Глава 12

Вопрос, на который мы все должны когда-нибудь ответить

Вечером, за день до моего отъезда из Пекина, резко похолодало. К девяти часам улицы уже опустели. Я устроил мать в отеле в районе Удаокоу, а сам взял такси и поехал через полгорода на юг, к своему знакомому, Ли Дажэню. Всю дорогу до его дома выл пронизывающий ветер.

Начало главы, наверное, получилось не слишком оптимистичным, но мне тогда и правда было невесело. Сложно сказать — по какой причине. И почему-то мне очень хотелось навестить Ли Дажэня.

Отцу Ли Дажэня было далеко за тридцать, когда у него родился сын, которым он так гордился, и по стечению обстоятельств в том же возрасте у самого Ли Дажэня появилась дочка. Когда он рассказывал мне о своем отце, малышка приникла к его плечу, а он ласково прижимал ее к себе и без конца целовал. Я смотрел на них, и сердце таяло от нежности.

Когда умер мой отец, Ли Дажэнь сказал мне, что верит, когда говорят, будто кровь наших отцов после их смерти течет в сыновьях. Удивительно, но я тоже верил, что так оно и есть.

Интересно складывается жизнь. Как мы находим и выбираем себе друзей? Похоже, что происходит это случайно, а потом кажется, что такая дружба была неизбежна. Друзья участвуют в нашей жизни и меняют ее. Благодаря им мы становимся теми, кто мы есть. Не познакомься я в свое время с Ли Дажэнем, мой образ мыслей был бы совершенно другим.

Ли Дажэнь — человек прямой, решительный и энергичный. Он очень разборчив в людях и требователен к журналистской работе. У него был дар замечать логические ошибки в утверждениях людей; в полемическом споре он практически не давал шанса своему оппоненту уклониться в сторону и улизнуть от четко сформулированного ответа; он никогда не боялся прервать собеседника и попросить его выражаться яснее и конкретнее. Не любил уклончивых и двусмысленных рассуждений и особенно не терпел вранья.

Наши разговоры часто бывали для меня болезненными. Я не мог не испытывать чувство неловкости, когда он мастерски вытаскивал наружу то, что я пытался спрятать в своей душе как можно глубже и о чем уж точно не собирался говорить. Порой я сам до конца не понимал глубины собственных проблем, но Ли Дажэнь всегда с абсолютной точностью анализировал их и умело ставил диагноз. Я знал, что намерения у него самые лучшие, но после каждой такой беседы ощущал какое-то разочарование в себе и в том, как все обернулось.

В тот вечер перед моим отъездом из Пекина произошло то же самое. Я решил написать об этом, потому что наш разговор изменил мою жизнь.

Ли Дажэнь приветствовал меня и спросил, как обычно всегда спрашивал: «Ну что, как поживаешь? У тебя все нормально? Давай поговорим, если хочешь».

Я стал рассказывать, как после смерти отца вернулся в нашу деревню и прожил там почти полгода. Я пытался объяснить Ли Дажэню, почему больше не могу с ним сотрудничать: описал родной городок, по которому бесцельно наматывал круги на мотоцикле; рассказал, как ничего не хотел делать, как потерял интерес к работе; признался, как мне самому не нравится собственная апатия и беспокоит, что она может затянуться.

Ли Дажэнь слегка хмыкнул — он имел такое обыкновение, прежде чем начать говорить. «Сплошные отговорки. Смерть твоего отца здесь ни при чем, и ты сам прекрасно все знаешь. Это лишь прикрытие истинной причины, чтобы не пришлось отвечать на вопрос, на который у тебя нет ответа», — довольно безапелляционно заявил он мне.

Я был искренне уверен, что моя жизнь сложилась так, а не иначе, потому что восемь лет назад у отца случился инсульт. Все вращалось вокруг болезни моего отца и нашей с матерью ответственности, поэтому я так старательно выстраивал свою жизнь и карьеру — чтобы иметь возможность обеспечивать семью. Мне казалось, что это объясняет все. И мое собственное сознание зафиксировало единственное обоснование, почему я последнее время собирался писать книгу и стать знаменитым писателем, — я тешил себя надеждой, что заработаю большие деньги и смогу поставить на ноги своего парализованного отца. С его смертью я потерял то, что когда-то было центром моей жизни. Я утратил цель. Мое безразличие ко всему и моя обеспокоенность по этому поводу, как мне казалось, были вполне естественными.

Именно поэтому я так разозлился, когда Ли Дажэнь заявил, будто я прикрываюсь смертью отца, чтобы не отвечать на какой-то непонятный вопрос. Однако он объяснил, что, собственно, имел в виду: «Вопрос в том, как ты хотел бы прожить свою жизнь. У тебя все еще не хватает смелости ответить на это».

