как я думал, шаман вполне мог через своих помощников узнавать, не умер ли кто в последнее время в округе, а потом выкрикивать перед безутешными родственниками обрывки сведений голосом покойного.

Я решил поделиться своими соображениями с матерью, но вдруг мы услышали заунывный напев: «Здесь ли мои родственники из деревни Сичжай? Я уже иду к вам, стуча костылем».

Услышав про костыль, мать громко заплакала и нетерпеливо потащила меня к дому. Я тоже разволновался.

Внутри было темно, горела лишь одна тусклая лампа. Плотные занавеси на окнах были задернуты, и в комнате приятно пахло благовониями. Шаман, прихрамывая, направился к нам. Я по-прежнему был настроен скептически, но он и впрямь горбился и подволакивал ногу точь-в-точь, как мой отец! «Сынок, ты уж не сердись на меня. Я часто про тебя думаю», — обратился ко мне шаман.

Я не выдержал и заплакал.

Шаман стал нараспев рассказывать от лица моего отца, что он вовсе не собирался умирать, хотя очень устал от болезни; что он знал, какой обузой стал для всей семьи; что благодарит жену за ее заботу; что с тревогой думает обо мне. Вдруг шаман перестал причитать и изрек предсказание, якобы полученное от моего отца: «Мой сын родился под счастливой звездой. Он будет ученым или литератором. Он прославит нашу семью. Моя жена много страдала, но ее ждет спокойная старость».

Мать жадно впитывала каждое слово. Слезы лились по ее лицу. Но, похоже, предсказания о будущем — это было совсем не то, что ее интересовало.

— Но ведь ты хорошо себя чувствовал, — наконец, не выдержав, перебила она шамана, — почему же ты так внезапно умер? Ты каждую ночь приходишь ко мне во сне. Тебя что-то беспокоит? Что я могу для тебя сделать?

Шаман осекся. Он перестал завывать и долго молчал, дрожа всем телом. Его помощник укоризненно набросился на мать:

— Связь с душами мертвецов — дело тонкое, знаете ли. Нельзя вот так взять и вмешаться в нее. Это очень опасно!

Спустя некоторое время шаман пришел в себя и снова дал слово моему отцу.

— Мне было бы суждено прожить намного дольше, — запел, застенал он, — но случилась беда. В тот день, когда я вышел за дверь, меня окружили духи — красный, желтый, зеленый, синий и фиолетовый. Они увидели, что я болен и несчастен, и стали насмехаться надо мной. Я разозлился и вышел из себя. Вот они и утащили меня за собой, хотя я был здоров и мое время еще не пришло.

Мать от волнения разрыдалась. Она хотела что-то спросить, но помощник шамана остановил ее строгим взглядом.

— В общем, это случайность, — продолжил причитать шаман. — Покинув свое тело, я блуждал, как голодный дух, но боги знали, из какой я семьи, и вернули меня домой. Мои земные дела еще не закончены. Я должен заплатить за свои грехи. Я растерян и не знаю, как мне быть…

— Я тебе помогу! Что от меня требуется? — все-таки не выдержала мать.

— Помоги мне найти мое место и искупить вину.

— Хорошо! Но как?

Мать хотела еще что-то сказать, но шаман вновь задрожал всем телом.

— Он ушел, — объявил помощник шамана.

На прощание мы вручили помощнику двести юаней. Когда мы вышли из дома, мать рыдала взахлеб, а я словно очнулся от сна, и мне не терпелось объяснить ей, из чего состоит этот спектакль.

— По-моему, это подстава, — объявил я.

— Не говори ерунды. Я сразу узнала твоего отца. Так что хватит.

— Похоже, он заранее наводит справки о тех, кто умер в последнее время.

Мать замахнулась на меня, чтобы я замолчал.

— С отцом случилось несчастье. Мы должны ему помочь, — принялась она за свое.

— Конечно, я тоже хочу ему помочь, но я не верю, что…

— А я верю, — судя по выражению ее лица, она не желала продолжать этот разговор.

Мать не собиралась сдаваться, все еще надеясь, что она сможет выручить отца.