Ли Дажэнь не стал вдаваться в дальнейшие объяснения, но я и так понял, что он хотел сказать. Да, я не знал, как хочу прожить свою жизнь, и, чтобы не задумываться над этим, цеплялся за готовое примитивное оправдание, которое опиралось на очень удобное логическое объяснение. Да, я хотел прославиться и разбогатеть, но прикрывался высокопарными рассуждениями о «мечте» и «долге».

Прошло время, и теперь я по-настоящему оценил смелость и неравнодушие Ли Дажэня. Я благодарен ему за те слова, что он мне тогда сказал.

Не думаю, что большинство из нас особенно ломают голову над темой, для чего они живут. Такие люди, как я, ищут самые простые оправдания — наши так называемые идеалы, наша так называемая ответственность, — чтобы избежать необходимости отвечать на столь важный вопрос.

С тех пор как я покинул Пекин и вернулся в Фуцзянь, я только и думал о том, каким человеком стал с того момента, когда мой отец перенес инсульт. Именно тогда, восемь лет назад, мне следовало бы задуматься, кто я такой, как мне жить дальше и какова моя цель, но я использовал несчастье своей семьи как предлог, чтобы не отвечать на эти вопросы.

Я с головой ушел сначала в учебу, а потом в работу. Я трудился так напряженно, что у меня не оставалось ни минуты свободного времени. Собственно, оно мне было не нужно — это свободное время, — поскольку я не знал, чем его заполнить, и не хотел, чтобы у меня когда-нибудь возник соблазн подумать, как мне жить дальше, что мне действительно нравится и что я считаю ценным.

Я не хотел осмысливать собственную жизнь и не пытался ею управлять. Я все время куда-то бежал и прятался за так называ­емым долгом перед семьей. На работе я гонялся за злободневными новостями и называл это погоней за своей мечтой. Все в моей жизни было подчинено работе, и я так уставал, что любой пустяк мог выбить меня из колеи.

В тот вечер Ли Дажэнь сказал мне на прощание: «Подумай, как ты хочешь жить, чтобы это приносило тебе радость». Мне кажется, я понял, что он имел в виду. Смысл жизни не в тяготах и страданиях. В жизни нам недостаточно просто оставаться верными тому, что мы называем своими идеалами. Все намного сложнее. Подлинный смысл жизни зависит от нас — от того, как мы будем отвечать на главный вопрос.

Пожалуй, жизнь похожа на анкету в интернете. Пока не заполнишь один пункт, не перейдешь к следующему. Он так и будет — незаполненный — маячить у тебя перед глазами, не давая покоя.

Когда я попрощался с Ли Дажэнем, было уже почти одиннадцать часов вечера. Почему-то на душе у меня стало удивительно легко и спокойно. Раньше я избегал своих друзей. Я не мог смот­реть в лицо самому себе, а значит, и им тоже.

В тот вечер мне захотелось встретиться с Чэнганом, еще одним своим другом. Он много раз хотел поговорить со мной, но я не отвечал на его звонки. Он работал в газете, которая издавалась в моем родном городке, занимал пост заместителя главного редактора и был беззаветно предан своему делу. Мы с ним часто беседовали о жизни и журналистике. Чэнган был неисправимым мечтателем. После того как ушел из жизни мой отец, Чэнган часто звонил мне, чтобы поддержать меня.

Порой жизнь напоминает дурной сериал. На следующий день после того памятного разговора с Ли Дажэнем мне позвонил мой приятель Ифа и сказал, что Чэнган умер от сердечного приступа. Ему было чуть более тридцати. Вряд ли можно сказать, что для человека, столь преданного идеалам, он прошел свой жизненный путь.

Прости меня, Чэнган, мой брат, мой учитель, мой лучший друг. По дороге к тебе домой, где уже готовились к твоим похоронам, я все время обвинял тебя, что ты тоже не ответил на самый важный вопрос и заплатил за это страшную цену. Ты оставил жену и маленькую дочь, ты оставил друзей, оставил меня — всем нам предстоит бесконечно горевать о тебе и сожалеть о твоей короткой жизни. Мне грустно, что мы с тобой не успели поговорить о нашей жизни; поговорить о том, как могли бы наслаждаться ею. Жаль, что не смогу сказать тебе, что не стоит верить в фальшивые мечты, потому что не они приносят нам счастье. И как грустно, что мы так и не успели обсудить, что в нашей жизни действительно ценно.

Прости меня, отец, что с тех пор, как ты заболел, я все время пропадал — пропадал в школе, университете, на работе. Я думал, что именно так смогу помочь тебе, смогу сделать тебя счастливым. Но когда я увидел на кровати свою фотографию, уже вытертую от постоянных прикосновений твоих пальцев, то все понял: я лишил тебя того, что только я мог тебе дать, что было для тебя самым ценным.

Простите, что выражаю свои мысли так сбивчиво и нелепо. Я написал это для отца и моего лучшего друга Ван Чэнгана.

Отправить