В таких делах, разумеется, не помешает покровительство высших сил, поэтому она снова начала ходить по храмам, упрашивая богов вернуть отца на землю, хотя бы временно. Вернувшись, она посвятила меня в то, что ей удалось узнать: «Мы можем обращаться ко всем богам, но из этого ничего не выйдет — ведь каждый из них ведает своими делами. Например, прописку мы получаем в полицейском участке. И у богов так же. Чтобы найти отца, нужно просить о помощи бога нашей деревни».

Ее поведение казалось мне странным и бессмысленным. Однако, как ни странно, я понимал, зачем она это делает. Она не находила себе места от горя, чувствовала себя слабой и беспомощной.

Мать была занята тем, что сначала разыскивала отца в загробной жизни, а потом пыталась помочь ему. А я растерянно слонялся без дела, ощущая тоску и неприкаянность, словно потерял что-то очень важное. Это было слабое, едва заметное чувство, как привкус во рту, но постепенно оно росло, крепло и наваливалось удушливой волной. Тогда я понял, что такое горе.

Мать неукоснительно выполняла указания богов. В конце концов она объявила, что мы пойдем в храм местного бога, чтобы там в условленное время встретиться с отцом у ворот.

— Наш бог уже нашел его и ведет к нам.

Я вдруг почувствовал жуткую усталость и понял, что не хочу участвовать в этом спектакле.

— Ты просто ищешь какой-то способ отвлечься, чтобы успокоиться, — без энтузиазма сказал я.

— Когда мы туда придем, ты встанешь у ворот и позовешь отца, чтобы он пошел с нами домой, — ответила мать после недолгого молчания.

— Тебе будет от этого легче?

— Мне нужна твоя помощь. Бог сказал, что меня он не услышит, потому что во мне нет его крови, а в тебе есть.

Утром, когда мы должны были идти в храм, я вместо этого вышел на улицу. Было противно от одной мысли, что я буду заниматься этой ерундой. Мать, увидев меня в таком состоянии, выскочила вслед за мной и закричала:

— Ты должен позвать отца!

А я не хотел.

Она быстро догнала меня. Ее глаза покраснели, но не потому, что она плакала. Они налились кровью от гнева.

Когда мы подходили к храму, я думал о том, что наш местный бог всегда был для меня словно добрый дедушка, глава клана. У нас в Фуцзяни у каждой местности и деревни есть свое божество. Считается, что оно покровительствует ее жителям от рождения до самой смерти, заступается за них перед духами и другими богами, осыпает разными благами и старается предотвратить бедствия. Все это, а также многое другое, входит в его обязанности. Каждый год, во время Праздника весны, все жители от мала до велика вереницей тянутся за старейшинами к его храму, а потом в паланкине проносят фигурку по его владениям, чтобы божество обозрело все улицы и переулки. Люди бьют в гонг, стучат в барабаны и раздают по пути ритуальную бумагу и целебные растения, чтобы обеспечить себе благополучие в будущем.

По просьбе матери я поджег палочку благовоний, сказал нашему божеству, что пришел, и стал вместе с ней ждать у двери храма.

Она жестом показала, чтобы я позвал отца.

Я открыл рот, но оттуда не вылетело ни звука. Я просто не мог себя заставить. Она недовольно толкнула меня в бок.

— Папа, я тебя жду! Пошли домой, — наконец сдавленно крикнул я.

Вокруг было тихо, только прошелестел ветерок. Собственно, я ничего другого и не ожидал.

Мать потребовала, чтобы я продолжал его звать, а сама зашла в храм — уточнить, явился отец или нет.

Преодолевая себя, я выкрикивал папино имя, а мать, судя по звукам, доносившимся из храма, бросала лунные блоки.

Я все кричал, кричал, а потом, порядком устав, прошептал:

— Папа, если ты меня все-таки слышишь, пошли домой, потому что я очень по тебе скучаю.

— Отец вернулся! — раздался из храма взволнованный голос матери.

И я расплакался.

Эти несколько дней, пока отец «был дома», мы отмечали как праздник. Мать готовила изысканные блюда и ставила их на семейный алтарь. Она ходила к мастерам, которые изготавливали разные предметы из бумаги, и заказывала им то мобильный телефон, то мотоцикл — все, что могло пригодиться отцу в загробном мире.

Спустя некоторое время мать направилась проведать небесных покровителей, чтобы узнать, как помочь отцу загладить вину за свои грехи. Они предложили отцу вместе с ними опекать жителей нашей деревни — прямо как в Америке, где всяких мелких преступников отправляют выполнять общественные работы.

— Наш-то бог придерживается современных тенденций, — со смехом сказал я матери.

Она кивнула и глубокомысленно добавила:

— Боги тоже идут в ногу со временем.

Мать молилась несколько дней и наконец узнала, где отец может послужить на благо обществу. Для него нашлось место в храме Чжэньхай в деревне Байша.

Эта деревня находилась недалеко от нашей и давно стала популярным местом отдыха. Речка, которая протекала и через нашу деревню, живописно изгибалась вокруг Байши и впадала в море. Таким образом, деревня занимала треугольный участок земли, с трех сторон окруженный водой и белым песком, которому она была обязана своим названием. Школьников часто вывозили туда на дневные экскурсии.

Храм Чжэньхай стоял в устье реки, где она впадала в море. В детстве, когда мы сюда приехали, я видел, что местные рыбаки медленно проплывали по реке рядом с храмом и кланялись ему, а потом прибавляли ход и на полной скорости устремлялись в океан.

Когда отец ходил в море, он по несколько раз в неделю приезжал в этот храм и молился о том, чтобы боги даровали ему удачу. «Он бывал здесь столько раз, что боги сразу его узнали и согласились приютить», — объяснила мать во время нашего первого визита сюда.

Устроить папин «переезд» оказалось довольно просто. Дома мать зажгла благовония и, обращаясь к богам на алтаре, без лишних церемоний сказала: «Моего супруга согласились принять в храме Чжэньхай, чтобы он помогал местным богам. Пожалуйста, отправьте его туда».

После этого мы положили на алтарь подношения и направились в храм.

Я посадил мать сзади на мотоцикл. Наша деревня находилась километрах в двадцати от Байши. Когда мы ехали вдоль берега, поднявшийся ветер осыпал нас морским песком. Я ехал не спеша, и мать успевала поделиться со мной воспоминаниями.

— Мы с твоим отцом приходили сюда посмотреть на море, — говорила она, когда мы проезжали мимо пляжа.

Увидев маленький ресторанчик, мама вспомнила:

— Перед отъездом в Нинбо отец взял меня сюда пообедать.

Войдя в храм, я сразу ощутил знакомый с детства запах. Храм всегда казался мне волшебным местом, где никогда ничего не меняется. Почему в храмах так торжественно и тихо и в то же время уютно, как дома? Может быть, причина в том, что люди годами читают молитвы перед алтарем и тихие смиренные просьбы множатся и плывут вверх, к небу?

Настоятель храма, кажется, сразу понял, зачем мы приехали. Он тепло приветствовал нас с мамой.

— Боги сказали, ваш отец уже здесь, — сказал он, угощая нас чаем. — Не переживайте, они о нем позаботятся, ведь они знают его с детства.

Мы пили ароматный чай, а яркие лучи солнца пенистыми волнами сбегали со ступеней храма.

— Что же он будет делать? — спросила мать.

— Он прибыл совсем недавно. Я слышал, при жизни он был энергичным человеком, так что, скорее всего, он будет передавать от богов разные вести.

— Но ведь при жизни он ходил с большим трудом — это не помешает?

— Конечно нет! Они уже вылечили его. Он был хорошим человеком, и хоть ему и придется потрудиться, чтобы искупить свои грехи, боги с радостью ему помогут.

— Прекрасно, — прищурившись на солнце, с улыбкой ответила мать.

Потом они стали вспоминать, как отец приезжал в этот храм.

Мать долго не хотела уходить, хотя пора было возвращаться домой и готовить ужин. Перед отъездом она не удержалась и спросила:

— Простите за беспокойство, но я хотела узнать, как он там справляется. Боги им довольны?

Настоятель с пониманием улыбнулся и подошел к алтарю.

— Боги сказали, что он немного неуклюжий, но в целом все хорошо.

Мама тут же подбежала к алтарю, поклонилась и сказала:

— Пожалуйста, не сердитесь на него. Вечно у него все из рук валится!

— А ты будь расторопнее, чтобы боги не злились, — наставительно прошептала она, видимо, обращаясь к отцу.

На этом мать не успокоилась. На следующий день она уговорила меня отвезти ее туда снова. И хотя она не могла увидеть, как отец «работает», она все-таки хотела знать, как у него дела.

Когда мы приехали, настоятель вновь предложил нам чай и солнце светило, как раньше. Они снова говорили об отце и о храме. Когда мы уезжали, мать задала все тот же вопрос, а настоятель подошел к алтарю.

— Дело пошло на лад, — передал он нам полученный им ответ свыше.

— Правда? — обрадовалась мать. — Вот молодец! Тогда я завтра приготовлю его любимую маринованную утку и привезу сюда.

Дорога домой заняла около сорока минут.

На следующий день после обеда мы вновь отправились «проведать» папу и, разумеется, прихватили с собой маринованную утку.

В храм Чжэньхай мы теперь ездили каждый день. Мать счастливо улыбалась, когда на ее обычный вопрос боги отвечали сначала, что отец справляется «неплохо», «чем дальше, тем лучше», а потом — что «великолепно, весьма им довольны».

Отец «прожил» в этом храме месяц. Ранее мать бросала лунные блоки, чтобы узнать у богов, как долго продлится наказание, и получила ответ, что спустя месяц, если этого не хватит, чтобы искупить грехи, отец должен будет «переехать» в новый храм и служить там. Это означало, что ей придется ходатайствовать за него перед другим богом, чтобы он его принял.

В тот день, когда мы, как обычно, готовились уезжать после обеда, я заметил, что мать нервно расхаживает по комнате, как студент перед экзаменом.

По дороге она то и дело дергала меня:

— Ты думаешь, у него получилось? Конечно, он грешил немало, но ведь боги сжалятся над ним, правда? Как по-твоему, у него все хорошо?

Я даже не успевал ей отвечать.

Когда мы приехали в храм, настоятель уже приготовил чай, но мать не была расположена к долгим беседам.

— Он искупил свои грехи? — быстро спросила она.

— Этого я вам сказать не могу. Посидите немного, отдохните до заката солнца, а потом сами спросите, — ответил настоятель.

На этот раз матери не хотелось болтать и угощаться чаем. Она отнесла бамбуковый стул в храм и тихо сидела там, наблюдая, как тень садящегося солнца медленно ползет к выходу, словно вода во время отлива. Ей не терпелось узнать, как решилась судьба моего отца.

Наверное, мать слишком разнервничалась и утомилась ждать, поэтому она задремала.

— Мама, вставай. Ты должна задать свой вопрос, — я осторожно потряс ее за плечо, чтобы разбудить.

Мать открыла глаза. По ее лицу расплылась улыбка.

— Уже не надо, — ответила она.

Она рассказала, что отец приходил к ней во сне. На вид ему было чуть больше двадцати — гладкая белая кожа, короткая стрижка и стройное сильное тело, на котором ни возраст, ни болезни не оставили следов. Он двигался быстро и энергично. Отец помахал ей и вдруг поплыл куда-то вдаль, растворяясь в воздухе. Очертания его фигуры становились нечеткими, потом совсем расплывчатыми и наконец исчезли.

— Он ушел, — сказала мать. — Пусть живет там с миром.

Когда она произносила эти слова, слезы по ее щекам бежали, как горные реки. Мать будто сбрасывала с души тяжкий груз, и ее слезы уносили его все дальше и дальше.

Когда мы уходили, мать посмотрела назад и улыбнулась богам в храме. Я поклонился им, сложив ладони, и тихо проговорил: «Спасибо! Как хорошо, что у мамы есть такие небесные друзья».

С тех пор я никогда не переставал в это верить.

Отправить